Время бедствий. Время возвращения.

      Найти сердце Кроваой луны и уничтожить.       Проще сказать, чем сделать. Сердце может замаскироваться под любой, самый неприметный предмет. Тсукико оставалось лишь надеяться, что ее обостренное духовное восприятие, выработанное за долгие годы тренировок под чутким руководством наставника, не даст осечки в самый ответственный момент.       Одно было хорошо - внутри сна время всегда текло иначе, чем в реальности. И с момента погружения жрицы в сон, скорее всего, прошло чуть больше минуты.       Тсукико все глубже погружалась в сны лунного бога. Слой за слоем, словно глубоководная ныряльщица, стремящаяся опуститься на самое дно, чтобы там, среди песка и ила отыскать заветное сокровище. Сны лунного бога были сплетены из воспоминаний, накопленных за многие века его существования. Для человеческого сознания такой багаж памяти стал бы неподъемной тяжестью.       - Хватит! Перестань, умоляю! Лучше убей меня вместо них!       Красивая светловолосая женщина с заплаканным лицом, окруженная жуткими призрачными лицами, кричит, почти сорвав голос.       - ...Эй, осторо...!       Хиери выскакивает на дорогу прямо перед мчащимся автобусом.       - Я все-таки... не хочу умирать!       Черноволосый мужчина улыбается с горечью и благодарностью, прежде чем исчезнуть.       Тсукико уже чувствовала ноющую боль в висках, просматривая сновидение за сновидением, но чутье упрямо твердило, что сердце Кровавой луны спрятано еще, еще глубже.       Перед жрицей открылся знакомый вид.       Двор перед главным храмом Тсукиеми. Время еще не оставило на нем печать древности. Тсукико поняла, что видит это место таким, каким оно было много столетий назад, еще до исчезновения лунного бога.       Время, судя по всему, - начало зимы. Над храмом весят тяжелые снеговые тучи - так низко, что, кажется, вот-вот заденут крышу и из них, как из дырявого мешка проспится снег. Но что-то неведомое как будто мешает начаться давно запланированному снегопаду, который должен ознаменовать настоящее наступление зимы.       Хозяин храма в черном кимоно стоит возле стены, увешенной деревянными молитвенными табличками и разглядывает одну из них, подбрасывая и ловя на лету монетку. Да, похоже некоторые привычки сохраняются у богов даже после перерождения.       - Господин мой, не стоит долго стоять на морозе.       Молодая женщина в светло-голубом кимоно, контрастирующим с пасмурным небом, накидывает на плечи бога синее хаори - к удивлению Тсукико, то самое, которое теперь носил ее наставник. Женщину трудно назвать красивой, скорее обаятельной, привлекающей к себе внимание не внешностью, а манерами, голосом и царственной осанкой. Итако не удивилась бы, узнав, что при жизни она была наложницей какого-нибудь знатного господина или гейшей-ойран в дорогом чайном домике. Действительно красивыми можно было назвать только волосы женщины теплого карамельного оттенка, собранные в затейливую прическу, открывающую лоб. В центре которого находился иероглиф имени "мизу" - вода.       Лунный бог благодарно улыбается, оборачиваясь к одной из своих священных орудий       - Суйсей, как идут приготовления к новогоднему фестивалю?       - Вам не о чем беспокоиться. Все Ваши священные орудия знают, как важно для Вас подарить прихожанам доброе начало года. А еще, - Суйсей лукаво улыбается, слегка наклонив голову на бок, - Ни я, ни Касей-доно не собираемся уступать храмам семи богов счастья.       - Ты права. Если уж вы следите за приготовлениями, то мне и вправду не о чем беспокоиться. Только бы снег скорее пошел...       - До нового года еще больше двух месяцев. Не может быть, чтобы снег не пошел... Господин, Вас заинтересовала какая-то табличка?       Тсукиеми вновь бросает взгляд на стену с молитвенными дощечками.        - Взгляни, Суйсей. - Лунный бог отвязывает одну из табличек. - Как думаешь, кто мог написать такое желание?       Женщина берет из рук хозяина дощечку и задумчиво отвечает.       - Скажу, что это либо отчаянный глупец, который желает проверить терпение богов, либо одержимый гордыней мудрец, который ставит свою справедливость выше справедливости Такамагахары.       - Я хочу встретиться с этим человеком. Хочу услышать его мнение... о людях и богах.       Лицо Суйсей на мгновение мрачнеет и это не остается незамеченным для ее хозяина.       - Ты против?       - Я не думаю, что этот человек способен дать Вам ответы на Ваши вопросы. Разумно ли ради любопытства нарушать правила, установленные владычицей Аматерасу, и являться смертному без веских причин?       - Я не боюсь гнева сестры. Это будет обычный разговор, он никак не нарушит порядок.       Суйсей смиренно опускает взгляд, показывая, что принимает решение хозяина.       - Тогда пожалуйста, возьмите меня с собой. Будет лучше, если этот человек не увидит Вашего лица.       Тсукиеми усмехается, явно считая такую предосторожность лишней.       - Явись, Суйки.       После яркой вспышки в руки Тсукиеми ложится лакированная, абсолютно белая лисья маска. Только в центре лба - тонкий серебряный полумесяц.       Лунный бог, скрыв лицо под маской, прячет в рукав кимоно молитвенную дощечку...       А в следующий миг картина сна изменилась, оставив у Тсукико ощущение, что зацепка была прямо перед ее носом. Какая-то мелочь, выбивающаяся из цельной картины сна. Итако, привыкшая выискивать знаки в человеческих сновидениях, чувствовала подвох, как человек с абсолютным музыкальным слухом улавливает единственную фальшивую ноту в длинном произведении. Обостренное чутье не просто кричало - вопило в голос, что прямо перед глазами жрицы промелькнуло что-то невероятно важное. И Что оно обязательно появится снова, и вот тогда-то ни в коем случае нельзя его упустить.       Теперь перед Тсукико была река, подернувшаяся пока еще тонкой коркой льда. Горе тому, кто, доверившись его обманчивой прочности, попробует перейти на другой берег. Так и останется скитаться у реки, пока не превратится в злого духа.       Недалеко от берега стоит небольшой, но добротный шалаш с уютно потрескивающим у входа костерком. Возле костра прямо на мерзлой земле сидит человек в соломенном плаще, лицо которого скрывает широкая конусовидная шляпа.       Под соломенным плащом жрица разглядела черное одеяние монаха и снова проснулись гнев вместе с чувством уязвленной гордости.       Это был он, Он! Монах, который одурачил всю деревню и даже ее, итако опозорил перед владыкой Тсукиеми! Выставил некомпетентной дурой! Пусть он и выглядел по-другому, для Тсукико лицо не имело значения. Она узнала бы мерзавца в любом обличье, во сне или наяву.       Внутри Тсукико клокотала ненависть, но жрица быстро взяла себя в руки. Сейчас она была лишь сторонним наблюдателем и если бы дала волю гневу, то не смогла бы досмотреть сон до конца. Вот добраться бы до этого монаха в реальности...       В котелке над костром кипит похлебка из какого-то мелкого зверька, судя по всему - из белки. Монах время от времени помешивает свое варево и, как и Тсукиеми, почти не глядя, вертит в руках монетку. Правда, получается у него даже лучше, не в обиду лунному владыке. Монетка буквально порхает в ловких пальцах, или, словно живая, ползет по тыльной стороне ладони. Трюки, достойные опытного мошенника.       Странно это, все-таки. Откуда взяться общим привычкам у монаха и лунного бога, если в то время им только предстояло встретиться?       Что-то тут не так...       Что-то...       - Впервые вижу, чтобы так готовили белку.       Монах поднимает глаза на странного пришельца - в дорогой одежде посреди леса, да еще и с лицом, скрытым под маской.       - Подглядел у местных, когда путешествовал по Хоккайдо, ...благородный господин.       - Хоккайдо, значит... Недружелюбный край.       - Каждого он встречает по-своему. Все зависит от того, с чем и для какой цели туда заявиться. А Вы, благородный господин, разбираетесь в приготовлении дичи?       - Не совсем. Просто люблю узнавать новое. Можно понаблюдать за твоей готовкой?       - Если не побрезгуете компанией нищего монаха.       - Какой нищий станет играть с монетами, будто ребенок и не спрячет их при появлении незнакомца?       Лисья маска скрывает усмешку лунного бога.       - Эта монета особенная. Она специально для Вас, благородный господин.       - Монах вкладывает монету в ладонь Лунного бога.       - Разве не столько Вы берете за исполнение желания?