Встретимся на рассвете

Арсений любил руки Антона, которые оплетали его плечи по ночам. Только в полной темноте или при свете тусклой лампы, потому что по-другому быть не могло. Шастун не мог обнять его в коридоре университета или в кофейне, пока они ждали заказ, потому что люди вокруг такое не примут, не поймут. Потому эти прикосновения становились настоящей драгоценностью. Когда Арсений, совсем никакой, приходил со смены и утыкался в спящую макушку (по этой причине они часто опаздывали, ведь Арсений засыпал тоже), когда они тихо разговаривали по ночам, и Антон пропускал фиолетовые волосы сквозь свои пальцы. Арсений не мог представить жизнь, сложись она по-другому, не впусти он мальчишку в свой дом, не влюби его Антон в себя. Попов просто не хотел представлять эту жизнь другой. Не без разговоров после полуночи и робких сплетений пальцев, не без поцелуев острых скул и сонного взгляда зелёных глаз. Арсений бы без них не смог никак. И той ночью, как всегда: Антон уже давно клевал носом и тихо отвечал на бессмысленные вопросы Арсения, а последний не мог налюбоваться его прекрасными глазами в свете гирлянды из звёздочек, которую повесил волшебник над кроватью. Арс постоянно ловил его руки, прижимаясь ближе к худому телу, и водил по татуировке подушечками пальцев, едва задевая кончики шрамов. Он вспоминал о криках, на которые срывался Шастун, когда пропадали звёзды и на их месте оставались рубцы. Мальчишка боль забирать запретил и сходил от неё с ума, а Арсений сжимался в комок, когда парень тихо скулил и старался сдержать вопли, и ему чаще всего не удавалось. Тогда Арс вспоминал, что проклятье не снято, а с этой мыслью приходило осознание, что это всё кончится, как в кино, быстрыми титрами, стоит последней маленькой звезде умереть. Потому что самое гадкое на планете — правда, всегда оставалась с ними рядом. И о ней не забыть никак. Антон задремал, а Арсений продолжал водить пальцами по тонким линиям. Он думал и думал о наказах, которые зазубрил и в своей голове постоянно прокручивал в поисках выхода. Попов не хотел принимать то, что его любимый человек умрёт. Он давно догадался, что одна звезда ценится месяцем, а значит и времени у них не так много, как хотелось бы. Парень лежал и разглядывал в полутьме подрагивающие ресницы, пухлые губы и то, как вздымалась грудь юноши с каждым вздохом, и не мог себе представить, что будет с ним самим, если эти вздохи прекратятся. Арсений коснулся губами звезды на шее, оставляя мокрый поцелуй и розовое пятнышко на коже, и Шастун зашевелился. Он сонно пробурчал: — Ты что делаешь? — Думаю, как спасти тебя, — прозвучало ему в ответ. Антон не ответил и продолжил спать, а Арс исцеловывал каждую из звёзд на шее, потому что он хотел забрать ту боль, что они приносили, и вспоминал все нарекания, вновь вырезая их в памяти. Исцелить, простить, попросить о помощи. Полюбить, переступить через себя и отпустить. Он не знал, как вытаскивать его солнце из хождения по границе тьмы и света, и это пугало сильнее всего. Потому что ни единой мысли в голове не было. Попову удалось заснуть ближе к трём часам, хотя он даже не был уверен — спал или просто находился на грани с реальностью, потому что ощущал любое беспокойное движение худого парня под боком. Утром Арсений встретил Шастуна на кухне. Это было редкостью, что пацан проснулся раньше и сумел не разбудить Арса, который спал той ночью очень нервно и чувствительно. Антон сидел, пил чай с блинчиками и клубничным вареньем и разглядывал не самые интересные жёлтые стены. Волшебник обернулся на растрёпанного и уставшего Арсения, стоявшего в дверях, натянуто улыбнулся и вернулся к бурению стены взглядом. От расстроенного вида зеленоглазого у Попова сжалось сердце. Причин он не знал, они были не столь важны. Арс присел рядом с ним на корточки, легонько ударил Антона по кончику носа и улыбнулся мягко, чтобы тот расслабился и чуточку отвлёкся. Каждый раз, когда Солнце будет гаснуть, Арсений будет его поджигать. Касаниями, поцелуями и поддержкой, да и всем, чем угодно. Светило не должно померкнуть! Шастун хихикнул от неожиданного жеста и попался в плен глубоких синих, как озеро, глаз. Прожилки в них мерцали ярким голубым светом, словно создавая ночное небо и созвездия даже в глазах Попова. Они пленили, приковывали к себе невидимыми цепями. Антон улыбнулся, когда увидел отблески магии в возлюбленном. — Я до сих пор не понимаю, как так получилось, что ты перенимаешь моё волшебство, — прошептал он, — Сам не можешь колдовать, но глаза-то светятся. — Опять? — Да. Не чувствуешь? — Нет. Арс переплёл их пальцы, а потом уткнулся в костлявый бок и глубоко вздохнул. В голове было столько мыслей, что они тяжёлым металлом оседали в черепушке. И каждый раз этот металл плавился от тепла, которое Антон пускал по телу Арсения. « — Не лечи меня больше. Я запрещаю тебе так же, как ты запретил мне забирать твою боль, ясно?», — Шастуну ясно не было. Он вообще не любил поддаваться рамкам. Парнишка просто делал то, что считал правильным. — Дурак, я же сказал тебе, — просипел Арс, растворяясь в тёплых прикосновениях. Антон ничего не ответил, а продолжил пропускать целебные нити сквозь тело Попова и чмокнул его в лоб. — Антон, я знаю, что делать! — вдруг оживился Арс. — Вот видишь, помогает же моё колдовство, — усмехнулся Антон. Попов опрокинул в себя чашку с чаем, которая была приготовлена ему, и улетел в комнату с громким возгласом: «Одевайся!». Им предстоял, по словам Арса, долгий и дождливый путь куда-то. На улице, несмотря на декабрь, было промозгло и по-осеннему прохладно, а по стеклопакетам ливень грохотал с самого утра. «Зато будет романтичная прогулка под дождиком!», — заявил излишне вдохновлённый и радостный Арсений, когда Антон вцепился в косяк, отказываясь выходить на улицу, ведь «там же холодно, Арс». И не отлепился от двери, пока Арс не подошёл и не поцеловал его. Попов всё сильнее ощущал себя подростком с переизбытком гормонов в голове, или же первая настоящая влюблённость так кружила ему голову, что он хотел целовать, касаться и снова целовать. «Куда мы идём?», — спросил Антон негромко, но Арсений продолжал загадочно лыбиться. «Добывать тебе жизнь», — бросил он и потащил мальчишку на серую и противную улицу.

***

Они долго шли под дождём. Антон замотал шею в палантин, оставив длинные концы, чтобы они болтались по воздуху. Слишком парень не любил холод. Они брели под одним жёлтым зонтиком, который превращался в фонарик, когда Шастун начинал играться с пламенем. Арсений ворчал и просил не подвергать их волосы и зонтик опасности, а потом вспоминал что в опасности только он. У Шастуна даже волосы не горели, он был полностью огнеупорный. Антон смеялся и продолжал изредка воспламеняться. По пути они купили по стаканчику дешёвого кофе в одном из ларьков и плевались с него остаток пути, а потом Антону, забывшему про холод (шерстяной палантин грел ещё как), приспичило побегать под «не очень сильным дождиком», как изъяснялся тот, хотя лило, как из ведра. Ну, а Арсению пришлось за ним бежать, перепрыгивая лужи и грязь. «Такое дитё, ей-Богу», — заговорил в Попове старый дед. — Догонишь? — прокричал Антон, стоя на другом краю дороги. А потом побежал дальше, и Арсений, естественно, рванул за ним. По пути наступив в лужу и промочив кроссовки, он всё-таки нагнал Шастуна и затормозил его. Попов пытался отдышаться минуты три прежде, чем заговорил. — Пришли, Антох, — уже не так весело произнёс он. Антон обернулся на невысокое белое здание, стоящее сбоку от него. Пыльно-белые стены и серая крыша выглядели совсем безжизненными, а маленькие окна создавали ощущение нехватки воздуха даже снаружи. Лёгкая улыбка Шастуна вмиг померкла, сменяясь растерянностью. Он смотрел на строение с опаской, будто чувствовал его атмосферу. Боль, холод и ничего больше. Арс взял его за руку легонько, чтобы не заметили редкие прохожие. Антон не шевелился совсем, просто застыл, глядя на белые потрескавшиеся стены. — Зачем ты привёл меня в хоспис, Арс? — спросил дрожащим голосом парень. Больница для смертельно больных, где люди доживали свои последние недели. От осознания трагедии этого места у волшебника внутри всё сжималось в маленький комочек, а следом душа обнимала колени и закрывала крыльями себя. Ведь она у него всё равно ангельская. Хоспис находился недалеко от парка, где часто гуляли парни, и Антон всегда старался не смотреть на это здание, потому что от него мороз по коже проходил. Быть может, не будь эти стены такими неживыми, такими фарфорово-белыми, отчего при взгляде начинает рябить в глазах и неприятно ломить зубы, такого страха Шастун бы не ощущал. Но переступить порог ему нужно. Они стояли у входа час. Антон просто смотрел на массивные двери и не мог заставить себя вступить в обитель того, что так его страшило. Ему бы признать, что он боится смерти теперь до ужаса. Волшебник и раньше опасался её, а теперь рядом стоял человек, из-за которого умирать стало по-настоящему страшно. Потому что поцелуи слишком приятные и влюблённые, а объятия и поддержка — спасательный круг из ада, не иначе. Шастун не понимал, почему так влюбился, мгновенно и бездумно, почему дал себя поцеловать, если хотел оттолкнуть. И почему он в этом Арсении тонул и не старался выбраться. Возможно, хотел почувствовать себя живым, пока мог, потому что смерть — вот она, на расстоянии вытянутой руки. Он делает вдох и становится вмиг непроницаемым, как будто он не мялся у дверей столько времени. Входит внутрь, оставляя позади Арсения, который едва поспевает за широкими и быстрыми шагами парня. Конечно, Антон понимает, зачем они здесь. Арсений не может успокоиться и дать ему сгинуть. Шастун ничего не слышит, потому что в ушах грохочет сердце, когда он осознаёт, сколько людей в этом месте, и что всех он не вылечит. Дай бог с его количеством сил сейчас хоть одного человека исцелить. Антон играет себя в эти минуты: посылает слабые полуулыбки Попову, говорит о чём-то, пока они бредут по холодным кафельным коридорам. От детской радости в его тоне и движениях ни следа не остаётся, потому что Шастун только на долю такой весёлый и беззаботный. На самом деле Антон от жизни давно устал. Наверное, тогда, когда его убивать заставили. Он любит шутить и рассказывать истории, любит готовить и пить зелёный чай, а ещё чёрный цвет и кормить бездомных кошек, но это только та его часть, которая забывает о проклятии и не видит звёзд на теле. Да, они красивые, и Антон не ненавидит их, но они — его смерть и его жизнь, так что любить их не за что тоже. Их приводят в одиночную палату в самом дальнем углу второго этажа. Арсений смотрит на спутника с беспокойством, но Антон виду не подаёт, что у него внутри цунами всё снесло. Медсестра уходит быстро, потому что дел у неё много, а потом Шаст просит Попова остаться за дверьми. Ему не нужно рядом напоминание о причинах, по которым он умереть не должен. Он чувствует, как рука, покоящаяся на его сутулой спине, пропадает, и Антон заходит в палату. Его встречают у порога тишина и внимательный взгляд карих глаз. Он осматривается вокруг. Жёлтые противные обои, тусклый светильник в виде стрекозы над кроватью, много игрушек и холодный свет, льющийся сквозь поблекшие от времени жалюзи. На кровати сидит девочка и пристально оглядывает гостя со строгим выражением лица. Антон удивительно стойкий, смотрит на изнеможённое и болезненно-худое тело, на тени, пролёгшие под глазами, на бритую голову, на отчаянные глаза, которые явно были раньше ярче, и умудряется улыбнуться. Причём выглядит это искренне, хоть внутри Шастун и хочет сжаться в комок и обнять колени, присев рядом со своей душой. Он умирает, по-настоящему умирает от вида этих стен, в которых заключён ребёнок, как в тюрьме, без возможности на спасение. — Привет, — произносит с улыбкой Антон. — Здравствуйте, — отвечает тонкий голосок с недоверием. Девочке на вид не больше семи, а жизнь её уже покалечила так, что она ждёт кончины в этом ужасном месте. Шастун не может смотреть на неё, но отвести глаза теперь тоже. Он чувствует вину за болезнь этой маленькой пациентки, хотя совсем ни в чём не виноват. Антон делает ещё один рваный вдох и продолжает: — Меня Антон зовут, и я пришёл тебе помочь, — говорит он чуточку задорно. Девочка не выдерживает и легко улыбается в ответ. В ту секунду спадает вся строгость и комната словно становится немного светлее. — А я Карина. Но я не думаю, что ты можешь мне помочь, — немного грустно произносит она, — Врачи говорят, что я скоро усну очень надолго. Улыбка Шастуна гаснет лишь на мгновение, а потом он делает пару осторожных шагов к кровати. — Не уснёшь, обещаю, — выдавливает он так, словно слова режут язык, — Я много чего могу, ты знаешь? — А почему я должна тебе верить? — Потому что я волшебник, — признаётся Антон, — А волшебники всегда добрые. В глазах у ребёнка вмиг что-то загорается, и она, хоть и старается не показывать своего восторга, всё равно восхищённо смотрит на высокого парня. Антон тает от этого взгляда и понимает — он не может сейчас ошибиться. Парень оглядывает худые руки и бледную-бледную кожу снова. Сердце внутри бьётся как умалишённое, потому что оступиться он не имеет права, иначе никогда себе не простит. — Хочешь, я покажу тебе фокус с глазами-фонариками? — спрашивает бодро Шастун, отгоняя мысли подальше. Карина кивает и улыбается. — Тогда давай руку, — протягивает свою большую, увешанную кольцами и браслетами ладонь Антон, — иначе ничего не получится! — добавляет он, когда замечает, что девочка всё ещё опасается его. Но тем не менее она подаёт свою слабую ручку и выжидающе смотрит на зеленоглазого. Тот делает шумный вдох, стараясь сконцентрироваться и собрать остатки своих сил, которые с таким трудом накапливаются в нём, чтобы подарить одну жизнь маленькой, ни в чём не виноватой девчушке из хосписа, и шаг к жизни самому себе. Но все мысли не о собственном состоянии. Мысли только об этой маленькой пациентке, а ещё чуточку о человеке, который сейчас сидит за пределами этой гиблой комнаты и нервно дёргает ногой, потому что Арсений очень хочет верить в то, что это поможет юноше. Шастун выдыхает и закрывает на пару секунд глаза, пока маленькая дама ждёт чуда. И она его получает.

***

Антон не помнил, чем закончилась их встреча, когда вышел из палаты. Он рухнул бесформенным мешком на железные стулья рядом с Арсением и запустил тонкие пальцы в волосы. Из воспоминаний только тонкий голосок, говорящий: «Какой ты тёплый, Антон», — значит, магия была. Всё в голове так обрывочно и туманно. Антон едва ли не потерял сознание, потому что сил у него не осталось почти, он всё отдал, что мог, но знал — не исцелил. Звезда на месте, он это чувствовал, и план был провален. Так и сидел на холодных стульях около получаса, закрыв глаза, а Арсений не спрашивал, Арсений просто знал, что ошибся. Он поглядывал на вымотанного парня, который шумно дышал. Иногда по лицу зеленоглазого прокатывалась гримаса боли. Попов ничего не говорил. Он лишь придвинулся ближе и обнял худые костлявые плечи. И тут Шастун сломался, на этом моменте, когда Арсений прижал его к себе так близко, как только мог, забросил ноги на свои колени и обвил крепкими руками всё тело мальчишки. — Прости, прости, — прошептал он на ухо. Прощать его не за что, Антон не обижался. Этот парень пытается ему жизнь спасать, делает то, на что сам Антон решиться не мог никак все эти многие месяцы. Шастуну стало больно не за себя. Силы придут, резервы есть, иначе бы он умер прямо на полу в палате, а звёзды — чёрт с ними, со звёздами! Они что-нибудь придумают, что-нибудь обязательно придумают. Волшебник тихонько заскулил куда-то в шею Попову, а потом проговорил негромко. — Не сработало, Арс, нет. Просто… Я не смог её полностью вылечить, я не исцелил её. Она же умрёт, Арс, умрёт, — воскликнул он, дёрнувшись в тёплых руках. — Тише, тише. Ты, может, и не исцелил её, но ты ей шанс на жизнь дал, понимаешь? — попытался сказать парень более радостно, — Рак на начальных стадиях лечится очень неплохо. Антон часто закивал и затих. Арс запустил руку в розовые прядки мальчишки и стал мягко поглаживать его по голове. Раздалось тихое «спасибо», а потом Антон отпрянул от Попова в мгновение ока и вскочил на дрожащие ноги. Мимо с безразличным выражением лица прошествовала медсестра, которая впустила их. Стоило ей свернуть за поворот, как ноги волшебника подкосились и он начал падать. Арс едва успел подхватить его под руки. — Эй, эй, Тошка, ты чего? — с ухмылкой произнёс Арсений. Шастун встал на ноги и вцепился в плечи своего спасителя. Он боялся быть увиденным, замеченным за такой «неправильной» влюблённостью, но парень этого не сказал. Попов надеялся получить свой геройский поцелуй, когда увидел, что мальчишка стал приближаться к его губам. Но парень лишь прошептал: — Не смей звать меня Тошкой, я не собака. Арсений рассмеялся и сквозь смех выдал: — Пошли домой, Тошик. — Ну Арс! — возмущённо произнёс Антон в ответ.

***

Руки и ноги ощущались ватными, поэтому весь обратный путь до дома Шастун провёл, повиснув на Арсении, который практически тащил его на себе. Но Антон всё равно улыбался и шутил про свои «ноги-макарошки». Арсений не без грусти смотрел на отключающегося на ходу парня. Вина грызла глотку, потому что ничего не вышло, а волшебник потратил так много сил, что валился с ног в прямом смысле и бормотал что-то бессвязное про кошек и космос. Ему просто нужно немного отдыха. Они оказались дома за семь, и Антон сразу рухнул на кровать, не сняв с себя одежду, на что Арс посмотрел с ухмылкой и принялся снимать её с худого тела сам. Шастун был немного похож на пьяненького, но у него ни грамма алкоголя в организме не было. Смеялся и дёргался от каждого касания замёрзших рук. Но не дал мужчине уйти в ванную, чтобы принять душ, уронив его на себя и начав целовать до потери дыхания, кусая, терзая тонкие губы, оставляя засосы на бледной шее, исцеловывая родинки и звёзды татуировки Попова. — Тох, ты на мне живого места не оставишь так, — прошептал распухшими от поцелуев губами Арсений. — Зато в памяти себя оставлю, — ответил негромко Антон, — Ложись со мной, — он похлопал ладонью по пустому матрасу рядом. С первым провалом уверенности в спасении поубавилось, так что же будет после других промахов? Шаст и до этого в своей жизни не был уверен, а теперь понимал ясно — исполнение наказов только казалось простым. В этом есть подвох, который они ещё не обнаружили, но Антон чувствовал его. Арс стащил с себя кофту и устроился рядом с юношей, обвивая рукой его талию. От него пахло гранатовым гелем для душа, мелиссой, а ещё чем-то смутно знакомым, но будто родным. Арс вдохнул эту смесь из запахов и прикрыл глаза. Шастун вырубился мгновенно, вцепившись пальцами в кисть Арсения, бессознательно ища в нём поддержку. Попов же долго не мог уснуть, переживая вновь и вновь события этого дня и слова, что бросил парень под его конец. — Уже оставил, Антон, — прошептал он в худую спину, — Ты себя в моей памяти просто вырезал.