***
Душный воздух кухни был наполнен соблазнительным запахом еды. То и дело тишина рассеивалась командами Антона, который контролировал каждое движение Арсения. Тот волшебника к плите не подпустил под предлогом того, что парню нужно поменьше двигаться, и сказал, что будет готовить сам, на что Шастун лишь рассмеялся, но, тем не менее, согласился; приземлился на стул, сложив рядом костыли, которые ему достал Арс, и стал наблюдать. Арсений уронил кастрюлю, пролил воду для макарон и сыпанул специй с лихом на несчастную курицу, но это всё веселило Антона, который хохотал во всё горло под приглушённый мат Арса. Это было больше похоже на кулинарную передачу, где соревнуются за звание худшего повара страны. Попов бы взял гран-при. В конечном итоге макароны всё же оказались в воде, курица — в духовке, а суп, вернее, замороженные овощи, кинутые в бульон, варились. Арсений устало выдохнул и потёр ладонями лицо, но от плиты не отошёл. — Всё, теперь макароны варить минут пятнадцать, а курицу через сорок вытаскивать, — сказал бодро Антон и отхлебнул чай из кружки. — А, и мешать ещё иногда. Арс застонал в ладони и произнёс: — Я вообще не понимаю, зачем нам столько еды, если мы улетаем завтра. На кухне воцарилась тишина, и только бурление воды в кастрюле разбавляло резко наступившее молчание. Арс и забыл, что они ещё об этом не говорили с момента примирения, если это подвешенное состояние можно было так назвать, да и с Антоновским здоровьем… Он вздохнул, но не спешил поднимать глаза на опешившего Шастуна. Тот и вовсе в этом дурдоме забыл про наличие билетов. Парень открыл рот и закрыл обратно, но всё же начал первым спустя минуту: — Э-эм, — протянул он, взъерошив волосы ладонью, — мы это как-то не обсуждали. Арсений упорно бурил глазами пол, закусив губу, и молчал. К нему вернулось то чувство из вчерашнего вечера, словно надо бы сделать что-то, но всё кажется неправильным и неуместным. Он поёжился от холода, потому что батареи едва грели комнату, и сложил руки на груди. Его будто отбросило от Антона ещё дальше, чем он был. Арсений боялся, что не сможет завоевать прощение, а Шастун просто запутался и терялся всё сильнее. Вроде как, всё просто — протяни руку, перехвати пальцы и держись всю жизнь, но что-то не давало даже руки поднять. — Так давай обсудим, — произнёс Арс. Антон кивнул. — Ты сам готов лететь в таком состоянии? С костылями справишься? — спросил обеспокоенно Арсений и скользнул глазами по полоске бинта под свитшотом. Антон же всё-таки не железный. Волшебник ухмыльнулся нахально, переводя всё в игру, и передёрнул плечами. Он бросил короткий взгляд на Арсения, который всё же поднял глаза и улыбнулся уголком губ как-то вымученно. Попов был словно рыбка на суше, на которой к тому же хорошенечко потоптались, и всё ещё чувствовал себя до бессилия виноватым, но не знал, что ещё мог сделать, чтобы вымолить прощение. Да и нечего уже особо делать, только ждать, пока звёзд останется две. Проклятье врать не будет. — Я-то готов, вот только я на твоё предложение не отвечал согласием, — сказал Шастун лукаво, не отрывая глаз от Арсения, и стал крутить кольца на пальцах. У Арса улыбка перестала быть натянутой, сменившись такой же хитровыдуманной, как у Антона. В глазах бесята заплясали, и Попов наконец снова увидел то, что они давно потеряли — способность решать проблемы вместе в этой улыбчивой, мягкой манере. Арсений подхватил волну веселья и, сверкнув белозубой улыбкой, запустил руку в пакет с макаронами. Он вытащил оттуда одну спиральку и с до смеху деланно-важным выражением лица встал на одно колено прямо перед сидящим с вытянутой ногой Шастуном. Тот усердно старался спрятать весёлую улыбку и изобразить удивление, но без толку. — Антон Шастун, — начал Арс гордо, — согласитесь ли вы поехать со мной в Испанию? Волшебник фыркнул и сложил руки на груди. — А где «мы так давно вместе, мне больше никто не нужен кроме тебя», м? — пробурчал он. — Помешай макароны. Арс усмехнулся и качнул головой — пускай слипаются, тут важные вещи происходят. — Мы так давно вместе, мне больше никто не нужен кроме тебя, моё солнце, — отчеканил Арсений, но даже за весёлостью интонации слышалось всё значение. Антон опустил взгляд. Моё солнце. От этого прозвища всегда ёкало где-то под рёбрами. — Ладно, ладно, согласен, — ответил Шаст, и Арсений протянул ему сухую макаронину, а потом чуть подался вперёд. Играть в неосуществимое — так до конца. Он остановился в сантиметрах от лица волшебника, будто спрашивая разрешения, и вглядывался в зелень родных глаз. Антон в момент потерялся, когда Арсений оказался близко, как будто поцелуй, который Арс так хотел ему подарить, ядовит и опасен. Шастун скользнул взглядом по голубым радужкам, которые полнились надеждой под взмахами ресниц, по приоткрытым губам, ловящим крохи воздуха, и опустил голову, снова возводя стеклянную стену по самой банальной причине — страх пройти всю ту боль заново. Стекло всегда самый болезненный материал, не только потому, что, разбиваясь, оно режет кожу, но ещё и потому, что сквозь него видно человека, которого ты никак не можешь коснуться. Арсений поджал губы и поднялся аккуратно, кинув расстроенный взгляд на Антона и вернувшись к забытым макаронам. Он смотрел на них неотрывно, словно те могут убежать и мешал размеренно, но Шастун даже по напряжённой спине мог понять, что Арс потерян, будто отравлен отказом. Каждый раз эти стены били по его чувству вины, и страх, пускай и другого характера, овладевал Арсением так же, как и Антоном. Они и сами не понимали, почему загнали себя в угол. Вроде как, давно пора отпустить уже эту ссору, но они за неё почему-то держатся. Оба. И Антон решил, что пора перестать. Он мотнул головой сам себе, потёр глаза ладонями, и аккуратно поднялся со своего стула. Ему смерть в спину дышит, а волшебник любить боится, да ещё и самого родного человека на свете — цирк, не иначе. В пару прыжков он оказался прямо за Арсеньевской спиной и, мягко повернув его к себе, взглянул в глаза. Тот смотрел как-то исподлобья, будто снизу, хотя разница в их росте не была такой великой, но ничего не спрашивал. Шастун наклонился чуть-чуть и, взяв его парой пальцев за подбородок, прильнул своими губами к его. Легко, едва ощутимо поначалу он захватил сначала нижнюю губу, потом верхнюю и, вдохнув, припал к ним снова, углубляя поцелуй. Арсений скользнул ладонями на талию парня и прижал к себе ближе, поддерживал немного, чтобы стоящий на одной ноге Шастун не потерял равновесие, и отвечал неуверенно, будто в первый раз. Они сплетались языками, долго, рьяно целовались, Антон водил руками по подкаченному телу Арса: пробежал пальцами по рельефу пресса и запустил холодные руки под кофту, очерчивая бока. Арсений чуть подался назад от пробежавших мурашек, но дальше уже было некуда, и он упёрся в кухонную тумбу. Он первый разорвал поцелуй и вздохнул, потому что у него лёгкие словно сдулись и сморщились, как целофановый пакет. Попов посмотрел застланным нежностью взглядом на Антона, который мягко улыбнулся покрасневшими и немного припухшими губами. — Я скучал по поцелуям с тобой, — негромко проговорил Арс с полу-улыбкой. Антон усмехнулся слабо и посмотрел на Арсения бегло, а потом пропрыгал назад к своему стулу, не в силах больше стоять. Постучав пальцами в кольцах по стенке чашки, стоящей рядом, он улыбнулся уже более весело и, взглянув на замершего со сложенными на груди руками Арсения, который снова о чём-то задумался, произнёс бодро: — Мешай.***
— Король пик! А, что теперь делать будешь? — произнёс Антон и злорадно хихикнул. Собственно, так и проходил полёт: два молодых парня сидели в хвосте самолёта, пока вокруг народ спал, смотрел кино по планшетам или по маленьким телевизорам в салоне, и рубились то в карты, то в заморское «Уно», откуда-то найденное у Шастуна за пять минут до выхода из дома. Арсений закатил глаза и забрал несчастного короля. Он принялся разглядывать чуть ли не полколоды у него на руках; все понимали, что он безбожно проигрывает. Видимо, у Антона подростковый возраст выдался очень дворовым, раз он так мастерски обыгрывал Арсения, который в карты играл последний раз на одной из тусовок, на которую его затащил Матвиенко года полтора назад. — Так-так-так… — задумчиво пробормотал Шастун. — О, вот, отбивайся, — и протянул ему четыре шестёрки разных мастей. — Издеваешься? — Арсений вскинул бровью. — Всё равно я проигрываю уже. — Ты хоть что-то отбить должен, давай, — ответил Антон, обмахиваясь двумя оставшимися у него картами. — А проигрываешь ты, потому что у тебя стимула выигрывать нет. — А у тебя будто есть. — Нет, я просто хорошо умею играть в карты, — улыбнулся самодовольно Шастун. Арсений цокнул, но шестёрки покрыл. Игра продолжалась. Антон ёрзал на кресле, забавно высовывал язык, когда раздумывал над тем, как ему отбиться от бубнового туза, и не мог никуда деть свою длинную здоровую ногу, которую то поджимал, то под вторую подкладывал, а потом ныл, что устал. В общем, весело. Он поджал губы и в итоге решил забрать туза, чтобы не рисковать козырной семёркой. Авось, пригодится. Арсений победно улыбнулся. — А какой может быть стимул, когда ты в самолёте просто рубишься в карты? Могли бы вон, как все, кино посмотреть. У меня есть «Смешарики» и «Пила», выбирай не хочу. А ещё пару сезонов сериала какого-то американского, — сказал он и выкинул ещё пару семерок, которые Шастун тоже забрал. Попов хмыкнул довольно, за что был удостоен презрительного взгляда. Антон задумался над вопросом Арсения, полминуты спустя как-то лукаво улыбнулся и сказал тише обычного: — Ну, допустим, кто кого; ты меня или я тебя. — Кто кого что? — переспросил Арс. — А ты догадайся. Арсений с минуту пялил на веером сложенные в руках карты, а потом подавился воздухом и тихо рассмеялся, сверкая зубами. — Да мы и так, вроде, менялись раньше, — сказал он. — Да и взгляни на свою ногу. — Она когда-нибудь заживёт. Ну, неужели совсем никакого азарта? — Спор ради спора, значит? — Можно и так. — Ладно, хрен с тобой, играем на задницу, — отмахнулся Арсений, и проходящая мимо стюардесса удивлённо зыркнула на них. И тогда игра пошла с новой силой. У парней черти в глазах плясали при каждом ходе, хотя, по сути, это и был спор ради спора. В итоге у обоих оказалось по паре карт в руках (каким-то образом полколоды Арсения ушло), от которых Шастун сразу избавился, с победным видом выкинув два туза на маленький столик. Арсений чертыхнулся и положил рядом короля и даму. — А потом верь тебе ещё, — деланно-обидевшись, буркнул Арсений. — Стимул, стимул… — Зато как игра бодро пошла. Арсений в который уже раз закатил глаза, но всё равно не сдержал улыбки и, убрав подлокотник, притянул Антона к себе. — Тебе же нравится исход игры, да? — проницательно сказал Антон. Арсений загадочно промолчал. Он никогда бы не признался, что ему понравилось быть снизу, а если бы и признался, то уж точно не в самолёте, но Шастун и сам догадался. — Вот ты прохвост, — сказал тот, устраиваясь на груди Арса поудобнее. — А дома матом ругаешься, — ответил Арс и клюнул его в макушку. — Засоси меня ещё, засоси. — Тогда нам придётся экстренную посадку делать, мол, геи на борту. Антон усмехнулся и не стал отвечать. Арсений всё-таки включил фильм на небольшом экране телефона. Незамысловатый триллер, где кровь, кишки и отрубленные головы в таких количествах, что даже смешно становится. Арс не смотрел его особо, то и дело переводя взгляд на тёмное небо за иллюминатором, разбавленное только рыжей полоской заката где-то очень далеко. На часах было около десяти, а они ещё не прилетели, и в самолёте погасили свет. Сама романтика. На самом деле, не день, а дурдом. Вылет перенесли, лифт сломался, и пришлось семь этажей по лестнице шуровать наперевес с прыгающим Шастом, а потом возвращаться за чемоданами, такси в пробку попало — собрали все недуги поездок. Арс надеялся обойтись хоть без экстренных посадок и неудачных отелей, хотя при цене пятьдесят тысяч на двоих, которые без тени сожаления были вынуты из древней-предревней заначки (и её, собственно, составляли), Арсений уже ничего особого не ждал. Приехать бы и уснуть в обнимку. А ещё посмотреть на море. Арс устроил ладонь на размеренно вздымающейся груди Шастуна. Тот не слишком увлечённо смотрел кино, но и говорить не горел желанием, поэтому устроил голову на плече у Арсения и тупо пялил в экран. Мимо то и дело сновали стюардессы, кидая безразличные взгляды на парней, люди, сидящие через проход, иногда наклоняли головы, но парням было как-то не до этого. У Антона неприятно ныла нога, а Арс погрузился в свои, немного грузные мысли. Они были сразу обо всём, но сходились в одной точке по имени Антон (хотя, точкой его назвать сложно, скорее, палкой или чёрточкой). Но, тем не менее, крутились они вокруг Шастуна, собственно, как и всегда. Арсений и не помнит, когда думал о чём-то другом. Он смотрел на далёкий ореол скрывшегося за горизонтом солнца и проводил аналогию с волшебником, который с травмой будто погас, так же спрятался за линией городов и моря, оставив свои лучики только для одного человека. И Арс счастлив быть этим человеком. Так он хотя бы знает, что не всё потеряно. Да на самом деле, не потеряно вообще ничего, а Арсу свойственно преувеличивать. Антон касается его, целует его, пускай и немного неуверенно — они вообще ни в чём уверенными быть не могут. Всё на месте, и звезда тоже, но это дело времени, к сожалению. Попов просто привык зарывать себя и не знает, как потом откапывать. Постепенно мысли ушли вообще в другое русло, вернее, пропали совсем — самолёт пролетал над морем. Арсений глядел на воду, едва видную под лунным светом. Он никогда в жизни не видел море, и Антон, думает, тоже. Всё не зря. Арс улыбнулся слабо, глядя на то, как волшебник задремал на его плече и накрыл его руку своей. Жаль его будить, конечно, но над головой уже загорелся значок «пристегните ремни». Значит, приземляются. Поэтому Арсений повернул к себе его голову и поцеловал робко в лоб, в нос, а потом в губы легонько, но Антон просыпаться отказался и пробурчал что-то недовольно, только сильнее зарываясь в изгиб Арсеньевской шеи. Попов закатил глаза. Какая с Шастуном романтика?***
Они ввалились в номер отеля, уставшие и… уставшие. Арс кинул сумку, которая у них была одна на двоих, на абсолютно идиотской расцветки ковёр и усмехнулся, глядя на выложенных полотенцами на кровати лебедей. Антон тяжело вздохнул и почти упал в кресло в углу комнаты, бросив костыли на пол. — Блять, сил никаких нет, — процедил он зло. Шастун устал от этой беспомощности до одури, потому что костыли не были слишком устойчивой конструкцией, и, не будь рядом Арсения, он бы давно упал. Прошло только два дня, а он уже готов был в хлам разнести и эти палки, и всё вокруг себя, но мог только выть волком от невозможности ходить двумя ногами. Регенерация так медленно латала то ли разорванные, то ли просто растянутые связки, что волшебник боялся пробыть в таком состоянии больше, чем поначалу планировал. Ему ведь даже никуда не спрятаться. Антон много раз думал о том, что это всё, вроде как, вина Арсения, но стоило ему поглядеть на сожалеющий и словно чуточку затравленный вид, злость уходила, даже не разгоревшись. Просто он не справлялся, вот и всё. До этого как-то удавалось и о смерти своей не думать, и о боли от исчезающих звёзд, а теперь волшебник просто не справлялся с треснутым ребром и повреждённой лодыжкой. Вроде плёвая проблема, особенно при ускоренном восстановлении, но Шастун никогда не был так подавлен. Он ненавидел быть слабым, а сейчас только таким и был. Антон просидел в кресле около получаса, кажется, пока Арсений успел раскидать их вещи по шкафу, убрать никому не нужные отельские покрывала, оставив только одеяло, и покурить на балконе. Каждый раз проходя мимо бездвижной фигуры Антона на кресле, он кидал на него короткий взгляд, который каждый раз встречал лишь опустошённое лицо да поджатые губы. Не выдержал он, когда все дела, отвлекающие его, кончились. Присел на корточки рядом и, взяв в ладони его окольцованные пальцы, взглянул на волшебника с детской наивностью в глазах, будто вот так, одно прикосновение, и сразу станет легче. Эффект плацебо, как в раннем детстве — мама поцелует раненую коленку, и всё пройдёт. Только, увы, они уже взрослые и понимают, что никакие поцелуи не забирают боль. Антон поднялся резко, заставив Арсения отступить назад, на парня даже не посмотрел и ушёл в приоткрытую дверь балкона. Пришлось опять мучаться с порожком, но и тот оказался преодолён. Глаза устремились на панораму шумного, ещё не спящего города и забегали по непривычным очертаниям домов. В руках сама собой появилась сигарета, а Антон и не думает бросать. Что ему будет? Он поджёг кончик и, затянувшись сразу по самые, кажется, лёгкие, выдохнул дым через нос, как огнедышащий дракончик. Мысли всё вертелись вокруг боли и вновь занывшей лодыжки, тараторя, что это вина Арсения. Такой же эффект плацебо, только в другую сторону. Арс ступил на балкон бесшумно и, встав рядом, устроил руки на железных перилах. Прямо как дома. Он заскользил виновато-усталым взглядом по озлобленному выражению лица Антона. Парень видел стиснутые челюсти и старательные попытки избежать встречи с голубыми искристыми глазами, но свои отводить не собирался ни в какую. Пальцы Шастуна сломали сигарету, но тот даже не шевелился. — Если хочешь, можешь ещё раз меня ударить, — спокойно ответил Арс. — Я же знаю, что сколько бы я не просил, ты меня не простил до сих пор. Проклятье не обмануть. Антон вздохнул и ответил сипло, будто говоря самому себе: — Да не хочу я тебя бить, — и расслабился, выпустив никотиновую палочку из пальцев. Та улетела вниз с третьего этажа. — Я просто не знаю, что ещё сделать, Шаст, — признался Арсений и отвёл, наконец, взгляд. Хотя ему и не нужен был ответ на этот незаданный вопрос. Попов и сам прекрасно знал, что сделать он больше ничего не может, и только ждать, пока осадок пройдёт и они сотрут ещё один наказ. Он собрался было уходить (больно холодный кафель морозил пятки), но в последний момент повернулся и сказал: — Говори со мной, Антон. Я не хочу больше ссор, — и, выдержав секундную паузу, добавил: — Долго не стой, холодно.***
— Такие дела, Серый, — заключает Арсений. — Да ну вас нахер обоих, занимаетесь фигнёй какой-то, честное слово. — Ты про карты на задницу? — Я про ваши все эти обиды бестолковые, — раздражённо поясняет Матвиенко. — Было и было, забудьте и живите дальше, так нет, вы же на одном месте топчетесь. — Тоже мне, нашёлся эксперт в отношениях, — усмехается Арс. — Собственно, потому у меня и нет отношений. Мне не нужна эта бабская ересь. — Ой, да иди ты нахер. — Мой тебе совет, — говорит Серёжа, игнорируя последние слова, — бери в охапку своего Шастуна и тащитесь завтра на море. Забей ты на эти прощения — всё само придёт. Ты парня нехило так задел, видимо. Кстати, а почему поругались-то? — Да из-за херни какой-то, а там слово за слово и пошло. Я потом ляпнул, что не любил его никогда, вот. После минутного молчания, Матвиенко выдаёт: — Попов, ну ты пиздец, конечно. — Знаю, — только и отвечает Арсений. В трубке слышится шумный вздох. — Ладно, — произносит друг, — всякое случается и говорится. Главное, Антоха знает, что это всё — пиздёж откровенный. Он и без слов всегда это знал, Арс, просто позволил себе в него поверить. Мне многое видно, конечно, но Антон видит намного, намного больше. И то, какой ты влюблённый истукан, тоже. — То щенки, то истуканы, — вспоминая прошлый такой ночной разговор, ворчит Арсений недовольно. — Вот влюбишься, я на тебя посмотрю. — Иди лучше к своему Шастуну, спать, — отрезает Матвиенко. — Вот уж никогда не думал, что по ночам буду давать советы об отношениях своего друга с его парнем. До чего докатились, а? — И тебе спокойной ночи, Серёг. Арсений сбрасывает звонок, который, верно, снял неплохую такую сумму с его счёта, но никуда не двигается ещё минут пять и глядит на переливающуюся воду, которая хорошо поморозила пальцы за это время. На часах — почти полвторого, и даже кафе уже не шумят, людской смех не разносится по округе — ничего. Только шум моря, крики чаек да мяуканье бездомных кошек где-то неподалёку. Такие дела.