***
— Как думаешь, что значит «пересилить себя»? — спросил Антон, сжимая в руках чашку с зелёным чаем. Он по привычке стоял у подоконника, переминаясь с ноги на ногу. Руки так и не согрелись и неприятно пульсировали от соприкосновения с горячим, но Антон игнорировал это чувство, отвлекаясь на разговоры с Арсением. — Если исцеление — это что-то очень значимое, то и пересилить себя надо явно не в покупке молока, когда хочешь чипсы, — выдал Антон с задумчивым выражением лица, и Попов усмехнулся. — Не знаю, — сказал тот негромко. — Меня больше волнует «отпустить». Я боюсь даже представить, что под ним имеется в виду. Арсений замолчал и стал задумчиво разглядывать чайные листики, что покоились на донышке чашки. Его голову одолевали самые разные мысли — от работы до новых варежек Соне, потому что старые уже все в дырках, и какую бы сказку рассказать ей завтра. Все существующие и несуществующие давно уже рассказаны, но Арсений обязательно найдёт ещё для них двоих — для Антона, который так часто стал снова просыпаться от кошмаров, и для его маленькой сестры. Дети должны верить в хорошее, ведь если не они, тогда кто? Тяжёлым вздохом разнеслась по кухне усталость. Арсений уткнулся взглядом в пол, будто что-то должно было произойти сейчас, но это «что-то» всё топталось где-то на пути к ним и никак не могло сюда добраться. Что именно — загадка. Просто предчувствие чего-то другого. Он сидел так, изредка отхлёбывая чай из кружки, а Антон скользил по нему своим всевидящим взглядом. По растрёпанным сальным волосам, по напряжённым голубо-сизым глазам и синякам под ними, по отощавшему лицу и чуть подрагивающим губам цвета высохшей розы, такого грязного, пыльно-розового. Он смотрел на дрожащие руки, которые стучали кончиками пальцев по рыжему бочку чашки, на родинки, что усеяли бледную кожу, забравшись на щёки и шею, на проглядывающую из-под ворота растянутой футболки татуировку, которая так красиво сочеталась с этой бледностью. Антон молил, чтобы всё то, что он видел в этих чертах, сотворил с ним не он. Он глядел на Арсения, такого измученного, не поспевающего за временем, за событиями, просто не находившего в себе сил успокоиться и всего на часик прекратить этот бег за призраком, имя которому — свет. Потому что ты не можешь быть светом, если тебе предначертано быть Луной. Антон оттолкнулся от подоконника и, аккуратно поставив чашку на стол, присел рядом с Арсом на корточки. Тот вмиг вернулся в этот мир, глаза цвета предрассветного неба прояснились и взглянули на Антона. Арсений ухмыльнулся, чуть печально, но оттого не менее нежно, и взял лицо Антона в свои ладони. Шастун почувствовал сухой поцелуй в лоб, которые так часто на нём оставлял Арсений. Попов уже не говорил, что он справится, и ничего не обещал, потому что знал — соврёт. Но у него есть то, что делает Луну Луной — Солнце. Без него бледнолицую средь ночной тьмы никто и не увидел бы. Арсений молча поднялся и увлёк за собой Антона, хватая со стола только купленную бутылку вина и выключая на кухне свет. Вцепившись в его худые пальцы, сейчас свободные от колец, он утянул его за собой в темноту квартиры, открыл дверь комнаты Стаса, которая сегодня пустовала, и усадил на диван, тут же исчезнув в коридоре. — Давненько у нас свиданий не было, — произнёс он тихо, когда вернулся с ноутбуком в руках. Антон беззвучно засмеялся и уткнулся брюнету в плечо, устраиваясь поудобнее и вытягивая ноги. Арсений поставил какой-то незамысловатый фильм, чтобы хоть как-нибудь рассеять тишину. Голову всё разрывали всякие разные мысли, и даже худая спина под холодной ладонью не отвлекала от них. Тихо с экрана едва починенного ноутбука бубнило что-то кино, но никто не слушал. Они переговаривались о мелочах хриплым полушёпотом и передавали из рук в руки бутылку белого полусладкого, Арс гладил парнишку по волосам и лопаткам, очерчивая кончиками пальцев каждые угол и впадинку, но всё их внимание явно было отдано не кинокартине. Она стала лишь поводом, чтобы так посидеть вдвоём в комнате, пропахшей одеколоном Шеминова, и не прятать жесты. Темнота была такой сонливой, спокойной, что вскоре оба молодых человека погрузились в дрёму, и Антон захлопнул крышку ноутбука ногой. Да кому он вообще сдался, этот фильм? — Так жаль, что мы не встретились раньше, — проговорил Арсений. — Так жаль, — он оглянулся на волшебника. — Спишь? — ответа не последовало. — Спи, моё солнце, спи. Он аккуратно и медленно, боясь разбудить Антона, сполз с дивана и устроил голову мальчишки на подушке, чтобы утром не ныла шея, а сам, перетащив простынь с пола одной комнаты в другую, лёг рядом. Холод ламината чувствовался даже через ткань, но Арсений только свернулся калачиком и прикрыл глаза.***
Посреди ночи Арсения разбудили настойчивые тычки в его уставшую тушку. Он нехотя приоткрыл веки и увидел перед собой сидящую на полу Соню, намертво вцепившуюся в плюшевого зайца. Девочка смотрела на него без привычной улыбки на лице, а с нескончаемой, разъедающей сердце тоской, и будто боялась сказать хоть слово. Думала, что если проронит ненароком ненужное — назад уже ничего будет не вернуть. Арсений сел, вмиг распрощавшись со сном, и опустил свою ладонь на колоски её волос. Он хотел её успокоить, перенять на себя всю её тревогу. Единственное, чего Арс так опасался, так это вопросов о состоянии её брата. Он и сам не мог ответить на них, он так же, как и Соня, боялся этих ответов, которые обязательно изранят, растопчут, бросят в холодную воду, окатывая болезненными ощущениями. Парень не был готов объяснять ребёнку значение слова «умирать», потому что он его не знает. И не хочет узнать никогда. Он долго сидел на полу и гладил её по волосам, пока она не расслабилась немного и не села рядом, прямо к нему под бок, так неуверенно, отрывисто спросив: — Сеня, а ты… Антона любишь, да? У Арсения в удивлении вытянулось лицо. Не этого вопроса он ждал. Хотелось солгать Соне, потому что рано ей знать, что бывает такое в мире — чтобы два парня друг друга полюбили. Но он обещал ей искренность, так надо держаться за это обещание. — Я просто слышала часто, на улицах, в садике, что люди, бывает, любят друг друга. Петя из старшей группы говорил, что это когда ты готов поделиться с человеком всеми игрушками и заклеить ссадину на коленке, — добавила она с таким же трепетом и опустила глаза. — Да, почти так, — с усмешкой ответил Арс, немного расслабившись. — Любить, значит заботиться о том, кого ты так бережёшь. Это значит готовить ему чай по утрам, усыплять его сказками на ночь и встречать на вокзалах, а ещё целовать в макушку и трепать по волосам… — забвенно проговорил Арсений, чуть склонившись над ней. — То есть и меня ты любишь? — с детским восхищением спросила она, перебив парня. — Конечно, люблю. Только чуточку по-другому, — сказал он и сложил пальцы в характерном жесте. Соня замолчала, осмысляя сказанное, и стала теребить плюшевое ухо несчастного зайца. А потом поглядела на Арсения своими большими необыкновенными глазами и спросила вновь: — Ты Антона любишь так, чтобы заклеивать ссадины на коленках, да? — Да, люблю, — с нежной улыбкой произнёс Арс. — Именно так и люблю. Эти слова сорвались с его губ чуть сипловато, как что-то сокровенное, личное, потому что они и были такими, сказанными впервые за всю жизнь. Жаль только, что не тому самому человеку, которому они предназначались. Но «люблю» всегда будет только о нём — о мальчишке с розовыми волосами. Потому что, рано или поздно, Луна не могла не полюбить Солнце. — А Антон об этом знает? — Нет, — выдохнул брюнет, — но, думаю, он догадывается. Она не спросила, почему так — парень полюбил парня. Она не спросила, почему Арсений вообще в нём так утоп — кажется, сама всё поняла. Для детей любовь всегда одинаковая. Соня лишь прижалась покрепче к его боку, а Арсений её обнял своей крупной рукой и поцеловал в лоб. Он позволял себе такое только с двумя самыми близкими людьми, один из которых сейчас спал за его спиной и невольно положил руку на плечо Арса, стискивая до боли в напряжённых мышцах. Видимо, он снова был в кошмаре. Арсений, обернувшись, оглянул встревоженное спящее лицо: парень чуть морщился, изогнув губы в кривой ухмылке, как делают в попытках убедить врага в своей несгибаемости, и морщинка залегла меж густых бровей. Арс коснулся аккуратно его руки и проговорил уже громче, чтобы ворваться в сон парня закадровым голосом: — Тише, тише. Они ничего не сделают тебе. Морщина с лица не ушла, ухмылка осталась гримасой на лице, но черты немного сгладились, смягчились, и Арсений выдохнул, запоздало вспомнив, что те секунды вообще не дышал. За этим наблюдала Соня, и переживание было заметно на её детском личике. — Ему кто-то делает больно, да? — произнесла девочка осторожно. — Да, — только и смог выдавить Арс. Соня, задумавшись, отвела взгляд. Арсений видел, что она совсем не понимает происходящего с братом, а ещё чувствовал чистый, невинный страх. Попов бы и сам рад от него избавиться, да не может, и тем более не в силах избавить других. — Но ты же ему поможешь, поможешь же? — протараторила девчушка, качая головой в отказе верить в правду. Арс думал всего секунду, за которую в его голове успела случиться атомная война. Да как я ему помогу, если всё не в моих руках? Но ведь всё было именно в его руках, и Арс об этом прекрасно знал. «Мы в ответе за тех, кого приручили», — гласит известная сказка про маленького принца. Там говорилось про лиса, но это не играет роли. Антон такой же огненный, как этот лис. Арсений принимал на себя его недуг до последнего вздоха, который тот мог отдать. И теперь примет. — Я постараюсь ему помочь, — прошептал Арс Соне в ответ. Он сплёл их пальцы и стал гладить Шаста по голове, отводя кошмар, забирая его себе. Он никогда не чувствовал боли или даже покалывания в пальцах, но знал, что во Вселенной энергия из ниоткуда не появляется и никуда не исчезает ещё со времён школы. Он просто впитывал всё зло, чтобы Антону было легче, и оно его отравляло, становилось видениями того незнакомца. Арс как-то до этого дошёл сам. И этой тьмы в нём сейчас настолько много, что она позволяет умершей душе стать осязаемой. Оттого и страшно. Волшебник, мгновение назад напряжённый от своего сна, расслабился, обмяк на диване, сворачиваясь в клубочек и поглубже запихнув руку под подушку. Что-то было в нём ещё тревожное, ведь рук Арсения уже недостаточно, даже поцелуев мало, потому что мрак проклятья слишком велик, но парень больше не вздрагивал и не ухмылялся криво. Значит, скоро злодей будет повержен. Попов вздохнул, отгоняя от себя сон, который накатывал слабыми волнами, как море в самое начало шторма, и проговорил взволнованной Соне: — С ним всё будет хорошо, — уверенно сказал он. — Я тебе обещаю, с ним всё будет в порядке. Девочка вновь спрятала глаза, чтобы Арсений в них не увидел слёз, которые норовили скатиться по щекам и с тихим-тихим треском упасть на простынь. Внутри её так разрывал страх, который не заслужили пятилетние дети, что она всё же всхлипнула и уткнулась в грудь Арса, сжав ладошкой футболку. — Эй, эй, малышка, ты чего? Антону всего лишь кошмарик приснился, и я его забрал, всё хорошо, солнышко, — пролепетал нежно Арсений. Он обнял её крепко, укрыл от мира, чтобы успокоить, уверить, что ничего плохого не случится. Она понимала больше, чем остальные дети, она пережила больше других, но, каких бы обещаний Арс ей не давал, слово «смерть» не для её ушей. — Да я не т-только о кошмаре, — она продолжала всхлипывать, роняя одинокие слёзы на серую ткань. — Я просто в-вспомнила, как Антон в обморок упал в Воронеже! — воскликнула девчушка, и волшебник на диване вздрогнул. — Правда? — Д-да, три раза. Я не знаю почему, он просто упал на пол и… и… — она пыталась выговорить продолжение, но ей не удалось. Арс прервал её своим мягким голосом: — Ну тише, тише. Забудь об этом, ему просто нездоровилось. Сейчас он поправился, — уверил её парень. Соня дрожала в его объятиях несколько минут, утирая скупые слёзы, пытаясь поверить в такую нужную сейчас ложь, а потом начала медленно успокаиваться. Дыхание почти выровнялось, лишь иногда сбиваясь рваными вздохами, капли перестали литься ручьём из таких прекрасных глаз и прояснились, доверились словам Арсения. Такой человек просто не мог сказать неправду, и она так отчаянно цеплялась за неё, потому что делать больше ничего не оставалось. Ей всего пять, какие там проклятия? И Арсений будет хранить эту ложь внутри, словно никаких обещаний не на-ру-шал. Он себе это продиктовал в голове как непреложную истину, как убийцы успокаивают совесть, смывая кровь с рук. Так и сидели: парень с тёмными волосами, ещё совсем мальчишка внутри, отчаявшийся и напуганный всем вокруг, и девочка с бежевым плюшевым зайчиком, на простыне, через которую чувствовался скользящий по полу холод, под свист ветра и тихое сопение Антона за их спинами. Арс погладил её худенькое плечико, привлекая внимание, и улыбнулся слабо, а потом сказал: — Пойдём, уложу тебя, ночь на дворе как-никак. Стрелка часов взаправду давно перевалила за четыре. Девочка кивнула и поднялась на ноги, прижав к себе плюшевого зайца. В её взгляде пеленой застыла грусть, но она не давала обратить на неё внимание. Сильная, как и Антон. В ней всё от брата было, несмотря на то, что родители у них были разные. У Сони даже фамилия была, кажется, другой, но это не мешало ей быть так сильно похожей на волшебника. Арс бережно взял её на руки и понёс в сторону спальни, слыша её чуть ускоренное сердцебиение. Оказавшись на взъерошенной постели, на Соню вмиг накатил сон, и она произнесла негромко, вяло хлопая глазами: — Сеня, а Антон тебя любит? Арсений ухмыльнулся тепло и ответил: — Любит. Коротко и ясно, потому что правда. Навряд ли проклятье могло их двоих обдурить. Да даже если и так, Арс Антону верит. — Он тебе об этом сказал? — таким же тихим голосом продолжила расспрос Соня. — Да, много раз. И каждый из разов Арсений помнит отчётливо, так же, как звездочёты расположение каждой звезды в созвездиях. — Так и ты ему скажи, — прошептала девчушка и, отвернувшись к стенке, мгновенно погрузилась в сон, на сей раз без всяких сказок. То, что она сегодня услышала от Арсения — самая настоящая сказка. Арс же замер на краю кровати, смотря пустым взглядом в стенку, словно осмыслял что-то настолько важное, что может перевернуть ему жизнь. На деле — три коротких слова, которые себе давно уже сказаны, в мыслях миллионы раз озвучены, но отчего-то так и не произнесены нужному человеку за почти два месяца до его смерти. Или не смерти. Арс ещё за своё счастье повоюет. Не тот человек, чтобы не воевать. Он потёр лицо, сгоняя остатки сна, которого больше не желал, и отправился на кухню — встречать рассвет. То ли воспоминания ему нахлынули, то ли надеялся увидеть солнце, которое пряталось за тучами уже очень много дней. Словно его жизнь зависела от светила, а не парня в соседней комнате. Хотя, может, так и было, просто речь шла о разных.***
Арсений сидел, согнув ногу в колене, а второй болтал в воздухе, грея ступни у тёплой батареи. Сигаретный дым приятной вязкостью оседал на языке. Арсений затягивался ещё и ещё, пока не скурил сигарету до фильтра. В голову лезли всякие ненужные мысли, которые и хотелось им вытравить, но они не спешили уйти. Например, та, что о прогнозе погоды. Сегодня опять обещали снегопад, а Арс, если честно, уже устал щурить глаза от снежной белизны. В детстве он наслаждался снежной порой: делал ангелов в сугробах, играл с омскими друзьями в снежки и гулял до покрасневших щёк и взмокшей одежды. Когда он приходил домой, мама всегда заваривала ему какой-то особенный чай с мёдом и заворачивала в бабушкин вязаный плед. Но когда ты становишься взрослым, это вроде как твоя обязанность — всё вокруг не любить. Кроме дождя. Его любят все взрослые. Во время дождя особенно уютно дома, с чашкой чая, того самого, медового, который Арсений до сих пор себе иногда делает. За стеклом грохочет дождь, а ты сидишь, сидишь… и слушаешь этот приятный грохот. Арс встал, в надежде найти в шкафах залежавшуюся баночку мёда, и заварить себе тот чай. Согреется заодно — по рукам пробегали мурашки. Он схватил со стула оставленную Антоном вчера худи, белого, снежного цвета, и нацепил на себя. По плечам сразу потекло тепло, словно Арсений держал за руки обладателя вещицы. В конечном итоге и баночка с засахаренным лишь на поверхности мёдом была найдена. Уже через пять минут Арс вновь сидел на подоконнике и наблюдал за расцветающим где-то вдалеке рассветом. Не сизо-голубым, как обычно, а отчего-то рыжевато-жёлтым, светлым. Арсений уставился широко раскрытыми глазами на горизонт — неужто ли солнце? Чай согревал получше любых сигарет, возвращал в детство, когда в небольшой квартире в Омске он наблюдал такие же красивые рассветы. Маленький Арс сидел у окна и мечтал о многом, например, о коте. О пушистом и толстом рыжем коте, который бы лежал у него на коленках, мурчал и ластился к рукам, лизнув пару раз пальцы. Кота у Арса так и не появилось, кстати, но кто запрещал мечтать? Он думал, как будет кормить несчастное животное, которое превратилось бы в пирожок с кошатиной, появись оно у семилетнего Арсения. А ещё Арс бы его обязательно дрессировал. Попробуй, конечно, надрессируй кота, но мальчику было всё равно. Попов вспоминал эту детскую мечту и поражался, насколько всё в его глазах выглядело простым. Тогда он «Маленького принца» ещё не прочитал, ведь по школьной программе его проходят классе в седьмом, а он в то время только-только в школу пошёл и книжек, как среднестатистический ребенок, старательно избегал. Те всё равно ловили его на уроках чтения, которые надо было просто отстрадать. Но когда история всё-таки была прочитана, он проникся трогательной историей Принца и Лиса о настоящей дружбе, и понял, что в привязанности человека и животного есть нечто большее, чем кормёжка и урчание на коленках. «Мы в ответе за тех, кого приручили». Фраза так въелась в мозг мальчика, что он вспоминал её до сих пор. Только парень ныне относил слова не только к животным, но и к людям, которых тоже можно и присвоить, и приручить, стоит только дать им немного тепла. Но спустя так много времени, Арс нашёл новый смысл в истории, которую уже зазубрил наизусть, настолько она была им любима в детстве и осталась таковой по сей день. Да, мы в ответе за тех, в чьё сердце мы себя впаяли, но мы не властны над теми, кто приручил нас. И в этой круговерти ясно только одно — жизнь Антона, огненного принца, которая сейчас горела стихией, ему подвластной, в их руках. Грубых, мужских, навсегда сплетённых руках. Ведь суть любви в пластыре на исцарапанной коленке, в чае утром или утирающих слёзы пальцах, а не в поцелуях и страсти. Если вы живёте последним, то это точно не любовь. Арсений взглянул на часы, что показывали уже половину восьмого. Чай в кружке уже давно остыл, да и тело согрелось, но он продолжал болтать ногами у батареи, как совсем давно в холодном Омске. Его внимание от стекла оторвал скрип двери, и в кухню вошёл, пошаркивая пятками, заспанный Антон, со следом от ладони на щеке. Он плюхнулся на стул с усталым вздохом, потёр глаза и усмехнулся каким-то своим мыслям. — Что пьёшь? — спросил он хриплым после сна голосом. Арсений улыбнулся, глядя на парня, который был таким расслабленным и домашним сейчас. — Чай. По маминому рецепту. Могу и тебе сделать. Хочешь? — проговорил он негромко в ответ. — Давай, — сказал Антон и подпёр рукой щёку, борясь со сном. Арсений стал шаманить с баночками и чуть сморщенным лимоном, изредка оглядываясь на сонного волшебника, который постоянно вздрагивал, вырывая себя из сновидений, и Попов ярко улыбался, смотря на всё это — на чуть припухшие от ночных поцелуев губы, на торчащие в разные стороны яркие волосы, на поджатые к груди ноги. «Так и ты ему скажи», — эхом пронеслось в голове. — Я люблю тебя, — прошептал Арсений бархатным голосом, но этим словам и не требовался крик. С чего люди вообще решили, что о любви кричать надо? Это же всё только ваше — родное, близкое, и другим знать о ней не нужно. Любовь ведь для двоих. Антон, конечно, заветных слов в полудрёме не услышал, и раздалось тихое «а?». Но Арсений и повторить не успел, как вдруг парень встрепенулся от упавшего на него солнечного лучика. Он смотрел на появляющееся из-за домов солнце, как на что-то невозможное, несбыточное, но оно резало глаза и грело озябшие руки. Антон взглянул на Арса с немым вопросом, мол, ты тоже это видишь? Арсений улыбнулся и кивнул в ответ. У того грудину словно взрывом сверхновой разорвало, обожгло, вскипятило кровь, смешав все чувства воедино. Так странно и одновременно светло было — не только потому, что сквозь занавески в кухню проник свет. Антон встал, неверующими глазами глядя в окно, подошёл к нему аккуратными шагами и думал, не мог ли он сам себе создать иллюзию. Ему это солнце казалось миражом в предсмертной агонии, будто на самом деле он сейчас в судорогах бьётся, лёжа на диване. Он коснулся холодного стекла негнущимися пальцами и отвёл глаза, словно светило было так нежеланно. Давай же, растворись, растворись сейчас, я не хочу умирать долго. Он передёрнул затёкшими плечами, провёл замёрзшей ладонью по глазам и упёрся ладонями в подоконник. Арсений в пару шагов оказался рядом, также тихо переметнувшись из одного угла кухни в другой. Антон смотрел с отчаянием на тени своих рук, и с его ресниц сорвалась пара слезинок, прокатившись по впалым щекам и уголкам губ. Он быстро смахнул их, стёр мокрые дорожки с бледной кожи. Арсений мягко коснулся пальцами его плеча, чуть разворачивая к себе и заглядывая в глаза. Закусанная губа, чистый взгляд, словно зеркальный, отчаявшийся, сдавшийся в попытках себя спасти. Антон просто не ждал уже спасение, смирился, шутил со смертью и о смерти, оставив попытки её избежать. Но оно такое — солнце в Петербурге — является, когда его совсем не ждёшь. Арсений смотрел на то, как под лучами глаза волшебника будто накрыла едва зелёная, но заметная волна цвета, по каплям снова собирая эти глаза, да мальчишку всего собирая заново — он заломил руки от щиплющей конечности магии. А потом улыбнулся, слабо и отрешённо, как-то пусто. Не так, как обычно сияет солнце. — Я спа-сён, понимаешь? — не своим, а сиплым, ломающимся голосом по слогам произнёс Антон. Арс снова кивнул, избегая всяких слов. Парень должен пережить сам этот фантом ненаступившей смерти. Всё пройдёт и встанет на свои места чуть позже, но сейчас только тишина может помочь своей шипящей лаской. Арсений, стараясь не греметь чашками, разлил по ним чай, который приятно пах мёдом и ромашками, поставил его на стол и стал греть руки над паром. Постояв так минуту, две, пока Антон уткнулся отсутствующим взглядом в пол, он подошёл к парню и легонько щёлкнул его по кончику носа. Шаст встрепенулся и поглядел на Арсения, а потом улыбнулся уже живо, светло, той самой задорной улыбкой, в которую Попов когда-то влюбился. Хотя, не только в неё, конечно, были ещё причины, но эта улыбка… Такой второй не то что на Земле — даже на Солнце не найти. И Арс, если честно, даже искать не хотел.