Как традиция, на праздники многие уезжают из мегаполисов к своим родственникам, родителям, разбредаются по загородным домам или просто в отпуск на недельку. Как традиция, Люси оправдано ненавидит такие недели. Вынужденный отпуск из-за накопившихся выходных ей выдали именно сейчас — перед чертовыми, пусть они пропадут, праздниками.
Но проклинать босса не было смысла, он хороший, и ему требовалось свести все свои махинации в расчётах до нуля, конец года всё-таки — налоговая не дремлет. Издательство отличное, сотрудники очень приятные, а в политику Люси не лезла.
Сидеть в квартире она не хотела, в самом деле это уже социопатией попахивает, а Хартфилия не хочет превращаться в отчужденную амёбу. Нет, не в этом году.
Вариантов было немного. На холодильнике красовался вырванный из блокнота листок:
1. Праздновать с Ларри — у него семья
2. Позвонить Леви — слишком давно не виделись, будет неловко
3. Поехать к родителям
4. Уехать к чертям в другую страну — дороговато…
Сосед?
Увидев оставшиеся два варианта, Люси едва ли театрально всхлипнула, понимая, что парня лучше не трогать, даже спустя почти неделю с его…своеобразного новоселья. Ей всё ещё стыдно и смотреть ему в глаза всё ещё трудно. Хотя раньше Люси такого не испытывала, да и думать об этом старалась меньше, потому что это природно — животные инстинкты, что уж тут поделать… Так себе оправдание, но самой себе сойдёт.
Оставалось только тяжело вздохнуть и пойти собирать вещи. Письмо с фамильным гербом — так старомодно — пылился в ожидании вскрытия уже неделю. Каждый год её приглашали в семейный дом таким образом, но приехать она решила только в этом году, спустя почти пять лет. Совесть не грызла, нет, и даже нахальство не проснулось. Её каждый год ждут, хотя там, в огромном особняке, ждать её некому. Ну да ладно, плохие мысли прочь, сейчас главное собраться с духом и переступить этот чертов порог, не передумав.
Шофёр, который постоянно ожидал её возле вокзала Харгеона, заметно постарел, но это смотрелось довольно мило, она помнила его ещё без морщин, но всё с той же улыбкой мудрого человека.
— Мисс Хартфилия, я и не ожидал вас увидеть в этом году! — он радостно развёл руки, приглашая в объятия. Люси не была против, лишь сильнее стиснула старичка чуть ниже её самой. — Прошу, садитесь, мы все так за вами соскучились!
Люси села впереди, хотя должна бы сзади, но ведь общение куда приятнее, если сесть в поле зрения.
— Как ваша семья, Дарси? Как жена? — спросила она с реальным интересом, ей надо было отвлечься хоть на что-то.
— Ох, мисс, всё прекрасно, сын поступил заграницу, как и мечтал. Женушка моя слегка прихворнула, поэтому в доме сейчас господствует Петунья — дочка моя, помните? — Люси помнила, хорошо помнила ту рыжеволосую девочку с глупыми, но такими смешными шутками и с лёгким сельским акцентом. Ответила она одним кивком.
— А как вы справляетесь?
— Да всё как обычно, в подчинении несколько молодых мальчуганов, в особняке постоянные гости, какие-то вечера или, того хуже, приёмы, из-за которых охрана работает почти круглосуточно. Пришлось заменить некоторых ребят, сами понимаете, молодые семьи, первенцы, не хотелось бы портить семейный очаг. Отпускаем с хорошей рекомендацией и выплатой с процентами — благо можем, пока держимся на плаву.
— Звучит прекрасно, — воодушевилась Люси, вспоминая всё же, что в доме есть кому её ждать, помимо…
Подумать Люси не успела, как они подъехали к воротам, которые незамедлительно раскрыли, они мягко подъехали ко входу, Дарси высадил девушку, отдал сумку выбежавшему клерку и уехал в гараж, радостно помахав рукой.
В душе закралась теплота, когда к ней подбежали старшие прислуги, которых она знала с детства и с отрочества, пока не уехала. Подросшая Петунья, красавица коих ещё поискать, с острым взглядом, который, кажись, видит каждый прокол новеньких. В особняке стало светлее, провели реставрацию, ремонт, хотя и оставили всю мебель, даже перестановку не сделали, привели в порядок чердак и сарай, вынесли весь мусор воспоминаний, даже то исполосованное полотно, где была маленькая счастливая Люси с родителями. Оно и к лучшему.
К вечеру двадцать четвертого декабря Люси сидит на кухне, где летают поворята, сидит прислуга, рядом с ней старший дворецкий — мужчина сорока лет с приятной внешностью, о которых Хартфилия будет грезить буквально через пару лет — разливает всем вино, взятое из погреба, домашнее, за бокалами ставят блюда с такой же домашней стряпнёй. Атмосфера настолько теплая и так давно забытая, что Люси так и не вспоминает в этот день сходить на могилу родителей.
Двадцать пятого декабря, в двадцать пять лет, Люси впервые за пять лет приходит к этому месту. Оно находится глубоко в саду, в этом огромной прекрасном саду, всегда зацветший и плодовитый, такой показательный, если честно, такой, как «должен» быть, по статусу подходящий. Такой же, как её родители. Не то, чтобы Люси их обвиняла в плохом воспитании или отношении к ней, нет, просто в высшем обществе лицемерие принимали как должное, видимо. Может поэтому она ненавидит этот дом, даже с таким хорошим народом, всё ещё находящимся там.
Мать умерла от рака, отец от горя. Трагично, но очень символично, обещали ведь в один день, пусть и с задержкой в неделю, но всё же.
Букет лилий, бокал шампанского в руке и одинокая слеза. На большее Люси уже не способна.
Люси уезжает в шесть утра, обещая провожавшей Петунье заглядывать почаще, хотя обе знали, что следующая встреча будет нескоро. Стыдно ли ей? Почему-то теперь да.
На такси добравшись до Харгеона, Люси лишь успела смекнуть, что её поезд будет не скоро, тем более после Рождества все они задерживаются. В городе, на набережной, чувствуется стойкий запах рыбы, но это ни в коем случае не отталкивает, потому что привычно уже ассоциируется с ним, как одно целое почти, и мороз, прикрывающий большинство запаха, тоже. Подальше от рыболовной находятся кафе и сувенирные. В одном из кафе Люси располагается, заказав обычный завтрак, чтобы в дороге не проголодаться, — почти сбегая из родительского дома, она и не подумала о пище.
Через час, когда в тарелке было пусто, а половина сообщений получили ответы на поздравления, Люси посмотрела в огромное окно, выходящее на улицу, с которой она зашла. Чашка американо с молоком, которую она держала и так достаточно подрагивающими от нервов пальцами, чуть было не грохнулась на пол, благо шок оказался мгновенным, и Хартфилия успела поставить чашку на стол. Но глаза от окна так и не отвела.
По ту сторону на неё смотрели такие же шокированные глаза цвета летней травы.
Но шок сменился быстрой улыбкой, а руки показали вопрошающий знак —
«можно к Вам?» И только к
«Вам», не иначе.
Зашедший в кафе Нацу был гарантом не галлюцинаций, а самого настоящего совпадения. В этом были уверены оба.
— Доброе утро, Люси, — присаживаясь на соседний стул, приглашая к столику официанта, заказал кофе и сэндвич.
— Доброе, — горло пересохло, голос хриплый, пришлось тоже заказать ещё одну чашку, та опустела сразу же. — Простите за не скрытое удивление, я просто не ожидала увидеть тебя. Ну…
— Хотя бы не в то же время? — улыбнулся он, понимающе кивнув, — Я тоже совершенно не ожидал, хотел только перекусить, а тут Вы. — он аккуратно, чтобы не задеть её ногу, поставил свой рюкзак, на вид будто с университета идёт. — Приятный подарок на Рождество. — его щеки слегка краснели после мороза на улице, но всё его смутила собственная фраза. Люси тоже, но скорее не фраза, а белая рубашка в мелкую полоску, которая была заправлена в зауженные брюки темного глубокого оттенка черного. Такая одежда на нём смотрелась превосходно, Люси испытывала эстетическое удовольствие, когда парни носили такой стиль, они становились для неё
мужчинами. Это для неё многое значило.
— Тебе идёт, — произнесла она, окидывая его пронзительным взглядом, — очень. — добавила.
— Вам нравится? Не часто так одеваюсь, слишком муторно постоянно гладить всё это, — почесав затылок, объяснился он. Пусть этот жест и был мальчишеским, но не был лишен своего очарования.
— Понимаю, у меня такая же проблема, я слишком ленива для рутинной работы. Но если сильно прикипело, то делаю, но стараюсь вообще ничего не трогать, чтобы не пришлось, к примеру, убирать или мыть посуду. — легкий разговор завязывался как обычно на мелочах.
— Я же, кроме готовки, ничего не люблю делать. Если эта вещь стоит у меня посередине комнаты, значит так и должно быть.
— Как та лампочка? — усмехнулась Люси.
— Как та лампочка, — кивнул он, всё так же солнечно улыбаясь.
— Очень прозаично. Мне нравится.
Почему-то в голове она сделала себе пометку. Эта деталь обязана быть в её романе.
— Вы откуда-то или куда-то? — спросил, наконец-то, Нацу волнующий вопрос.
— Я уже обратно в Крокус, гостила у родственников, — хрип внезапно вернулся, не хотела она вспоминать мраморную могилу и те грёбанные лилии. Пришлось натянуть улыбку. — Ты из Магнолии, видимо. — решила перевести тему.
— Да, тоже гостил у старых друзей, давно там не был. — ответил он, но скрыть грусть он не смог или не собирался.
— Как друзья?
— А как родственники? — резко спросил Нацу, явно показывая нежелание о них говорить, и то, что он заметил неудобство Люси. Она усмехнулась, понимая его, и прикусила язык, чтобы опять не сказать лишнего. — Так мы на один поезд? — разряжая обстановку, спросил Нацу, спустя пару минут, за которые они обдумали многое, каждый для себя.
— Скорее всего. Здесь лично мне больше делать нечего.
— Мне тоже.
В поезде было тепло, хотя окна ощутимо продувало. Они опять оказались соседями, но это уже не было некой проблемой, они перекидывались фразами, иногда развивались какие-то темы, но вскоре Люси уклонило в сон от недосыпа, и она, оперевшись головой на раму окна, задремала.
Нацу глянул на девушку, сидящую напротив, и отвернулся, опять смотря в окно. Он вспомнил, как вчера он встретился со своими друзьями, как они все были рады, как расспрашивали о столице, о работе — которую он так и не нашёл, — о квартире.
И это не было лицемерие, нет, им было интересно, потому что Нацу им дорог, а он лишь вспоминает
её, и не может вернуться в этот город без чувства растоптанности.
Но в этот раз он взял себя в руки и начал рассказывать: о его недолгом путешествии по Фиору, об окончательном решении остановится в столице, о хорошем знакомом, который ему посоветовал риэлтора, о поисках работы, о знакомстве с соседкой.
О Люси он, наверное, говорил дольше всего, может поэтому схватил несколько скромных поддерживающих взглядов, которые думали, что он, наконец-то смирился и попытался забыть. Но нет, он не забыл.
Он умолчал о бутылках горячительного, забытых ночах, постоянном похмелье, хронической бессоннице и снотворном, которое он иногда глотает пачками и запивает алкоголем, а потом рвёт, долго и обречённо, потому что такие дозы могут привести к тому, что найдут его мертвого в новой квартире на полу в собственной засохшей блевотине.
Подавленное сознание прервало свои угнетающие мысли, как только поезд остановил движение. Он растормошил соседку, как джентльмен взял её сумку и отправился вместе с ней к выходу. В последний раз оглянув поезд, он подумал, что был бы не против попасть под него.
Добравшись к дому, оба выдохшиеся и уставшие, они разошлись, согласовав ещё один ужин, только уже у Люси. И если Нацу решил позабыть о самобичевании, то Хартфилии просто хотелось кому-то выговориться, и раз уж под руку попался её новый знакомый, то почему бы и нет?
