***
В который раз уже улыбчивые лица Баскова и Киркорова, Пугачёвой и Галкина, появляются на маленьком экране ноутбука. Картинка сыпется из-за плохого интернета и изредка застревает, а Арсений откупоривает вторую бутылку шампанского. Ему на работе пить запрещено, но начальник сейчас вообще в другой стране, и кто его накажет? Пробка вылетает с резким хлопком и летит в потолок, едва не задевая тусклую лампу над стойкой. Арсений лишь тяжко вздыхает и наливает целый бокал, едва не позабыв про пенку, которая норовит оказаться на столе. На улице шумно, гоняют машины, гогочут и громко разговаривают выпившие прохожие. Арс позволяет себе ещё одну вольность — выбредает на улицу, накинув куртку на сутулые плечи и вцепившись пальцами в бокал со спиртным. Неподалёку отсюда находится клуб, в котором грохочут хиты уходящего года, далёкие гудки машин разносятся по округе, в которых водители стремятся попасть домой до полуночи. Осталось не так много времени — жалкие полчаса. Арсений стоит под тёмным глубоко-синим небом и перебирает в голове поступки, которые он совершил или не совершил за долгий и полный серости год. Вспоминает ссоры с мамой и Серёжей, вспоминает написание курсовых до часу ночи и проваленный экзамен по высшей математике. Взаправду, зачем актёру математика? Не может не отметить лето, когда он уехал в Москву, лишь бы спрятаться от приевшихся питерских видов. Но большую часть тех минут, пока он предоставлен только себе и стоит у дороги, вглядываясь в звёзды, что сияют между туч, он думает, конечно, об Антоне. О светлом и радостном парне, который обнимает его своими холодными, но такими нужными руками, целует мягко и нежно, страстно и требовательно, сонно и совсем легко, который шутит и много смеётся, который изредка грустит и зарывается в такие моменты только глубже во впадинку шеи Арсения, молча прося согреть его, оставить рядом и никогда не отпускать. Арсений думает о парне как о личном солнце, о собственном спасении и, чёрт бы его побрал, погибели. Потому что Шастун рано или поздно убьет его, выжжет, как всегда делает солнце. Но это случится не этим вечером, когда Попов стоит на шумном проспекте, забыв о работе и не только о ней. Помнит только об Антоне, который так далеко. Его бы сейчас прижать к себе, поцеловать в висок или за ухом, вот так, при всех, при живущем мире вокруг, чтобы без гомофобии и отвращения, просто поцеловать, чтобы его пухлые губы стали красноватыми, а дыхание сбитым. Но его рядом нет, и целовать некого — только и остаётся, что думать обо всём на свете и о волшебнике, чтобы заглушить тоску. Он вытаскивает телефон из кармана и набирает наскоро номер мамы, потому что до наступления нового года всего-то минут десять осталось. В трубке раздаётся два долгих протяжных гудка. Арсений закуривает и выдыхает сизый дым в морозный воздух, прикрыв глаза. Привычку эту он перенял у Антона, который выглядел особенно прекрасно в такие моменты. Мысли о парнишке забивают кружащуюся голову, и Арс даже отмахнуться от них не может (или не хочет просто). Из тумана он выныривает, стоит гудкам прерваться. — Алло? — раздаётся бодрый голосок матери в трубке. — Сенечка, с наступающим! — С наступающим, мам, — отвечает Арс, цепляя на лицо неправдоподобную улыбку, словно мать может её увидеть. — Что-то случилось, Арсюш? Ты чего такой понурый? — добавляет женщина, чувствуя нотки грусти в тоне сына. — Нет, мам, — отмахивается Попов. — Хотел просто попросить прощения, если был слишком грубым. Я просто тут вспоминал произошедшее за год, и не могу уложить всё это в голове. Прости, что не приехал на праздник. Денег нету на билеты, — признаётся он. — Ой, Сень, оставь! Я уже и не помню, что там было, чего не было. А если у тебя с деньгами проблемы… — начинает мать, но Арсений прерывает её. — Мам, я справлюсь, правда. — Один? — Больше не один, — выговаривает Арс с теперь уже искренней улыбкой. На секунду в трубке слышится только шипение, но Попов знает, что мама сейчас улыбается. — Я рада, что ты больше не один, — произносит она с гордостью и счастьем в тоне, а потом добавляет: — Счастья вам обоим. Ты бы не грустил, будь она сейчас с тобой, да? — Да, но он у родственников в Воронеже, так что ему прощается, — со смешком добавляет Арсений. — Даже так… — скорее шокированно, нежели разочарованно, говорит мать, а следом можно услышать её усмешку, добрую и тёплую, без капли неприязни и злобы. — Буду рада познакомиться с твоим молодым человеком как-нибудь! — говорит она, и Арсений расслаблено выдыхает, — Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю, мам. Пойду я, ладно? Скоро полночь, — приходит Арс в себя и тушит сигарету подошвой туфли. — С наступающим. Обещаю приехать в новом году, — Арсений украдкой улыбается. Немного грустно и чуточку виновато, потому что он скучает по маме так, что щемит сердце. — С наступающим, сынок, — отвечает женщина и кладёт трубку. Арсений внутрь не заходит и продолжает стоять, глядя на уже почти опустевшие улицы, и улыбается уже не кому-то, а просто потому что хочется. Кончики пальцев мёрзнут, холодный ветер пробирает до косточек, а шампанского осталось на один глоток, но Попов не спешит допивать его. И возвращаться на рабочее место тоже. Нет желания слушать болтовню Президента, и снова дышать воздухом, пронизанным запахом хлорки и средств для мытья пола. Ему хорошо тут — постояльцам дела до него нет, и он с каким-то неведомым счастьем, теплящимся в груди, слушает, как затихают улицы. Из клуба неподалёку всё ещё слышится грохот басов, радостный говор людей, но город замолкает постепенно, будто аккуратными шагами двигаясь к какой-то невидимой чёрточке, именующейся новым годом. Постепенно и музыка затихает, сменяясь громким счётом в унисон из того же клуба: «Десять, девять…», — и Арс считает с этими людьми. Секунду за секундой, прощается, вспоминает и загадывает простое желание.Жить.
Выдыхает это слово, словно последние капли воздуха, и оно летит с его губ шёпотом, отчаянным и жаждущим. Не существовать, не выживать, а жить, чтобы с путешествиями и кружащейся от вкусного алкоголя головой, поцелуями и снами у тёплого бока, чтобы не вспоминать о плохом под Новый год и не желать того, о чём он просит. Он закрывает глаза и вслушивается. «Три, два…», — звучит громкими криками поодаль. Арс делает глубокий вдох, наполняя лёгкие холодом, и открывает глаза. Раздаются радостные вопли, песня Дискотеки Аварии про деда мороза, люди, кажется, поздравляют друг друга, а Попов расплывается в довольной улыбке и глядит на тёмное-тёмное, расписанное звёздами небо. Внутри всё каким-то приятным волнением щемит, хотя это, кажется, влияние шампанского, которое течёт по организму приятным ознобом и мурашками. Парень допивает последний глоток и зачем-то поднимает бокал к небу, будто произносит тост. И вмиг, как будто по волшебству на глубоко-синем, почти чёрном, небосводе начинают разрываться салюты. Один за одним, яркие вспышки розового, зелёного, золотистого, с шипением, грохотом и эхом, разносящимся, кажется, по всей земле. Ведь его наполовину видно с набережной, этот земной шар. И Арсений смеётся по-детски, не в силах оторвать взгляд от этой красоты, которая разукрашивает небо долго и сразу отовсюду. Можно даже далеко-далеко увидеть эти цветные пятна. Они смешиваются между собой, и взрываются один за одним фейерверки, и как будто каждый раз разный. Парень смеётся заливисто, радостно, и не может не вспомнить о детстве, когда салюты так же разрывались над его тёмной макушкой и он своими большими глазёнками завороженно глядел на это волшебство. И каждый раз хохотал, хлопал в ладоши и прыгал. Прямо как сейчас. Он скорее выуживает мобильник из кармана, когда салюты остаются лишь далёким грохотом. Лёгкая дрожь в руках от предвкушения звуков родного голоса, и тёплая улыбка на губах выдают Попова с потрохами. Видел бы Антон его сейчас! Арс смотрит на небо ещё пару секунд, пока телефон отсчитывает гудки, которых оказывается всего пять, а после в трубке слышится дыхание, смех Сони, которая упорно не хочет ложиться спать, и эту радость мальчишки от пребывания дома можно ощутить даже через недорогой смартфон. Арсений начинает медленно вышагивать в направлении входа в отель, потому что руки замёрзли и не слушались, да и всё тело пробивал уже не такой приятный озноб, пока Антон выскакивает на балкон и захлопывает за собой дверь, чтобы им никто не мешал. Когда на том конце провода всякий шум затихает кроме размеренных вздохов Шастуна, Арсений сипло и совсем негромко, почти шепча, говорит: — С новым годом, солнце моё. Он произносит это так, словно в ласковом прозвище скрывается что-то гораздо большее, нежели любовь. Потому что любовь порой проходит, а вот то чувство, которое, верно, не имеет названия, никогда не исчезает. Он вкладывает в эти пару таких, на первый взгляд, заурядных фраз, столько ценности и влюблённости, что Антон не чувствует ничего, а потом весь мир сразу, улыбается и прикрывает глаза, зачем-то пряча сияющие зрачки. Он задыхается и дышит этим словом «солнце», вернее сказать, тем тоном, которым оно было сказано. И волшебник ещё с большим желанием рвётся домой теперь, потому что дома у него два, таких разных и в то же время одинаково необходимых. — С новым годом, — отвечает на выдохе парень. — Я скучаю, я так скучаю, — в который раз за вечер произносит Антон, потому что и правда скучает. Скучает и не может отделаться от мысли, что когда-нибудь потеряет всё, сразу и безвозвратно, поэтому хочет говорить эти бестолковые фразы чаще, надеясь, что Арсений улыбается, когда слышит. И Попов взаправду сияет белозубой улыбкой, потому что кому-то нужен. Плевать, что его солнце сейчас в тысяча семидесяти километрах (плюс-минус десять) от Петербурга, на всё плевать: на похмелье на завтрашнее, потому что шампанское слишком сильно бьёт по несчастной голове, на дурацкое одиночество, зябкими и липкими руками обнимающее его, в попытках подарить пустому Арсению хоть каплю той любви, которую даёт Антон. На всё плевать, потому что он, чёрт побери, нужен единственному человеку, которому он хочет быть необходимым.***
Дом встретил Антона тишиной. Не ходили стрелки на часах в коридоре, не шумел ветер, дующий из по обыкновению открытых окон, не слышалось звона струн старой гитары Арсения, не копошился в соседней комнате Стас, к присутствию которого придётся ещё привыкнуть. Антон аккуратно, стараясь не нарушить этого молчания, поставил спортивную сумку на пол. В квартире не шелохнулась ни одна пылинка, всё будто было в сонной дымке и совсем не хотело встречать загулявшегося по всяким Воронежам жителя. Побаиваясь издать хоть шумок, Шастун стащил свои кеды и прошёлся по узкому коридорчику до дверей спальни. Вдохнув затхлый и чуточку горьковатый из-за частого курения воздух, волшебник ухмыльнулся и аккуратно нажал на дверную ручку, лишь бы не разбудить спящего в такое позднее время Арсения. Юркнув в дверь, мальчишка едва избежал встречи лба с косяком и окинул взглядом кровать, на которой среди подушек и сбитых простыней лежал Арс, сжимающий в своих крепких руках одеяло. Арсений выглядел беззащитно и слабо, но спал очень спокойно, зарывшись носом в покрывало. Антон смотрел на эту картину с улыбкой, мягкой и любящей: на взъерошенные волосы паренька, на его подтянутое тело и заваленную всякой всячиной комнату, на пыль на столах и полках, которую в темноте, конечно, не видно, но Шастун был почти уверен, что она там есть. Смотрел на всё и понимал, что только тут ему и место, рядом с красивым молодым человеком по имени Арсений, в захламленной кружками, книгами и бумажками спальне с серыми шторами и одной на двоих полуторной кроватью. Антон вдохнул прокуренный воздух всеми лёгкими, а потом быстро скинул с себя одежду, только бы поскорее оказаться под боком у Арсения и почувствовать, наконец, его тепло. Он оплёл руками подмёрзшее даже в одеяле тело и, уткнувшись Попову в загривок, прикрыл уставшие глаза. Весь мир снова ожил. Машины ездили по дорогам, но не тревожили спящих в домах людей, ветер засвистел в окнах, а во сне в соседней комнате что-то бурчал Шеминов, затикали сломавшиеся и работающие с перебоями часы, в которых давно пора бы поменять батарейки. И когда эта тревожная тишина рассеялась, Антон вздохнул полной грудью, словно кислорода в воздухе не хватало (хотя, возможно, так и есть — они много курят). Тепло окутывало его своими мягкими руками, ласкало кожу и погружало в сон. Мальчишка задремал было уже, но тихий шёпот рядом заставил его приоткрыть веки и взглянуть на заспанное лицо Попова, разглядывающего его осоловелыми глазами. «Солнце», — сорвалось с губ Арса ласковое прозвище. Полуулыбка расцвела на лице Шастуна, и он только сильнее вжался в грудную клетку любимого. — Расскажешь сказку на ночь? Я плохо сплю без твоих сказок, — просипел он едва слышно, не глядя в глаза-океаны, но точно зная, что они сейчас немного, да светятся. Они всё ещё не поняли, почему радужки Арсения тоже сияют так часто рядом с Антоном, они не смогли найти причин видений, от которых Попову так хотелось сбежать и спрятаться, но они знали, что это всё ничего не значит. Найдут, разыщут, осознают, но как-нибудь потом, не сейчас. Сейчас — туманные взгляды и крепкие объятия, а ещё нежные сонные поцелуи, которых Антону так хотелось последние несколько дней. — Так расскажешь? — переспросил Шастун, когда любимые губы ускользнули. Арсений сипло хохотнул и покачал головой, удивляясь таким странным просьбам в три часа ночи, но согласился всё-таки и чмокнул парня в макушку. — Расскажу, если очень хочешь, — промолвил он, а потом добавил. — Я очень скучал. — Я знаю, — ответил Шаст, — знаю, конечно, знаю, — и стал выводить на груди Арсения созвездия кончиком пальца, соединяя между собой многочисленные родинки на бледной коже. — Сказка… — задумчиво протянул Арс, — Есть у меня одна, и я надеюсь, что тебе понравится.— Под сиянием светлячков, что не излучают свет Я расскажу тебе историю о лисе. Как обратилась живым самая огненная из стрел, Вмиг став вездесущей и при этом не быв нигде. С виду не скажешь, что та пламенная лиса С острыми ушками, которыми слышит всё, С золотым наконечником-солнцем её хвоста, Не сможет привыкнуть, вцепиться в столь скользкий лёд. Сорвавшись с луны, обратившись златой стрелой, Сменив окраску и цвет своих ярких глаз, Со скоростью большей, чем падает сотня звёзд, Приземлилась. И у карты сменилась масть. Все звери в лесу чудились. Ну что за вой? Это бывший волк в лисе давно потерял луну. Лисе бы пора привыкнуть и быть лисой, Перестать месяцу выть о своём: «люблю». «Обещаю, вернусь туда, где некогда был мне дом, Пропаду, исчезну с грубой, сухой земли Луна не греет совсем, но месяц — моё всё, А под солнцем жизнь моя пропадом пропади». Лиса, что огнём в крови навеки наделена, Устала от жара, устала быть без любви. Луна пожалела и снова к себе взяла; Внутренний волк в лисе больше без чувств не жил. Обратилась лиса в светило, что миру — свет. Вознеслась звездой, в надежде луну согреть. Луне стало теплей впервые за столько лет. Закружилось солнце, лишь бы поближе к ней. Так лиса, обратившись в огненную стрелу, Растопила на месяце тонкую корку льда. Теперь солнце веками может любить луну, И я так же веками буду влюблён в тебя.
Антон замер и глядел на Попова радужками-светлячками зелёного цвета. Они всегда напоминали Арсу первую траву по весне, насыщенно-зелёную, яркую и броскую. Шастун не мог найти, что сказать парню, потому что не хотелось прерывать этот момент волшебства, созданного без магии, и вместо ответа он прижался к нему и оставил едва ощутимый поцелуй на шее, а потом на скуле. На языке вертелись ценные слова, которые не были произнесены ни в тот вечер, ни в следующий. В них не было смысла, совсем не было, Арсений и так знал всё. Исчезновение звезды не осталось незамеченным его внимательным и переживающим взглядом, и он знал, что значила именно эта. Они не знали, какой наказ какой отметине принадлежит, но тут даже дурак догадается. — Спи, мой огненный принц, — шепнул на ухо парню Арс, и сам прикрыл сияющие голубым цветом глаза, не в силах выбросить слова собственной сказки из головы. Потому что каждое из них — правда.