Время бедствий. Время возвращения.

      На этот раз двор Главного Храма Тсукиеми заполнен священными орудиями. Все они суетятся, спешат куда-то, шумно переговариваются друг с другом, шутя и время от времени обмениваясь поручениями.       По их разговорам Тсукико поняла, что перенеслась в самый канун нового года. Значит, со времени первой встречи монаха и лунного бога прошло как минимум три месяца. А может быть и больше года.       Новый год - горячая пора для всех храмов и особенно для храма Тсукиеми. Ведь кому, как не лунному богу, люди молятся о том, чтобы в новогоднюю ночь им приснились пресловутые ястреб, баклажан и гора Фудзи.*       Поэтому все многочисленные священные орудия Тсукиеми крайне заняты. Кто-то развешивает на деревьях желтые и белые праздничные фонарики, кто-то переносит коробки с молитвенными дощечками или ящики с мандаринами, а кто-то, вооружившись метлой, очищает двор от сухих листьев.       Чутье заставило итако поднять глаза и посмотреть на небо. Все те же низкие, давящие тучи, преходящие из одного фрагмента сна в другой. И все так же - ни единой упавшей снежинки.       "Когда же уже пойдет снег?"       Этот вопрос часто слышался в разговорах священных орудий.       Жрица не сразу заметила среди них хозяина храма. Он, одетый в синее с серебристым шитьем кимоно, стоял возле главной лестницы. И снова в компании Суйсей.       - Сегодня Вы тоже собираетесь встретиться с этим человеком, господин?       В голосе священного орудия звучитл едва уловимый упрек.       - Ты против, Суйсей?       - Я лишь Ваш инструмент и не смею оспаривать решение господина...       В этих словах Тсукико ясно уловила скрытый смысл.       "Если господин доверяет недавнему знакомцу больше, чем мне, служащей ему многие годы, то ему не за чем знать мое мнение".       - Можешь говорить открыто. Я знаю, что этот человек с самого начала пришелся тебе не по душе.       - Господин мой...       Суйсей пристально заглянула в ярко-синие глаза своего бога.       - С тех пор, как Вы дали мне имя, у меня не было никого важнее Вас. Я почитаю Вас, как отца, ни разу не осквернила Вас и не запятнала Ваше имя.       Женщина опускается на колени, не жалея нарядное кимоно.       - Прошу Вас, выполните единственное желание своей дочери. Прекратите Ваши встречи с этим монахом! Вы ведь знаете, что он - отступник, не признающий власть ни богов, ни Будды! Он ведь до сих пор даже не назвал Вам свое имя. И я не могу с уверенностью сказать, человек ли он! Для обычного монаха он знает слишком много о делах дальнего берега!       - Он человек. - уверенно произносит Тсукиеми. - Ты права, обычным его не назовешь. Я не почувствовал в нем ни капли божественно силы, но... что-то в нем точно есть. Что-то, способное влиять на судьбы людей и богов.       - Я понимаю, почему Вас так увлекли речи о том, что даже призраки могут быть спасены. Воспользовавшись Вашим состраданием и желанием спасати как можно больше душ, он привлек Ваше внимание...       - Я знаю.       Лунный бог опускается на колени рядом с Суйсей.       - Господин, не надо! Ваши одежды...!       - ...Я знаю, что он ждет от меня чего-то. Того, ради чего привлек мое внимание той дощечкой. Именно поэтому я хочу понять, что у него на уме. Понять, чего на самом деле он добивается, используя призраков. Похожи ли его цели на те, что преследует Эбису? Я должен это узнать.       Суйсэй обреченно опускает взгляд, избегая смотреть в глаза хозяина.       - Он Вас погубит... Я не вынесу этого. И не только я. Все, кому Вы дали имя...       Ладонь лунного бога мягко касается касается ее щеки.       - В этом мире не существует бессмысленных встреч, Суйсей. Как не было бессмысленно то, что я встретил тебя, блуждающую возле чайного домика. И моя встреча с монахом тоже имеет свой смысл. Может благодаря нему я научусь чему-нибудь важному. Или встречу кого-то незаменимого. Поэтому ты не должна грустить. Все идет так, как и должно.       Тсукиеми помогает своей "дочери" подняться.       - Сегодня вечером ты ведь пойдешь со мной?       - Если таково ваше желание, я отправлюсь с Вами даже в царство Еми.       Глаза Суйсей влажно блестят.       - Мне пора на собрание богов. Оставляю храм на вас с Касеем.       С этими словами лунный бог исчезает.       - Беспокоитесь, Омидзу-доно**?       За спиной Суйсей появляется указующий, на плече которого лежит красный бамбуковый зонт.       Женщина не отвечает, вглядываясь в Небеса. Словно пытается увидеть своего хозяина, который сейчас там, высоко над снеговыми тучами...       - Даже наш господин, тот, кто посылает ведения и вещие сны, не свободен от судьбы. - Произносит Касей, одетый в этот раз не в доспехи самурая, а в ярко-красное кимоно с черным узором. - Господин знает, что монах явился ему как вестник перемен. Как тот, кто начнет новый виток его долгого существования...       - Зачем Вам зонт? - Спрашивает Суйсей, на чьем лице вновь понемногу расцветает очаровательная улыбка. - Ведь снег еще не...       - Снег пойдет. - Улыбается указующий лунного бога. - Уже совсем скоро.       Бам!       Если бы Тсукико была в материальном теле, она бы вздрогнула от этого грохота.       Следом за звуком падения раздается звон. Будто что-то мелкое и многочисленное рассыпается по плитам храмовой дорожки.       Источником шума оказывается громоздкий ящик с пожертвованиями, который один из священных орудий уронил, собираясь передать указующему.       Внимание итако притянуло содержимое ящика.       Снова ощущение "фальшивой ноты", чего-то постороннего, неуместного... Но от чего?       Думай, жрица, думай! Оно совсем близко, прямо у тебя перед глазами!       "Вот же я дура!"       Будь Тсукико в материальном теле - хлопнула бы себя по лбу. И как она проглядела это целых два раза?       Монетки, просыпавшиеся из ящика.       Это были не старинные золотые пластинки, а вполне современные кругляшки с отверстием посередине. И в предыдущих фрагментах сна. Монетка, которую подбрасывал лунный бог и та, с которой игрался монах. Это тоже были современные монеты в пять иен!       Рассыпные монеты теперь собирали священные орудия, пришедшие на помощь неловкому бедолаге.       Но жрице была важна только одна монетка.       "Вот она. Потускневшая от времени, гладкая от множества прикосновений. Подкатившаяся к верхней ступеньке храмовой лестницы и готовая вот-вот упасть вниз. Это точно она".       Сердце Кровавой луны.       Тсукико сознанием потянулась к монетке. Потянулась через силу, будто собака, посаженная на невидимый поводок. Скверна, заполнившая лунного бога, сопротивлялась, не давая жрице заполучить Сердце.       "Если упущу, будет ли еще шанс...? Давай же дотянись! Еще чуть-чуть!"       Очертания храмового двора начали размываться.       "Не успела..."       Новый фрагмент сна перенес Тсукико в один из пещерных коридоров под горой Гасан. Самый дальний и самый темный. Тот, в который итако могла войти лишь раз в двенадцать лет, выдержав перед этим месяц строгого поста и каждодневных омовений. В любое иное время вход в этот коридор был запрещен для всех. Да никто и не рвался в него входить.       Через каждые тридцать шагов путь в коридоре преграждала священная веревка - шименава. Словно предупреждение: "Остановись", "Не испытывай судьбу". Факелов здесь было в два раза больше, чем в других коридорах, но даже их не хватало. В этом коридоре факелы горели тускло, дымили и постоянно гасли.       В детстве, когда Тсукико пришла сюда, чтобы провести свой первый ритуал, от страха она едва могла переставлять ноги, кожей чувствуя, как тени на стенах поглощают свет и медленно расплываются, как маслянистые чернильные кляксы.       Но не так страшно было в коридоре, как в пещере, которой он заканчивался.       Тсукико увидела впереди силуэты монаха и лунного бога, перешагнувших последнюю священную веревку и нырнувших в темноту пещеры. Сознание жрицы последовало за Тсукиеми, окутанным мягким голубовато-белым сиянием.       Даже во сне Тсукико не хотелось ни секунды оставаться в этой пещере, освещенной ста восьмьюдесятью свечами и защищенной синтоистскими бумажными амулетами.       Прямо напротив входа стену пещеры рассекала широкая трещина, за которой словно разверзлась черная дыра. Бабушка Тсукико часто говорила внучке, что, если долго смотреть в эту трещину, можно потерять душу. Ведь там, в черноте начинается царство уже не живых. И только сила лунного бога не дает скверне из того мира проникнуть в мир живых.              - Значит, вот он какой - запечатанный вход в царство Еми...       Монах, похоже, нисколько не боится этого мрачного места.       - Я показал тебе, то, что ты хотел. А теперь, давай уйдем отсюда поскорее. - Нетерпеливо произносит Тсукиеми, разворачиваясь ко входу.       - К чему такая спешка, господин?       Монах приближается почти вплотную к трещине.       - Отойди оттуда. Или хочешь, чтобы твою душу затянуло в Еми?       В ответ на предупреждение бога монах с предвкушением усмехается.       - Я не собираюсь терять душу. Но просто заглянуть в щелку для меня мало. Я желаю увидеть все, что находится за дверью.       - Шагнув за дверь уже не вернешься. Если войдешь в мир мертвых - просто умрешь. Этого ты хочешь?       - Вы недооцениваете людей, господин. Мы можем быть на диво живучими. - Монах, беспечно улыбаясь, делает последний шаг.       - Мы еще увидимся, о владыка. Неприменимо увидимся.