Танец Ведьм // Witches' Dance

Османская Империя. Стамбул, Топ Капы, 1570 год

Айтач сидела на кровати, смотря в окно. Её взгляд был абсолютно пустым, а черты лица не выражали никаких эмоций. Она была похожа на куклу, одетую в яркое платьице и обвешанную украшениями, но бездушную. Ей сообщили, что сегодня придет её муж. Вернее человек, которого на эту роль выбрала её мать, а теперь сама же об этом жалеет. Но прошлого не воротить. Никях заключен. Айтач навсегда связана с Ихсаном. Человеком, которого она проклинает. Не о таком мечтала рыжеволосая Госпожа, когда была ещё ребёнком. Не о такой любви она читала в книжках. За окном уже который час бесновалась гроза. Раскаты грома доносились жутким эхом, пока молнии разрезали небо пополам яркими вспышками. Крупные капли дождя барабанили по окнам с такой силой, что, казалось, желали прорваться внутрь. Айтач ждала. Покорно и тихо, выгнав всех служанок в коридор. А в мыслях то и дело крутились слова отца: "Ты будешь счастливейшей из Султанш. Я вижу, как это написано на твоей судьбе". Как же покойный Селим Паша ошибался. Тихий стук в двери не заставил Айтач пошевелиться. Лишь в серых глазах промелькнул страх. — Госпожа. — он произнёс всего одно слово, а Султанша уже возненавидела звучание его голоса. Ихсан. Он стоял у двери, прищурив глаза и наблюдая за Госпожой. Две верхние пуговицы его серого кафтана были расстегнуты. Если присмотреться, то можно было заметить тонкий бледный шрам на шее, уходивший куда-то в сторону сердца. Айтач не знала, почему обратила именно на это внимание, когда наконец повернула голову. Ихсана нельзя было назвать некрасивым. Да, его черты не были идеальными, но в них проглядывалось что-то, что невольно приковывало к себе внимание. Какая-то внутренняя харизма, наверняка, не дававшая покоя многим девушкам, которым удалось его увидеть. Но Айтач оставалась к этому равнодушна. Ихсан был ей противен до самых кончиков тёмных волос. Случайно встретив его тогда в коридоре, она даже не думала, что он станет её проклятьем. — У меня для Вас кое-то есть. — так и не услышав от супруги ни слова, произнёс Ихсан. Айтач заметила в его руках деревянную шкатулку. Паша подошёл ближе. Присев на край кровати, он протянул девушке, не сводившей с него глаз, свою ношу. В шкатулке оказалось ожерелье. Оно было полностью сделано из сапфиров нежнейшего синего цвета, выложенных в форме треугольника. Каждый камень был вставлен в серебряную оправу, которая придавала украшению лишь большей элегантности. — Это мой свадебный подарок для Вас. — заключил Ихсан, надеясь, что Айтач возьмет шкатулку, но Султанша лишь одарила его всё тем же пустым взглядом. Паша почувствовал раздражение. Ему казалось, что все его старания были насмарку. Захлопнув со стуком шкатулку, Ихсан поставил её на прикроватную тумбочку. Айтач заметно напряглась. Пару мгновений ничего не происходило. Девушка уже было подумала, что наскучила Ихсану и он скоро уйдёт, но вместо этого она почувствовала холодное прикосновение его руки к своей щеке. Серые глаза Султанши наполнились буквально животным страхом. Когда Ихсан наклонился, чтобы поцеловать её, Айтач выхватила из складок платья припасённый кинжал и вскочила с кровати. Неуклюже зацепившись о тумбочку, девушка уперлась спиной в холодную стену. Дрожащей рукой поднеся к своему горлу кинжал, она вновь замерла, смотря на Ихсана. — Ты не прикоснешься ко мне. — одними губами прошептала она. На глазах появились предательские слёзы. Какой-то миг Ихсан казался удивлённым, но временное замешательство быстро прошло, сменившись нотками раздражения. Паша уверенно встал с кровати. Айтач в ужасе нажала на кинжал, чувствуя, как его лезвие опасно упирается в кожу. — Не двигайся — приказала она, но голос на последнем слоге сорвался. — Ты не получишь меня, слышишь? Ни ты, ни моя Валиде. В словах девушки Ихсан слышал отчаянье и злость, выжигающую всё внутри. Возможно, где-то глубоко в душе он понимал её реакцию и поведение, но показывать виду не хотел. Айтач лишь всё усложняла. Он считал её действия детскими и глупыми. Ихсан хоть и был молод, но многое повидал до своего возвышения к должности Паши. То, как тряслась рука Султанши, показывало, насколько она не была уверенна в том, что делает. Ихсан сомневался даже, сможет ли она вовсе хотя бы руку себе порезать, не то что убить себя. И в другой ситуации он непременно засмеялся бы и просто оставил её здесь, но ему нужна была Айтач. По сути, без рыжеволосой Султанши его положение было не просто шатким, а близким к полному падению. Мерьем ненавидела его за срыв плана с убийством Борана Паши. Ихсан не знал, как долго продлится её гнев и что она может сделать в таком состоянии, потому Айтач сейчас была единственной тростинкой, за которую он, утопающий, мог ухватиться. Но чтобы подчинить девушку себе, чтобы управлять ею и получить свою выгоду, ему нужно было сломать её. Полностью. И выстроить заново по своему собственному покрою. Хотя бы временно это спасёт ему жизнь, остановит гнев Мерьем Джанан и поможет выстоять под натиском Бирсен Султан. — Госпожа, не стоит... — попытался Ихсан успокоить Айтач, подняв руки раскрытыми ладонями вверх, дабы показать, что не намерен что-то предпринять, но Султанша вмиг перебила его: — Замолчи! Я не хочу тебя слушать! В её тоне были нотки истерики, а серые глаза лихорадочно блестели. Всё её хрупкое тельце содрогалось то ли от рыдания, то ли от холода, то ли от страха. Она казалась такой ничтожно маленькой у большого окна их покоев, за которым продолжала пуще прежнего бушевать гроза. Не было смысла пытаться достучаться к тому, кто не хотел даже слушать. Потому Ихсан решил рискнуть. Рассчитав примерно расстояние между собой и девушкой, Паша бросился вперёд. Оказавшись возле Айтач настолько быстро, насколько это было возможно, Ихсан схватил её руку как раз вовремя, чтобы не дать ей сотворить необратимое. Ловко встав у девушки за спиной, но всё ещё не отпуская запястье, он прижал её к себе, тем самым обездвижив. Сердце Ихсана бешено колотилось, когда он понял, что Айтач всерьез сопротивляется. Её пальцы ни на мгновение не расслабились на рукоятке кинжала. Мысль о том, что только его рука мешала ей перерезать собственную шею, отозвалась звоном в голове. Айтач действительно готова была себя убить. В ужасе Ихсан крепче сдавил её запястье. Девушка издала звук похожий на стон от боли, но не остановилась. Паша видел опасный блеск лезвия, вдыхая запах лилий, исходивший от рыжих волос Госпожи. Ихсан сдавил запястье ещё сильнее, шепча "прости" прямо ей на ухо. Кинжал с тихим стуком упал на пол. Айтач заплакала. Ихсан выдохнул с облегчением. Внезапно даже для него ноги Султанши перестали её держать. Паша медленно осел с ней на пол, сперва подумав, что она попросту потеряла сознание. Но девушка была вполне в себе. Айтач было противно сидеть рядом с ним и чувствовать прикосновения его кожи, но она понимала, что проиграла. Что-то внутри сломалось в тот самый миг, как кинжал выпал с её рук. Запястье жутко жгло и утром, наверняка, на нём появятся синяки, но это было уже совсем не важно. Её мать была права: она не может более сопротивляться, не может выстоять против того, что уготовила ей судьба, в чьем бы обличье она не пришла. — Я лучший вариант для Вас. — вновь прошептал Ихсан на самое ухо и, нежно взяв руку девушки, поцеловал то место, где только что сжимались его пальцы. Айтач хотелось закричать, но крик застрял где-то в горле и был больше похож на хрип. Слабый и беспомощный. Когда Паша уже целовал её, ей было всё равно. Будто мир перестал существовать, а она — вместе с ним. Более не будет прежней Айтач. А, возможно, её и вовсе больше никогда не будет. *** Дамир приходил к покоям Султана уже в четвёртый раз, и постоянно ему говорили, что Султан не может его принять. Хотя, по-настоящему, Султанзаде казалось, что он просто не хочет. Дамир продолжал настаивать. Ему было всё равно на то, что подумает Султан или одобрит ли его рвения, но так продолжаться более не могло. Айтач насильно выдали замуж. И кто? Её собственная мать. Дамир до сих пор не мог в это поверить. Неужели так действительно бывает? Неужели Мерьем до такой степени ненавидела своих детей? Идти к ней самой было бессмысленно. Она снова будет кричать и доказывать, что в праве напрямую вмешиваться в их жизни. Пришло время положить этому конец. Дамир, который чувствовал ответственность за всё произошедшее, не мог более мириться с ситуацией. Если Мерьем решила играть нечестно, то и он будет. Султанзаде намерен был вернуть её туда, откуда она пришла. Пусть даже ради этого ему придется обречь и себя тоже. — Повелитель готов Вас принять. — сухой голос аги прозвучал достаточно спокойно и тихо. Дамир не стал ждать даже секунду. Прошмыгнув мимо стражника, он уверенным шагом вошёл в покои. Мехмет сидел за рабочим столом. После жуткой грозы ночью наутро из-за туч выглянуло солнце. И теперь его лучи освещали рыжие волосы Падишаха, который без особого энтузиазма перебирал какие-то документы. Его поза была расслабленной. Он даже не поднял свои зелёные глаза, чтобы поприветствовать брата. — Повелитель. — как можно более спокойно произнёс Султанзаде, поклонившись. — Я прошу прощение за то, что потревожил Вас, но у меня есть дело, которое не терпит отлагательств. Султан кивнул в знак того, что он понял, но не промолвил в ответ ни слова. Дамир этого даже не заметил. Пользуясь случаем, Султанзаде прошёл на середину покоев и начал свою триаду: — Мою сестру Айтач Султан выдали замуж силой за Ихсана Пашу. Это немыслимо, ведь я не давал разрешение на этот брак и... — Зато я давал. — тон Султана был спокойным. Когда он поднял взгляд на Дамира, Султанзаде пришлось до боли в скулах сцепить зубы, чтобы не выпустить истинных эмоций. Как же он не догадался раньше? Зелёные глаза Мехмета были затуманенными и какими-то тусклыми, выдавая факт того, что, скорее всего, Султан чувствовал какую-то боль. И что-то подсказывало Дамиру, что это было результатом вечера, проведённого с кувшином вина. — Вы дали разрешение на никях моей сестры с Ихсаном Пашой? — натянуто переспросил Дамир. К такому повороту событий он был не готов. Если бы Мерьем заключила никях самостоятельно, Султанзаде мог бы что-то потребовать и, возможно, даже добиться развода, но если в эту историю был втянут Султан... Дамир не имел никакого влияния на ситуацию, если всё произошло с разрешения Падишаха. — Да. — произнёс Мехмет как-то немного раздраженно. Затем он начал шуршать бумагами, перекладывая их на край стола. Хотя это занятие Султан выбрал скорее для того, чтобы занять чем-то руки. — Почему? — одно единственное слово слетело с уст Дамира, но оно было полно злости и разочарования. Неужели все в этом дворце были против него? Султанзаде боялся признаться самому себе, что всем вокруг, по большей мере, было плевать на то, что происходило с ним или с его сёстрами. Та семья, к которой так рвалась Мерьем Джанан после смерти Селима Паши была лишь прикрытием для её жажды власти. — Айтач будет счастлива с Ихсаном Пашой. — слова Мехмета прозвучали так наивно, что Дамир даже не смог сдержать насмешливую улыбку. — Это Вам моя Валиде сказала? — карие глаза Султанзаде потемнели от гнева. Он наклонил голову немного набок, наблюдая за ленивыми движениями Мехмета, которому явно все эти обязанности были в тягость. Впервые за всё свое пребывание во дворце Султанзаде почувствовал какое-то отвращение к брату. Даже, можно сказать, презрение. Дамир очень слабо помнил покойного Султана Ахмеда, но много о нём слышал. Если сравнивать его с сыном, то второй и в подмётки ему не годиться. Он слаб и полон пороков, которые даже не пытается скрывать. За ним всё всегда подчищали сёстры или мать. Разве истинный Падишах мог быть таким? — Дамир, чего ты хочешь от меня? — взгляд Мехмета встретился со взглядом Дамира. Какое-то мгновение оба ждали, не в силах подобрать правильные слова. Затем Султанзаде сложил руки за спиной (привычка, которая передалась ему от отца) и стальным тоном сказал: — Я хочу занять место Селима Паши. Мехмет на какое-то время замер. Его глаза расширились, а уста приоткрылись, будто он хотел что-то сказать, но не мог. Мгновение. Второе. Султан облизал пересохшие губы. — Ты хочешь управлять Египтом? — в тоне Мехмета было то ли удивление, то ли презрение. Это помогло Султанзаде догадаться, что Султан не воспринимал его всерьез. Как же это было глупо. Дамир даже поверить не мог, что столь бездарный человек, каким был Мехмет, мог кого-то осуждать. — Да. Хочу. — подтвердил Султанзаде, кивнув. Да, это было безумие. Спонтанное решение, которое Дамир ещё даже не успел до конца обдумать, что на него не было похоже. Но он действительно считал это выходом. Пора было спустить мать с небес на землю. Тем более, что отец всегда посвящал его в свои дела. В силу того, что Дамир был единственным его сыном, Селим уделил его воспитанию много времени. Если Айтач была его радостью, но Дамир стал гордостью. Паша никогда не говорил никому, но в глубине души он как раз и мечтал, чтобы именно его сын после его кончины стал во главе Египта. Селим считал, что именно Дамир сможет продолжить его дела и достойно развивать эту часть Империи. — Мы слишком задержались во дворце. — продолжил Дамир, когда понял, что Султан не в силах вымолвить и слово. — Моя Валиде очень сильно хотела после смерти отца увидеть племянников, то есть, Вас и Ваших сестёр. Вы душевно нас приняли. Но не будем злоупотреблять Вашим гостеприимством. — Египет... — начал было Мехмет и запнулся. Мысли в голове путались. Поднявшись из-за стола, он сложил руки за спину и подошел к брату, но Дамир не увидел в его глазах ни поддержку, ни какую-то задумчивость. Казалось, Султан был просто растерян, ведь рядом с ним не оказалось его привычного подсказчика — матери. В этом плане, конечно, Султанзаде прогадал. Если бы он выразил своё желание управлять Египтом при Эке Гюленай Султан, та бы с удовольствием вцепилась в эту идею, ведь отъезд Дамира означал отъезд Мерьем Джанан, а что могло быть лучшей новостью для Валиде Султан? — Египтом очень сложно управлять, Дамир. Твой отец, помнится мне, был назначен туда в тридцать лет. — произнёс Мехмет нахмурившись. — Тридцать пять. — исправил его Султанзаде. Султан удивлённо вздёрнул брови, не сразу поняв, о чём он. — Мой отец был назначен управляющим Египтом в тридцать пять лет. — объяснил Дамир. Мехмет с трудом скрыл раздражение, отвернувшись от брата. — Да. В тридцать пять. — повторил Султан, поправив чернильницу на столе в попытках собраться с мыслями. — Ты слишком молод и неопытен. — Отец многому меня научил. — тут же нашёл аргумент Дамир. Его взгляд выражал настойчивость. Мехмет поджал губы. — Мне нужно подумать. — выпалил Падишах, подходя к окну. Остановившись, он выглянул на улицу. Султан хоть и не был силён в управлении государством, но знал, что назначать кого-либо наместником Египта нужно было обдуманно. Существовало множество "но" и "если". — Не пытаешься ли ты просто спасти свою Валиде? — Мехмет слышал свой собственный голос как-то отдалённо. После той истории с Бораном он много думал над этим странным делом. Сначала документ о передаче дани пропал прямо с кабинета Великого Визиря, а потом его нашли в покоях Мерьем Джанан. Но при этом не было прямых подтверждений, что именно Султанша украла его. Тем более, что сама она всё отрицала и говорила, будто бы впервые видела документ. Та и никто не мог подтвердить, что она или кто-либо из слуг заходил в кабинет Борана. — Моя Валиде натворила много ошибок и сама за них в ответе. — голос Дамира был жёстким и в какой-то мере даже пугающим. — Я не знаю, кто виноват в том ложном обвинении Борана Паши, о котором все говорят, потому не стану кого-либо оправдывать или обвинять. Дамир действительно не был посвящен во всю эту историю, хотя был уверен, что без его Валиде тут не обошлось. Не даром ведь именно Ихсан крутился вокруг Султана во время расследования. Но Султанзаде прекрасно знал, что плата за попытку убить Великого Визиря — казнь. Как бы сильно он не ненавидел свою мать, но лишать её жизни уж точно не был намерен. Если бы он стал наместником Египта и смог забрать её с собой, то просто запер бы её в покоях без права влиять на что-либо. Это сохранило бы ей жизнь и, одновременно, не позволило бы отравлять жизнь её дочерям. Всё было бы честно. — Если у Вас есть какие-либо сомнения, Вы можете легко их разрешить. — Султанзаде всегда считал манипулирование людьми плохой идеей, но в сложившейся ситуации это было единственным выходом. Султан сам дал ему понять свою слабую сторону. — Если сделаете меня наместником Египта, я заберу свою мать и сестёр, и Вы более никогда нас не увидите. — Ты ещё не готов... — покачал рыжеволосой головой Султан, терзаясь в сомнениях. — Ты многого не знаешь. — Я научусь. — уверенность в тоне Дамира давила на Падишаха. Султанзаде в какой-то миг даже испугался, что слишком настаивает. Прикрыв на мгновение глаза, Дамир тихо выдохнул. — Я не тороплю Вас, — в знак компромисса заключил Султанзаде, — можете подумать, посоветоваться. Я уверен, что Вы примите правильное решение. Более оставаться в покоях брата Дамир не был намерен. Поклонившись, он направился к выходу, как вдруг замер, услышав, как Мехмет позвал его. Когда Дамир обернулся, Падишах стоял к нему лицом с всё ещё затуманенным взглядом. Его плечи были напряжены, а руки опущены по бокам. В этот миг он напомнил Султанзаде маленького мальчика. — Мне кажется, пока что ты нужнее здесь, но... я подумаю над твоим предложением. *** Фатьма никогда не была в общих покоях Али и Амины. Во-первых, не было причин туда заходить. А во-вторых, она попросту не решалась. Девушке казалось, что после свадьбы сестры Джихангир стал для неё недосягаем. И пусть она сама выстроила эту стену между ними, но где-то глубоко внутри всё ещё понимала, что Али был ей нужен. Фатьма прекрасно знала, что когда родится ребёнок... их ребёнок, он постоянно будет напоминать ей о светловолосом Джихангире. И пусть ту ночь Султанша считала ошибкой, но это дитя стало для неё смыслом. К сожалению, сама Фатьма этого сразу не поняла, но, к счастью, рядом вовремя оказалась Лейла. Защитить и вырастить ребёнка сейчас было главной целью Султанши. В покоях Али и Амины не оказалось ничего необычного. Большая кровать с балдахином, рабочий стол с документами у окна, книжная полка, софа... Взгляд карих глаз Фатьмы задержался на кафтане, оставленном на спинке стула. Он, определённо, принадлежал Джихангиру. Чёрный с золотой вышивкой. — Проходи. Не стой у двери. — мягкий голос Амины разлетелся по покоям. Когда Фатьма подняла взгляд, её сестра как раз отвернулась от окна и обратила к ней своё внимание. Сегодня Амина была одета в ярко-зелёное платье, а её светлые волосы были завиты и уложены в высокую причёску. Весь этот образ делал её ещё моложе, нежели она была на самом деле. Если сравнивать двух сестёр в этот момент, то Махфирузе была ярким весенним днём, а Фатьма — тёмной зимней ночью. И так было всегда. — Зачем ты меня позвала? — подобрав подолы своего чёрного платья, украшенного вышивкой, Фатьма прошла ближе к средине покоев, пытаясь не зацикливать своё внимание на ненужных деталях интерьера. Султанша поймала себя на мысли, что абсолютно во всём ищет какой-то след Джихангира, его присутствие, упоминание. Это раздражало Госпожу, привыкшую держать свои эмоции в узде. Амина же, услышав вопрос сестры, поджала на мгновение губы. Фатьме даже показалось, что она сомневается. Всего пару мгновений — и светловолосая сделала несколько шагов вперёд. — Утром служанки убирались в вещах Али Джихангира, — начала Махфирузе издалека, подходя всё ближе и ближе, — и принесли мне вот это. Амина остановилась и протянула сестре руку ладонью вверх. Когда девушка разжала пальцы, Фатьма с ужасом заметила свой гребень с ониксами. Пытаясь не выдавать свои эмоции, Султанша застыла на месте. По правде, она думала, что потеряла украшение. В последний раз она надевала его на свадьбу сестры и, видимо... Девушка мысленно выругала себя за неосторожность. Ну, конечно! Утром, убегая от Джихангира с чувством вины она попросту забыла его. — Служанки подумали, что это моё, — продолжила тем временем Амина, — и я подтвердила это, чтобы не накликать беду. Но мы ведь обе знаем, что гребень принадлежит тебе. Фатьма подняла на сестру холодный взгляд своих карих глаз. Ей стоило просто титанических усилий, чтобы не начать дрожать от страха. Пока что она не понимала, что в этой истории к чему, но рисковать не желала. Тем более, что сестра смотрела на неё так требовательно. — Я впервые его вижу, Амина. — ложь слетела с губ легко, но обожгла язык Фатьмы. — Не лги мне. — прошипела Махфирузе. Взгляд её золотистых глаз упал на тёмные ониксы, которые чуть поблёскивали на солнце. Это украшение было сделано явно под заказ и стоило целое состояние. К тому же, Амина совершенно точно помнила его. Когда служанки принесли ей гребень, она сначала даже не поняла, где они достали вещь её сестры. — Амина, это глупо. — Фатьма обняла себя руками, будто пытаясь оградиться от сестры. — Во дворце ходят сотни девушек. Этот гребень может принадлежать любой из них. Или же Али Джихангир мог купить его тебе в подарок. — Ты была в нём на моей свадьбе. — выпалила Махфирузе, вцепившись в Фатьму колким взглядом. — Это я помню точно. Амина не врала. Она ещё тогда обратила внимание на необычное украшение сестры. Правда, в тот момент она не придала ему значение. Концы всей этой ситуации всё никак не сходились между собой. Конечно, в голове Амины возникали и самые худшие предположения о тайной связи Фатьмы и Али, но она отказывалась в это верить. Её сестра не могла. А уж, тем более, Джихангир не стал бы так поступать. — Объясни мне, что происходит, Фатьма. Найди этому объяснение, в которое я поверю. — Амина взяла гребень другой рукой и подняла его на уровень глаз сестры. Возможно, Фатьма думала, что Махфирузе ревнует Джихангира, но, по правде говоря, это было далеко не так. Одна единственная проведенная вместе ночь ничего не изменила. Амина не увидела в Джихангире человека, с которым хотела бы провести остаток жизни. Это было глупо. Али девушка воспринимала лишь как своеобразного союзника. Махфирузе хотела отомстить за себя. И матери, и Мерьем Джанан, и каждому, кто когда-либо посмел нанести ей какой-либо вред. Она не имела по этому поводу радужных представлений о том, что она сама справится. Ей нужен был кто-то такой же сломленный и отчаявшийся, как и она сама. И по дивному стечению обстоятельств судьба дала ей такого человека в лице Джихангира. И, как оказалось, их общие действия вполне могут привести к успеху. Ситуация с Бораном Пашой это доказала. Амина просто не хотела быть обманутой. Она поверила Али, его намерениям. Она увидела в нём друга и соратника и не хотела теперь узнать о том, что за её спиной Джихангир имел какие-то тайные дела та ещё и с её сестрой. Это бы разбило её веру и надежду. А это пока единственное, что у неё осталось. — Объяснять нечего. — отчеканила Фатьма, придавая своему тону нотки стали. Махфирузе горько ухмыльнулась. Схватив руку сестры, она вложила в неё гребень, который сразу же обжёг кожу своим холодом. Фатьма удивленно взглянула на украшение на своей ладони, пока Амина гордо выпрямилась и произнесла достаточно твёрдо: — Я не понимаю, зачем тебе эти игры с Аббасом Бахадиром, Фатьма, и при чём здесь ещё и Али, — взгляд золотых глаз упал на гребень, — но это неправильно. Весьма объяснимо, что Амина ожидала бурную реакцию или оправдания, но Фатьма лишь рассмеялась. Это немного выбило из колеи светловолосую Султаншу. Нахмурив брови, она наблюдала за тем, как её сестра содрогалась от хохота. Это казалось странным и даже разозлило Махфирузе. Девушке показалось, что Фатьма её слова попросту не воспринимает всерьез. — Так вот в чём дело? — из обороны темноволосая Госпожа перешла в наступление. — Ты хотела себе Аббаса Бахадира? Потому ты так злишься и ищешь виноватых? Амина, тебе пора давно повзрослеть. Твоя детская любовь осталась в прошлом. Аббас не тот принц на белом коне, которого ты нарисовала в своих мечтах. Бурая у Фатьмы в душе вмиг улеглась. Если злость и негодование Амины основывались лишь на чувствах к Аббасу, значит, волноваться ей было незачем. Гребень с ониксами был лишь поводом зацепить сестру. Фатьма лишь жалела о том, что Махфирузе до сих пор не выросла с детских фантазий и гналась за собственной тенью. — Дело не в этом. — выпалила Амина, отрицательно замотав светловолосой головой. — То, что было когда-то уже не важно. Я просто хочу предупредить. — Предупредить? — эхом отозвалась Фатьма, удивлённо вздёрнув брови и сжав гребень в руке. — Все эти игры до добра не доведут. — серьёзность на лице Махфирузе не давала повода снова пошутить. — Я не имею ни малейшего представления, во что ты ввязалась, но прекрати это немедленно. Хотя бы ради себя. Фатьма недоверчиво прищурилась. — Раздаешь советы на правах старшей сестры? — темноволосая Султанша пыталась не затягивать паузу, повисшую внезапно между ними. Амина вела себя странно. Приходилось признать, что она сама на себя не похожа. — Воспринимай это, как хочешь. — Махфирузе отвела взгляд в сторону, с силой сжав левой рукой складку платья. — Просто прислушайся и отступись. Какое-то время Фатьма стояла на месте, всё ещё сжимая гребень и смотря на сестру. Махфирузе не знала, удалось ли ей достучаться к здравому разуму собеседницы, но она очень на это надеялась. Амине нужен был Али, чтобы закончить начатое и получить своё. Но для этого необходимо доверие. А о каком доверии может идти речь, если Джихангир, возможно, как-то связан с Фатьмой, но не признается в этом Амине? А если они вдвоем играют против неё? Или поддерживают её мать? Тогда Джихангира стоит вычеркнуть из списка союзников и записать в список врагов. Амина не хотела ошибиться. Не хотела проиграть. Только не снова. Махфирузе очнулась от своих мыслей, только когда двери за Фатьмой закрылись. Её сестра ушла молча, даже не попрощавшись, унося с собой украшение, которое, по сути своей, ничего не доказывало. Махфирузе казалось, что она сходила с ума. А если гребень действительно не принадлежал Фатьме? А если...? Мысли роились в голове, не давая девушке сосредоточиться. Амина устало присела на край софы, чувствуя, как всё внутри переворачивается. Она стала одержима этой игрой и мыслью о победе, но каждый раз понимала, что она абсолютно одна. Или нет? В мыслях почему-то всплыл образ Карталя. "Ваш секрет — мой секрет". Сердце Махфирузе дрогнуло. Султанша задумчиво закусила губу. Может, она искала союзников не там, где следовало? И пока Амина терзала саму себя сомнениями, пытаясь выбросить из головы навязчивый образ Хранителя Покоев, её сестра стояла в коридоре, до боли сжимая в руках заветный гребень. Джихангир хранил его. Всё это время. Не выбросил и не передал кому-либо. Он держал это злосчастное украшение среди своих вещей. Смотрел ли он на него вечерами, вспоминая о Фатьме? Прокручивал ли в голове тот самый миг, когда Султанша практически в бреду пришла к нему в день его свадьбы и попросила не задавать никаких вопросов? Оставалась ли она до сих пор в его памяти, даже несмотря на её холодное отношение к нему? Это казалось невероятным. А что самое ужасное... это вселяло надежду. Медленно, будто боясь чего-то, Фатьма разжала пальцы. На коже остались следы в тех местах, где зубья гребня больно впились в кожу. Девушка не знала, что ожидала увидеть. Украшение было тем же, что и раньше. В нём ничего не изменилось. Разве что... Султанша снова сжала гребень в руке, прикрыв глаза и выдохнув. Нет. Это невозможно. Али был мужем Амины. Она скоро станет женой Аббаса Бахадира. От их несчастной любви остался лишь ребёнок, которого она носила под сердцем, и этот гребень, камни на котором впитали в себя тепло рук Джихангира. Но разве этого мало? *** Ханде вся содрогалась, не понимая куда её ведут и что будет дальше. Её окружала тьма и мужские низкие голоса. Неужели это конец? Хасеки вновь попыталась вырваться из цепкой хватки нападавших, но всё было тщетно. Кожу жутко жгло в тех местах, где сжимались их пальцы, а мысли отчаянно крутились вокруг желания в этот самый миг оказаться совсем в другом месте. Нет! Она не может вот так умереть! Ханде почувствовала, как её грубо толкнули. Упав на колени, девушка сморщилась, чувствуя под собой холодный мраморный пол, но её больше никто не держал. В ужасе дрожащими руками Хасеки поспешно сняла со своей русоволосой головы мешок, который ей набросили в коридоре, когда она как раз возвращалась из сада в покои. Пару мгновений фаворитка морщилась. Вокруг неё стояла полутьма, в которой разобрать что-либо было слишком сложно. Вокруг пахло благовониями и чем-то сладким. Ханде боялась оглянуться за спину, где, предположительно, оставались нападавшие. А что, если в их руках шелковая верёвка? — Наконец-то ты здесь. — Ханде в ужасе расширила глаза, не понимая, откуда исходит звук, затем тени в одном из углов комнаты будто сгустились и на единственный освещенный вечерним солнцем участок комнаты вышла темноволосая девушка. Хасеки понадобилось всего мгновение, чтобы узнать в ней Бирсен Султан. Поскольку солнце светило Госпоже в спину, кончики её волос окрашивались в еле заметный алый. На девушке было голубое платье, украшенное золотой вышивкой и брошкой в виде птицы, прикрепленной слева на груди. Только теперь Ханде поняла, что тем сладким запахом был аромат жасмина, который всегда исходил от Госпожи. — Думаю, ты знаешь, почему находишься здесь. — выдержав паузу, отчеканила Бирсен. Ханде поджала губы, но ничего не ответила. Конечно, она понимала, что Султанша злится на неё из-за того, что она обо всём рассказала Мерьем Джанан, которая в свою очередь пообещала несчастной Хасеки помочь вернуть внимание Султана. Возможно, Бирсен ожидала, что фаворитка будет жалеть о своём поступке, но это вряд ли когда-то случится. С каждым днём власть всё больше ускользала с рук Ханде, потому она давным давно перестала думать о последствиях, отчаянно пытаясь её догнать. — Я предупреждала тебя, чтобы ты не мешала мне? — каре-зелёные глаза Бирсен нехорошо блестели. Не получив ответ, Султанша повысила голос: — Говорила или нет?! — Говорили. — испуганно пробормотала Ханде, всё ещё стоя на коленях. — После смерти Шехзаде Вахида ты обезумела. — выплюнула Султанша с некой ненавистью. При упоминании сына Ханде заметно напряглась. Перед глазами появился образ её ребёнка. Маленький мальчик с глубокими зелёными глазами, которые передались ему от отца. Он был таким смышлёным и подавал большие надежды. Тогда Мехмет был счастлив, а во дворце Ханде боготворили. Хасеки думала, что так будет всегда, но судьба была жестока с ней. И Вахида не стало. — Госпожа, я прошу Вас не вспоминать о моем сыне. — дрожащим голосом произнесла Ханде, ругая себя за то, что её тон не мог звучать твёрже. — Иначе что? — Бирсен наклонила голову набок. — Ты всегда думала, что потеря Шехзаде стала трагедией лишь для тебя. Ты строила из себя жертву и слишком долго выживала лишь за счёт жалости Мехмета. Но Султан тоже потерял сына, а я — племянника. Времена, когда тебя жалели прошли. Ханде подняла на Султаншу карие глаза, полные слёз. Её тонкие пальцы отчаянно сжимали ткань платья. — Я думала тебя убить, Ханде. — Бирсен вздохнула. — Ты заслужила смерть. В глазах Хасеки промелькнул страх. В этот раз она не выдержала и бросила взгляд за спину, но мужчин, которые силой притащили её сюда, уже не было. Ханде непонимающе взглянула на сестру Султана. Бирсен была раздражена и зла. Её эмоции выдавали и глаза, и черты лица. Она ненавидела фаворитку и, наверняка, была согласна собственными руками её задушить. В этот момент Бирсен почему-то напомнила Ханде Немезиду — богиню мести, о которой она когда-то давно прочитала в одной из книжек. Именно такой Хасеки её всегда представляла. Высокой, гордой, с тёмными волосами, острым взглядом каре-зелёных глаз и железной волей. Хоть Ханде и не признавала этого, но она всегда мечтала хоть немного быть похожей на Бирсен, которая некогда ей благоволила. — Но я оставлю тебя в живых. — когда пауза затянулась, Султанша наконец заговорила. — И это не из-за моей доброты или какой-то признательности тебе. Для меня ты давно умерла, Ханде. За свою никчёмную жизнь благодари Айше Эсмахан. Хасеки замерла, когда из тени после условного знака Бирсен вынырнула ещё одна фигура. Это была Сельви Хатун — верная служанка Госпожи. На руках девушки был ребёнок — девочка с чудесными карими глазками, которые она сразу же обратила к маме. — Айше... — лишь вымолвила Ханде, протягивая руку, но Бирсен буквально в один шаг оказалась между Хасеки и Сельви, закрывая взору матери её дитя. — Я не хочу, чтобы Айше Эсмахан росла без матери. Какой бы глупой ты не была, но твоя дочь никогда не перестанет любить тебя и нуждаться в тебе. Никто не сможет заменить ребёнку его настоящих родителей. — на мгновение Бирсен повернулась к малышке Эсмахан, которая как раз захныкала на руках у молчаливой Сельви. В глазах Госпожи отразилась некая печаль. Это не укрылось от внимания Ханде. Вот только Хасеки не могла понять, боялась ли Бирсен за своих детей или же просто вспоминала, как сама росла практически без внимания Эке Гюленай. В любом случае, в следующее же мгновение от печали на лице Султанши не осталось ни следа. Она вновь повернулась к фаворитке и продолжила: — Одумайся, Ханде, пока у тебя ещё есть время. Не гонись за тем, что уже давно ушло. Сейчас у тебя есть Айше Эсмахан. И если я её пожалела, то кто-то другой, может, и не будет. Стань наконец той благоразумной девушкой, какой я тебя увидела в первую нашу встречу. Это были последние слова, которые произнесла Бирсен. Далее Султанша замолчала и направилась к двери. Ханде сидела недвижимо, смотря на плачущую Айше. Она не в силах была выдавить и звука. Слова сестры Султана то и дело эхом отзывались в голове. Но ведь, как раньше, уже никогда не будет! Хасеки опомнилась, когда к ней подошла Сельви. — Поднимайтесь, Госпожа. — произнесла девушка тихо. Ханде не стала спорить. Пошатываясь, она с трудом встала с колен и выпрямилась. Казалось, прежний страх у неё внутри наконец успокоился, оставляя по себе лишь зияющую пропасть пустоты. Сельви передала Айше матери. Ханде бережено взяла дочь на руки и прижала её к себе, целуя в макушку. Сельви тем временем, как тень, выскользнула с комнаты. Хасеки осталась наедине с Эсмахан и просто заплакала. Слёзы лились с глаз сами по себе. Она не могла их остановить. Девушка вновь осела на пол, покрепче прижимая к себе дочь. Но Айше, казалось, успокоилась, оказавшись с мамой. Она обняла шею Ханде своими маленькими ручками и уложила головку на её ключицы. Это должно было успокоить Хасеки. По крайней мере, это всегда успокаивало, но в этот раз что-то пошло не так. Ханде прикрыла глаза, всё ещё чувствуя холод мраморного пола, но продолжая обнимать Эсмахан. Девушка запела. Сначала тихо, а потом громче. Ту самую колыбельную, которую помнила из детства. Тихую и спокойную. Она столько раз слышала её от своей матери, что вспоминать слова даже не приходилось, они будто сами слетали с языка, пока Ханде покачивала Айше. Бирсен хотела, чтобы Хасеки сдалась, но понимала ли она в тот момент, что означало быть фавориткой? Да, у Ханде была дочь и она могла жить для неё, но лишь пока что. Что будет, когда Эсмахан вырастет? Её, скорее всего, выдадут замуж. И мужем вполне может оказаться кто-угодно, кого лишь пожелает для неё выбрать отец. Мехмет всегда будет управлять её судьбой и ему будет всё равно. Он забыл об Айше так же, как и о Бану, и об Эмине, просто потому, что они были Султаншами, а не Шехзаде. Ханде нужен был сын хотя бы для того, чтобы в будущем иметь влияние и быть в силах защитить Эсмахан. Да, игра была рискованной, но Хасеки не намерена была останавливаться. То, что ждало её за чертой, могло принести и ей, и её дочери всё, о чем она мечтала. Лишь стоило в очередной раз испытать судьбу.