Не тебе нас ломать, Господи

      — Я люблю Элис, и больше не подвергну ее опасности! — кричит Уилл       — Все любят Элис, мой друг, все. Или ты не об этом? — до Ричарда постепенно доходит то, что знала вся труппа, что знала его мать.       Уилл и Элис — любовники, причем давно. Уилл лишил его сестру невинности и права на доброе имя, Уилл оскорбил ее, — а Элис все еще любит его, любит этого писателишку.       И после этого уже почти неслышимо:       — Я — католик.       Какая разница, какого ты вероисповедания, Уилл Шекспир? Вот теперь уже точно никакой. По крайней мере — Ричарду.       Ричард спускается в подвал театра. Сердце остановилось — классическая фраза из пьесы, но теперь ее действие юный Бербидж испытывает на себе.       Его сердце действительно остановилось, разбилось и рассыпалось в прах, — и дело вовсе не в смерти Аталикуса: просто в очередной раз Ричард страдает от своей дурости и невнимательности, от вечной любви к грезам.       Ричард всегда был дураком — так ему говорил его отец, друзья отца, друзья семьи, не верящие, что и нескладного подмастерья плотника сможет выйти хоть что-то, кроме плотника. Но когда он впервые вышел на сцену еще ребенком — заикание и неуклюжесть сразу пропали, а вместо гадкого утенка появился прекрасный Принц.       «Быть тебе актером, парень!» — отец сразу повеселел и разрешил маленькому Ричи играть в своей труппе на равных со взрослыми, а театр обзавелся постоянным юным принцем.       Но Ричард так и остался легкомысленным дураком, и дело было не в том, что каждый вечер он трахал новую девицу (а чаще — нескольких) или не думал о том, кто после смерти отца станет управлять театром, малодушно предоставив это праву несостоявшемуся мужу сестры. Нет, у прекрасного Принца появился свой юный Король: Ричард влюбился.       Уильям Шекспир, этот сатана-искуситель с его исписанными листками, с самой первой встречи покорил юного Бербиджа. Он был слишком хорош для этих грязных улиц, он был слишком ярким — как искра, которая может зажечь пламя…       «И спалить театр», — уныло вспоминает Ричард гибель деревянного здания.       Но до театра Уилл спалил сердце Ричарда.       Все начиналось с малого: первая встреча в театре, новая пьеса — гуляния по лондонским кабакам — состязание в остротах с лучшим комиком группы, которое выиграл Уилл — и вечное: «Ты будешь королем! Я напишу для тебя роль — такую роль, что ахнет весь театр! Это будет великая роль!»       Да уж, мастер Шекспир обещать умеет. Он всем обещает великие роли — а на деле они оказываются ерундой, вроде «короля Эльфов».       — Ты читаешь исторические хроники? — Шекспир недоуменно вертит в руках тяжелую пыльную коричневую книгу.       — Да, я читаю исторические хроники, — язвительно отзывается Ричард. Ты считаешь меня дураком, а я умею читать, и не только цены на эль. И вот роль, которую я хочу сыграть: герцог, а не король эльфов…       Ричард старается не думать о Шекспире. Ричард пьет все больше и трахает незнакомых девиц все чаще, — Аталикус лишь качает головой: мол, подцепишь дурную болезнь, что с тобой делать будем?       Да ничего не надо со мной делать, думает Ричард. Ничего.       Ведь Шекспир даже не повелся, когда Ричард на глазах у всего театра и Шекспира пригласил на свидание зрительницу — так до него никто не делал.       А он осмелился, решился, — и сделал это ради Уилла, чтобы тот хотя бы забеспокоился, если уж не заревнует.       Но Уилл и ухом не повел: в таверну с ним пошел Аталикус, а девушка оказалась богатой госпожой, считающей актеров аналогом проституток. Ричарда трахнули, заплатили и выгнали.       Уиллу же было плевать. Ему на все плевать, этому засранцу, этому дико талантливому засранцу…       Ведь недаром Марло спас ему жизнь: этот содомит и сам дико талантлив. Он чует талант в себе подобных.       Ричард ревнует и злится. И он решается.       Пойти в заколоченный чумной дом, чтобы скрасить последние минуты жизни Аталикуса — да, это был безрассудный поступок, решение, принятое трусишкой Ричардом не ради своего лучшего друга, — все лишь ради восхищения Уилла.       Чтобы тот обнял его и сказала:       — Я восхищаюсь тобой. Я покорен твоей смелостью.       И в глубине души Ричард надеялся, что Уилл все-таки пойдет за ним, останется с ним, в этом вонючем, проклятом болезнью доме, что они вместе будут охранять тела Аталикуса и Пег — вместе и навсегда…       Но Уилл послушался протестов Бербеджа и остался снаружи.       К черту тебя. Уилл Шекспир, — я один буду провожать душу Аталиукса в последний путь.       Про Элис и Уилла Ричард узнал раньше, чем ему сказали: он застукал парочку на подмостках. Другой вопрос, что он не осознал сразу: его сердце закаменело, он не хотел верить, что тот, кого он любил и в кого верил, опозорил его сестру.       Поцелуй. Вздох. Стон — и сердце Ричарда останавливается, он опрометью выбегает из театра.       Элис, ну зачем?! Уилл, какого хрена?!       В чумной дом Ричард пошел все еще в окаменевшем от боли состоянии. А вот разбилось его сердце на простых словах:       — Я люблю Элис.       И — после, тише:       — Я — католик.       Столько раз подвергать опасности их семью, чтобы скрыть свою веру, чтобы спасти свою шкуру — да каким бесчувственным засранцем надо быть, чертов ты Уилл Шекспир?!       И поэтому Ричард дергает плечом, сбрасывая руку Уильяма, отводя искушение:       — Я не буду играть роль Ричарда III. Я не хочу и не могу, у меня не получится.       — Ты трус и дурак! — кричит на него вечером костюмерша Мол, — единственный, наверное, человек во всей труппе, который любит и понимает Ричарда. — Это твоя лучшая роль, роль, которая тебя прославит!       — Да мне плевать! — орет в ответ Бербедж. — Я не хочу! И не буду! Я не собираюсь кончить свои дни на плахе Топклиффа!        — Не обманывай себя, — жестко говорит Мол. — Плевать тебе на Топклиффа. Все дело в Уилле.       Она не спрашивает, а констатирует, — и Ричард обессилено кивает.       — Ты его любишь, — продолжает Мол.       — Все любят Уилла, — шепчет Ричард. — Он же великий, мать его!       — Все любят Элис, в том числе и Уилл, — парирует девушка. — Хватит ныть! Соберись и играй! Ты сыграешь эту роль так, как никто не смог и не сможет — ни до, ни после тебя. Покажи, чего ты стоишь: никто не любит слабых, а Шекспир — тем более.       Вся труппа на сцене — и все зависит от решения Бербиджа, буквально все: судьба театра, пьесы, смещение Топклиффа, жизнь Элис. И он решается:       — Я буду играть Ричарда. Хватит прятаться за других.       Уилл одобрительно кивает и еще раз пытается обнять Ричарда. Но тот опять сбрасывает его руку со своего плеча.       «Комедиант!»       Театр полон. Ричард Третий мрачен, жесток и ужасен, в театре сгущается тьма подозрений — узнавание, вот оно, вот то самое: все узнают в Топклиффе этого мифического короля-безумца, все шепчутся, указывают пальцами — и королевский палач не выдерживает, теряя лицо.       Он выбегает на сцену и кричит:       — Кто поставил эту мерзость?! Это не обо мне!       — Отец! Сядь! — громко говорит сын Топклиффа, которому очень стыдно и горько, — потому, что каждое слово и каждый жест Ричарда III выдают его отца.       Чудовище увидело себя со стороны — и чудовищу страшно: оно может потерять всю свою прежнюю жизнь и уйти на свалку других таких же чудовищ.       А Ричард Бербедж скользит по сцене — бледный, с кругами под глазами, то угрожая, то убивая, то умоляя. Ему и самому страшно, — но он знает, что делает все правильно.       Вот оно, живое искусство — такое, что из-под пальцев, срывающих корону с головы юного принца, вырывается пламя, такое, что горят глаза, такое, что напряжение в зале, кажется, сейчас взорвет театр и пробьет небосвод.       Это лучшая роль Бербеджа. Это лучшее, что написал для него мастер Шекспир.       И за это Ричард почти готов простить Уиллу все — и насмешки, и Элис, и даже то, что Уилл католик.       Может, и простил бы, скажи ему Шекспир:       — Я люблю тебя. Ты моя муза, мой гениальный вдохновитель.       Но Уилл лишь обнимает его после спектакля, а потом о чем-то шепчется с Марло — недолго, но все же, и Ричард жалеет, что спектаклю кончился: можно было бы выманить Кристофера на сцену и прирезать его заранее заточенным бутафорским мечом — а что, это ведь тоже часть пьесы, смерть поэта от рук безумного правителя…       Марло уходит, напоследок шепнув что-то пошло-хвалебное Шекспиру и кинув быстрый взгляд на Ричарда, — а Шекспир еще раз хлопает Ричарда по плечу и говорит:       — Марло сказала, что я спер его идею: ты сегодня сыграл самого Дьявола на сцене, а у него уже есть идея для подобной пьесы.       — Но ты успел раньше, — через силу усмехается Ричард. — Ты ведь чертов Уилл Шекспир.       — Да, — он тоже так сказал. Идем праздновать?       — А как же! — и Ричард машет рукой всей труппе, но, подождав. Пока все пройдут за Шекспиром, остается на подмостках.       Плевать Шекспиру на него — чертов драматург никого, кроме себя не любит.       Но все-таки это лучшая роль Ричарда, — кудрявый обманщик Уилл сдержал обещание, данное много месяцев назад.       Хотя бы одно.