Академия Эльтеров

— Надеюсь, что вам читали курс фундаментальной физики, — в своей любимой манере профессор Рюриков опёрся могучими руками о добротный стул — мебель страдальчески заскрипела в такт вялым поддакиваниям студентов-колдунов. Не все аудитории в Академии получились многоэтажными — были лаборатории, столовая с кухней, кладовая, кабинеты и в силу особенностей планировки остались обширные помещения, которые пришлось заставить обычными столами со стульями и оставшимися партами. Списывать в них было одно удовольствие! Если стояли парты, то преподаватель чисто физически не мог увидеть шпаргалки, конспекты и учебники, лежавшие на коленях у сидевших посерёдке студентов; правда, если в аудитории были обычные столы, как в любимой Рюриковым сто седьмой, приходилось изощряться — пускать вестников за спиной «смотрителя» или по-простому перекидывать учебники и подшивки конспектов, отвлекая внимание бдившего. Были смельчаки, прятавшие шпаргалки среди чистых листов для ответов, но данный фокус проходил только в одном случае — когда бродивший между рядами преподаватель позволял списывать. К сожалению, Рюриков в настолько благодушном состоянии не пребывал никогда, но к счастью, он редко задерживался в обществе студентов дольше, чем на час — как только в поле зрения появлялся Хафиз, профессор испарялся «на пять минут по-рюриковски»: исчезал так же быстро, как творожники в столовой, а появиться мог когда угодно, например, на следующий день или вообще через неделю. — Хорошо, что вам его читали, — удовлетворённо улыбнулся Человек-Предмет. Его взгляд, обращённый в окно, мечтательно затуманился. Честно говоря, студенты не раз предпринимали попытки понять, что же такого интересного в этом несчастном окне и в так любимой профессором сто седьмой аудитории, но их почему-то не пронимало ни видом на главные ворота, ни запахом толпы народа, набившейся в небольшое помещение, а Рюриков мог целую пару простоять в позе памятника внезапному вдохновению и вещать-вещать-вещать о том, как из семестра в семестр деградирует уже четвёртый курс кафедры «Прикладная магия и технология проклятий». — Насколько я знаю, вы все круглые отличники по физике, — по-доброму усмехнулся Рюриков, но практически у всего курса сердца пропустили пару ударов, ибо сами студенты прекрасно знали, за что и как получили по непрофильному предмету красивые оценки в диплом. — Вот Вы, — профессор кивнул на Куллхир, и тот резко пожалел, что не родился «невидимкой». — Можете сказать, какие темы проходили по физике в прошлом семестре? Ага, как же. После прошлого семестра утекло целых два месяца — Бэйнон с трудом вспомнил, как плести прошлогодний «чёрный туман», не то что физику, отношения с которой у него не заладились ещё на втором курсе. Преподаватель, что неудивительно, был фламмовцем, а потому не пускал в аудиторию всех, кто пришёл после него, не принимал лабораторных работ в нерабочее время (на перерывах и на дому то есть) и не объяснял ничего сверх того времени, которое потратил на лекции — иными словами, для пятнадцати акрисов в группе наступил ад. Три сессии подряд неутомимый в своём садизме физик, техномаг по образованию, принимал свой экзамен у пятнадцати человек не меньше четырёх раз в присутствии Комара, Цукерман и Силуччини, а потом… потом пришли храмовники и тихо увели физика из Академии. Говорят, кто-то донёс, что старый техномаг — закоренелый сектант, и вернулся преподаватель только этой осенью, а тем временем его «любимой группе» в массовом порядке были проставлены пятёрки за изгнание нежити с огорода заменившего физика доцента. — Э-э-э… — протянул Куллхир. Кажется, это скрипели его мозги. — Статистическое что-то… — Хм, такого раздела в физике нет, — улыбка у профессора была добрая, он вообще внешне выглядел очень располагающе, и впервые встречавшие его люди никак не могли понять, за что от Рюрикова студенческо-аспирантская половина кафедры шарахается и прячется. — Староста, может, вы скажете? — Статическое и динамическое электричество, — ответил Бейкербрейнгель тоном единственного в группе учившего и не забывшего физику человека. — Ну тебя в пень, всего одно слово неправильно, — еле слышно пробурчал Песцов. — Как вы думаете, почти взрослые молодые люди, как вам составляют программу обучения? Не стоит думать, что мы стремимся абы как насовать в ваши головы знания, — судя по тону, профессор начал очередную лекцию о деградации, а в глазах студентов явственно читалось, что уж они-то уверены в том, что знания им в голову пихают по принципу «авось что-нибудь да останется», да ещё и утрамбовывают с ноги. — В программе обучения колдунов, пусть она ещё и меняется и лично мне кажется неполной, — «Ах, тебе она ещё кажется неполной!!!» — Есть чёткая система получения знаний. Ради неё Академия и появилась. Ведь как учился я? Меня отдали наставнику (пусть земля ему будет пухом), который занимался поисками источников тёмной магии в Лакии. Вдумайтесь, молодые люди, как это глобально звучит! А человек занимался этим в одиночку, из чистого альтруизма, и мне пришлось заниматься тем же. Когда я наконец ушёл от него, то первым делом пошёл в боевые маги. И знаете, я поразился тому, сколько же всего действительно нужного мне не рассказал мой наставник, — Рюриков выдержал торжественную паузу и выразительно оглядел аудиторию. — Вот чтобы такое не случалось с каждым вторым эльтером, и была создана Академия. Серьёзные, дальновидные люди составляют программы обучения, ночами ради вашего благополучия не спят, а вы, — тяжко вздохнул профессор. — Сами пускаете свою молодость под откос… — Я больше не могу, — страдальческим шёпотом провыл Женко Морож. — У меня мозг уже вытек? — А там было чему течь? — с милой улыбкой осведомился Ян. — Не бойся, Женко, это сопли, — мрачно сообщил Куллхир. — Злые вы. Вот останусь на второй год и уйду от вас. -… И поэтому в прошлом семестре вам на физике рассказывали про электричество, а в этом в рамках моего предмета, — «Кажется, он опять забыл название…» — Вы будете изучать электрические заклятья и проклятья… — Не, лишний год я не выдержу, — заключил Морож. В лаборатории убирались первокурсники. Пыль стояла столбом в ожидании момента, когда можно будет опуститься обратно в том же количестве. Стологроб, заменявший лаборатории нормальный стол, впервые на памяти Куллхира был освобождён от кучи нерабочего оборудования и запчастей к оному путём сваливания всего упомянутого счастья в других углах. Пауки, которых лаборанты уже успели полюбить и даже дать им имена, в ужасе разбежались, а тараканы просто не знали, куда приткнуться, потому что стоило им перепрятаться, как укрытие тут же ломали. — Не трожь таракашку! — наорал на первокурсника Женко и тут же поймал насекомое. Вчерашний абитуриент в благоговейном ужасе воззрился на старшего студента. — Приказ начальства — тараканов собирать в коробочку, можно в несколько, и ни один не должен пострадать! — А зачем? — Они онагели? — Да ну к бане в…! — А это ты Рюрикову скажешь! — выразительно сделал бровями вжик-вжик Морож. — Ты решил перейти на керонтскую кухню? — покривился Песцов. — Не-е-е. — А зачем тебе тараканы? — Своих мало, — заговорщически сообщил Женко. На кафедре ПМ существовало святое правило, звучавшее как «Не знаешь, что делать? Иди в лабу!», и именно исходя из него новоявленный четвёртый курс завалился в лабораторию после первого в этом семестре мозговыноса от Рюрикова. — Кто вообще их столько развёл? — возмутился один из первокурсников, поймав за лапку чёрное насекомое сантиметров десяти в длину. — Здесь же ОБОРУДОВАНИЕ! — Ага-ага, мы полчаса назад технику безопасности читали! — сообщили из кладовки. — Как «кто развёл»? Все! Вы что, не знаете, что многие зелья готовятся на основе откормленных трупами тараканов? Или вырванных наживую глаз? — вошёл во вкус Женко. Надо признать, он не врал — зелья такие были, но сейчас их проще было купить готовыми, чем делать самому, потому в процесс создания редко кто вникал. — Вам как раз в этом семестре расскажут, как правильно отрезать… — Языки у живых людей, — проникновенно закончил за него Лиеро, только вошедший в лабораторию с разросшейся Люськой в руках. Надо признать, что у принца подобные речи получались гораздо более впечатляющими, ибо природа наделила Вандерауфканта не только внешностью классического злодея, но и соответствующим голосом. — Человек умирает от кровопотери, а потом его труп кладут вот в этот гроб, — фламмовец поставил подозрительно тихий лимонный куст на комодостол. Выражение его лица при этом ёмко описывало слово «покерфейс». — И там его едят тараканы и черви, из которых мы варим зелья — получается безотходное производство. Вас разве не предупреждали? — заломил бровь. — Вы полгода назад бумагу подписали о том, что кафедра не несёт ответственности за ваше душевное и физическое здоровье… Пять человек с особенно богатой фантазией удрали из лаборатории, оставшиеся отшатнулись от «гроба». В глазах несчастных первокурсников явственно читался вопрос «Куда я попал?!». И тут Люська проснулась. Как по команде растение ощетинилось оскалившимися лимонами на всех «чужих» и угрожающе зашипело. Кто-то из первокурсников упал в обморок. — А-а-а-а оно к-кус-сается? — с запинкой начал фанат техники безопасности. — Обычно нет, — растянул губы в мерзкой ухмылке Лиеро. — Пальцы глотает сразу, остальное жуёт и переваривает прямо на ходу. — К-ш-ш-ш-ш-к! — Люська выползла из горшка, а группа первокурсников поредевшим составом вжалась в угол и прикрылась некогда пожёванной метёлкой. — Лиеро, а Лиеро, — вкрадчиво начал незаметно просочившийся в лабораторию Бейкербрейнгель. — Тебя очень хочет Рюриков, — судя по улыбке Яна, Человек-Предмет уже рассказал ему, что именно хочет сделать с Вандерауфкантом. — Почему ты ещё здесь? — Жду, пока ты мне сдашь третью лабу третьего семестра, — медленно возвращаясь к своему обычному «покерфейсу», парировал Лиеро, но, тем не менее, ушёл. Если уж Рюриков вспомнил о твоём существовании, то лучше расслабиться и получить удовольствие — первым, кто высказал четвёртому курсу данную мысль, был аспирант Хафиз. На самом деле у терионца, разумеется, имелось полное имя, состоявшее, кажется, из семи слов без учёта предлогов (в сетке расписания аспирант значился с сокращениями). Однако стоило краем разговора помянуть хотя бы слово «Хафиз», как аспирант мгновенно обнаруживался рядом — эта милая особенность напрочь отбила студентам охоту обсуждать Хафиза и его методы обучения. — Ну вот мы снова с вами встретились, — тяжко вздохнул аспирант, выложив на стологроб подшивки лекций. — Что вам рассказал Рюриков? — Что мы балбесы, — не был далёк от истины Куллхир. — А кроме этого? — В этом семестре бездари проходят электрические заклинания, — не менее самокритично отозвался Морож. — Ужас, — покачал головой Хафиз. — Мне ведь сначала придётся вам заново физику читать… — Да чего мы там не знаем! — Закон Гессена и закон Браслета, быстро, сходу, — объявил аспирант. В лаборатории повисла торжественная тишина. — Я так и знал, — погрустнел аспирант. Плевать, что кусок материка парит на землёй и, насколько известно Гильдии Магов, каждый год ещё и уплывает на несколько сантиметров в сторону Эйры — все прекрасно знают, что Лакия держится в воздухе благодаря фациону. Это непреложный факт и аксиома веры в Великую Айку, поэтому Храм не позволял Гильдии вплотную заняться изучением феномена летающих островов. Если Посланники и Аматы объявят, что Аркан квадратный, а сциники — это розовые пони, какающие бабочками, в это придётся верить всем. А магия в Лакии всё равно будет подчиняться законам физики. Закон сохранения масс работает для заклятья преобразования, поэтому милый белый кролик весит столько же, сколько огромный мужик в доспехах, которым кролик был пару мгновений назад. Без золотого правила «равноценного обмена» (энергией) ни один алхимический круг не отработает корректно. Даже банальное «пламя хаоса» не сможет загореться без воздуха и взорваться без сжатия. Множество миров, по которым скачут снайперы, равномощно множеству рациональных чисел, а потому практически бесконечно… впрочем, это уже математика. Не всуе будь помянутые законы Гессена и Браслета были единственными нужными для сотворения электрических заклинаний, но Рюриков и Хафиз оказались неутомимы в своём желании накормить нерадивых студентов гранитами науки. — А когда переписывание? — спросил Женко, едва зайдя в аудиторию. Ян, как обычно, пристроился на первой парте. Необычным было то, что аккуратный и всегда причёсанный староста был в мятом сюртуке, рубашке с покосившимся воротником и со стоящими дыбом волосами, причём, пушилась во все стороны даже коса. Оторвав взгляд от бумаг, которые он перебирал, Хафиз мученически посмотрел на Женко: — На экзамене. Кто не напишет сегодня, получит эту контрольную вместе с билетом. — А за что? — ужаснулся Бэйнон. — Я тоже человек, у меня есть личная жизнь, — грустно сообщил аспирант. — У него свидание в субботу, — заговорщическим шёпотом донёс Бейкербрейнгель и нормальным голосом поинтересовался: — А можно сдать лабораторную работу? — После контрольной, только после контрольной, — аспирант, встав из-за стола, отправился раздавать студентам задания. Первая контрольная по «заклинанию боевых комплексов» на одну половину была посвящена физике, на вторую — «копью молнии». По старой доброй традиции кафедры ПМ весь ход заклятья (рисунок энергетических линий, текст заклинания, схема пассов) надо было написать от руки, и тут стоило бы упомянуть, что в обоих учебниках «копью молнии» было отведено по параграфу, а в бою для рисунка уже лет сто как использовался готовый амулет. Но, кажется, Рюриков ещё помнил те времена, когда каждое заклятье приходилось кастовать с самого начала (хорошо, если минуту), а потому студенты были обязаны уметь то же самое. Не то чтобы оно было так плохо… Просто злило, что все руководства и методички предлагали взять и активировать амулет безо всяких объяснений, а в лабораторной работе, сроки сдачи которой были безнадёжно пропущены даже старостой, требовалось всё сделать самому. «За то время, что я торчал в библиотеке, мог бы лабу написать», — мрачно смерил пустой лист взглядом Куллхир. Он бы взял с собой третий том «Искусства тёмного экзорцизма», но пятикилограммовая книга просто не влезала в просвет между партой и коленями колдуна, поэтому пришлось приобрести в долг до вторника шпаргалки. Ян справа крайне осторожно, словно неведомую нежить или заснувшую Люську, взял в руки лист. Пять минут контрольной прошло, а отличник ещё ничего не написал?! Видимо, недоумение очень явно отразилось на лице Куллхира, ибо Ян нервно улыбнулся. Бейкербрейнгель шпаргалками не пользовался. Он их писал. Потом копировал и продавал одногруппникам, имея в итоге и знания, и доход. Шурх… — А кто будет списывать, получит на экзамене столько вопросов, сколько я найду шпаргалок, — отозвался Хафиз, бродивший между рядами. Староста вздохнул и потянулся к перу. Над птицами в Лакии уже давно не издевались — перья для письма делали из стали, с тканевой или деревянной обшивкой в том месте, где перо держали пальцы. Особо дорогие модели даже имели свой запас чернил… Ян честно пытался схватить перо за обшивку, но лишь только его пальцы коснулись металлической части, как промелькнула искра, моргнули фационные осветители и… — Зверёк контрольной, — заключил Женко. В аудитории было порядка шестидесяти больших листов для ответов, тридцать с лишним маленьких листочков с задачами, лекции по магану для первого и второго курса и неисчислимое множество шпаргалок — вся эта макулатура единым мигом прилипла к Бейкербрейнгелю и билась током при попытке её отлепить. — Там мои лекции! — возмущался Хафиз. — И… и погодите, вот это что? — он ткнул пальцем в маленький листочек, исписанный аккуратным почерком старосты. — «Си эст хэлис»… м-да, Ян, я был о Вас лучшего мнения, — заключил аспирант. — Думал, что Вы единственный на этом курсе студент, который честно пишет. — Я такой и есть, — страдальчески улыбаясь, староста пытался стряхнуть с себя бумажки. — Не повезло просто. Кстати, Вы не знаете, как от этого избавиться? Я вчера ночью закончил «копьё молнии» делать, а утром от моего пасса светильник сгорел… По долгу службы старостой Ян брал на себя бумажную заботу о благе группы, но теперь бумага липла к нему в буквальном смысле этого слова — даже Амата Инесса сказала, что сей электростатический эффект должен со временем сойти на нет сам. Вот только Яну предстояло ещё целый семестр делать лабораторные по электрическим заклинаниям, к тому же, теперь, что бы ни колдовал Бейкербрейнгель, у него всё равно выходило «копьё молнии». Уже давно привыкший к простейшей бытовой магии фламмовец был вынужден заплетать косу и завязывать шейный платок вручную, отчего и то, и другое частенько выходило откровенно косым. — Кому-то пора завести девушку, — эту мысль успел не по разу высказать старосте каждый одногруппник. А в середине семестра за лабы сели акрисы. Ян допустил в работе с электрическими заклятьями какую-то совсем маленькую, незначительную ошибку, и в этом можно было быть уверенным так же, как и в том, что фраза «техника безопасности» была несовместима со словом «акрис» в графе «национальность». Первым капитулировал Збрышек — в середине ночи он пулей (в его случае камнем из осадного орудия) вылетел из комнаты 1408, прихватив с собой только одеяло, и отказался возвращаться обратно до того момента, как у него не отрастут заново волосы и борода. Игравшая неподалёку в нарды Камашевская вызвалась организовать исцеление, потому что ускорение регенерации жрицы проходили ещё на первом курсе, а потом лично конвоировала золотисто-рыжего чубакку к Амате Инессе. В конце ноября стрелок Лихо организовал празднование фламмовского Сауина в акрисовской бане. Фламмовцев, естественно, никто не звал — пусть себе сами по улицам ряжеными во всякую нежить бродят. Бани были на территории Академии. Честно говоря, этой самой территории принадлежало много чего, и сами бани располагались аж за трибунами поединочного купола. Было их две, только-только достроенный терионский хамам и «северный крематорий», как фламмовцы называли ванскую баню. В обязательном порядке с каждого обитателя Академии требовалось посещение бани раз в неделю, сверх того затопить её могли для преподавателей, аспирантов или не менее пяти студентов. — А что мы вообще празднуем? — запоздало сообразил поинтересоваться Дарий. Бэйнон, вопреки обыкновению, вопросами не задавался, а просто портанул из заначки комнаты 1408 бутыль чистого, как детская слеза, деревенского самогону. Это в Акрисе в бане расслаблялись во всех смыслах этого слова — в Академии там исключительно мылись, поэтому спиртное оказалось на незаконном положении. Но ведь хотелось… — У меня позавчера День Рождения был, — нашёлся Женко. — Тогда ты должен проставляться, — резонно заметил Лихо. — Тогда мы празднуем Сауин, — переключился Морож. — И вообще я закусь принёс. — Мне кажется, Сауин празднуют как-то не так, — осторожно заметил Куллхир. — Мы можем потом выскочить из бани и побегать вокруг неё, распугивая нежить — уууу! — помахал руками Женко. — Чем? — уточнил Кирсанов, и дружный мужской гогот сотряс стены. В одну из которых кто-то постучал с другой стороны. — Потише там! — возмутился звонкий женский голос. — Де-э-э-вки-и-и, — не скрывая искренней радости в лице, протянул Лисов. — Кажется-мы-их-уже-распугали-так-что-можно-приглашать-пусть-девочки-тоже-празднуют-и-нам… — ЗАТКНИСЬ. — Предложение дельное! — подытожил Збрышек. — За это и выпьем! Много чем могут хвалиться поддатые мужчины (особенно в бане), но именно Женко после семи тостов приспичило рассказывать собутыльникам физику, да ещё и больную для него и Бэйнона тему электричества. — … вот у нас кристаллы всю энергию передают, а ведь можно электричество пускать через металл. Или через воду вообще, — оба колдуна стремительно трезвели, поэтому Песцов на этом моменте заткнул уши. Ему ещё лабу надо было делать и вспоминать об этом очень не хотелось. — Во! Я сейчас буду повелителем молний! Первый разряд «копья молний» шваркнул по камням, второй ушёл в пол, третий выбил из рук Кирсанова стакан, четвёртый… То, что вода прекрасно проводит электричество, теперь знали все посетители мужской половины бани, ибо от «повелителя молний» они удирали куда глаза глядят, а оные косили в женскую половину. С криками «Да мы поняли, идиот», «Изыди, бестолочь!», «Шоб тебе икалось» и их менее цензурными вариантами пятеро мужчин в одних простынях протопотали мимо не более одетых девиц, которые погнались за ними следом защищать свою девичью честь вениками, а в результате присоединились к кавалькаде спасавшихся от «повелителя молний». Рахиль Зиновьевна не одобряла языческих традиций, и празднование Сауина представлялось ей ничем иным как явным идолопоклонничеством. Неважно, что по итогам праздника чучела божеств ленарийского пантеона сжигались — проблемой являлось то, что оные вообще были. Она терпимо относилась к тому, что её девочки шили костюмы, но настоятельно просила их делать это не в лаборатории. В Магне и в Академии уже начались гуляния, когда профессор Цукерман решила, что на сегодня работать хватит, и отправилась к денникам за своим ездовым котом. Когда мимо неё пробежали пятеро студентов в простынях, Рахиль Зиновьевна про себя отметила, что костюмами, видимо, заморачиваются не все, либо привидение — самый популярный персонаж. Когда профессора Цукерман настигла толпа визжащих «привидений» женского пола, половина из которых ещё умудрились попутно извиниться перед зав кафедрой богословия, Рахиль Зиновьевну тронули смутные сомнения, что целомудренный фламмовский Сауин совпал по дате с какой-то акрисовской оргией в честь Рода или Родовиты. — Ий-ха! Прекрасная пани, повелитель молний в вашем полном распоряжении! — искрящийся от возникающих и исчезающих вокруг него молний Морож выпрыгнул из кустов перед профессором Цукерман. Мгновение студент и зав кафедрой наблюдали друг друга во всполохах разрядов. Потом Рахиль Зиновьевна резко отвела взгляд куда-то на учебный корпус, а Женко Морож заметил свою простынку сиротливо качавшейся на кустах. — Извините, — студент прикрылся ладошками и скрылся обратно в заросли орешника, утянув вслед за собой простыню.