Академия Эльтеров

Когда-то давно, между Концом Первого Творения и Вознесением, на просторах Амаркандского континента раскинула свои границы Кахилльская империя. Всего за несколько столетий кахиллы, великие маги и первые адепты веры в Айку, захватили или обложили данью земли на много лиг вокруг своих прекрасных городов и их предместий. Им не нужно было пространство для жизни — они нуждались во времени для творчества. Пока подвластные народы и расы защищали дальние границы, горбатились в шахтах и рудниках, гнули спины над полями и отдавали мытарям заработанные в поте лица деньги, кахиллы изобретали новые заклинания, доказывали важные теоремы, проектировали уникальные архитектурные конструкции и вели утончённые философские беседы о свободе, равенстве и превосходстве кахиллов над всеми остальными… Но всё-таки они иногда, по господской блажи, снисходили до «остальных», и так существование империи породило множество стереотипов: сильные воины — непременно северяне ваны, меткие стрелки — кочевники алеты, изворотливые умом маги — остурионцы, что сорок лет скитались в морях; «озлобленные тёмной силой потрошители мёртвых» — ленарийцы, более всех среди пяти народов похожие на кахиллов. Феонцы уже тогда игнорировали окружающий их бренный мир, и потому стяжали славу мудрых отшельников. В пёстрой империи лишь сами кахиллы и остурионцы верили в единое божество, правда, последние не уподобляли его никакому полу и изображению. Многочисленные же боги ванов и ленарийцев были так подобны людям в своих устремлениях и страстях, что частенько — по разу, а то и два, в год — являлись в мир смертных. В честь высоких гостей устраивались невиданные гулянья: у ванов большинство таких праздников заканчивались либо оргиями, либо попойками, у ленарийцев — смертью. И это несказанно радовало языческих идолов. Те, кого в будущем будут называть фламмовцами, верили в очень жестоких богов, половина из которых людей искренне ненавидела — сию фракцию высших существ возглавлял Люка Злокозненный, повелитель царства мёртвых, который и «одарил» человечество способностью умирать. Однако своей милостью чувствовать близкий конец жизни и присущую «тому свету» тёмную магию абсолютно то же самое божество наделило избранный круг людей. Они могли поднять труп, поменять местами души, вызывать из небытия духи умерших и возвращать заблудших призраков в поток перерождений. Платой за сию власть были одиночество, бездетность и благоговейный страх простых людей. Народ ходил к тем, кого называли некромантами, по делам, что могут решить только они, а раз в год города и деревни Ленарии превращались в малые филиалы «царства мёртвых». Считалось, что в ночь на первое ноября, в Сауин, открываются врата меж мирами, и нежить врывается в Аркан. Чтобы «спастись», люди одевались в жуткие костюмы, чтобы нечисть принимала их за своих, а некроманты наряжались в чёрные балахоны с длинными капюшонами и брали в руки боевые косы — легенды гласили, что среди бродящих в толпе долговязых мрачных фигур вполне может оказаться один настоящий Люка Злокозненный, сошедший в мир смертных вместе со своими подданными, и узнавший «мрачного жнеца» в лицо будет живым утащен в мир теней. Каждый год в Сауин в городах Ленарии бесследно исчезали люди самого разного достатка и возраста, но чаще всего — дети. Именно в их гибели обвинили некромантов Посланники и Аматы. Фанатично восторженная новой религией толпа крушила дома Гильдии Некромантов, бросала в огонь древние книги и манускрипты и восторженно вопила «Сжечь уродов!», когда на площадях Ленарии в кострах учреждённой лордом Святой Инквизиции извивались в конвульсиях «мастера смерти». Больше полутора тысяч мужчин и юношей, большинство из которых даже не были некромантами, погибли в страшных мучениях, чтобы миролюбивая и милосердная религия укоренилась в сердцах людей. А в ночь на первое ноября, что до сих пор прозывается Сауином, глубоко верующие в Айку фламмовцы ходят по улицам ряжеными во всякую нежить, и лишь один костюм запретила новая вера — чёрный балахон с длинным капюшоном. Маргарет Зингельшнауер шила костюм вампирши. Денег, которые ей отчисляли родители на такие милые женские шалости как изготовление на заказ тифрилового меча или прокорм боевого коня, хватило бы на наряды всей группе паладинов пятого курса, но будущая баронесса была (блондинкой) слишком компанейской девушкой, чтобы даже задуматься о возможности пройти этап подготовки к Сауину самым очевидным путём. Маргарет шила костюм вампирши с посильной помощью жующей круассаны Гюрей. Платье уже было безнадёжно кривым просто потому, что никогда не бравшая в руки иглу Маргарет косо положила ткань на выкройку, однако Зингельшнауеры были известны своей поистине ослиным упрямством, и наследница старой фамилии упорно продолжала мучить фиолетово-чёрный наряд, когда в дверь комнаты аккуратно постучали. — Никого нет дома, — звонко отозвалась прания Сиренька. — И не будет, — хихикнула её подруга Эля. — Редиски вы, — ответила из-за двери Гейст. Блондинка, подскочив с кровати, единым выпадом прыгнула к двери и резко её толкнула. — БРЫСЬ ОТСЮДА! — И тебе добрый вечер, — скрестил руки на груди Лиеро. — Нежная и относительно прекрасная дщерь Бригинтии. — Это почему «относительно»?! — прошипела Маргарет. — Обобщённого понятия красоты не существует, и тому есть масса контр-примеров, значит, рассматривать такие понятия как «красивая», «прекрасная» и другие характеризующие внешность девушки комплименты можно лишь относительно чьих-то предпочтений. Мне, например, очень нравятся голубоглазые блондинки, — не меняясь в лице, сообщил Вандерауфкант. — А по-моему, ты нас ненавидишь, — скептически протянула паладинша. — Что тебе от меня надо? Каждый вечер тебе надо кого-нибудь достать, а то ты не заснёшь? Элька захихикала. Известный факт, что у прании с возрастом вырабатывается определённый характер, так вот прания воды Эля за три месяца общения с Маргарет приобрела привычку по-идиотски смеяться. В противовес ей Гейст пыталась копировать своего эльтера, однако получалось только передразнивать — гордая и совершенно не испуганная прания огня следила за Элей из-за воротника рубашки Лиеро. — Нет, у меня к тебе важное сверхсекретное дело. Я не могу доверить его никому, а ты, как наследница славных баронов Зингельшнауеров, моя единственная надежда… Маргарет затащила колдуна в комнату. Через полминуты на его место встала Гюрей с круассаном в зубах, и дверь закрылась снова. Потом вылетела Сиренька, и комната опять превратилась в совещательный штаб. Гюрей честно пыталась подслушать, но сладкая парочка перешла на ленарийский. Через пять минут Лиеро сам вылетел из комнаты под гневный крик «Да ты, гад, издеваешься!!!», запер дверь каким-то проклятьем и степенно ушёл из женского крыла с гордо повисшей на косе пранией. Профессор Рюриков уверенным строевым шагом двигался к парадным дверям учебного корпуса. Даже если бы в вечер Сауина кому-нибудь приспичило учиться и приставать к Человеку-Предмету с вопросами, он бы всё равно послал студента в… лабораторию к Хафизу. Даже если Хафиза не оказалось бы на месте, за это время Александр Юрьич уже бы успел смыться. Человек-Предмет исчезал со своих экзаменов и зачётов, терялся в коридорах и галереях Академии, страждущие его видеть могли разминуться с ним буквально за мгновение до встречи, а в тот самый момент, когда лицезрение его одухотворённого лица представлялось человеку пыткой, Рюриков сразу же появлялся рядом и горел желанием общаться. Кроме того, неугомонный профессор свято верил в то, что студенты обожают учиться, и не мог допустить того, чтобы кто-то в его присутствии отдыхал и был спокоен более, чем он сам. В атмосфере вечной беготни, бардака и творящегося на кафедре ПМ бреда и абсурда Рюриков чувствовал себя настолько хорошо и благостно, что опаздывал на работу минимум на два часа, а уходил с неё когда вздумается. Например, в Сауин Александр Юрьич продержал первокурсников до девяти вечера на своей лекции, плавно перетекшей во внеплановый практикум с контрольной работой по окончании, причём, когда профессор сказал, что «отойдёт на пять минут», Хафиз сделал такое лицо, словно уже знал — Рюриков сегодня больше не придёт. Ночная прохлада пригорода пахла пожухлой осенней листвой, и двор Академии полнился мягким призрачным светом фационных фонарей. Профессор Рюриков накинул на голову капюшон мантии и отправился к арке, соединявшей общежитие с учебным корпусом. Академию строили так, чтобы в случае чего она могла стать крепостью. Несмотря на то, что одна из башен до сих пор напоминала Гиблое Место, магическая защита была отлажена и налажена на совесть — помимо настоящих стен в несколько рядов стояли «спайдерволлы», ловящие врага в сетку из молний как в паутину, и «фаерволлы», сжигающие агрессивных оккупантов дотла. Последние имели очень важную особенность, которая до сих пор вынуждала эльтеров проводить грандиозные осады крепостей вместо того, что бы сразу портануться в тыл врага — «отворот». Суть заклятья состояла в том, что телепортации были возможны только в пределах самого фаерволла, а при попытке пересечь границу случалась неопределённость — мирное слово, но если эльтеру при этом везло, то он оказывался в неопределённом месте неопределённого времени неопределённой вселенной и, скорее всего, частично. Например, только головой. Границу самого мощного фаерволла Академии обозначала как раз арка — в окрестности пяти метров, то есть, как раз всю её протяжённость, магия от греха подальше подавлялась до того уровня, на котором не действуют даже фационные осветители, поэтому Рюрикову, как и всякому желающему побыстрее сбежать из Академии ночью, когда магическая защита активировалась, пришлось идти через тёмную арку пешком. Движение во тьме профессор заметил, когда свет фационных осветителей уже не доставал до него, а магия ещё не начала работать — высокая долговязая тень скользила наперерез Александру Юрьичу: рваные полы чёрного балахона развевались за спиной, лицо тонуло во тьме длиннополого капюшона, а руки сжимали боевую косу с лезвием настолько острым, что оно светилось призрачным голубым светом. Не то чтобы Рюриков верил в языческих богов… просто главным, чему его научила жизнь, было то, что невозможного не бывает, и Человек-Предмет, мгновенно оценив свои шансы против божества, развернулся на каблуках и рванул обратно во двор. Когда бывший боевой маг забежал за угол, едва не навернувшись в лужу, его сердце, отвыкшее от таких издевательств за двадцать лет спокойной жизни, уже пыталось выбить грудную клетку, а пот валил градом. Еле отдышавшись, красный как варёный рак профессор набросил на себя «чёрный туман» и нашарил в карманах посланнической мантии одно зелье и пару амулетов: первый хранил заготовку «сонного тумана», второй — телепорта, и именно в таком порядке Человек-Предмет собирался их применить. Если над ним пошутил студент, то за удовольствие увидеть бегающего профессора он ох как заплатит, если же это настоящий Люка, то Рюриков не видел ничего плохого в позорном бегстве в сторону кабинета Комара… Люка был ненастоящий. Вандерауфкант знал это абсолютно точно, потому что, пока Рюриков выжидал в кустах возле арки появление сауинского божества, с другой стороны учебного корпуса единственное на тот момент живое существо в драном чёрном балахоне и с косой наперевес уже стояло на карнизе второго этажа и искренне надеялось, что Человек-Предмет его не узнал. Лиеро осторожно и медленно двинулся по карнизу, нащупывая в кладке более-менее выступающие камешки, которые при падении получилось бы разве что осалить, но зато создававшие ощущение опоры (очень нелишнее, если ты находишься на высоте трёх своих немалых ростов и передвигаться можешь только на цыпочках приставным шагом). Воистину какое-то великое озарение заставило Вандерауфканта нацепить под балахон мантию с креплением для посоха, место которого и заняла коса, иначе её бы пришлось держать в зубах — неуёмная фантазия услужливо предложила своему обладателю картинку сего зрелища со стороны кого-нибудь стоящего под окнами, и колдун невольно скосил глаза вниз. Пока желающих понаблюдать лазающего по чужим окнам принца не нашлось. Конечно, ставни были заперты — ночь же на дворе, а стекло само по себе штука дорогая. Понимая, что он поступает совершенно безыскусно, и сидящий в кустах возле арки Рюриков его бы не понял, Вандерауфкант прошептал «Ин нумеле конгруэнтэ», сделав несколько пассов над замком, и, убедившись, что сущность съела магическую защиту, закончил заклятье. Раскрыв одну створку ставен, колдун повторил операцию с оконным замком и наконец забрался в окно. На всякий случай колдун решил оное не закрывать. За такие вещи, как нелицензированное заклятье-гусеница, вообще-то могли как минимум оштрафовать, а так как «ин нумеле конгруэнтэ» вскрывало большинство используемых в быту замков, разработчику вполне грозило лишение способностей. Однако об этом Лиеро задумался только после того, как закончил и проверил свою «гусеницу» в деле. От неудобной напряжённой позы у профессора Рюрикова уже затекла и разболелась спина, не говоря об отвыкших от физических нагрузок ногах и плечах. Человек-Предмет с трудом и сочным хрустом выпрямился и честно попытался тихо подкрасться к арке — в силу своих габаритов и полного отсутствия привычки прятаться он передавил все ветки под ногами, два раза шлёпнул по луже и красочно выразил свои мысли по поводу сука рябины, зацепившегося за капюшон мантии (едва богине душу не отдал, когда почувствовал, что его кто-то держит). Тень всё ещё была на месте, и стоило Рюрикову выглянуть, как под капюшоном зажглись два синих огонька глаз. Человек-Предмет даже сам не уловил момент, в который оказался за парадными дверьми учебного корпуса. Учебный корпус Академии проектировал акрис — это означало, что полгода данный персонаж пинал балду, а потом сделал весь проект за трое суток до сдачи на обсуждение. В творческом процессе явно принимали участие какие-то высокоградусные напитки, ибо нередки были случаи, когда студенты-первокурсники полдня блуждали по корпусу в поисках хотя бы выхода, не говоря уже об аудитории, где проходит их пара. В общем, окно оказалось не то — чтобы попасть на третий этаж на кафедру богословия, требовалось подняться по винтовой лестнице, которая находилась через стену и начиналась на первом этаже, куда Лиеро и направился. Когда-то давно боевой маг Александр Рюриков с гиканьем, улюлюканьем и уничижающим свистом носился за самой разной нечистью, начиная с обычных упырей и заканчивая могущественными личами типа Маркиза или Грессила, но ни разу в жизни судьба не сталкивала его даже с родным акрисовским божеством, не говоря о такой злобной твари, как Люка Злокозненный. Человек-Предмет ломал голову над тем, почему он сбежал, ведь сияние глаз тоже может подделать обычный студент. Надо было гаркнуть что-нибудь типа «Сударь, не стоит меня пугать» и гордо выйти навстречу — по крайней мере, на студентов с кафедры ПМ эта психологическая атака действовала безотказно. Но интуитивно он предпочёл сбежать. Каждый маг знает, даже если он мужчина, что душевных ощущений стоит послушаться. Что же такого было в этой тени кроме балахона и косы?.. Ших… ших… ших, — донеслись шаги из темноты левой лестницы.  — Хафиз, это Вы? — уточнил Рюриков. «Да он издевается», — подумал Вандерауфкант, снова обнаружив у себя на пути Человека-Предмета. Почему профессору вздумалось вернуться? Либо он испугался, что с его опытом вряд ли, либо проследил путь Лиеро, и тогда странно, почему он спрашивает Хафиза, либо просто так вернулся — дневная доза морального удовлетворения от издевательств над студентами оказалась маленькой. Фламмовец решил пойти ва-банк и, накинув на голову капюшон и взяв в руки косу, домагичил последние штрихи жуткого сауинского наряда. … Пахнуло холодом и запахом тлена, моргнули фационные осветители, и с тихим шорохом тень начала спускаться по лестнице. Переливы на лезвии косы аж завораживали. От тёмной магии деформировались тени и вибрировали амулеты в кармане мантии. Теперь Рюриков твёрдо был уверен, что на Академию напала нежить, и пора собирать основные преподавательские силы — профессор исчез в сиянии телепорта. Вот уж чего-чего, а извращенцев в Академии Рахиль Зиновьевна увидеть не ожидала, тем более, среди «умных молодых людей», каковыми по умолчанию считались колдуны, и теперь профессор Цукерман решительным шагом направлялась к Комару, Рюрикову или любому другому дипломированному прикладному магу с целью выяснить, что за оргии устраивают в бане их студенты. Зав кафедрой богословия прошла через один из запасных выходов и оказалась посреди лестницы сразу же, что было нехорошо, ибо неясно, какая из лестниц конкретно — не все имели выход на второй этаж, где обитали прикладники. Обнаружив на стене пометку «L+J=БАХ!», Рахиль Зиновьевна опознала лестницу как идущую к ней на кафедру и отправилась вниз, потому что выхода на второй этаж здесь точно не было. «Да что ж им всем неймётся…», — недоумевал Лиеро, уже услышавший и стук прикрываемой двери, и шаги где-то наверху. — «Нормальные люди уже дома сидят, нежить в гости поджидают…» Сегодняшний план по пакостничеству прямо с самого начала не задался — то Рюриков (два раза), то ещё какой-то полуночник, точнее, полуночница. Спасительных окон рядом не было, бежать назад пришлось бы к свету, на котором станет видно, что Люка-то ненастоящий, так что Вандерауфканту предстояло в третий раз разыграть явление повелителя царства мёртвых, а главное, сделать это быстро, потому что иначе новая жертва догадается, что тёмной магией от божества разит как от студента под личиной. Лиеро накинул капюшон. Осветители моргнули, тени буквально на мгновение дёрнулись в попытке оскалиться — где-то рядом свершилось колдовство — и из-за поворота вынырнуло чудовище: тьма капюшона скрывала лицо, в неверном свете моргающих фонариков мерцало призрачным голубым лезвие косы, два глаза пылали синим; полы драного чёрного балахона щупальцами развевались за спиной и сливались с жуткими пляшущими тенями… — Молодой человек, для привидения Вы слишком материальный, — поправив очки, заключила профессор Цукерман, и тормознувший «призрак» едва на неё налетел, наступил на собственный балахон и растянулся на лестнице. — Извините, репетирую, — привидение встало, отряхнулось, подняло косу и уже собиралось уходить, как Рахиль Зиновьевна сдёрнула с него капюшон. — Да у вас сегодня на кафедре прямо какой-то день непослушания, — тонкие женские руки легли на плечи Лиеро. — Я от Вас, молодой человек, такого точно не ожидала. Вы ведь такой воспитанный и сдержанный. А вдруг на моём месте бы оказался Силуччини? Вы ведь знаете, что у него сердце больное. — Простите, костюм такой. Можно мне идти? — А куда? — вкрадчиво уточнила профессор Цукерман. Человеком она была крайне милым и добрым, а ещё очень высоконравственным — одной из первейших своих обязанностей как зав кафедрой богословия Рахиль Зиновьевна считала воспитание из подвластных ей паладинов и жриц приличных девушек и женщин. В общем, Лиеро решил не признаваться в истинной цели своего пути: — На кафедру разведки через окно из вашего коридора. — А зачем? — профессор удивлённо подняла брови. — Я забыл, как к ним идти. — Так я могу Вас проводить, мне по пути, — улыбнулась Рахиль Зиновьевна и мягко развернула колдуна в сторону спуска с лестницы. — К сожалению, мне часто приходится туда наведываться. Вандерауфкант едва кивнул и согласно пошёл рядом с профессором. Да что ж за ночь-то такая… В глазах Хафиза, только-только убедившего Рахиль Зиновьевну, что с Женко Морожем и Лиеро Вандерауфкантом он непременно проведёт профилактическую беседу, явственно читалось желание сдать Рюрикова в прихрамовый приют (и стать героем всей кафедры ПМ, возможно, даже с надеждой на памятник), потому что не каждый вечер (ночь уже) тот выпрыгивал из телепорта в преподавательскую и заявлял, что в Академию пробрался Люка Злокозненный. — Александр Юрьич, может, это студенты? — робко спросил аспирант. — Запретный плод сладок, да и сделать чёрный балахон несложно, косу взять у садовника… — И много у нас садовников с боевыми косами? — едко парировал Рюриков. — Да у нас нет садовников, — запоздало вспомнил Хафиз. — Но в Магне точно есть. Он, видимо, как раз за косой ходил, а Вы ему встретились, — тяжко вздохнул. — Я думаю, он сам испугался. — Я не испугался, — поправил профессор. Колдуны помолчали. — Нет, это оставлять так нельзя. Хафиз, идите на кафедру богословия — я не видел сегодня, чтобы Рахиль Зиновьевна уходила. — Хорошо, Александр Юрьич, — аспирант понурился и уже почти вышел за дверь, как… — И проверьте кафедру разведки! — Хорошо, — Хафиз оперативно, пока не нашлось новых заданий, скрылся в коридоре. Коридор кафедры разведки был пуст и не закрыт. Последнее означало, что где-то кто-то до сих пор работает, и Лиеро с фатализмом отметил, что обязательно должен с этим самым «кем-то» встретиться, иначе сауинская ночь для него не будет испорчена окончательно. Взяв наперевес косу, Вандерауфкант, уже не таясь, побрёл по этажу. В принципе, можно было ещё раз вылезти в окно и спуститься к богословам аки ужас на крыльях ночи, но карниза не было, а водосточная труба взрослого мужчину двух метров ростом вряд ли выдержит. Лиеро упёр косу древком в пол и осмотрел — летали же на мётлах, чем другой садовый инвентарь хуже? Магии уйдёт уйма, сидеть неудобно, но ведь это где-то на пару минут… Книги громоздились на столе и полу, погребали под собой свитки, черновики и чьи-то домашние задания (наверное, первокурсников). В кафедральных букинистических залежах нашёлся даже экземпляр запрещённого к прочтению труда «Мой план конца света», и от греха подальше Рюриков сунул его под подоконник. Книга запихивалась плохо, потому что туда преподаватели прятали письменные ответы студентов на экзаменах и лабораторные работы. Надо признать, что Александр Юрьич очень давно так плотно не обкладывался печатными источниками знаний. Пожалуй, с самого испытания на сан Посланника. За тот час, что прошёл с момента ухода Хафиза (даже если заблудился, к завтраку точно откуда-нибудь появится), Человек-Предмет проглотил и переварил уйму информации о теоретических методах борьбы со злыми божествами, вывод из которых можно было сделать только один — никто и никогда с ними не сталкивался в бою. Зато, чтобы задобрить Люку Злокозненного в Сауин, без человеческой жертвы было не обойтись, и Рюриков даже начал мысленно перебирать всех, от кого ему было бы не жалко избавиться… В коридоре раздался истерический мужской хохот, и профессор едва не подпрыгнул вместе со стулом. Минуты через две в преподавательскую ввалился плачущий от смеха Хафиз. — Что случилось? — Ы-ы-ы-ы… Ли-и-ие-е-еро-о-о, — аспирант вытер слёзы. — Силуч… хе-хе… Силуччини сейчас придё-о-о-от, ха-ха-ха-ха… В коридоре послышались возня и сдвоенная ленарийская ругань (большей частью один непрерывный «шайс»), и Человек-Предмет заинтересованно выглянул за дверь. Силуччини, отчаянно ругаясь на ленарийском и яростно размахивая тростью, тащил за собой, ухватив за ухо, Лиеро Вандерауфканта, в драном чёрном балахоне и с боевой косой в руке, тоже особо не стеснявшегося в выражениях. Эпичности сей картине маслом прибавляла разница в росте, ибо профессор доставал студенту где-то до плеча. — Забирайте! Он, к счастью, ваш! — зав кафедрой разведки втолкнул юное дарование в кабинет, едва не сбив Рюрикова с ног. Икающий от смеха Хафиз уже заполз в промятое многими седалищами кресло. — Так, — Человек-Предмет прошёл к себе за стол и попытался принять позу возмущённого начальника, но в таком случае залежи книг мешали сверлить принца взглядом, поэтому профессору пришлось стоять. — Что Вы себе вообще позволяете? Думаете, раз принц, то всё можно?.. Лиеро смерил профессора взглядом, которым при определённом вложении магических сил можно было бы убить. — … Вы перечеркнули своим поступком четыре года блестящей учёбы, ведь теперь ни я, ни Хафиз, ни кто бы то ни было ещё не могут быть уверены в том, что Вы были честны с нами… Лиеро закатил глаза. — …Вы понимаете, что натворили ещё и богохульство? Если каждый будет считать, что запреты не для него, в мире воцарится хаос… Рюриков мог безостановочно вещать пару, две, три, но от избытка чувств уложился всего в полчаса проникновенной речи о том, что… да обо всём. По её окончании можно было смело сжигать Лиеро Вандерауфканта на костре как главного врага всего человечества и богини Айки лично. — Как Вы объясните свои действия? — поставил заключительный знак вопроса Человек-Предмет. Силуччини, на пятой минуте не выдержавший и усевшийся на шаткую табуретку, возвёл очи долу и тяжко вздохнул. — Я случайно, — серьёзно заявил Лиеро. — Ха-ха, вот оно, наказание за ваши грехи! — удовлетворённо объявил капитан-наставник, вскакивая с табуретки, которая тут же куда-то поползла. — Я ж знал, я зна-а-ал, что он спокойно жить не сможет, якорь мне в седалище! … Когда профессор Силуччини решил пойти баиньки, за дверьми лаборатории что-то бухнуло, прошипело и бухнуло снова. Капитан-наставник, перехватив трость поудобнее для удара, ушёл в невидимость и тихо просочился в коридор. В этот же момент запыхавшийся Хафиз выскочил на этаж кафедры разведки и нос к носу столкнулся с парящим под потолком на боевой косе Люкой Злокозненным — драный балахон и капюшон прилагались. Горячий терионский колдун с плохо опознаваемым боевым кличем запустил в злобное божество россыпь мелких огнешаров и «инфернальный хаос» — такой подлости кустарное заклятье левитации не выдержало, и привидение с возгласом «Шайс!» спикировало на аспиранта. Хафиз впился в божество мёртвой хваткой, оно в ответ засветило ему локтем в челюсть, потеряло капюшон, и… — Лиеро? — Нет! — Ну сейчас я вам устрою райскую жизнь! — из невидимости выпрыгнул очень злой Силуччини и запустил в клубок из колдунов и косы какой-то склянкой — в розовых парах «осветлина» тёмные маги «развязались» и рванули прочь с этажа разведки. Оставшиеся сорок минут студент и аспирант убегали от капитана-наставника по всей Академии. … — Случайно?! — переспросил Рюриков, впериваясь в студента взглядом. — Да, — кивнул Лиеро. — Ну это ни в какие ворота не лезет, Вы понимаете? — Да. — Вы хотя бы можете объяснить свои действия? — Да. Все помолчали, только несчастный Хафиз, изрядно политый веселящим зельем, всё ещё подхихикивал. — Так объясняйте! — объявил Рюриков. — Девушки… — начал Вандерауфкант, но Силуччини снова влез: — Всё, девушки и случайность — базовый набор для этого семейства, дальше можете не спрашивать. — Мастер Андреас, пожалуйста, дайте мне выслушать всю череду случайностей, — спокойно попросил Человек-Предмет. — Продолжайте-продолжайте. По окончании всего в чём-то грустного рассказа Силуччини уверенно заявил, что настолько логичного и так похожего на правду бреда от своего воспитанника не слышал ни разу, поэтому готов поверить «во славу эволюции» и с надеждой, что до поступления в Академию внуков принца Тесса он не доживёт. — Мой младший брат в этом году зачисляется в Навигацкую Школу, — мстительно сообщил Лиеро. — Я ему устрою райскую жизнь, — пообещал Силуччини. — Так и передай.  — Мастер Андреас… — начал профессор Рюриков. — Всё-всё, мне спать пора, не прощаюсь, завтра свидимся, — во время этой короткой фразы зав кафедрой разведки успел утащить из вазочки печеньки, допить последнюю воду из графина и скрыться в коридоре. — Не знаю, что с Вами делать, — тяжко вздохнул Рюриков и, заметив, что Вандерауфкант уже листает «Мой план конца света», отобрал у студента запрещённую книгу. «Она же под подоконником была», — отметил профессор и на всякий случай спрятал литературу под мантию. — Вот что бы Вы сделали на моём месте? — Спать пошёл, — пожал плечами Лиеро. — То есть, после всего, что Вы натворили, Вы будете спокойно спать? — Но Вы же спросили, что бы я делал на ВАШЕМ месте. — Подразумевая, что я Вас просто так отпущу? — Я уже полностью раскаялся и двадцать восемь раз пожалел о всех своих поступках, — сказал Вандерауфкант, немигающим взглядом Медузы Горгоны глядя на Рюрикова. — Интересно, как Вы это считали… — Вы раскрывали мне глаза на мою озлобленную зеречью сущность ровно двадцать восемь минут, а я жалел о своих поступках в среднем раз в минуту. Хафиз опять захихикал. Рюриков смерил аспиранта очень задумчивым взглядом и отправил Лиеро вон из преподавательской с отметкой «пообщаемся завтра». — Ну и зачем тебе понадобился рваный чёрный балахон? — Маргарет нависла над спокойно сидевшим в библиотеке Лиеро. Ну как Маргарет… определённая очень выдающаяся в профиль часть её тела. — Я тебя ни на одном празднике не видела, а я ходила в Магну, а потом мы праздновали в лаборатории… — Не поверишь. — Почему? — Потому что сегодня ночью мне уже никто не поверил, — вздохнул колдун. Надо признать, что утром его ждало одно занятное открытие — боевая коса, которую пришлось экспроприировать из запасников библиотеки, оказалась в рабочем состоянии. На кожаном брелке, что был привязан к потёртой и дырявой местами рукояти, значилось «Боевая коса некроманта. Найдена в катакомбах Басилана. Отреставрирована. Не работает». Так вот за остаток ночи, проведённый под кроватью в комнате 1331, лезвие сего потрёпанного экземпляра стало светиться призрачным голубым светом без чужой помощи. Искреннее восхищение совершенством такого изобретения как боевая коса — и посох, и орудие ближнего боя одновременно — не позволяло Лиеро положить её туда, откуда взял, а совесть была абсолютно спокойна, потому что юридически из библиотеки исчез совсем другой, нерабочий, экспонат. — Зачем ты пугал Рахиль Зиновьевну? Потому что она блондинка? — наехала Зингельшнауер. — Я случайно. — Истинный сын своего отца, — захихикала паладинша. — А знаешь, почему мне пришлось её пугать? — встал из-за стола Вандерауфкант и нагнулся к Маргарет. — Потому что кто-то отказался мне помочь с костюмом, хотя я даже «пожалуйста» сказал. А после того, как ты… — Ты меня в комнате запер! — … наорала на меня, вынужден был пойти за подходящим балахоном в Магну, и на обратном пути встретил толпу преподавателей-полуночников. — Это твои проблемы. — О нет, Зингельшнауер, — хитро ухмыльнулся Лиеро и вытащил из своей потрёпанной учёбой папки письмо с гербовой печатью. — Теперь мои и твои проблемы становятся нашими.