Османская Империя. Стамбул, Топ Капы, 1571 год
В то утро Айтач было неспокойно. Её мучило странное предчувствие, неприятно липнувшее к горлу и буквально перекрывавшее дыхание. Девушка отчаянно пыталась от него избавиться, но ничего не получалось. Огонёк нервозности разгорался всё больше и больше, пока оставаться в покоях стало уже невыносимо, и рыжеволосая наконец покинула их, дабы хоть немного отвлечься. Вот только изначальный план сходить в сад провалился, ведь ноги Госпожи сами понесли её к сестре. Их последний разговор с Фатьмой, вернее ссора, которая закончилась взаимными обидами, не давала Айтач покоя. Когда гнев девушки поутих, она смогла разглядеть в действиях сестры добрые намерения и заботу. В сущности ведь Фатьма не выдала её, не стала кому-либо рассказывать, не предала в результате. И, может, даже хорошо, что она так и не дала Айтач яд, дабы та могла совершить одну из величайших глупостей. Ведь, рыжеволосой приходилось признать, она частенько действовала, опираясь исключительно на эмоции. А они, как известно, в большинстве случаев были плохими советчиками. Фатьма была права, как и обычно. Айтач хотела извиниться за свое поведение и слова. Подбирая подолы нежно-розового платья, девушка опомнилась только у двери покоев сестры. Нервно заламывая пальцы, она какое-то время стояла в нерешительности. У неё всё ещё было время отказаться от этой затеи, развернуться и уйти. Сделать вид, что того вечера и ссоры вообще не было. Но ведь это вряд ли могло изменить суть дела. Посомневавшись ещё пару мгновений, Айтач нетерпеливо махнула рукой — и служанки впустили её внутрь. Покои Фатьмы были залиты мягким солнечным светом, от чего казались невероятно уютными. Внутри пахло какими-то травами и ванилью. От этого горьковато-сладкого аромата у Айтач закружилась голова, но, тем не менее, она смогла разглядеть хозяйку покоев, расположившуюся на большой кровати с массивным балдахином. Фатьма сидела возле колыбели, покачивая на руках дочь. Её чёрные волосы были высоко собраны в достаточно простую причёску. Лишь несколько коротких прядей были выпущены по бокам, немного завиваясь. Одета Фатьма была в уже привычный для неё тёмно-синий цвет. Платье пусть и имело достаточно замысловатый крой, но в целом не было украшено ничем, кроме тонкой серебряной вышивки по подолу. Айтач хотела уже было подойти к ней, как вдруг заметила, что Фатьма не одна. Возле неё так же поудобнее устроилась Мехрангиз Асия. Улыбающаяся фаворитка Падишаха, как и обычно, была в хорошем расположении духа. После рождения Шехзаде Альтана на ней всё чаще можно было увидеть высокие диадемы. Сегодняшний день не стал исключением. Айтач не особо интересовалась увлечениями двоюродного брата, но невольно поймала себя на мысли, что, возможно, подобная «игрушка» дорого обходилась Мехмету. Всё-таки по слухам, Мехрангиз уже потратила неслыханные деньги на то, чтобы закупить абсолютно новую одежду и украшения. — Айтач, — заметив растерянную сестру, обратилась к ней Фатьма. Она, совершенно точно, не ожидала увидеть здесь рыжеволосую и не смогла этого скрыть. В её карих глазах отразилась нотка удивления. Девушка неуверенно поджала губы, будто не зная, как ей стоит реагировать. Мехрангиз же, наоборот, с интересом взглянула на Айтач, но так и не встала, чтобы поклониться ей. — Я, надеюсь, не помешала? — тихо ответила рыжеволосая, обнимая свой уже достаточно круглый живот. В последнее время это движение стало характерным для неё. Оно всегда выдавало нервозность и смятение. — Ничуть. — прежде, чем Фатьма успела ответить, поспешила уверить её Мехрангиз и встала. Фаворитка явно не чувствовала себя неуютно в компании двух Султанш, а совсем наоборот. Но, тем не менее, решила оставить их наедине, не желая вмешиваться в последующий разговор. — Я как раз собиралась уходить, Госпожа. Мне пора возвращаться к сыну. — в голосе Асии мелькнула нотка уважения, после чего Султанша поспешила почтительно склонить голову и быстро перевести взгляд на Фатьму: — С Вашего позволения я пойду. Ещё раз поздравляю и желаю Сафие Хюмашах всегда быть такой же прекрасной, как и её мама. Эти слова вызвали на лице Фатьмы искреннюю улыбку и даже румянец. — Благодарю, Мехрангиз. Загляни как-то ко мне ещё. Мы с Хюмашах будем рады тебя видеть. — мягко произнесла Фатьма, после чего Асия поблагодарила её и, попрощавшись, поспешила уйти. — Не стой у двери. Проходи. — обратилась Госпожа к сестре, когда двери за фавориткой закрылись. У Айтач почему-то появилось чувство, что она маленький ребёнок и провинилась в чём-то. Но всё же рыжеволосая перечить не стала. Она медленно подошла к кровати и присела на край, наблюдая за тем, как Фатьма укладывает Сафие в колыбель. Невольно Айтач задумалась и о своём ребёнке. Будет ли она так же счастлива рядом с этим дитям? Сможет ли полюбить его всем сердцем? Насколько ребёнок будет похож на Ихсана, которого она настолько сильно ненавидела, что готова была отравить его? — Ты была права. — с ходу выпалила Айтач, чувствуя, что если не скажет сейчас, то, возможно, уже никогда не найдёт силы. Слова жутко обжигали язык. Фатьма замерла на мгновение, будто обдумывая всю ситуацию, а затем неспешно повернула к сестре голову. Её карие глаза при этом выражали ледяное спокойствие. По спине Айтач побежали мурашки. — Ты не должна оправдываться. — после долгой паузы, нарушаемой лишь треском поленьев в камине, наконец произнесла Фатьма. — Нет, должна. — перебила её Айтач. Её серые глаза пылали решительности, как и в тот вечер. — Ты пыталась меня уберечь, а я была слепа, рас не видела этого. Я обидела тебя — и хочу попросить прощение. Айтач ожидала в ответ что-угодно: грубость, колкость, нежелание продолжать разговор, возможно, даже пощёчину, но… Фатьма просто накрыла её руку своей и улыбнулась краем губ. Это была измученная улыбка человека, который пережил многое и которому ещё только предстояло преодолеть далёкий и сложный путь, но она была искренней. Казалось, ссора с Айтач — это меньшее, что сейчас беспокоило Госпожу. И отчасти рыжеволосая была даже благодарна за это. — Это осталось в прошлом. Я не держу зла. — ответила Фатьма, пожав плечами. — Ты сейчас вся на иголках из-за сложившейся ситуации. С одной стороны, твоя мать и этот нежеланный брак, а с другой, твой ребёнок. Взгляд девушки упал на живот Айтач. Рыжеволосой стало немного не по себе. — Как раз о ребёнке я сейчас и думаю больше всего. — честно призналась Айтач, забирая у Фатьмы свою руку и кладя её на живот. Её взгляд при этом значительно помутнел. Лихорадочный румянец залёг на щеках, пусть в общем кожа девушки и была бледной. Фатьма удивлённо приподняла брови и сложила руки на коленях. Айтач просидела в таком состоянии пару долгих минут, после чего резко зажмурилась и устало вздохнула. — Ихсан ведёт себя очень странно. — обронила она полушёпотом и очень натянуто. — Странно? — переспросила её Фатьма, сузив карие глаза. Девушка была плохо знакома с мужем Айтач, но многое о нём слышала. Ихсан был далеко не самым благородным и честным человеком. А такие, по мнению Фатьмы, никогда не вели себя «нормально» по той простой причине, что им всегда было, что скрывать. Всё просто. — Он стал очень нервным. Больше, чем обычно. — продолжила Айтач, не совсем уверенная в том, стоило ли ей продолжать этот странный разговор, который повернул совсем в неожиданную сторону. Зачем она вовсе обсуждала это с Фатьмой? — А недавно я узнала от слуг, — Айтач сделала паузу и прикусила губу, — что он был серьёзно ранен не так давно. Не скажу, что мне стало легче, но, по крайней мере, это объясняло, почему он начал избегать меня. — Кто мог ранить его? — снова удивилась Фатьма. Всё-таки Ихсан был Пашой и входил в Совет Дивана. Если это было покушение, он вполне мог заявить об этом во всеуслышание, дабы провели расследование. Но вместо этого Ихсан выбирал скрыть всё. Было ли это знаком того, что он влез в неприятности? Могло ли это означать, что кто-то открыл на него охоту? Но кому была выгодна смерть Ихсана? В Совете Дивана он был не самой сильной и влиятельной фигурой. — Я не знаю. — Айтач отрицательно мотнула головой и вздохнула. — Но мне не нравится это, Фатьма. Если бы он рассказал, что происходит, я бы смогла как-то уберечь себя и наше дитя. Девушка запнулась на слове «наше», будто оно обожгло ей горло и шумно втянула воздух. Как бы ей не хотелось отрицать, но факт оставался фактом: отец ребёнка — Ихсан. — А так, я даже не знаю, откуда ждать удар. Если бы он мне всё рассказал, я бы, возможно, даже помогла ему… — отчаянно продолжала Айтач, почти задыхаясь, но Фатьма резко взяла её за предплечье. — Нет! — почти вскрикнула девушка, вызвав у сестры искреннее удивление. Затем взгляд Фатьмы на мгновение метнулся к колыбели, но Хюмашах всё ещё спокойно спала, тихо посапывая. — Ты не будешь в это влазить. — добавила Султанша уже тише. — Если всё так, как ты и говоришь, тогда тебе нужно держаться подальше от Ихсана. — Он — мой муж. — с долей иронии бросила Айтач. Ей было противно признавать этот факт. — Ты понимаешь, о чём я. — бросила Фатьма, недовольно мотнув головой. — Сейчас ты должна беречь себя и ребёнка. Это верно. Остальное — проблемы Ихсана. — Но ведь… — начала Айтач, но сестра Султана её перебила: — Пообещай, что не станешь разбираться ни в чём. Во дворце ты в безопасности. Всё, что происходит за пределами Топ Капы, не твоя забота. Айтач слушала внимательно, широко открыв свои серые глаза. Она заметно сомневалась в правильности слов Фатьмы, но видела в них некое рациональное зерно. Всё-таки, Айтач была в этой игре только пешкой. Мерьем Джанан нужен был рычаг давления в Диване, потому она использовала дочь, дабы обзавестись перспективным зятем. Теперь же Ихсан интересовал её намного больше, чем Айтач. Девушка даже не сомневалась в том, что любые его действия были сначала одобрены Джанан. А, следовательно, Мерьем контролировала ситуацию. Может, действительно Айтач не стоило так беспокоиться? Это была забота её мужа и матери. — У меня плохое предчувствие, Фатьма. — выпалила рыжеволосая. Её голос дрогнул. — Ты просто волнуешься. — поспешила переубедить её сестра, но Айтач лишь отрицательно мотнула головой в ответ. — Можно, я тебя кое о чём попрошу? — вместо ответа спросила рыжеволосая, нервно заламывая пальцы. Фатьма не понимала причины такой нервозности. Что-то подсказывало ей, что большую роль в этом играет беременность Айтач и её обострённые на этой почве чувства, но это была лишь верхушка. Корни явно посажены намного глубже. — Конечно. — Фатьма уверенно кивнула и наклонила голову немного набок, будто пытаясь разглядеть бледные черты лица сестры немного со стороны. Айтач пару мгновений сидела в неком оцепенении, а затем почти шёпотом, заглядывая сестре прямо в глаза, произнесла: — Если со мной что-то случится, свяжись с Метиной Пашой. Прошу тебя. Фатьма удивленно выпрямилась. Концы этой истории никак не вязались между собой. Всё казалось какой-то бессмыслицей. Мотнув головой в попытке отогнать от себя сотни мыслей, беспорядочно крутившихся в тот момент, Султанша сперва захотела запротестовать и потребовать объяснения, но Айтач опередила её и схватила за руки: — Умоляю, Фатьма. Просто пообещай мне. Ты единственная, кого я могу об этом попросить. Голос рыжеволосой звучал умоляюще. Фатьма не понимала, к чему клонила сестра и почему с ней вовсе что-то должно случиться, но чисто машинально кивнула. Что-то в острых чертах лица Айтач заставило её это сделать. Казалось, если она откажет, то рыжеволосая попросту сломается снова, как кукла. — Обещаю. — на выдохе произнесла Фатьма, наперёд зная, что пожалеет об этом. А вот у Айтач будто камень с души упал. Выпрямившись, девушка благодарно улыбнулась ей и кивнула каким-то своим мыслям. — Спасибо. — только и произнесла Айтач, ощущая, как плохое предчувствие захлёстывает её с новой силой. Что-то непременно случится. Что-то ужасное. ***Османская Империя. Стамбул, Топ Капы, 1571 год
Когда Эке Гюленай вошла в одну из многочисленных комнат Мраморного Павильона, Онур Савас Паша стоял у окна. Его лицо было приподнято и казалось невероятно бледным. Волосы, как и всегда, отливали рыжим в ярких солнечных луках. Свои карие глаза он прижмурил, будто тщательно обдумывая что-то, а руки сложил за спиной. Паша был заметно взволнован и даже не пытался это скрыть. — Госпожа, — протянул он, заметив Эке. Поклон явно дался мужчине с трудом — давали о себе знать раны, недавно полученные от людей Мерьем Джанан. — Паша, как я понимаю, случилось что-то плохое, рас Вы потребовали срочную встречу. — с порога заявила Гюленай, проходя внутрь. Внешне женщина изо всех сил пыталась сохранять спокойствие, но сердце Госпожи было не на месте. Онур никогда не тревожил её по пустякам. Определённо, произошло что-то плохое. И это плохое снова была связано с Мерьем Джанан. Гюленай уже сотни раз успела пожалеть о том, что не задушила змею в зародыше, что упустила шанс рассказать Султану о бунте в гареме. — К сожалению, случилось непредвиденное. — Савас откашлялся, пытаясь потянуть время. Онур даже не знал, с чего стоило начать. Ситуация выходила из-под контроля, всё больше загоняя их в тупик. — Ближе к делу. — скомандовала Эке, приблизившись вплотную. Её голубые глаза при этом лихорадочно блестели. — Как мы знаем, Атмаджа Батур Паша был убит. — голос Онура сорвался, когда он вспомнил о Втором Визире. Да, возможно, они с Атмаджой никогда и не были лучшими друзьями, но Савас всегда уважал его. Батур был мудрым и очень способным. Он во многом помогал Борану Паше и всегда был готов защищать интересы Империи. Кроме того, мужчина не побоялся выступить с Онуром плечом к плечу против целой своры нанятых Мерьем Джанан головорезов. Атмаджа сражался до последнего и погиб, как воин, — с мечом в руках. И пусть Онур прекрасно знал, что это была не его вина. Что в тот момент он не мог ничего сделать, чтобы избежать ловушки, но Паша всё равно продолжал корить себя за смерть Батура. Ведь когда его сердце пронзили мечом, Савас был буквально на расстоянии вытянутой руки. — Теперь место в Совете Дивана пустует. — закончил Савас после паузы. — Это ненадолго. — на лице Эке появилась хищная ухмылка. Потеря Батура стала сильным ударом для влияния Гюленай в Диване, ведь Паша занимал достаточно высокую должность. Султанша нередко манипулировала им в своих целях, используя для этого его жену — Хазан. Теперь же эту дорожку Госпоже перекрыли. Но, как известно, иногда один ключ может подойти к нескольким дверям: первые он закрывает, а вторые — открывает. Да, Гюленай было выгодно иметь под рукой Атмаджу, но иногда мужчина был настолько упрямым, что даже Хазан не имела на него никакого влияния. В таких случаях он поступал на свое усмотрение, и тогда Эке не получала ровным счётом ничего, кроме очередных проблем. Теперь же, когда Мерьем убрала Батура, у Гюленай появилась возможность наконец посадить на это место человека, который будет верен ей до кончиков пальцев. Это было жестоко и несправедливо, да, но только так Эке могла выиграть в этой войне. — Верно, ненадолго. — голос Саваса вырвал Гюленай из раздумий. — Ведь Мерьем Джанан Султан уже пытается протолкнуть на это место своего верного пса. — У неё ничего не выйдет. — даже не задумавшись, выпалила Эке. У светловолосой Госпожи уже был план и она даже начала воплощать его в жизнь. Но на лице Онура не появилось и доли энтузиазма. Совсем наоборот. Савас опустил взгляд в пол и медленно сунул руку в карман кафтана. Гюленай не сразу обратила внимание на это движение, но вещь, которую он достал, заставила её застыть в оцепенении. На шершавой ладони Онура, покрытой несколькими тонкими шрамами, лежал крохотный круглый оберег с перевязанной вокруг него голубой лентой. Незамысловатая вещица, которую Эке сразу же узнала и в ужасе схватилась одной рукой за горло. — Откуда это у тебя? — выдавила Валиде, еле шевеля пересохшими губами. — Это отдали мне после заседания Совета Дивана. — объяснил Онур надорванным голосом. Его пальцы дрогнули. Мужчина шумно втянул воздух. — Насколько я понимаю, Вы знаете, что это. Взгляд карих глаз Паши сосредоточился на светловолосой женщине. Краска полностью сошла с её лица. Эке казалась бледнее своего белоснежного платья с золотой вышивкой. Была б её воля, она бы закрыла глаза руками, пытаясь проснуться от этого глупого кошмара. Вот только женщина знала, что это, к сожалению, не сон. — Это оберег, который я подарила Альтану. — произнесла Эке дрожащим голосом. — Люди Мерьем Джанан Султан находятся рядом с Шехзаде Альтаном. — закончил вместо неё Онур, давая время на передишку. — Отдавая мне этот оберег, Госпожа дала понять, что нам не стоит мешаться у неё под ногами, иначе… Эке резко подняла вверх раскрытую ладонь, призывая Пашу к молчанию. Женщина не хотела слышать продолжение фразы, прекрасно осознавая, что последует дальше. Отвернувшись, Гюленай начала нервно мерить шагами комнату. Значит, Мерьем Джанан не теряла время зря. Она просто выигрывала время, чтобы ударить по самому больному. Как ей удалось подослать к Шехзаде своего человека? Эке ведь лично проверила каждую служанку и каждого агу прежде, чем подпустить их к наследнику. В отчаянии Гюленай сцепила руки в замок и поднесла их к лицу. Мерьем знала, что Эке не станет рисковать внуком. На данный момент Альтан был единственным наследником. Да, Мехмет был отцом ещё нескольких прелестных Султанш, но в масштабах Империи девочки ничего не значили. Именно Шехзаде Альтан подкреплял его власть, стал надеждой, которая наконец пресекла бесконечные бунты. Но ситуация всё ещё была напряжённой. Вполне возможно, у Мехмета никогда больше не родится мальчик. Возможно, Альтану предначертано рости наследником и занять престол на правах старшего и единственного сына. В таком случае его ценность возрастает вдвое. Потерять Альтана означало бы потерять власть. Гюленай не могла этого допустить. Валиде резко замерла на месте, пытаясь обуздать внутреннюю панику. Джанан шантажировала её, да. И Эке следовало бы согласиться на все условия, лишь бы не потерять единственного Шехзаде. Но что будет после этого? Что, если Мерьем удастся закрепить свою власть в Диване? Женщина хотела править и была готова ради этого на всё. Кто мог дать гарантию, что она не навредит Шехзаде после того, как Эке пойдёт ей на уступки? Нет. Гюленай надоели эти игры. Обжигающая паника сменилась холодной злобой. Эке до боли в скулах сжала челюсти и выпрямилась. Мерьем перешла черту — и пути назад теперь не существовало. Гюленай была сыта по горло её выходками. — Онур, — ледяной тон заставил Саваса, всё это время лишь наблюдавшего за всем с мрачным выражением лица, вздрогнуть. Ему всерьёз показалось, что от Госпожи повеяло холодом. Не оборачиваясь к нему и не дожидаясь ответ, она продолжила: — Напиши Эмину Паше. Пусть готовится занять свое место в Совете. Онур удивленно округлил глаза, машинально сжав в руке оберег. Он прекрасно видел, насколько сильно ранила Эке эта ситуация с Альтаном, но принятое Госпожой решение казалось безумием. Предпринимать что-то сейчас было слишком рискованно. Если люди Мерьем действительно находятся возле Шехзаде, каждый шаг Гюленай в сторону мог означать смерть мальчика, а вместе с тем, можно считать, и смерть Султана Мехмета. Всё-таки Джанан уже не раз доказала, что на своем пути к власти она готова пожертвовать чем и кем угодно. Её не интересовала цена, пока она позволяла добраться к цели. — Госпожа, не сочтите за дерзость, но я не стану этого делать. — воспротивился Онур, гордо вздёрнув подбородок. — Мы не можем действовать сгоряча. Слишком многое стоит на кону. Если… — Никаких «если». — стальной голос Гюленай перебил Пашу. Женщина обернулась к нему с выражением раздражения на лице. Она ненавидела, когда кто-то ей перечил. Савас недовольно сощурился, как лис, но отвечать не стал, пусть пара колкостей и крутились у него на языке. Липкий страх постепенно заполнял всё его тело. Ранее он никогда не сомневался в решениях Гюленай. Даже когда он не совсем понимал мотиви женщины, мужчина мог легко положиться на её интуицию и внутреннее чутье, ведь Эке никогда и ничего не делала просто так. Но теперь она будто обезумела. — Доверься мне и делай так, как я велю. — после длинной паузы обронила Султанша. — Займись Советом Дивана, а я… покончу с Мерьем Джанан рас и навсегда. Без каких-либо объяснений Эке круто развернулась на каблуках и под шорох своих же юбок в мгновение ока покинула комнату. Онур Савас остался абсолютно один в звенящей тишине, все ещё крепко сжимая в руке оберег. Искра злости пробежала у него по лицу, искажая черты и застилая глаза пеленой. Внутри всё вмиг опустело. — Надеюсь Вы понимаете, что если совершите ошибку, то погубите всех нас. — обратился Онур к пустоте Мраморного Павильона и прикрыл глаза. Оберег в его руке треснул пополам. ***Османская Империя. Стамбул, Топ Капы, 1571 год
Боран находил успокоение в своих детях. Так было всегда. Какие бы неприятности и невзгоды не встречались мужчине на пути, одна единственная улыбка его дорогого сына легко могла развеять плохое настроение и печаль. Рамиль был очень умным и любознательным мальчиком. Его интересовало абсолютно всё вокруг, он с удовольствием слушал сказки и, постепенно учась разговаривать, даже начинал что-то рассказывать сам, пусть его слова и были пока непонятными. Нередко, возвращаясь поздно в покои, Боран уже наперёд знал, что сын упрямо ждёт его. В такие дни мальчик всегда реагировал на приход отца с большим восторгом и улыбкой на лице. Затем, стоило Паше где-то разместиться, как Султанзаде тут же усаживался ему на колени и отказывался слазить весь вечер, а позже и вовсе так и засыпал. Это не могло не вызывать на лице Борана улыбку. Именно потому, дабы мальчик меньше скучал, Паша решил прикладывать все возможные усилия для того, чтобы хотя бы полчаса гулять с ним с днём. Бирсен эта инициатива очень нравилась и она с большим удовольствием шла вместе с ними. Но в тот день Боран немного задержался и пришёл позже, из-за чего и застал жену спящей. Верная Сельви с улыбкой на устах рассказала, что Рамиль был очень энергичным с самого утра, и Султанша в силу своего положения не могла за ним угнаться. В итоге после обеда, когда мальчик наконец немного успокоился и сел рядом с Сельви, указывая ей на книгу и тем самым упрашивая её почитать ему, Бирсен наконец смогла прилечь и сразу же уснула. Боран решил не будить супругу. Поправив её одеяло, он на мгновение задержал руку на животе женщины, улыбаясь. Их второй ребёнок вскоре должен был появиться на свет. Как и при первой беременности, Бирсен немного набрала вес, но от этого стала, казалось, только более красивой. И пусть сама девушка очень сильно переживала из-за этого, Боран не прекращал уверять её, что всё порядке. Он любил её любой. Оставив некоторые распоряжения служанкам, Великий Визирь одел сына и, взяв его на руки, покинул покои. Сельви Хатун тоже пошла с ними. Это была их своеобразная с Бораном молчаливая договоренность: девушка всегда сопровождала их на прогулках, дабы в случае срочных дел Паша мог оставить сына с доверенным человеком. И вот, они шли по саду. Боран тихо что-то рассказывал Рамилю, пока мальчик с интересом рассматривался по сторонам. Паша широко улыбался, время от времени поправляя крохотный тюрбан сына, который то и дело падал ему на глаза. Конечно же, для Великого Визиря этот сад уже давно перестал быть чем-то особенным. Каждый его уголок хранил какие-то воспоминания и мимолётные эмоции. Его уже ничуть не удивляли все эти многочисленные цветы и деревья, ведь он попросту привык к ним. Но для Рамиля всё было иначе. Султанзаде видел этот сад, как нечто огромное и загадочное. Слушая многочисленные сказки, он, наверняка, представлял, что все волшебные герои живут под листьями и кустами, прячутся в кронах деревьев и плавают под водой в фонтанах. Однажды он вырастет и сам будет бегать по тропинкам, исследуя каждый сантиметр сада и убеждаясь, что сказки не живут рядом. Что сказки нужно создавать самим. — Что там? — спросил Боран с широкой улыбкой, заметив, как Рамиль внезапно оживился и указал крохотной ручкой куда-то вдаль. Паша проследил за его взглядом и практически сразу заприметил два силуэта. Сперва Борану не хотелось пересекаться с кем-либо, поэтому он планировал обойти пару, тем более, что стояли они в отдалённой части сада и явно не хотели быть замеченными. Но его планы разрушила Сельви. — Это что… Айтач Султан? — не смогла сдержать свое удивление девушка. Боран бросил на неё быстрый взгляд, а затем невольно присмотрелся к силуэтам. Там действительно была Айтач Султан. Её рыжие волосы ярким пятном выделялись на фоне деревьев. Девушка то и дело куталась в накидку и настороженно осматривалась. Но Борана не столько удивила Госпожа, сколько присутствие рядом с ней Метина Паши. Сперва мужчина не поверил своим глазам и растерянно мотнул головой. Может, ему показалось? Может, рядом с Айтач был Ихсан? Это ведь нормально для молодой супружеской пары гулять в саду. Но как бы сильно Боран не хотел, чтобы это был просто обман зрения, факт оставался фактом — рядом с Госпожой действительно стоял Метин. Боран невольно прижал ближе к себе сына. Рамиль в ответ обхватил его шею своими крохотными ручками, потеряв весь интерес к двум силуэтам вдалеке. А вот его отец — наоборот. Что могло связывать Айтач и Метина? Какие между ними могли быть отношения? Госпожа была замужней и не могла просто так встречаться с другими мужчинами. Неужели Ихсан знал обо всём? Мысли беспощадно путались в голове Борана. Наихудшие варианты постепенно начали получать свое подтверждение, когда Метин широко улыбнулся Госпоже. Великий Визирь недовольно цокнул языком и покачал головой. Но Айтач, казалось, и вовсе не обращала внимание на то, что рядом с ней всегда хмурый Паша буквально расцвёл. Он продолжала что-то ему рассказывать. Ещё какое-то время они разговаривали. Затем девушка кратко распрощалась с мужчиной и поспешно направилась ко дворцу. Метин провёл её долгим взглядом. — Сельви, возьми, пожалуйста, Рамиля. — не оборачиваясь к служанке, произнёс Боран. Султанзаде запротестовал недовольным хныканьем, когда Сельви забрала его с рук отца. Но Великий Визирь лишь улыбнулся сыну и, поцеловав его в лоб, пообещал вечером вернуться. Когда Сельви с плачущим Султанзаде направилась в сторону дворца, улыбка резко сползла с лица Борана. Нахмурившись, он уверенно направился к Метину, который как раз собирался уходить. Счастливый и сияющий. Подобные эмоции для него были не то, что непривычными, иногда Великому Визирю казалось, что он и вовсе не умел их выражать. — Метин Паша! — громко произнёс Боран, подходя ближе. Удивленный Метин обернулся, а затем бросил неоднозначный взгляд на дворец, явно пытаясь определить, мог ли Великий Визирь видеть их с Айтач вместе. При этом Паша, взрослый мужчина, выглядел, как мальчишка, пойманный на шалости. Это казалось отчасти даже смешным со стороны. — Великий Визирь. — учтиво произнёс Метин, поклонившись. Впрочем, долгие года служения государству научили Пашу достаточно быстро скрывать свои эмоции. Его лицо снова приняло строгое выражение. — Прогуливаетесь? — спросил Боран с лёгкой улыбкой на лице и сложил руки за спиной. — Да. — кратко бросил Метин, не совсем понимая, к чему клонит его собеседник. — Решил, что стоит подышать воздухом. — Верно. Это полезно. — продолжил Боран как-то задумчиво. — Особенно в компании молодой девушки, вроде Айтач Султан. Паша не стал долго тянуть и выпалил всё, как на духу. Его карие глаза полностью сосредоточились на Метине, чьи эмоции буквально бурлили внутри. Сохранять внешнее спокойствие ему было всё сложнее и сложнее. В какой-то момент его губы даже дрогнули, то ли в попытке улыбнуться, то ли в попытке оскалиться. Паша, казалось, не знал, как ему стоило отреагировать. Отрицать? Накричать? Посмеяться? Оправдываться? — Не понимаю, о чём Вы. — обманчиво ровно произнёс Метин, надеясь уйти от темы, но Боран видел достаточно, чтобы сделать определённые выводы. — Метин, когда-то Вы имели неосторожность указать мне на мой возраст. — в тоне Борана проскользнули стальные нотки. — Помните? Метин в ответ лишь лаконично кивнул. Эта история случилась много лет назад, когда Боран только-только получил титул Великого Визиря. Тогда Метин всерьёз считал, что мужчина ничего не стоил. Всю жизнь он принимал привилегии за счёт знаменитого отца, а затем жены-Династийки. На момент получения должности Боран был безнадёжно молод. Метин был уверен, что он не справится. Империи нужна была холодная мудрость, а не горячая молодость. И пусть позже Паша пожалел о своих словах, но однажды он высказал, что Боран ничего не сможет достичь. Что он молод и глуп. — Я согласен: Вы старше меня. — внезапно продолжил Великий Визирь и положил свою руку на плечо собеседника. — Если смотреть с позиции возраста, то не мне Вас учить. Но прямо сейчас Вы совершаете огромную ошибку. Подобные игры никогда добром не заканчиваются. Вы это знаете. Метин прекрасно понял намёк, но не мог сказать точно, разозлило ли его это или, снова таки, попытки Борана поучать его. В следующее мгновение Паша грубо сбросил со своего плеча руку собеседника и оскалился. — Не кажется ли Вам, Великий Визирь, что это не Ваше дело? — с вызовом процедил он сквозь зубы. — Всё, что касается благополучия Империи, является моей заботой. — жёстко ответил Боран, даже не планируя отступать. Метин мог думать, что ему угодно, но если об их с Айтач общение кто-то узнает, разразится большой скандал. Пострадают не только они. — Вы себя переоцениваете. — процедил сквозь зубы Метин и, не дожидаясь ответа, направился прочь. Боран не стал бежать следом, а лишь гордо вздёрнул подбородок и произнёс на повышенных тонах: — Вы одержимы этой девушкой с первого дня вашего знакомства. Эти слова разрезали воздух, как раскат грома. Метин замер и выпрямился, как натянутая струна. Его карие глаза в ужасе расширились, а руки начала пробирать странная дрожь. Медленно обернувшись к Борану, он хотел было что-то ему ответить, но слова упрямо застревали в горле. Великий Визирь выдержал долгую паузу, наблюдая за эмоциями Метина, которые тот уже не мог скрыть. В какой-то миг ему стало даже жаль собеседника. Мужчина, чей возраст неумолимо клонился к старости, влюбился в юную девушку, которую никогда не сможет заполучить и от которой никогда не дождётся взаимности. — Ещё никогда в Ваших глазах не было столько огня, Метин. — с горькой улыбкой на устах заметил Боран. — Когда-то Вы потеряли всё и Ваша душа умерла. Это правда. Но теперь она вновь поднялась из пепла ради рыжеволосой Госпожи. Удивительно, правда? Метин слушал Великого Визиря с мрачным выражением лица. Его руки были сжаты в кулаки, а взгляд опущен в пол. Он столько раз прокручивал в голове те же мысли, что они уже даже не резали слух, как раньше. Метин не мог отрицать очевидного. — Что Вам нужно от меня? — сокрушённо бросил Паша наконец. Но Боран лишь развел руками, показывая, что никаких плохих намерений не имеет. — Всё, что я хочу, — это спокойствие в Топ Капы, а, следовательно, и в Империи. — честно ответил Паша. — Я не знаю, о чём Вы разговариваете с Айтач Султан и знать не хочу, но она — жена Ихсана Паши. — Она его ненавидит! — с огнём в глазах перебил его Метин, чуть ли не задыхаясь от возмущения. Борану пришлось признать, что Паша действительно оказался слеп в своих чувствах. Когда Боран впервые заметил взгляды Метина в сторону Айтач, он думал, что ему показалось. Любовь Паши была чем-то невозможным после смерти его семьи. Тем более, у мужчины ведь всегда было обострённое чувство чести. Метин, которого Боран знал, никогда бы не стал даже смотреть в сторону чужой жены, не то, что встречаться с ней втайне в саду. Это было бессмысленным. Он убеждал себя в этом долгое время, но не мог отрицать изменения в поведении Паши. Метин стал более растерянным. Физически он присутствовал на заседаниях, но мысленно был где-то далеко. Тогда Борану казалось, что Паша попросту скучал по утраченной семье. Великий Визирь даже предполагал, что он вскоре подаст в отставку. Уйдёт на заслуженный отдых. Кто же знал, что всё намного более лирично в этой истории. — Ненавидит или нет, — в голосе Борана снова появились стальные нотки, — она его жена. Любые разногласия — это их личное дело. Вы старше, Метин, и хотя бы поэтому должны уберечь и Госпожу, и себя от глупостей. Паша скривился, чувствуя искреннюю ненависть к Борану. Метин прекрасно знал, что мужчина не побежит на все стороны рассказывать об услышанном и увиденном. Он будет хранить этот секрет, давая возможность Паше самому разобраться. И с одной стороны, Метин был благодарен за это. Но с другой… — Не думайте, что Вы понимаете этот мир лучше меня, Великий Визирь. — Метин как-то странно выделили последних два слова, будто делая тонкий намёк на что-то, ведомое только ему. — Хорошего дня. И не проронив более ни слова, Паша развернулся на пятках и зашагал прочь. Боран тяжело вздохнул и покачал головой, смотря ему вслед. В ходе разговора они и не заметили, как небо затянули серые дождевые тучи, угрожающе нависая над Стамбулом. Тяжелые капли начали одна за одной падать на землю. Боран поднял голову вверх, подставляя им лицо. — Даже мудрость может быть безрассудной. — пробормотал он, прижмуриваясь. Прозвучал первый раскат грома. ***Османская Империя. Стамбул, Топ Капы, 1571 год
Несмотря на внезапно испортившуюся погоду за окном, праздник в гареме был в самом разгаре. Отовсюду слышалась музыка и смех. Наложницы танцевали, громко разговаривали и ели сладости, которые щедро раздавали слуги Эке Гюленай Султан. К слову, Валиде Султан так же присутствовала. Она сидела на позолоченной тахте у стены, сложив на коленях руки. Пусть главная виновница торжества — Фатьма Султан, и не пришла, но на лице женщины всё равно сияла улыбка, ведь они праздновали рождение её внучки — Сафие Хюмашах. Многие заметили, что Гюленай была одета в красное парчевое платье с крупной золотой вышивкой и поясом, выложенным драгоценными камнями. Женщину редко можно было увидеть в этом цвете, но он, безусловно, безумно ей шёл. Не стала Гюленай скупиться и на украшения. На шее Госпожи было золотое ожерелье, а в светлых волосах красовалась массивная рубиновая диадема, каждый сантиметр которой переливался сотнями разных цветов в свете свечей. На пальце Эке, как и обычно, поблескивало кольцо, некогда подаренное ей Султаном Ахмедом. Женщина выглядела величественно и, отчасти, даже самодовольно. Возле тахты, на которой восседала Гюленай так же были разложены бархатные подушки, предназначенные для других Династиек. По правую руку от Валиде расположились её дочери: Бирсен и Амина Махфирузе. Первая была одета в платье нежно-молочного цвета и выглядела достаточно свежо. Обняв руками свой большой живот, Госпожа наблюдала за танцующими наложницами и даже покачивала головой в такт музыке. Вторая беременность, очевидно, проходила у Бирсен намного легче и это даже радовало Эке. Единственное, что не пришлось Гюленай по вкусу, так это внимание к её дочери со стороны наложниц. Ни для кого не было секретом, что многие до сих пор помнили Бирсен в роли управляющей и бесконечно сравнивали мать и дочь. Временами это раздражало Эке, пусть она и понимала, что подобные разговоры — просто пустая трата времени. Госпоже не о чем было волноваться. В отличии от сестры, Амина, наоборот, сидела немного обособленно. Сложив руки на коленях, Махфирузе отстранено поглядывала на тех, кто заходил в гарем. Её взгляд то и дело блуждал по лицам, не останавливаясь конкретно ни на ком. Амина явно думала о чём-то другом, время от времени поджимая губы. Эке невольно задавалась вопросом, что же могло так волновать её среднюю дочь? Что вообще в последнее время происходило в её прелестной светловолосой головке? — Валиде разве не придёт? — донёсся к Гюленай тихий голос Аслы Гюмюшь. Валиде Султан ухмыльнулась и бросила быстрый взгляд на дочерей Мерьем. Они тоже были среди приглашённых гостей. И пусть Эке не слишком-то была рада их видеть, но существовали некоторые правила, которые она даже в роли Валиде Султан не могла нарушать. Айтач и Аслы сидели немного вдалеке рядом со столиком фавориток, который в тот вечер занимала одна единственная Хасибе Хатун. Мехрангиз появиться на празднике не смогла, оставшись с Шехзаде Альтаном, но прислала к Гюленай служанку с извинениями. Айтач не выглядела слишком весёлой. Мутный взгляд её серых глаз был направлен вперёд. Этот праздник явно был для неё некой обузой и даже заставлял девушку нервничать, судя по тому, как упорно она теребила свой вышитый платок. А вот её сестра, наоборот, чувствовала себя абсолютно спокойно. Одетая в голубое платье, обшитое кружевом и бисером, она то и дело поправляла свои огненно-рыжие волосы, тщательно завитые служанками. И даже её вопрос о присутствии матери, как заметила Гюленай, был скорее не плодом беспокойства, а простым любопытством. Эке не знала, что произошло между Мерьем и её дочерьми, но в их отношениях явно пробежал холодок. — Она ни за что не пропустит подобный праздник. — фыркнула в ответ Айтач. На языке так и крутилось добавить: «она никогда не пропускает возможность выпустить свой яд», — но девушка промолчала, неоднозначно покосившись на сидящую неподалёку Хасибе. — Дестууууур! — будто по велению волшебной палочки в следующую же секунду закричал ага. Музыка резко затихла. — Мерьем Джанан Султан Хазретлери! В гареме прошелся секундный ропот, затем наложницы разошлись по сторонам и присели в низком поклоне. Мгновение. Второе. И на пороге появилась рыжеволосая Госпожа. Очевидно, причиной задержки Джанан была длительная подготовка, ведь вид у неё был буквально сияющий. Тёмно-зелёное платье, пошитое из тончайшего шёлка, спадало вниз мягкими волнами. Лёгкие прозрачные рукава были буквально воздушными и крепились к плечам с помощью золотистых лент. Ажурный кафтан с крупными пуговицами Госпожа набросила поверх да ещё и подчеркнула тонким поясом. Весь образ был дополнен крупный кольцом, массивными серьгами и высокой диадемой, которая закрепляла замысловатую прическу из огненно-рыжих кос. Каждое её движение сопровождалось лёгким шорохом. На устах залегла широкая улыбка, а в зелёных глазах сиял огонёк. — Добрый вечер. — произнесла Мерьем обманчиво мягко и махнула музыкантам рукой. Девушки тут же подхватили прежний мотив. В гареме снова послышалась музыка и смех. В тот же миг с угла ташлыка справа от двери проскользнула тень. — Мерьем Джанан Султан! — обратился кто-то к Госпоже, когда она уже практически добралась к другим членам Династии, многие из которых отнюдь не были рады её видеть. Женщина удивлённо обернулась. Напротив неё стояла худощавая девушка с большими безжизненно-серыми глазами. Её каштановые волосы были собраны в простую причёску, закрепленную сзади серебряным гребнем. Из-за этого черты лица незнакомки казались ещё более острыми. Одета она была в непримечательное чёрное платье, которое на фоне ярких нарядов наложниц вокруг, выглядело как-то несуразно. — Это… Хазан Хатун? — испуганно прошептала Бирсен, в ужасе взглянув на мать, но Гюленай даже не двинулась с места. Лишь в её кристально-голубых глазах появился странный блеск. — Мы знакомы? — Мерьем удивлённо вздернула брови. Её тон был безразличным и горделивым. За музыкой она не слышала голос Бирсен. — Вы не помните меня? — девушка неожиданно улыбнулась. — Вы ведь вырвали мне сердце. Джанан нахмурилась, мысленно отмечая, что незнакомка, должно быть, сумасшедшая. Но прежде, чем женщина успела разомкнуть уста, дабы попросить слуг убрать её из глаз долой, что-то блеснуло в руках безумной. В следующее мгновение Мерьем почувствовала невыносимую боль чуть ниже груди. Глаза Джанан расширились от ужаса. Женщина открыла рот, пытаясь закричать, но из горла не вырвалось ни звука. На зелёном шелке выступило алое пятно. Кто-то из девушек, стоявших рядом, закричал. Музыка оборвалась, будто струна: резко и с противным звоном. Члены Династии подскочили со своих мест. — Валиде… — одними губами прошептала Гюмюшь, не понимая, что происходит, пока Мерьем не наклонилась вперёд, как тряпочная кукла. В гареме поднялась паника. — Заберите эту безумную от Госпожи! — закричал кто-то из слуг, и аги вмиг ринулись к женщинам, но было уже поздно. Джанан почувствовала, как из каждой клеточки её тела ускользает жизнь. Её захлестнула паника, а затем и отчаянье. Она попыталась схватиться за Хазан в надежде удержать равновесие, но пальцы её не слушались. — Вы убили моего мужа. — процедила прямо ей в ухо Хазан. — И заплатите за это своей кровью. В следующий миг девушку оттянули от Султанши. Хазан с лёгкостью отпустила кинджал — и бездыханное тело рыжеволосой Госпожи завалилось на пол. Обезумевшая вдова засмеялась. Радостно и с хрипотой. Ей было абсолютно плевать на всех присутствующих в то время в ташлыке. Она смотрела на мёртвую Мерьем с триумфом и нечеловеческой радостью. Внутри разливалось приятное обманчивое чувство успокоения. — Долг уплачен. — прошептала Хазан пересохшими губами и возвела глаза с небу. С её горла снова вырвался смех, а затем она будто захлебнулась им. С уголков губ начала сочиться кровь, проступая алым на бледном подбородке, и вскоре тело Хазан обмякло в руках стражников. Далее всё происходило, будто во сне. Наложницы в ужасе начали кричать, плакать и разбегаться в стороны. Калфы проталкивались к Мерьем Джанан в надежде, что её ещё можно спасти. Ошарашенная Бирсен схватилась за не менее шокированную Амину, благодаря которой она и смогла устоять на ногах, пока Аслы Гюмюшь на ватных ногах, расталкивая людей, приближалась к матери. Айтач обессиленно упала на подушки, прикрывая руками рот. Всё её тело будто в один единый миг парализовало. Мучившее её предчувствие резко отступило, пропуская на свое место смесь боли и странного облегчения. — Валиде… Валиде… — продолжала повторять тем временем Аслы. Упав на колени перед бездыханным телом Мерьем, она схватила её за руку. — Валиде, очнитесь. Валиде, почему Вы не отвечаете? Валиде? Пальцы Гюмюшь тряслись. Всё её тело содрогалось от рыданий. Казалось, что девушка попросту не верила в происходящее, продолжая теребить мать за плечо. — Валиде… Валиде! — в голосе Аслы звучали истерические нотки. — Госпожа, не нужно. — успокаивающе обратилась к ней одна из Калф и взяла Султаншу за плечи в попытке оттянуть её от тела матери. В этот миг рыдания слышались ото всюду. Но Гюмюшь лишь грубо сбросила её руку. — Валиде! — взмолилась Аслы, убирая с лица женщины рыжие волосы. — Валиде! Единственной, кто всё это время сохранял безразличие, была Эке Гюленай. Она сидела на тахте, издалека наблюдая за общей паникой и хаосом. Каждый крик, каждый плач приносил ей особенное удовольствие. Женщина изначально знала, чем этот праздник закончится. И это ожидание, это бесконечно долго длившееся веселье лишь подогревало нетерпение. Гюленай мечтала увидеть смерть Мерьем Джанан. Гюленай мечтала, чтобы это случилось по её приказу. И пусть в этой схватке она потеряла Хазан — одну из важных фигур в своем арсенале, но игра стоила свеч. Достаточно насладившись содеянным, Эке медленно поднялась с тахты, подобрала подолы своего платья и направилась к выходу с гарема. Молча и без малейших эмоций на прекрасном лице. Холодная и отстраненная, но с триумфом в голубых глазах. — Вы… — процедила Гюмюшь, заметив Гюленай на пороге гарема. — Вы! В голосе девушки снова прозвучали истерические нотки. С огромным усилием заставив себя отпустит руку матери, Султанша неуклюже поднялась на ноги. Подол её голубого платья был измазан свежей кровью. — Вы это сделали! Вы! — взревела Аслы, срывая голос до хрипоты, и рванула прямиком на Гюленай, но та лишь остановилась и легко подняла вверх руку. Гюмюшь тут же схватили двое стражников, не оставляя ей и малейшего шанса приблизиться к Султанше. Аслы возмущённо взвыла и попыталась освободиться, но хватка мужчин была буквально стальной. Эке тем временем сложила руки в замок и скучающе наклонила голову на бок. — Убийца! — цедила сквозь зубы Аслы, вкладывая в свои слова всю ненависть и гнев, которыми в тот момент полнилась её душа. Гюмюшь хотелось рыдать, вырывать волосы на своей голове и царапать кожу до крови, лишь бы избавиться от этого противного чувства боли, обжигающего всё внутри. — Убийца! Вы заплатите за это. — В тебе говорит горе, Гюмюшь. — наиграно грустно произнесла Эке, кладя руку на сердце. — Соболезную. Затем Госпожа легко развернулась на каблуках и зашагала прочь под крики и рыдания отчаянной Аслы. Но как только Гюленай оказалась за пределами ташлыка, на её устах расцвела победная улыбка. Женщине нечего было бояться. Любые угрозы Гюмюшь — это лишь её догадки. Единственный человек, который мог подтвердить её вину, был мёртв. Хазан лично согласилась выпить яд, Эке ни в коем случае её не заставляла. «Нету мне жизни без мужа, Госпожа», — произнесла она в тот вечер, беря с рук Гюмюшь пузырёк с прозрачной жидкостью. С одной стороны, Эке было искренне жаль Хазан, которая, подобно лебедю, разбилась о скалы из-за смерти своей единственной любви. Девушка не заслужила такой конец. Но с другой, разве существовала война без жертв? Что бы там ни было, а Гюленай не имела ни малейшей доли сожаления. Она готова была хоть и всю Империю выжечь до тла, лишь бы продолжить править. Она — власть.