Встретимся на рассвете

На языке осел мерзкий до тошноты металлический привкус. Арсений сплёвывает кровь в раковину и тихо рычит, донимаемый ноющей болью. Неприятный вкус металла никуда не девается, и ком в горле тоже. Хочется все внутренности выблевать вместе с алой жидкостью, что стекала по глотке. Мерзость. Голова гудит будто внутри целый оркестр, и Арс морщится иногда от едкого писка. Лучше бы убил, честное слово — было бы намного проще — но Антон не сделал бы этого, конечно. Не Арсения. В зеркало на парня смотрит будто и не он вовсе — красивый молодой человек с точёными скулами и аристократично-бледной кожей — а алкаш со скамейки у подъезда. Синяки по всему лицу, нос кривой, как у чёрта, глаз заплыл сизо-синим и отёк весь. Арсений утирает тыльной стороной ладони красные дорожки, идущие от носа к треснувшему рту, и ещё раз глядит на своё отражение в зеркале, заставляя себя смотреть на последствия собственной глупости. Стоит коснуться одной из ссадин на скуле, он шипит и, отдернув пальцы, нечаянно ударяется локтем о шкафчик позади. В ванной невыносимо душно, и парень выходит оттуда, хлопнув дверью — и без того тошно. Кухня встречает Арса приятной прохладой, а ещё аптечкой и морозильником с полупустой пачкой пельменей — если не приложить лёд сейчас, только хуже будет. А ещё лучше было бы в "травму" поехать, но Арсений противится этой мысли. Внутри стойкое ощущение, что если он уедет — он упустит что-то важное безвозвратно. Поэтому парень просто бродит по кухне, прижимая пельмени к носу, по-видимому, сломанному тяжёлыми ударами волшебника, и делает бытовые дела — выкидывает злосчастную ножку бокала, стол вытирает от крошек — словно ничего и не произошло. Арс играет в салочки с собственной головой и удачно убегает, прячась в домашних проблемах. Так легче, пока голова дико гудит и, словно щепетильный таможенный контроль, кроме этого отвратительного звука ничего больше не пропускает. Пальцы промерзают до последней клетки, но Арсений продолжает держать холодное у носа и метаться по кухне, хватаясь то за одно, то за другое. У него движения получаются немного резкими, грубее, чем обычно, но он этого не замечает, занимаемый совсем другими вещами. Но проигрывает всё-таки. Замирает у стола, вскинув голову, и воет диким зверем от ненависти к себе. По задней стенке горла снова начинает течь застывшая в носу кровь, и он закашливается, складываясь пополам. Горло саднит болью и тошнота подкатывает снова, но это так, мелочи. Больше болит то, что внутри. — Так мне и надо, — хриплым голосом говорит Арсений, присаживаясь на пол. Он наклоняет голову, чтобы кровь вытекла побыстрее, и сглатывает. Противная жидкость тягучим потоком стекает по гортани. Арс долго сидит, согнув ноги в коленях, и смотрит как капли окрашивают линолеум в красный цвет. Одна за одной. Он не думает о причинах и следствиях, потому что первых не помнит, а последние как на ладони — в прямом смысле — остаются на пальцах алыми пятнами. Но он пытается разобраться, прежде всего, в себе, обуреваемый виной и страхом потери, хотя, всё что можно было, он уже потерял. Он ищет оправдания, но не находит ни одного, он ищет даже подтверждения своей лжи, чтобы объяснить брошенное понапрасну. Проблема состоит в том, что сказаны они были н и к ч е м у. Может, специально, может, нет, может, просто в ответ на чужую ложь, но, тем не менее, слова не воробьи, да и Антон не в клетке. Тот не прекрасный соловей — нет, в смысле, прекрасный, конечно — но его не запереть и не удержать, если парнишка не хочет оставаться. Вот Арсений и не смог. Приди он в себя на секунды раньше, всё сложилось бы по-другому. Но, увы, не сложилось. Арсений и сам не понимает, как так вышло, что он сказал про нелюбовь, и упорно крутит в голове ссору. А что, если я не хочу эту семью с тобой? На этих словах он раз за разом запинается, словно фигурист на неровном льду, и перестаёт понимать вообще что-либо. Он разбирает по полочкам каждое слово, бережно вытирая с него пыль, крутит, вертит, рассматривает и ищет подтекст — но нет его тут, и всё. Это не фокусы с исчезновениями — здесь нет зеркал и вторых доньев — всё просто до невозможности. Только два человека, которые уже воздух на сигареты променяли, а разговоры на молчание, злоба, давно таившаяся внутри, и глупость. Особенно Арсеньевская. Шастун обещание выполнил — ушёл вопреки необходимости остаться, только вот куда и вернётся ли вообще, Арсений не знает. Боится, что не придёт. Ему нужно с ним поговорить, сказать, что весь этот цирк ничего не значит, и что любит, конечно, любит. Как Антон вообще поверил во что-то иное? Любовь, она ведь не в словах, а в поступках, и они у Арсения слишком влюблённые, как он сам. Вот только получается как-то по-дурацки совсем, так неправильно и гадко, что всего одна фраза, которая не весит ни капли, перечёркивает их все. Арс себя ненавидит по-настоящему, но молчит об этом, стискивая зубы до треска — ещё немного и сломаются — потому что ненавистью уже ничему не поможешь. Только ждать и остаётся. И когда уже нет сил на то, чтобы думать и прислушиваться к себе с вопросом «почему?», он возвращается к истокам. Собственно, с чего всё началось? С чего Антоновы обвинения, с чего злость и три (уже четыре) пачки сигарет в мусорке? А Арсений помнит и ёжится каждый раз от воспоминаний той ночи, когда он курил у чёрного хода. Тогда механизм и заработал. Встреча с видением, которое своей тошнотворной улыбкой уже до дрожи доводит, разговор какой-то мутный, неясный, и вырезанные в черепушке слова: «Ты же знаешь, Арсений, чем всё это кончится». Арс потому боится и дрожит даже сейчас, сидя на холодном полу в майке, испачканной кровью, и штанах, промёрзший до костей — трясётся, конечно, ещё и поэтому — он знает и не хочет быть убитым. Физически всё останется на своих местах, да и чёрт с ним, с телом, но душа, и без того рыдающая где-то в пятках, или в артериях, или везде сразу, просто умрёт. Поэтому Арсений отстранился, закрылся от всех и молчал, думая, что Антон — глупый мальчик, не заметит, но тот заметил, пробегая пальцами по пролёгшей меж бровей морщинке у брюнета, который спал очень беспокойно и прижимался всем телом к волшебнику. Арс может играть перед кем угодно, но Шастун знает всегда больше, потому что он ему семья. С тех пор, собственно, и начало копиться, как мелочь в кошельке, мелкие придирки и волнение; капало, капало внутри по чуть-чуть, потом Сонин переезд этот ещё дурацкий, потом предложение на коньках покататься — и Антон, который обычно сиял при мысли о коньках, огрызнулся с категоричным «нет». Недомолвка за недомолвкой, вот и выплеснулось. Конечно, Арсений теперь понимает, что всё это глупости и не стоит потраченного времени, но это же только теперь. Попов усмехается горько, продолжая невидимым взглядом бурить линолеум, кровь на котором уже начала подсыхать. Думать над чем-то — адовая задача, потому что нос болит жутко и отдаёт болью в лоб, всё лицо, будто опущено в кипяток, горит и саднит неприятно, но Арсений не двигается с места. Ему спешить теперь некуда. Постепенно мысли о прошедшем сменяются другими — о настоящем. Арс невольно начинает заламывать себе пальцы, думая, где Антон сейчас, бегает по кухне взглядом — цепляется глазами за его чашку и пару забытых на столе колец. Сейчас бы забыть всё и поцеловать его, чтобы Антон тоже забыл. Сейчас бы забыть всё и пойти искать его во дворах и парадных. Да Арс до утра готов бегать по району со сломанным носом, если в конце концов отыщет! Сейчас бы просто всё забыть, но, к сожалению, не забывается. Арс вздыхает и опускает голову. Его внимание привлекает небольшой осколок, лежащий прямо у его ноги — он берет его в руки и начинает разглядывать. Стеночка рюмки, разбившейся пару часов назад, потеряла свой цвет — раньше она была синей, потому что дно было таким, отбрасывало цвет на безликое стекло. Арсений так же потерялся. Ему теперь кажется, что-то чувство безнадёжности было совсем не безнадёжностью, а просто грустью, или липофренией, на худой конец, потому что бессилие — сейчас. Он чувствует его каждой клеткой, у него в буквальном смысле руки опускаются и не хотят держаться на весу, и с этим ничего не сделать даже. Он ничего не может исправить или изменить. Но Арсению так хочется, что он готов, если Антон попросит, сорваться прямо так — пугать непутёвых прохожих своей окровавленной майкой и разбитым лицом. Потому что так делают влюблённые — сначала портят всё, а потом чинят собственными руками, раня руки, получая удары тока, но всё равно стараются собрать. Он влюблён. Конечно, это просто слово, но и «нелюбовь» тоже. Всё равноценно. Осколок летит куда-то в сторону, а Арсений нащупывает на столе над головой пачку с сигаретами. Думает, что давно пора бы бросить, и обещает себе, что эта — последняя, а потом сам хрипло смеётся с этого обещания. С сигаретами ему никак не расстаться. Он поджигает кончик палочки, сразу же глубоко затягивается, и его немного тянет тошнить от этого горького привкуса во рту, который в примеси с кровью становится совсем отвратительным, но Арсений всё равно курит, делая тошнотворное чувство ещё более мерзким. — Не поделишься сигареткой? — вдруг доносится сбоку, и Арс невольно вздрагивает. Попов искоса смотрит на сидящую рядом худощавую фигуру. Незнакомец бурит взглядом шкафчик в позе, в точности повторяющую Арсеньевскую — привалившись к соседней ножке стола, согнув спину колесом и ноги вытянув. Арсений смотрит на него долго, изучая обычно искривлённое в насмешке лицо, которое сегодня не выражает ничего, оставаясь абсолютно пустым. Тот поворачивает голову, дёргает головой в вопросительном жесте, и Арс протягивает одну сигарету из пачки, а следом и зажигалку. Костлявые пальцы едва не касаются бледной кожи, принимая табак, но незнакомец быстро отдёргивает их с тихим «не-а». — Мертвых касаться запрещено, — говорит, буднично и спокойно — предостерегает почему-то. Арсений смотрит на него внимательно, немного удивлённый таким поведением собеседника, но вскоре выдыхает и возвращается к рассматриванию стен. Его и самого, на удивление, не окутывает паника или злость — сидит, как будто незнакомец ему друг, который курит с ним на кухне и пытается мозги на место поставить. Попов хмыкает и качает головой; удивительная сцена. — Почему, кстати? — спрашивает он с интересом и чуть поворачивается к видению. Тот вполне реально курит сигарету, сжимая её в пальцах так, что та мнётся, постукивает подошвой ботинок по полу и дышит, чего раньше Арсений не замечал за нежеланным гостем. Дрищ улыбается по-простому и стряхивает пепел прямо на пол. Арсений не протестует — ему без разницы. Пустяки это всё. — Ты же не хочешь повторения того раза? — спрашивает незнакомец и, зная ответ, продолжает: — Мёртвые отдают часть своей тёмной энергии живым при касаниях. Я же не просто мёртвый, а мёртвый чёрный маг, так что моя энергия имеет более сильное действие. — Так просто? — усмехается Арс и затягивается. — Абсолютно. — Чёрный маг, значит? — Да. Павел Воля, если позволите, потомок тьмы, — горделиво представляется парень, чуть вскидывая голову и улыбаясь беззлобно. — То есть, ты как Антон, только наоборот, — говорит Арсений скорее утверждая, нежели спрашивая. — Ага. Они замолкают ненадолго, пока Арс осмысляет происходящее, то и дело качая головой в отрицании и хмыкая себе под нос. Паша наблюдает за ним и смеётся негромко — уж больно забавно ведёт себя Попов, но вскоре отводит глаза к окну, за которым сияет луна, ярко выделяясь на небосводе как маленький фонарик. Маленький очень-очень большой фонарик. — Дурдом, — выдаёт Арсений минут через пять. — Вот скажи мне, зачем? — Потому что я хочу жить. — Так просто? — спрашивает снова Попов, вскидывая бровями. — Нет, не так уж и просто. Раньше источником моих сил были убийства, которые совершал Антон, а потом он послал меня, и черпать силы к восстановлению себя стало не из чего. Нет греха — нет сил. Вот я и проклял его. Вернее, не совсем я, но… Ладно. Он умирает — я оживаю. У всего есть цена. — Завали, — отрезает Арс немного грубо. — Почему он? Почему не кто-то другой? Людей миллиард на земле. В Арсении говорит эгоист, но сейчас этот эгоизм в нём отчего-то правильный. Он просто хочет сберечь свою любовь и себя тоже. — Потому что если грех совершает солнце, то он в разы хуже, — отвечает видение. Арсений кивает. Он отчасти понимает Пашу, потому что жить хочет каждый. И Антон тоже. Попов понимает и ненавидит при этом. Они снова молчат. Арсений считает про себя вместе со стрелками часов. Дым сжигает глотку, и он задыхается, но сидит, даже не дёргаясь. И даже Воля в эту картину встраивается, откинув на край стола голову, укрытую чёрной мантией, задумчивый и непривычно тихий. Обманываться не стоит — в их следующую встречу он наверняка не будет таким добрым — но Арсений не гонит его сейчас. Пусть сидит, наслаждается секундами человеческого бытия, потому что Арс чувствует, что тот не бестелесный, а вполне себе живой. Живой мёртвый. Скажи парень такое учительнице по русскому, она бы ему двойку поставила, мол, где такое видано? А вот и видано, Нина Ивановна. Тишину рассеивает тихий возглас рядом — Арс резко поворачивает голову и видит, как из костлявых пальцев сигарета падает на пол. Паша кривит лицо от боли, но быстро возвращает ему равнодушный вид, заметив непонимающий взгляд Попова. Волю выдают только глаза, мимолётно проскользнувшие по упавшей палочке, полные растерянности и смирения. Ему по земле вечно не ходить, а, действительно, секунды. Он скребет ногтями по линолеуму, пытается взять табак снова, но у него не получается, и видение ударяет по полу. Звука удара не слышно. Только тихое гортанное рычание срывается с его губ, и Паша, пресекая любые вопросы, произносит: — Твой благоверный избавился от одной из звёзд. Арсений резко вскидывает голову и улыбается неуверенно — эта улыбка то появляется, то пропадает, уголки губ дрожат. Будто Арс хочет взять себя в руки, да никак не получается. Он искрит, словно бенгальский огонёк, с каждой такой новости, и его накрывает раз за разом, потому что он на мгновение верит, что не всё потеряно. Что у них с Антоном Шастуном когда-нибудь будет семья, которую он так хочет. Но тут же на смену приходит вопрос — какая из звёзд? Он мысленно перечисляет и вычёркивает каждое выполненное и считает оставшиеся — исцелить, отпустить, пересилить себя и простить — четыре. Первое отпало сразу, четвёртое чуть погодя, потому как Арсений даже не извинялся, и третье тоже — что ему в себе пересиливать? Неужели отпустил? Арсений меркнет, он сжимает кулаки и ненароком тушит сигарету о ладонь. Арс шипит и трясёт рукой, стараясь успокоить обожжёную кожу — у него так скоро начнут появляться рубцы — но мысли не здесь, потому что он поверить не может, что угробил всё парой слов. Он перестаёт замечать Пашу, который смотрит на него безразлично, и, зарывшись пальцами в волосы, выдыхает. Его немного потряхивает, но это внутри — снаружи Арсений холоден и мрачен, а ещё немного разозлён. На самом деле, шторм убивает несчастный корабль, разбивая корму своими волнами. Но всё проходит, и боль от очередного ожога, и злость тоже. Сколько на это потребовалось времени знает только Бог и Паша, который отсчитывал каждую секунду, пока Арс сидел, не шевелясь. Ровно двести семьдесят. Но по их истечению Арсений отнимает руки от лица, больно ударяется затылком о стол, откинув голову. Приходит к одному-единственному выводу — если Антон решил оставить его, то так тому и быть. Павел усмехается впервые за вечер и произносит: —Ну ты и дебил, Арсений. «Знаю», — хочет сказать Попов в ответ, но сдерживается и поднимает дотлевающую на полу сигарету. Он готов бороться за Антона хоть до скончания жизни, своей или его, как повезёт, но не видит смысла, если парень его отпустил так легко. Может, не один Арсений врал о чувствах этим вечером. Чёрт, всё вообще не так, как должно быть, и это путает, дурит ему голову. Парень говорит с причиной своей ненависти и ругается с причиной своей любви, и он сходит с ума уже, кажется, буквально. Он думает, что умрёт, если ничего не изменится. Арсению кажется, что он уже умирает, постепенно, секунда за секундой. Его немного лихорадит, совсем чуть-чуть, как бредящего больного, руки трясутся, и тряслись бы коленки, если бы он стоял, но тут повезло. Слишком много всего произошло, и Арс бы рад справиться, но это так болит где-то внутри, что он просто не может. И Арсений признаёт, теперь правдиво признаёт, что он слабый и беспомощный. Не в угоду Антону, не в злом бреду, а самому себе признаётся и благодарит кудесника за то, что заставил его к этому прийти. Он не знает, как выглядит со стороны, но предполагает, что не слишком хорошо. Арс хочет спросить вдруг, почему Паша не язвит и не издевается, не гонит пургу, как обычно, а просто сидит рядом и молчит, будто понимает масштаб трагедии. Хотя, может и понимает. Но Попов поворачивает голову, и Воли рядом уже нет. Исчез, словно и не было. Как и Антон. Арсений вздыхает, озираясь по сторонам, и опускает голову. В его руках всё ещё окурок Пашиной сигареты, и он отстреливает её прямо в мусорку. Постепенно уходит и дрожь, и лихорадка, оставляя на месте жужжащей как улей головы абсолютную пустоту. Он даже начинает думать, что, может, снова чувства не его? Но каждую мысль Арс помнит и складывает в пирамидку причинно-следственных связей, и понимает — каждая принадлежит именно ему. Он складывает руки на согнутых коленях и устраивает на них голову, глядит пустым взглядом куда-то между кухонной тумбой и чайником, что стоит сверху. Арсений словно все стадии принятия прошёл совсем не в том порядке, смешал их воедино и пережил сразу несколько. И только теперь он думает о том, что просто потерял время, размышляя и раздумывая над их поступками, и ни к чему не пришёл. Глупо. Он ищет в, казалось бы, безнадёжной ситуации свои плюсы. Например, что у Антона ещё одна звезда стёрта. Главное ведь, что тот на шаг ближе к жизни. Арсений, кажется, снова дышит. Он потихоньку приходит в себя и снова начинает делать какие-то пустяковые дела. Подметает пепел на полу, который они с Волей оставили, заодно убирая оставшиеся осколки. Заваривает зелёный чай с мелиссой — Антон ведь когда-нибудь придёт. Попов перестаёт думать совсем, потому что это не поможет и ничего не объяснит, и иногда прислушивается к тишине. Нос дико болит, лицо тоже, и он идёт в ванную — отмывать последствия вечера. По носу уже расползается синяк, и кости ходуном ходят, но Арсений упорно утирает полотенцем кровяные разводы, пускай раны щиплет и он морщится, делая себе ещё больнее. Отражение в зеркале не становится лучше, но выглядит менее тошнотворно, чем полчаса назад. Арс ухмыляется, и треснутая губа начинает саднить и кровить снова, но он отмахивается — пустяки. Попов возвращается на кухню и видит сияющий экран телефона, что стоит на беззвучке. Он замирает всего на мгновение — на экране фотография Антона. Арсений хватает мобильник, чуть не роняет его, но снимает трубку моментально — даже подумать нет времени, с чего начать. Хочется сказать так много сразу, но он сдерживается — Шастун явно не просто так решил позвонить. Он слышит на том конце провода рваный вдох и слабо улыбается — Антон живой, и это самое важное. Он знает, что просто не будет, что им придётся всё строить заново — а может, нет, потом разберутся — но это — дело завтрашнее. — Арс, — выдыхает волшебник в трубку как-то сипло, — тебе, наверное, всё равно, но я на катке, у меня тут проблемы, и… — тараторит он немного растеряно. Арс не даёт себе и секунды дослушать. Неважно, что парень хочет ещё сказать. Антон просит, и Арсений сорвётся в своей окровавленной майке, которую он не спешит сменить, и разбитым лицом, ночью, в холод, на чёртов каток, хотя он толком не умеет кататься. Если я тебе нужен только. У него дыхание спирает, не только из-за сломанного носа, но ещё и из-за волнения, потому что до него только сейчас доходит, что Антон не попусту ему звонит. Шастун упёртый и своенравный, и лишний раз не будет просить помощи, особенно у бывшего, но он просит. — Я сейчас буду, — выпаливает Арс с придыханием. — Сиди на месте, я скоро, — и бросает трубку. Он не знает, чего ждать, не знает что и как, в голову лезут всякие разные догадки. Хотя, Арсений, наверное, ничего и не ждёт, а просто идёт к катку по тихой просьбе и понимает по пути — вот оно, то самое ценное, из-за чего он остался здесь.

***

Антон перебирает в задубевших руках телефон и смотрит время каждые полминуты, переводя взгляд с тропинки на тусклый экран. Скоро устройство отключится, да и Антон, наверно, тоже. Парень ухмыляется криво, безнадёжно совсем, и ему так хочется свернуться калачиком и захныкать, как маленький, но он не может, потому что с любым движением за руку идёт боль. Холод становится настолько невыносимым, что организм бьёт тревогу. Огонь внутри паникует, забивается куда-то под рёбра и не может спасти своего властителя. Антон растирает руки, чтобы разогнать кровь, судорожно выдыхает, шёпотом прося Арсения поторопиться, и снова начинает теребить телефон в негнущихся пальцах. Он чувствует себя парализованным. Ещё немного, кажется, и он действительно потеряет сознание. Его не волнует сейчас ни ссора, ни угробленные отношения, ничего из этого — он просто хочет в тёплые руки Арсения. И именно в этот момент, когда Антон неясным взглядом уже почти ничего не видит, он цепляется глазами за фигуру вдалеке, и выдыхает шумно. В темноте сложно что-то разглядеть, но парень уверен, что это Арсений, несётся на пределе своих возможностей. Иногда поскальзывается, но ни разу не падает, восстанавливая равновесие и продолжая путь по размытым снегом дорожкам. Шастун немного расслабляется, отвлекаясь от мерзкого чувства холода. Ему помогут. Арсений, оглядываясь по сторонам, встречается с Антоном взглядом, улыбается слабо и, кажется, начинает идти ещё быстрее. Он всеми силами старается спрятать волнение, но волшебник всё видит и улыбается искренне, заставляя Арса расцвести. Тот морщится от боли в порванной губе и слизывает проступившую кровь, но внимания этому не придаёт. Попов в два счёта перескакивает бортик — его ноги сразу же разъезжаются в стороны, и он вскрикивает невольно. Оленёнок Бэмби. Шастун следит за каждым его движением, ловя тревожные взгляды снова сияющих синих глаз, и совсем путается во всей той дури, что они наворотили, и сам же качает головой, стараясь убрать эти мысли в сторону. Арсений хочет приземлиться на колени рядом с Антоном, но случайно на них падает, и с синих губ волшебника срывается беззлобный смешок. Каждое действие брюнета пронизано насквозь страхом и беспокойством, потому что Арс и правда боится сделать что-нибудь не то. Да он вообще не знает, что теперь делать. Парень просто мечется глазами по бездвижной фигуре Шастуна и выпаливает: — Что случилось? — «солнце» хочет добавить, но молчит. Антон вздыхает глубоко, морщась, прочищает горло и говорит негромко: — Я катался тут, решил проделать тот трюк рисковый, который мне снился, всё равно, думаю, не утону, а потом не заметил свою же борозду на льду, — произносит он без всяких запинок. — Полетел тушкой вперёд. Я не з-знаю, что там со мной, то ли трещ-щина в ребре, то ли сломано парочку, и нога ад-дово болит, не могу встать никак, дышать тоже не м-могу, руки-ноги обм-морожены уже, кажется, я… — тараторит он без остановки. Его накрывает разом, словно после долгого шока, потряхивает немного, и Антон дрожать начинает уже не от холода. Арсений смотрит на него встревоженно, неосознанно перехватывает руки, которые и правда как лёд на ощупь, следит за беглым взглядом, который старается с Арсеньевским не сталкиваться. Внутри всё разрывает волнением, с которым Арс не справляется. Он подаётся вперёд и оплетает плечи парня своими руками почти невесомо, аккуратно, чтобы лишний раз не причинить боли. Он не знает, чем это обернётся, ведь они, вроде как, расстались, но бездействовать не может тоже. Антон почти не борется и не старается оттолкнуть, лишь пару раз стукнув по груди Арсения, потому что на сопротивление нет сил, и утыкается ему в изгиб шеи. — Тихо, спокойно. Всё залечим, всё поправим, — говорит Арс ему на ухо шёпотом, и Шастун кивает. Арсений запускает ладонь ему в загривок и начинает гладить парня по голове, но не целует в макушку или в висок — не то время. Он думает, о каких снах и утоплениях говорит юноша, и хочет спросить, но это потом. Арс бы хоть век так сидел, но если в скором времени Антона не согреть, то даже хвалёная регенерация не поможет. Отстраняется мягко, спустя секунд десять, и встречается с уже совсем другим взглядом — ясным и немного нервным. Попов в волшебнике так ценит эти мгновения слабости, когда парень перестаёт быть стальной стеной. В такие моменты он чувствует себя по-настоящему любимым. К нелюбимым не бегут. — Давай тебя спасать, принц, — произносит Арс со смешком, чтобы рассеять неприятную тишину. — Двигаться можешь? — Могу, только больно. — Придётся, значит, терпеть, — говорит Арсений и поджимает губы. — Только надо с ног коньки снять. Где мешок с обувью? Антон махом руки указывает в направлении другого края катка. Арсений мечется, словно заведённая ключиком игрушка, туда-сюда, быстро расшнуровывает ботинки, надевает на одну ногу другой, глупо шутит и не позволяет себе смотреть на Шастуна, потому что тяжёлые взгляды и сжатые в тонкую полоску губы — не то, что он хочет сейчас видеть. На душе снова противно-грузно, потому что он знает — самое отвратительное впереди. Он непривычно много говорит попусту и держит Антона за руку, когда стаскивает конёк с больной ноги. Тот стискивает ладонь от боли и прикусывает губу, но не издаёт ни звука. «Ты у меня умница», — хочет сказать Арс ему, как ребёнку, но сдерживается, потому что, во-первых, Шастуну не семь, а во-вторых, он больше не его. Арс держится за то, что волшебник позвонил ему, но видит мир без розовых очков. Арсений подползает ближе, чтобы помочь ему подняться, улыбается вымученно, потому что ему никто не обещал, что он вернёт Антона. Ему вообще ничего не обещали, он просто пришёл по просьбе, и то, потому, наверное, Шасту некому больше было позвонить. Попов ставит одну ногу на скользкий лёд, собираясь встать, но парень перехватывает его руку. Арсений замирает и отрывает взгляд от льда, потому что деваться некуда, поднимает голову неуверенно и сталкивается с глазами-изумрудами, что смотрят прямо в душу — так, как надо было во время ссоры смотреть. Арс не выдерживает под этим взглядом который уже раз и ломается. Больше не смотрит. — Шаст, ты себе так всё что можно отморозишь, тебе в тепло надо, — говорит он твёрдо. — Почему ты п-пришёл? Почему ты не с-сказал «нет», скажи мне? — его зубы стучат от холода, и он заикается. — Антон, давай потом об этом. Сначала вытащим тебя с катка, а потом дома всё обсудим, — цедит Попов сквозь зубы. — От-тветь, Арс, и я отстану. Почему ты приш-шёл? Арсений гортанно рычит, потому что это кажется такой очевидной ерундой. — Потому что мне не всё равно, — отвечает он так громко, что эхо между домов разлетается. А хочется сказать совсем другое, вот только Антон не поверит. Арсений вдыхает ледяной воздух, чтобы успокоиться. Слишком он нервный последнее время. Он гладит большим пальцем Антонову ладонь, уже не чувствуя разницы температур. Им обоим пора домой. Там давно уже остыл чай с мелиссой, но это поправимо, а вот обморожение — нет. Антон кивает и отпускает его руку. Арсений помогает ему встать, и Шастун терпит, хотя по прищуру и тонкой полоске губ можно понять, что ощущения не из приятных. Парень рвано дышит и матерится много, когда переползает бортик, но, благо, длинные ноги позволяют сделать это без вреда для грудной клетки. Арс постоянно держит его, вцепившись в плечи, и бормочет под нос что-то, но за своими старушечьими кряхтениями Антон не слышит. Нога отекает и болит так, словно её переехал камаз, и волшебник подумать даже не может о том, чтобы на неё наступить. Тело его совсем не лечит из-за холода, и у Шастуна от боли уже на глазах слёзы стоят, но он стискивает челюсти и молчит. Арсений перемахивает через бортик и становится рядом, смотрит на волшебника, что устремил свой опустевший взгляд на дом напротив. Тот стоит на одной ноге и даже не шевелится, сжав руки в кулаки. Арсений глядит на бледное лицо всего пару секунд, и его губы растягиваются в полу-улыбке. Арс гордится им. Он раньше считал его стальной стеной, а Антон оказался во много-много раз сильнее. Попов касается ледяных рук костяшками, и Шаст вздрагивает. — Идём домой? Волшебник отчего-то усмехается и кладёт руку на плечо Арсению, отнявшись от ограждения катка. Ребро простреливает болью, и Антон не знает, куда себя деть. Он не может даже дышать без неё. Антон вцепляется в руку Арса и поджимает губы, сдерживая болезненный стон, но вскоре распрямляется и делает шумный вдох. — Потерпи, ладно? — спрашивает Арсений ласково, и парень кивает пару раз. Они начинают медленно идти. Антон хрипит у уха брюнета, прыгая на одной ноге, и, кажется, уже готов сознание потерять, но он держится и начинает говорить всякую ерунду, чтобы отвлечься. Арсений почти несёт его на себе. А если он умрёт на моих руках? Арсения трясёт всего от этой мысли, и он невольно прижимает парня к себе ближе. Его сковывает тревога, когда ладонь Шастуна случайно задевает руку любимого, покоящуюся на его талии, потому что при такой температуре тела люди умирают. Арс смотрит на мечущиеся по округе, чуть туманные глаза и трупно-синие губы, и резко тормозит. — Арс, что с-случилось? — тихо проговаривает Антон. Попов судорожно вздыхает, унимая внутри панику. Прислонив Шастуна к ближайшему дереву, он стаскивает с себя дублёнку, оставаясь в тонкой худи, наскоро натянутой на майку в крови. Антон смотрит на него пристально и не отрывает взгляда, когда Арс берёт его руку, отнимая от груди, и натягивает на неё куртку, потом на вторую, укутывая парня хотя бы во что-то тёплое. Плевать, что мороз настолько дикий, что через кофту ему кусает кожу — если он сейчас не согреет промёрзшего, как Кай в известной сказке, Антона, он его потеряет. Тот закусывает нижнюю губу, будто стараясь сдержать что-то внутри, и говорит, опустив голову: — Спасибо. Не отнекивается и не выделывается, а тихо благодарит. И эта благодарность могла бы согреть, столько в ней было тепла. Арсений улыбается и возвращает его руку на свои плечи, обхватывает за талию, и ведёт потихоньку дальше, сжимая в ладони обледенелые пальцы. Они идут в тишине, которую нарушает только хруст снега под ногами, Антон дышит рвано и постоянно кусает губы, чтобы пригнать к ним кровь. Начинает сыпать снег. — Арс, — подаёт голос Шастун, — давай остановимся ненадолго, мне нечем дышать. Арсений кивает и устраивает его у очередного дерева. Благо, по аллее идут. Стоят полминуты, Антон жадно и глубоко вдыхает воздух, морщась от каждого вздоха. Арс смотрит на него своими глазами-фонариками, которые всё потухнуть никак не хотят, и сам сжимается с каждой гримасы боли. — Антон, прости меня, — вдруг выпаливает он. — Прости меня, прошу. — За что прощать? За то, что ты прикидывался влюблённым? — оживляется Антон и поднимает голову. На его лице красуется едва заметная усмешка. — За то, что я солгал, за то, что ты здесь из-за меня. Этого всего могло не быть, — говорит Арсений подавлено и подаётся немного вперёд. — Солгал о чём? — с издёвкой спрашивает Шастун. И Арс хочет ответить: «Ты и сам знаешь», — но принимает правила теперь уже не его игры. — О том, что не люблю тебя, — выдавливает он и опускает глаза. И это осаждает Антона на землю. Он резко меркнет, теряя желание играть, потому что это уже не о предательстве. Это о любви. Арсений так хочет сейчас обнять парня, но не может себе позволить, и останавливается в сантиметрах от его лица. Взгляд Антона мечется по его чертам, проскальзывая по губам и заглядывая, куда другие не могут заглянуть. Волшебник чуть щурится от мягкого синего света, льющегося из радужек, вздыхает, будто хочет что-то сказать, но продолжает молчать. — Прости, пожалуйста, прости, — тараторит Арс по-настоящему виновато. Он так близко, что Шастун чувствует его горячее дыхание на своих посиневших губах. Антон хочет податься чуть вперёд, навстречу источнику тепла и тока по пальцам, но ему так больно, везде и всюду сразу — ногам, рукам, рёбрам и тому, что под ними. Арсений смотрит умоляюще и, кажется, сейчас сам заплачет от безысходности, но Шастун опускает глаза и качает головой из стороны в сторону, а потом сам отталкивается от ствола берёзы, вынуждая любимого отступить. Теперь очередь Арсения задыхаться. Тот стоит пару секунд, устремив взгляд в никуда, но приходит в себя и улыбается вымученно, просто потому что надо сейчас улыбнуться. Он принимает на себя половину Антоновского веса, и они идут дальше. Там неподалёку уже асфальт, значит, до дома минут пятнадцать таким корявым шагом. У Антона руки холодные и дрожь ощутимая, и Арсению всё ещё страшно, хотя парень двигается уже бодрее и не выглядит умирающим. Я бы тебя на руках до нашего дома донёс, если бы не боялся совсем сломать. Вокруг всё заметает снегом, и снежинки застревают в их волосах. Антон вертит головой и грустно оглядывает снегопад. Он выглядит таким уставшим, изничтоженным этим днём до нитки, и Арсу очень хочется увидеть улыбку на его лице, которую он так полюбил. — Я сделал нам чай, когда ты ушёл, — произносит Арс просто так. Ему хочется теперь говорить, чтобы рассеять молчание, держащее его за горло, чтобы попробовать всё вернуть и снова заставить волшебника сиять. Антон усмехается, обращая своё внимание на Арса. — Правда, он остыл уже, наверное, но я новый сделаю, — говорит Попов беспечно и улыбается так ярко, что у него губа снова расходится. — Не переводи продукты, — отвечает Шастун тихо и хмыкает. — Да ладно. Разговор заходит в тупик. Они идут мимо дома, и Антон отвлекается на него — уж больно любит он разглядывать чужие окна. В позднюю ночь только несколько окон горят. В одном из таких, на втором этаже, тусовка — слышно громкую музыку и чей-то весёлый гогот. В другом светится телевизор, в третьем — женщина у плиты. А ещё в одном сидит кошка, прямо на самом краешке, и Шастун чувствует себя этой кошкой. Либо в тёплый дом, либо на мороз плашмя — большего не дано. Арсений сжимает его бок аккуратно, придвигая к себе ближе, и Антону сразу легче идти — вернее, прыгать — и он почему-то понимает — в тёплый дом.

***

Стоит им войти в квартиру, которая почему-то ощущается совсем чужой и будто незнакомой, и Антона обдаёт спасительным теплом. Он вдыхает запах чая полной грудью и сразу же сгибается от неприятных ощущений, но почему-то улыбается. Арс аккуратно стаскивает с него ботинок, потом второй, аккуратно, едва касаясь, чтобы лишний раз не доставлять боли. Нога отёкшая, но больших видимых повреждений нет — и то хорошо. Он тянется к плечу Шастуна, чтобы помочь ему дойти до ванны, но парень качает головой и говорит негромко, словно может кого-то потревожить: — Дальше я сам, спасибо. Арс с трудом, но соглашается, кивая головой неуверенно, и проходит на кухню, откуда уже полминуты спустя начинает доноситься звон чашек и шум закипающего чайника. Антон, держась за стенку, доскакивает до ванной, возымев проблемы только с бортиком, которые были в каждом дверном проёме. Случайно захлопывает с грохотом дверь, и остаётся, наконец, в тишине и в одиночестве. С последним, вроде, насиделся уже, но в этом одиночестве он наконец расслабляется. Ему не жжёт кожу морозом, не тревожит чувство медленного умирания — ничего. Антон просто остаётся один. Моет руки под прохладной водой, которая кажется кипятком, лицо, пытаясь привести себя в чувства и понять, что теперь ему делать. Арсений, такой нужный и виноватый, стоит за стенкой, гремя посудой, готовит ему чай. Пришёл, вытащил из холодного омута, протащил на себе почти всю дорогу — думал, Антон не заметит, как он сам замёрз и вымотался. Антон стонет в ладони от бессилия. К Арсу хочется прижаться и бормотать благодарности, целовать украдкой — и не только потому, что его убийца стал его же спасителем, но Шастун вспоминает каждый раз, почему это всё началось, и снова злится. А может, взаправду не любил. Он опирается на стиральную машину позади, не делая лишних движений — чего уж там, ванная — два на два. Стоит, потупив взгляд в пол, прячет руки в карманы толстовки, потому что всё ещё холодно. Прокручивает в голове скандал, потом сбившийся шёпот извинений и этот отчаянно-молящий взгляд, и что-то внутри говорит — нет, кричит — о том, что они просто наговорили чуши, но слишком бьющей, прямо поддых, в солнечное сплетение. Антону даже кажется, что он именно из-за неё дышать не может, а не из-за трещины в ребре. Он запускает руку в волосы, немного мокрые из-за растаявшего снега и смотрит на своё бледное, полумёртвое отражение. Увидев синяки под глазами, пустой взгляд, немного по-больному блестящий, ему кажется впервые за всю жизнь, что он болен. Его бросает в жар и в холод, как будто в лихорадке, и он понимает, что ему пора оставить всё это. Бросить все эти мысли ни о чём, забыть на время о ссоре, потому что так он с ума сойдёт скоро. Антон Арсению ничего не прощает, так же, как он не прощает себя. Арс смог забыть о кровоточащих ранах и на теле, и на душе, и прийти к нему после того, как Шастун сказал, что не хочет с ним семью. Тот хочет, правда, очень-очень хочет спасти чью-то жизнь из детдома, но сейчас ему важнее его собственная. Получается, Антон ему тоже лгал, и у Арсения есть полное право не прощать его, только тот его не использует, а извиняется сам. И, чёрт возьми, Шастун чувствует себя виноватым, но он упихивает это чувство куда подальше. Антон устаёт думать о причинах и следствиях. Да, поругались — бывает, не впервой, накричали всякого лишнего. Парень остыл, Арс тоже. На душе всё ещё противно-больно, но это дело времени. Шастун стягивает с себя Арсеньевскую куртку и свою толстовку, оставаясь в одной майке, ещё раз моет руки уже водой погорячее, греется понемногу. Синева губ сменяется их бледностью, правда глаза по-больному блестят до сих пор. Шаст рассматривает своё тело под майкой и не видит ничего, кроме красноты справа; никаких чересчур выпирающих костей или серьезных гематом. Парень выдыхает и улыбается слабо. Значит, просто трещина. И тут его внимание привлекает плечо, совсем чистое, не прошитое тонким пунктиром, связывающим звёзды. Той, что раньше там была, нет. Антон смотрит на плечо немного неверующе, бегает пальцами по коже, прорисовывая нити, которые наизусть знает и выдыхает, хотя не дышал минуты три последних. Шаг за шагом, день за днём он идёт к своему спасению. И причина тому человек, который появляется на пороге ванной, приоткрыв дверь, и Антон резко поворачивает к нему голову. Тот держит в руках две чашки с дымящимся чаем в пакетиках и ухмыляется немного, а потом переводит взгляд на парня и вмиг гаснет. Он уже и забыл о том, что сказал ему Воля. Арс опускает глаза, разом опустевший, и начинает изучать этикетку чайного пакетика. Ему ведь ничего не обещали. — Какая из? — спрашивает коротко, подавлено, будто и не рад совсем. Арсений и не рад, потому как если он обо всём подумал правильно, то он потерял свою любовь, которой он не был любовью. От любимых не бегут. Антон разглядывает его пристально и касается легонько рукой, потому что он правда не понимает, из-за чего Арс перестал улыбаться. Они во всём этом так запутались, что лучшим решением было бы просто завалиться спать. Утро вечера мудренее, как всегда Антону говорила бабушка. Но сна ни в одном глазу нет, и они продолжают запутывать руки в красных нитках, пытаясь скрутить их в клубок. — Переступить через себя. Арсений вскидывает голову и с удивлением смотрит на Антона, а потом расплывается в робкой улыбке. — Помочь тебе до комнаты добраться? Я только чай отнесу, — тараторит Арс оживлённо, будто и вправду ожил. — Нет, нет, я сам, — отвечает Антон с усмешкой. Арс кивает и хочет было идти в комнату, но Шаст останавливает его резким «погоди!» и кладёт руку на плечо. — А? — А какая, ты думал, пропала? — произносит волшебник и касается окольцованными пальцами сломанного носа Арсения. — Что ты?.. — начинает Арсений и хочет отмахнуться от рук, которые начинают источать тепло, но Антон шикает и ладони не убирает. Попов сдаётся. Чувствует, как срастаются его кости клетка за клеткой, как уходит боль постепенно, и прикрывает глаза, отдаваясь этому теплу. — Ты не поедешь в госпиталь, пока я тут со своими травмами, поэтому лучше так, чем станет хуже, — говорит Шастун вполголоса. — Спасибо, — шепчет Арс, потому что он устал от этой боли, давящей на виски. Парень позволяет себе уже второй раз за день побыть эгоистом. Он смотрит на себя в зеркало и не видит там неприятной картины; ссадины и синяки все на месте, но нос, неестественно искривлённый и налитый синевой, теперь прямой и чистый, разве что кожа немного желтовата. Попов касается его аккуратно, боясь новой волны боли, но прикосновение её не приносит. — Так какую ты вычеркнул? — врезается ему в спину вопрос. Арсений перестаёт себя разглядывать и прячет взгляд от бурящих его зелёных глаз. — Поберёг бы себе сил, — отвечает он негромко. — Какую, Арс? — настаивает Антон. — Отпустить, — выдавливает парень. Шастун замирает на мгновение и кивает головой, а потом выскакивает молча из ванной. Он был не так далёк от неё тоже. Любимых просто так не отпускают, правда, но Антону хватило бы сил, если бы Арсений не пришёл. Он правда отпустил бы человека, который от него отказался, потому что он привык. Арс продержался дольше всех. Кроме Димы, конечно. Шастун до сих пор не до конца верит в то, что Попов говорит, да и вообще, он против себя пошёл. Обещал же уйти, если Арс попросит. Единственное, о чём Антон забыл, что Арсений не просил. Арсений не просил — волшебник остался. Антон резко приземляется на кровать с тихим вскриком и вытягивает больную ногу. В дверном проходе показывается Арсений и ставит на комод рядом две полные чашки, а потом снова куда-то исчезает. Шастун сидит, глядя на батарею под окном, сгорбившись, и вслушивается в тишину. Она шипит на уши старым телевизором и окутывает собой. Антон ёжится от никуда не ушедшего холода, что сковывает конечности, но ему лучше, несомненно, лучше в тёплом доме, который пахнет их жизнью. Их завтраками или ночными посиделками, а ещё немного гарью, потому что Арс часто сжигает еду. Постель пахнет сексом, который так часто мешает соседям спать, а балкон — куревом. Ни одного из этих запахов (кроме гари, конечно) на самом деле нет, но Антон чувствует каждый, потому что это его дом, каким бы холодным во всех смыслах он сейчас не был. — Что мне сделать, чтобы ты меня простил? — доносится сбоку. Антон не спешит отвечать и, уронив голову в ладони, трёт глаза. Он просто не знает, что ему сказать. Арс делает пару мягких шагов от двери и опускается на корточки перед Антоном, чтобы тот не мог уйти от ответа. Шастуну приходится оторвать руки от лица и встретиться глазами с мягким лицом Арсения. Он улыбается уголком губ и сжимает в руках кружку, чай в которой уже не дымится. Остыл. — Хочешь, на коленях просить буду? — он правда становится на колени и смотрит в глаза влюблённо и преданно. Арс протягивает Антону чашку, прямо тычет ей в руки, как кот носом в ладонь. Парень берёт её и отхлёбывает немного, и по внутренностям начинает течь приятное тепло. Чёрт бы его побрал, этого Арсения. Шастун смотрит на него, домашнего и родного, и что-то внутри снова ёкает, как в тот вечер, когда Попов узнал о проклятии. — Да не надо на коленях, Арс, — говорит он устало и качает головой. Арсений медлит, продолжая глядеть на Антона, обдумывает сказанное, кивает и поднимается. Не уходит, как Шастун думал, а берёт с комода что-то, и тот видит в его руках рулон с эластичным бинтом и мазь какую-то. Арс снова встаёт на коленки, не падая на них, как на льду, а опускается мягко рядом, стягивает носок и, выдавив мазь на пальцы, начинает аккуратно втирать её в распухшую, разукрашенную гематомами ногу, едва касаясь. Антон иногда дёргается от боли и хочет возразить, мол, само заживёт и такие жертвы ни к чему, но Арсений будто читает его мысли и говорит негромко: «Так быстрее будет, солнце». Шастун улыбается на это прозвище. Попов молча перекручивает бинт на лодыжке бережно, аккуратно оборачивает её «восьмёркой», как в школе учили, и крепит хорошо, чтобы не делся никуда, а потом молча встаёт и уходит. Возвращается с влажными руками и другим бинтом. В конце концов, они сидят рядом на кровати, и Арсений молчит, как привык. Антон почему-то не против, что он вновь такой же молчаливый, каким был раньше. Если они даже ненадолго становятся прошлой версией себя, значит, ничего не происходит. Шастун смотрит на его задумчивый профиль глазами, что снова сверкают немного, а Арс где-то не здесь. Крутит на руках кольцо, одно из Антоновской коллекции и смотрит на огоньки в домах за окном. Антон приглядывается к камню, который украшает широкую полоску — гранат. Он улыбается невольно. Бинты, плотно обёрнутые вокруг грудной клетки, неприятно щекочут кожу, и волшебник передёргивает плечами. Он устраивает голову на плече у Арсения, шумно вздыхая, и прикрывает глаза. Арс поворачивает голову, смотрит на умиротворённое лицо Антона, и наконец успокаивается. Они столько пережили, и Арсений не уверен, что ещё одну такую сцену переживут. Он, скользнув рукой на худые плечи, поглаживает их немного. Шастун поднимает голову и смотрит осоловелыми глазами на причину своей любви и своей же боли самых разных вариаций, но быстро переводит взгляд на батарею (красивая, видимо). Он не в силах говорить что-либо, зато в силах Арс, который целует его в висок своими тёплыми губами и шепчет негромко: — Прости меня, прости. Я очень-очень тебя люблю. Переступить через себя.