***
Арсений, вцепившись тёплыми пальцами в ладонь Антона, тянул его куда-то вглубь толпы, которая галдела громче, чем музыка с далёкой сцены. Шастун спотыкался, заметно хромал, иногда налетал на людей и сбивчиво извинялся, но всё равно шёл, лишь усмехаясь и кивая на какие-то реплики, которые бросал через плечо Арс. В людском гуле были слышны лишь отдельные слова — что-то про «бубс» и выпивку, кажется, но и их волшебник пропускал мимо ушей, неясным взглядом бегая по лицу Арсения, которое светилось радостной улыбкой и каким-то необъяснимым восторгом, и пытался впитать в себя ощущение тёплых пальцев на своей ладони. — Арс, Арсень, — позвал громко Шаст, надеясь прервать оживлённую тираду парня о… чём-то. Шастун мало что слышал, больше вслушиваясь в восхищённый голос, нежели в смысл. Арсений оглянулся с громким «ау?» и продолжил лавировать между людьми. Тогда Антон потянул любимого на себя и сцепил руки на его копчике. Улыбка Попова померкла, и он заметался обеспокоенными глазами по Антону, который смотрел на него всё с той же доброй ухмылкой. — Что случилось? Всё хорошо? Я перебрал с количеством слов? Арс весь вечер был будто заведённый и непривычно разговорчивый, впечатлённый всем и сразу. Антон издал мягкий смешок и покачал головой. — Глупостей не говори. Просто не беги так, окей? Я же только ходить без костылей начал, — ответил он. — Прости, я просто… — Ты просто выпускница, Арс, — прервал его Антон, и Арсений усмехнулся, — так ещё и на первом свидании. На чём ты там закончил? — На том, что я хочу выпить. — Мы сюда пить пришли? — И это тоже, — кивнул в подтверждение своих слов Арсений и, положив ладонь на руку Шастуна, снял её со своей спины. Он сплёл их пальцы и продолжил путь куда-то (Антон так и не спросил, куда), не разгоняясь больше. Шаст упоённо разглядывал парня, очерчивая взглядом обтянутые тканью рубашки плечи, крепко сжимающую его руку ладонь, будто цепляющуюся за него из последних сил. Так хватаются висящие над пропастью перед падением, хватаются и держатся, пока могут. Поэтому Антон перехватил руку Арса покрепче. Они незаметно для Шастуна оказались неподалёку от главной сцены (где-то вдалеке было видно ещё одну) и везде грохотали биты, бьющие, кажется, не только по ушам, но и по грудной клетке, подчиняя себе пульс. Толпу разогревал какой-то малоизвестный диджей, и все вяло двигались под однообразные миксы. Антон огляделся рассеянно, чуть щурясь из-за слепящих прожекторов, скользящих по толпе — стоило ему отпустить руку Арсения, и тот пропал среди кучи людей, макушки которых в темноте казались одинаковыми. Волшебник усмехнулся и направился было к видневшимся только благодаря его росту барным стойкам в надежде найти там Арса, но на сцену вышел кто-то, видимо, покруче предыдущего диджея, раз толпа заголосила. Заиграла музыка пободрее, и Шастун решил остаться. В конце концов, он не метр с кепкой, Арсений увидит. Арс же в свою очередь пробирался между людьми, которые то и дело пытались его стукнуть острыми локтями и отдавливали ноги. Парень уже мысленно попрощался со своими белыми кедами. Он наивно полагал, что средь толпы отыщет потом Шастуна, который и правда был не метр с кепкой, вот только он не один тут такой. Много макушек возвышалось над другими, и Арс совсем потерял ориентацию в пространстве; настрочил Антону сообщение, что он, мол, «у того бара рядом с большой пальмой», и отправился наконец за выпивкой. Надо же отметить постепенное восстановление Шастуна. Бармен намешал ему два коктейля, которые получились зелёными и наполовину состоящими из льда, содрал с него девять евро и приступил к обслуживанию какой-то парочки. Арс отпил немного через трубочку с забавной юбочкой из «разноцветных соплей» и почувствовал приторный вкус джина в смеси с каким-то сиропом, но, тем не менее, пойло было вполне себе пойло. Он в наслаждении прикрыл глаза, перекатывая жидкость по языку — больно пить хотелось в этой жаре — и чуть не подавился, когда в него кто-то врезался со спины. Арс едва избежал облитых штанов и рубашки, вовремя выкинув руки вперёд. Позади послышалось сдавленное «ой!» и какие-то сбивчивые извинения на английском. Девушка, которая в него врезалась по невнимательности, подскочила к нему, чтобы оценить масштабы трагедии и расслаблено выдохнула, когда их не увидела. Взглянув на лицо незнакомки, он вдруг понял, что она не такая уж и незнакомая. — Оксана? — произнёс Попов неуверенно, обращая на себя внимание рассеянной девушки, которая тоже пыталась кого-то выискать в толпе. Она обернулась и чуть прищурилась (Арсений помнил, что у подруги ещё со школы было плохое зрение), и её лицо вытянулось в удивлении. — Попов, ты, что ли? — спросила она и улыбнулась так светло, по-доброму, сверкнув белыми зубами. Арсений сразу же признал в этом жесте ту самую Оксану, которую когда-то знал. Девушка посерьёзнела за несколько последних лет и взгляд стал более уверенным, но улыбка была всё такая же широкая и немного детская; такой хотелось улыбнуться в ответ. Арс кивнул и поставил злосчастные стаканы с коктейлями, лёд в которых уже почти весь растаял, на стол поблизости. — Тебя не узнать вообще, — сказала она и встала рядом, положив руки на столик, — похорошел, стрижку нормальную сделал. Сколько мы не виделись? Года три уже? Фролова то и дело оборачивалась, явно высматривая кого-то среди проходяших мимо людей, и нервно постукивала пальцами по столу. — Ну, с тех пор, как ты учиться уехала, не виделись, — ответил ей Арсений. — Будешь? — предложил он ей постепенно выдыхающийся коктейль. Всё равно Антон неизвестно где, Арс ему новый потом возьмёт. Та снова замерла, отвернув голову к толпе, но быстро опомнилась. — А? Да, — бросила она и стала потягивать из трубочки спиртное. — Кого высматриваешь? — Да подругу потеряла. Здесь народу тьма, разделились — теперь не найти. А ты как здесь? — Отдохнуть приехали с другом, — не задумываясь, ответил Арсений. — Сессия замаяла. — Так и учишься на актёришку? — подхватила разговор старая знакомая, иногда бросая взгляды за спину. — Не на актёришку, а на актёра, учусь, — с важным видом сказал Арс, подняв к верху указательный палец. Они незаметно для себя разговорились о всяком разном: о жизни после школы, о ценах на коктейли (сошлись во мнении, что за приторно-сладкое нечто можно бы брать и поменьше) и об отвратительной музыке. Ни Оксана, ни Арсений электронщину не любили, и последний лишь смиренно ждал попсу, которую обещали чуть позже. Оксана действительно была та же, что и в последнюю их встречу — разговорчивая, лёгкая, искромётно шутящая и смеющаяся над этими же шутками — и Арсений вспомнил, почему когда-то был в неё влюблён. Дело давнее, уже забытое даже им — ветреная влюблённость в средней школе ещё, когда цветы нарваны с клумбы у дома, когда помощь с математикой, с которой у Арса было всегда хорошо, ценнее конфет и украшений. Попов тогда в неё и влюбился за эту лёгкость и простоту, за бестолковые разговоры на качелях и скамейках во дворах и эту самую, добрую, улыбку. Но всё само ушло, как и сама Оксана, которая поступила в университет в Москве, потом и вовсе уехала жить в Испанию, а Арсений переехал в Питер. С тех пор — редкие поздравления на праздники и пару звонков в год. А Оксана всё та же, разве что более взрослая. Сказать, что Арсений скучал, нельзя было, потому что это неправда. Не скучал, потому что не вспоминал о ней последние месяцы — всё внимание переключилось на Антона и его медленное умирание, но сейчас он стоял рядом с ней, потягивая трубочкой воду от растаявшего льда, потому что спиртное кончилось, поглядывал на неё чуть-чуть пьяными глазами и понял, что очень рад её видеть. Ведь ещё немного, и начал бы скучать. — Ну и как тебе живётся здесь? Море, солнце, горячие испанские парни… — лукаво произнёс Арсений. Оксана хохотнула и покачала головой. — Горячих испанских парней полно, а у меня жених из России, всё-таки, — ответила девушка и подняла правую руку с кольцом на безымянном. — Познакомились на первом курсе. Арсений расплылся в улыбке от уха до уха. — Поздравляю, — произнёс парень и подался вперёд, чтобы обнять подругу. — Когда свадьба? — Лёше полгода до бакалавра осталось, вот закончит, и сыграем. — Буду ждать приглашения, — с усмешкой сказал Арс. — Точно сказать не могу, но припасите мне «плюс один», — добавил он с тенью грусти. — Ого, значит наш Сеня-одиночка всё-таки не так уж и одинок? — Так точно, — отсалютовал он и усмехнулся. — Ну и кто же… — начала Оксана и вдруг резко обернулась, услышав в толпе своё имя. Она махнула рукой, и через минуту к их столику подлетела девушка, вцепившись в руку явно запыхавшегося Антона. Тот что-то пробубнил себе под нос про скорость и стал разминать лодыжку. Арсений обвёл глазами парочку и, встретившись глазами с волшебником, улыбнулся мягко. Тот подошёл к Арсению и привалился к его плечу, устало выдохнув. — А, так это — твой друг? Ну вот, все нашлись! — радостно произнесла, по-видимому, подруга Оксаны. Антон любезно улыбнулся девушке и повернул голову к Арсению. — Глаза, — шепнул он ему куда-то в затылок. Арс чертыхнулся под нос. Давно пора линзы купить. — Да что я тебе с ними сделаю? — спросил Арс тихонько и оглянулся на Шастуна. Волшебник пожал плечами, скользнув глазами по незнакомке, которая улыбалась очень ярко и кивала на каждую реплику Оксаны, что рассказывала подруге об их с Арсом встрече, и застыл, будто прикованный сомневающимся, неверующим взглядом к Фроловой. Парень вмиг потерялся, когда до него дошло осознание чего-то очень важного; в его выражении лица эмоций было не сосчитать, как много, но Арс видел каждую: и подавленность, и вину, и львиную долю боли, возможно, слишком большую для одного человека. Антон смотрел на Оксану так, будто виноват перед ней за всё плохое, и Арс не понимал, почему. Вернее, просто не помнил. Он положил ладонь между лопаток волшебника в немой поддержке, и тот бросил на Арсения взгляд, с которым люди пытаются понять, за что их любят; такой благодарно-грустный, что внутри всё скулит от горечи таких взглядов. Шастун пришёл в себя быстро и, поджав губы, уставился на далёкую сцену. Арс опомнился первым: — Я же не представился! Арсений, — он протянул ладонь незнакомке. — Ирина, приятно познакомиться, — та ответила на рукопожатие и улыбнулась ещё шире, хотя куда уж ярче-то. — А это Антон, — он кивнул в сторону парня. — Тох, — позвал Арс негромко, и тот повернул голову, — это Оксана, моя подруга детства. Шастун кивнул и по-джентельменски поцеловал даме ручку. Он смог даже натянуть дружелюбную ухмылку, но тут же вернулся к рассматриванию происходящего на сцене, борясь с желанием устроиться у Арсения на плече. Ничего интересного там не было, но всяко лучше, чем постоянно смотреть на встревоженного Попова. Арс всё, конечно, видел — не мог не видеть — и ловил каждый мимолётный взгляд потухших зелёных глаз. Тем не менее, другие этой грусти не замечали, потому что Антон принялся рассказывать про какой-то весёлый случай по пути к ним, и Ира подхватила историю, изредка поглядывая выразительными карими глазами на Шастуна. Волшебник был, словно совсем-не-маленькая машинка по переработке отчаяния в фальшивое, ненастоящее счастье, и никто никак не мог его починить. История кончилась смехом, а про что она была, Арс даже и не услышал — захохотал вместе с остальными просто потому, что нужно было. В компании царила тёплая, лёгкая атмосфера, благодаря улыбке Оксаны и ярким эмоциям Иры, да и Антон, казалось бы, в порядке, но Арсений не мог больше выносить эти шумные вздохи и искусственность смеха волшебника. Ему было совсем не весело. — Ладно, мы пойдём за коктейлями сходим, — начал Арс. — Какие вам принести? — Сан-франциско и виски с колой, пожалуйста, — попросила Оксана, и парни ушли в направлении бара. Устроившись в укромном уголке барной стойки, если здесь таковые вообще были, они молчали с минуту, пока бармен успел принять их заказ. Арсений не мог начать. Видел, что вся агония этой фальшивой радости теперь налицо, что парень прятал глаза и поджимал губы, и лицо у него будто вмиг осунулось. Перед Арсом играть нет и не было смысла — они друг для друга книги не то, что открытые, нет, уже зачитанные до дыр, где каждую строчку наизусть знаешь. Кроме, почему-то, этой страницы. Арсений изучал его лицо, цеплял глазами пролёгшую меж бровей морщинку, искусанную нижнюю губу, которая стала алой, глаза, что едва светились, только потому, что он рядом, наверное. А больше и не из-за чего. Антон выдержал игру в гляделки и ничего не сказал. Так всегда происходит — Шастун молчит и ждёт, когда из него слова начнут вытягивать, вымаливать, выпрашивать — сам начать не решается никогда. Арсений всегда ждёт тоже, пока стекло часиков где-то внутри не трескается или их тиканье не становится слишком громким. Парень берёт на себя весь вес последствий, потому что он же начал, он заговорил об этом первым, и ему осточертело уже, но выбора всё равно не остаётся. Антон не просил о помощи, Арс сам не может не помочь. — Что?.. — сказал сипло Арсений, касаясь кончиками пальцев руки волшебника, но тот ответил сразу и резко, даже не дослушав вопроса. — Неужели ты не помнишь? Неужели ты не помнишь её? — Я её никогда не забывал, но я не понимаю, что ты в ней увидел, — произнёс Попов. — Она должна была стать двадцатой моей жертвой, — выпалил он, не оставив себе шанса прекратить этот разговор. Антон выплюнул эти слова, глядя на Арсения глазами будто желающими, чтобы тот понял и почувствовал то отвращение, которое он сам к себе ощущал. Арсений изменился в лице лишь на секунду, нахмурившись, а потом вновь расслабился и усмехнулся. — И? — «И», Арс? Всё, что ты можешь сказать, это «и»? — возмущённо произнёс Шастун. — Да, — честно признался Арсений. — Я не вижу проблемы. Ты не убил её, Антон. Ты оставил её в живых, так к чему тебе быть виноватым? — Я стоял за дверью её спальни, потому что она иногда забывает закрывать входную на замок. Я стоял с чёртовым ножом и был буквально в шаге от её убийства. Не виноват? — Нет, — мягко заключил Попов. — Я вообще не могу понять, почему ты пытаешься доказать мне, что виновен во всех грехах, Шаст. Ты хочешь, чтобы я к тебе отвращение почувствовал? Так оно не получится, — ответил так же мягко Арс, и Антон правда не понимал, почему он так спокоен. — Я тебя любым люблю. У Антона от тихого и словно само собой разумеющегося «люблю» мурашки по спине пошли. Арс сказал это так, будто иначе и быть не может — любит себе и любит. Любым. Антон замер, глядя ему в глаза, растерялся даже, и вдруг весь этот разговор показался бесполезным. То ли Арс не понимал всей степени важности, то ли Антон просто загнал себя в угол всеми этими мыслями, но ведь действительно — не убивал. Шастун не мог всё понять, почему Арса ничуть не тревожит вся эта история с убийствами, но ответ был прост, только Антон при этом разговоре не присутствовал. Жить хочет каждый. И, возможно, эта фраза — самая правдивая из всех, что слышал Арсений когда-либо (за исключением Антоновского «люблю»), а сказал её самый, наверное, неожиданный человек для таких слов — Павел Воля, потомок тьмы, который эту жизнь отнимает у самого дорогого для Арсения человека. Но, тем не менее, жить хочет каждый, и Арс прощает Паше разве что совсем немного. Из транса их обоих выводит грохот стаканов о стойку. Все четыре их коктейля были готовы, а они, кажется, пропали минут на десять. Арс кинул на стол пару купюр и, ткнув локтём в бок сидящего на барном стуле Шаста, взял молча пару холодных напитков в руки. Антон последовал за ним. Девушки заждались их у столика. Стоило задумчиво молчащим парням подойти к ним, как у Иры глаза засияли при виде Антона. Сияли, конечно, не так завораживающе-прекрасно, как у самого Антона, не как искорки в костре, а обычно, как светятся глаза у человека, когда ему кто-то симпатичен и этот «кто-то» совсем рядом стоит. Арсений ухмыльнулся при виде жаждущей внимания девушки. А рядом стоял Антон, который будто снова загорелся так, как всегда горел. Они чокнулись за встречу и разговорились о чём-то маловажном: то ли об очередях в баре, то ли об очередном дурацком диджее — Арсений не запомнил, честно говоря. Он просто глядел на расслабившегося Шаста, который ерошил розовые волосы ёжиком и крутил кольца на пальцах. Как всегда. Ира смеялась над всеми его шутками, так заливисто, красиво, что Арс улыбался даже и понимал, что, кажется, он выглядел когда-то так же — до глупости увлечённым им. Или даже немного больше по сей день. Арсений оглянулся на Оксану, что оказалась рядом, и притянул её к себе за плечи, не отрывая взгляды от Иры и Антона. Что-то изменилось вдруг, и Арс огляделся в попытках понять, что именно. То ли биты перестали грохотать в ушах и в грудной клетке, то ли воздух стал другим — из него ушла вся тяжесть. На сцене бесконечные диджеи сменились какой-то певицей, которая бодрым голосом пригласила всех влюблённых станцевать медленный танец. Заиграла какая-то лиричная пианинная композиция, и резко на песке стало будто больше воздуха — все поприлипали к своим половинкам. Антона утащила танцевать Ира, и тот, оглянувшись на Арсения и пожав плечами, мол, я не виноват, последовал за ней. Арс хмыкнул и спросил у Фроловой негромко: — Окажете честь? — и протянул ей руку. — Конечно, — в той же статной графской манере ответила девушка. Они вышли на песок к другим парочкам, Оксана забросила ему на плечи руки, Арс устроил ладони на её талии, и они стали медленно покачиваться в ритм музыки. Арсений поглядывал на людей вокруг и иногда встречался взглядом с улыбающейся подругой. Он всё удивлялся, как спустя много месяцев молчания они пересеклись в таком неожиданном месте, и будто совсем ничего не изменилось. Вот они, прямо как на выпускном, только тогда танцевали они под Лару Фабиан, а теперь под что-то ему неизвестное, Оксана в красивом платье до колена в крупный цветок с заколотыми волосами, а вокруг куча таких же, как они. Разве что у Арсения больше нет того отвратительного блонда, который в тот год казался ему просто восхитительным. Арс поглядывал на Антона и Иру, которые так же качались неподалёку под музыку; немного криво, правда из-за хромоты Антона. Девушка что-то говорила Шастуну на ухо, прижавшись к нему всем телом. — Не боишься, что уведёт дружка? — спросила Оксана, и Арсений повернул голову, изображая полнейшее безразличие. Арс взглянул ещё раз на танцующую пару, и встретился глазами с Антоном, который улыбнулся одним уголком губ и отвел глаза, но раз за разом оглядывался на Попова, будто ему каждый раз недостаточно. Арсений улыбнулся тоже, задержав внимание на пареньке. — Нет, не боюсь. Оксана усмехнулась, лишь удостоверившись в правдивости своих догадок, и устроила голову на груди Арса. Они так и качались, как кораблики в той луже, куда их отправили Арсений и Соня, пока песня не закончилась.***
Люди потихоньку разбредались к полуночи, кто куда — по домам или отелям. Стало значительно свободнее и тише — на второй сцене всё ещё миксовал какой-то совсем неизвестный диджей, и его почти не было слышно застрявшей у бара компании. Ира всё ещё пыталась привлечь внимание Антона, который, немного пьяненький после то ли трёх, то ли четырёх стаканов водки с колой, смотрел только на Арсения и на свой алкоголь, улыбался немного похабно и тому, и другому. Они все были навеселе болтали о чём-то бестолковом и смеялись так громко, что бармены не без смешков поглядывали на компанию. — А помнишь свой хвостик дибильный на первом курсе? Ты мне ещё фотку прислал! — выдала Оксана и засмеялась. — Да ладно, серьёзно, Арс, хвостик? Кто тут ещё безумец, блин, — проговорил Антон, мешая карты, которые нашлись в сумке у Иры. Арс хорошего от этой игры не ждал, а играли на желания, что напрягало ещё больше. «Стимул, Арс, стимул!» — сказал Шастун, когда вытаскивал карты из коробки, припоминая их недавний разговор. — Да ладно, нормальный был хвостик, — ответил Арс с чуточку детской обидой. — Погоди, сейчас фотку, может, нарою, — сказала Оксана и стала рыться в сумке. — Оксан! — Твой дружок должен знать о тебе всё. Фролова начала рыться в телефоне, пролистывая их уже давно заброшенный диалог в телеграме. Арсений поглядывал в экран и улыбался некоторым сообщениям двухгодичной давности. — А когда-то ведь каждый день общались… — вполголоса сказал Арс с ноткой грусти. Он ухмыльнулся, мол, пустяки, но глаза отвёл на шумящее неподалёку море, где какие-то особо стойкие люди купались прямо в одежде при пятнадцати-то градусах тепла. Те тоже, видимо, перебрали. С Арсением всегда так — он выпьет и становится весёлым, до тех пор, пока его что-то резко не выключит. И он сразу гаснет, словно спичку в воду опустили, закрывается, молчит. Антон не помнил такого, потому что они столько никогда не пили. А может, пили, он просто всё забыл — мозг волшебника под действием спиртного мало что запоминает. Шастун смотрел на поникшего Арса, который, вопреки накатившей тоске, всё равно переводит взгляд на экран. Там их старые шутки, подколы, и Попов себе дивится; в какой момент их общение свелось к нулю? Они с сентября даже ни разу не разговаривали. Арсений чувствует себя немного виноватым, но не один он же на контакт не шёл. Он тряхнул головой и потёр пьяные глаза руками, отгоняя от себя всё это. Антон бессмысленно кивнул головой, оторвав наконец взгляд от Попова. Зазубренная книга, не иначе. — О, нашла! — воскликнула Оксана и показала сидящим напротив Антону и Ире фотку, где Арсений совсем ещё ребёнок, кажется. Хотя, будто он теперь сильно изменился, разве что окреп немного. — Арс, ну ты и красавчик здесь, капец, — засмеялся Антон и похлопал его по плечу будто невзначай. — Я бы на тебя даже не посмотрел с этой хренью, — сказал он развязанным языком. Ира бросила на него непонимающий взгляд, а потом вскинула бровями. — Ну да, — пробубнил Арс себе под нос, и Оксана усмехнулась. — Ну что, посмотрели на Арса из две тысячи пятнадцатого, давайте играть теперь, — сказала она бодро, и Антон стал раздавать карты. Арсений лишь убито застонал.***
По итогам он проиграл, конечно, кто же ещё мог? Оксана вышла первая, обойдя даже великого мастера карточных игр — Антона, который сделал Иру, но и та отыгралась, поэтому теперь Арсений был отправлен к берегу моря, пока все остальные придумывали ему желание. Он смотрел на далёкие буйки и курил. Со вчерашнего вечера ни одной сигареты — рекорд за последнее время. Где-то недалеко всё ещё купались люди, может, уже другие; Арс не уверен, что он бы высидел в воде столько. Пепел падал на песок. Ай, ай, ай, Арсений, как нехорошо мусорить на пляже. Да, по сути, всё равно. Он перевёл взгляд на небо, которое было покрыто звёздами. До этого он не обращал внимания на то, что их намного больше здесь, нежели в Петербурге. Он даже нашёл пару созвездий и отыскал бы, может, ещё, но его окликнула Оксана, которая вскоре поравнялась с ним. Арс был готов к худшему, потому что Антон мог придумать всё, что угодно, например, побегать в одних трусах или искупаться в холодном море. Но прозвучало короткое и немного удивительное желание: — С тебя медляк с Антоном. Объявили сейчас, что последняя песня. Арсений приоткрыл рот, но Фролова ему не дала и слова сказать. — Я знаю, что ты хочешь. — А Ира? — спросил зачем-то Арсений. — Я думаю, она переживёт. Арс кивнул и, бросив бычок на песок, придавил его тапком, а потом направился назад к их столику. — Арсений, нельзя… — решила возмутиться Оксана, но Арс прервал её. — Кидать окурки на пляже, я знаю, — обернувшись, бросил он и ускорил шаг. Он подошёл к их столику немного вразвалочку — алкоголь добавлял свободы — и взглянул на Антона, разговаривающего с Ирой, с каким-то непреодолимым желанием коснуться. Смелости градус тоже добавлял, поэтому он, оказавшись в момент около парнишки, сплёл их пальцы и потянул на траву без тени сомнения, не отрывая глаз от мягкой и по-доброму насмешливой улыбки. Арс, устроив руки на его широких плечах, оказался очень-очень рядом, и фраза «дышать одним воздухом» обрела смысл. Они стали покачиваться в такт какой-то смутно знакомой Попову американской песне, слова которой сложно было разобрать, но Арс выхватывал их из контекста и нашёптывал Шастуну в самые губы, скользя взглядом по удивительно-прекрасным, чуть светящимся зелёным глазам. И если глаза описать можно было, то этот взгляд — никак. Но весь мир будто был отражением в одном очень сильно влюблённом человеке. — Не бойся, — пропевал слова песни Арс, — ведь я здесь. Его губы трогала слабая улыбка, когда он замолкал, будто осознающая, или уже давно знающая, степень важности каждой, даже незаметной другим, черты лица, каждого жеста — да вообще всего! И степень его любви тоже, а это цифра какая-то запредельная. Шастун мог поклясться, что он такой улыбки никогда раньше не видел. А Арс всё бегал, бегал глазами по расслабленному лицу Антона, не дышал, кажется, совсем, пропавший на минуту или больше, и думал над тем, где был этот парень столько лет. Он представил на секунду, как бы сложилась жизнь, встреть они друг друга немного раньше или не встреть вообще, но это не имело никакого значения. Иначе и быть не могло никогда. — Я стою перед тобой беззащитный, — вторил он строчкам. Арсений, запустив пальцы в загривок розовых волос, оказался ещё ближе, и Антон сцепил руки замком на его спине. Арс коснулся кончика его носа своим, прикрыв веки. — Читай по губам, — прошептал он, взглянув на него как-то по особенному, будто в следующей фразе заключён весь смысл. — Я стою здесь. И если эти слова, по слогам проговорённые губы в губы, глаза в глаза, не самая верная клятва, то Шастун даже не знает, какие ещё есть. Арсений ни секунды больше не ждал и ничего не боялся — ему вот стало вообще без разницы, что люди были вокруг — он прильнул к таким близким и горячим губам, потому что клятвы скрепляют поцелуем. И пускай это не те клятвы, которые влюблённые привыкли говорить, его — самая важная. Я стою здесь. Антон замер на пару секунд, непривыкший, что можно так — не прятаться в стенах квартиры ради поцелуя, а потом стал отвечать несмело. Позади стояла Ира с открытым ртом, Оксана с лукавой улыбкой свахи, и некоторые люди оглянулись на них, но его руки мягко прижали Попова ещё ближе, потому что это ведь Арсений — серый, безразличный, но до огня искрящий Арсений, который горит только им и сценой. И Шастун просто не может не гореть в ответ, во всех смыслах этого слова. Арс провёл пальцами по шее, линии челюсти, скулам и вискам, постепенно, сантиметр за сантиметром оглаживая бледную кожу, и в последний раз прихватил нижнюю губу Антона своими, прежде чем отстраниться. Коротко взглянув на него, он прислонился виском к его скуле, шумно дыша, и прикрыл веки. Его ладони спустились к груди Антона и остались там. Парень так и замер, прижавшись к небритой щеке волшебника, с закрытыми глазами, потому что те сияли слишком ярко от всего сразу. Шастун обвил руками его спину, и они стали вновь двигаться под звуки музыки. Арсений больше не пропел ни одной строчки. Песня плавно сменилась другой. Когда прогремел первый взрыв, от неожиданности Арс дёрнулся в крепких Антоновых руках, но тот не дал ему отскочить, и, усмехнувшись, указал кивком на небо. Попов поднял взгляд, и в ту же секунду над ними разорвалось несколько разноцветных салютов и искорками разлетелось на тёмном-тёмном небе, а потом ещё и ещё. Шастун завороженно смотрел на фейерверки, запрокинув голову и распахнув глаза, будто никогда их не видел до этого, а Арсений вспомнил Новый год, когда он с таким же видом восхищённого ребёнка смотрел на тёмный небосвод, полный ярких вспышек. Но теперь его внимание было приковано не к нему. Он глядел на Антона, у которого глаза — стекляшки, отражали каждый перелив цвета на небе, словно немного кривые, но до блеска чистые зеркала. И это покруче будет, чем какие-то там салюты. Арс взглядом бродил по его лицу, что выражало действительно детский восторг приоткрытым ртом и мечущимися по небу глазами, будто Антон пытался поймать хвост каждой из искр. Арсений не двигал рук, словно каждое движение могло всё вмиг рассеять, слушал рваные вдохи и наблюдал, поймав себя на шкодливой мысли. Антон красивый-красивый. Такой, что дыхание перехватывает. Губы чуть припухшие, нос с родинкой на кончике, глаза, действительно, стекляшки, не иначе, да даже щетина в желании казаться старше — ни одной лишней детали, никакой фальши. Звёзды на шее и те, что скрыты рубашкой, руки, руки во всяких цацках, шумящих от любого движения, улыбка такая, не описать даже, ставшая родной — Арсений так отчаянно влюблён. Арс смотрел во все глаза, потому что сколько бы определений любви не давали, их не свести в одно, и нет определения этому — Попов знает, что любовь — Антон, и нахуй сдалось что-то ещё. Музыка стала ещё тише, люди начали вяло тянуться к выходу. Салюты перестали разрываться на небе, не оставив после себя ничего, кроме яркой картинки, как Шастун смотрит на цветастые фейерверки, а Арс взгляд оторвать от него не мог и поступил иначе — приник к губам снова. Они такие шершавые, суховатые, но Арсению нравится.***
Они бредут по дороге молча и курят одну сигарету на двоих. Передают её из рук в руки, невесомо касаясь друг друга пальцами. Она последняя в пачке — есть в этом что-то. Арсений оглядывается по сторонам, но почти ничего не видит, потому что на набережной слишком мало фонарей и чересчур много торговых лавок, а у него и так зрение минус единица. Знает только, что по правую руку — море и прислушивается к шуму волн. По телу растекается приятная усталость, голова немного мутная, и Арс улыбается. Он оглядывается на Антона и передаёт ему сигарету после третьей затяжки. Тот задумчиво смотрит куда-то в небо, будто пытается что-то на нём найти. Арсений возвращается к разглядыванию темноты, в надежде всё-таки не только услышать, но и увидеть море. Так и идут. Молча. Каждый думает о чём-то своём. Сигарета дотлевает в руках Шастуна, и он отстреливает её в ближайшую мусорку. Арс вздрагивает, когда волшебник будто немного боязливо касается его костяшек, а потом переплетает их пальцы едва ощутимо. У Антона холодные руки, как всегда, и Арс перехватывает ладонь покрепче, словно у него теплее. В феврале в Испании не тридцать градусов по ночам. Арсений оглядывается на Шастуна, у которого на лице слабая улыбка, а ещё немного рассеянный взгляд. Вскоре парень снова поднимает глаза к небу и слабо дергает Арса за руку. — Смотри, Орион, — говорит он негромко и указывает куда-то в небесное пространство. Арсений, прищурившись, пытается найти созвездие, на которое показывает Шастун, но в упор его не видит, и Антон, усмехнувшись, становится за его спиной. — Вот там, смотри, — шепчет волшебник любимому на ухо и указывает в пустоту. Арсений смеётся хрипловато и качает головой. У Попова мурашки бегут. Антон скользит ладонью по спине, совсем сбивая с толку. — Не видишь? Ну вот же, звезда яркая-яркая, самая большая, — продолжает шептать он, едва не касаясь губами уха. Арсений угукает, но на самом деле ничего не видит — он только чувствует окольцованные пальцы, слабо сжимающие его бок, и ни о чём другом думать не может. Антон же красивый-красивый, и его до одури хочется. — Это Ригель, — продолжает Шастун негромко, — а диаметрально противоположна ей — Бетельгейзе, — он проводит пальцем прямую линию, но Арс всё никак не может зацепить взглядом то, что парень пытается ему показать. — Её название переводится как «плечо гиганта» с древне-арабского, кажется. Не слишком поэтично, правда? — спрашивает с усмешкой Шаст, и Арсений улыбается, не отрывая взгляда от неба. — Но не зря же она — сверхгигант. Ригель, кстати, тоже, и у него название почти такое же — «нога великана». Тоже с древне-арабского. А дальше идут Беллатрикс, Минтака, Альнилам… Антон перечисляет все, рассказывает про какую-то там туманность, а Арс теряет нить после этих трёх. Он поглядывает на Антона, который так увлечён, что не замечает этого совершенно, находясь в паре сантиметров. И Арсений убирает эти сантиметры, стоит волшебнику замолчать. Мимо проходят люди, косятся на них, а Попов прижимается к тёплым и сухим Антоновым губам. Его тянет к нему этим вечером особенно, будто звёзды сошлись так, всякие Ригели и Минтаки, и он целует его долго, ненасытно, потому что знает — как сейчас уже не будет. Будет по-другому, конечно, но вот так — под созвездием Ориона, когда рядом бушует море и всем всё равно — никогда. Арсений, правда, думает, что ему нравится безразличие. Он шумно дышит Антону в губы — отрываться не хочется совсем — а потом целует куда-то в скулу и, цепляясь за пальцы, молча ведёт за собой, потому что как сейчас никогда не будет. Миллионы раз иначе, может быть, но так — нет.***
У них в комнате пыльный воздух, раскиданные вещи и незаправленная кровать, а ещё табличка «не беспокоить» висит сутками, и последние два пункта как никогда кстати. Арсений увлекает Антона в темноту номера, всё ещё крепко сжимая его руку, но стоит двери закрыться, ладони волшебника оказываются на бёдрах Арса, а губы на его губах. Шастун тягуче-медленно целует любимого, пока тот расстёгивает, вернее пытается расстегнуть, пуговицы рубашки, но движения у него сбивчивые и неаккуратные. В итоге он бросает это дело и запускает руки на шею Шастуну, углубляя поцелуй. Антон прикусывает его губы, сцеловывает с них тихие постанывания и забирает ими воздух, продолжая прижимать Арса к стенке, и за рубашку берётся сам. У него из пальцев пуговицы тоже выскальзывают, но он всё равно борется с несчастной одеждой, сминая ткань в ладонях, и добивается-таки своего. Белая рубашка летит в глубь комнаты и, кажется, сбивает что-то на столике, но они даже не вздрагивают, захлёбываясь друг другом. Арсений вздрагивает от прикосновения холодных пальцев к разгорячённой коже, и Антон принимается целовать его скулы, нос, подбородок, спускается ниже к шее, целует за ухом. Арс дышит жарко и шумно, подаётся вперёд, подставляясь под горячие губы. Шаст мечется по его телу, как микрочастицы при Броуновском движении, беспорядочно, хаотично. Он выцеловывает ключицы, кусает их и покрывает поцелуями места укусов, выводит языком узоры на белой коже и припадает к каждой родинке, которых у Арсения сотни. Они буквально везде. Словно брызги краски усеяли маленькими пятнышками его грудь, живот, руки и даже щёки. Антон хочет эту картинку на черепушке изнутри высверлить, выжечь, да что угодно — как Арсений, чуть вскинув голову и прикрыв свои прекрасные глаза, дышит прерывисто и ждёт, жаждет ласки чуть грубоватых рук. И его удивительную кожу тоже в памяти оставить, которая красивее татуировки, что чуть выше, на плече. Антон смотрит на него всего пару секунд, касается кончиками пальцев живота, соединяет особо крупные между собой, и Арс глядит на него из-под прикрытых век, а Шастун выскребает этот миг в памяти, потому что как сейчас уже никогда не будет, и он тоже начинает это понимать. В них не горит пламя пожара, их не разрывает на части от страсти — сегодня отчего-то всё по-другому. Потому что звёзды так сошлись, наверное. Антон ласкает бархатную кожу под ладонями долго, водит руками по бокам и груди, задевая большими пальцами затвердевшие соски и каждую ямку, а потом поднимается также невыносимо медленно по шее и, обхватив руками его лицо, смотрит долго в прекрасно-сверкающие глаза голубого цвета. Не проводит аналогий с океанами, озёрами или айсбергами, потому что эти глаза — ничего из этого. Глаза Арсения невозможно вообще с чем-либо сравнивать. Антон просто знает — если умереть всё-таки придётся, то последним, что он увидит, станут эти самые глаза, вне зависимости оттого, будет Попов рядом или нет. Арс смотрит на него с нежностью и теплом, накрывает ладонями его руки чуть повыше локтя и улыбается одним уголком губ, и эта улыбка пропадает в новом поцелуе — глубоком, долгом и ни черта не целомудренном. Шастун зажимает Арсения между собой и стенкой, не давая шевельнуться, начинает скользить по телу снова, зарывается пальцами в его волосы и целует так, что Попов уверен — завтра губы будут, будто помадой крашенные. Волшебник, разорвав на секунду поцелуй, избавляется от дурацкой футболки с котёнком, которую купил в одном из тех уличных магазинов, потому что «прикольно же, Арс!», но ему нравится. Он оставляет на его шее засосы, которые станут багровыми пятнами, на самых видных местах, прикусывает кадык и соски, срывая томные стоны с зацелованных губ, целует в ямку на плече, которая всегда была очень чувствительной, и Арсений вскидывает грудь ему навстречу. Антон тогда слышит самый прекрасный звук в жизни — стон своего имени, протяжный и завывающий. Арс задыхается в удовольствии, которое накрывает от банальных, но настолько умелых ласк любимых губ и рук, что он действительно пару раз чуть не прощается с лёгкими. Антон чувствует стояк Арсения, который едва ли не хнычет под его губами, но Шастун останавливаться не намерен совсем. Он слишком любит его тело, чтобы перейти сейчас к сути. Антон слишком любит Арсения. Он подхватывает его под бёдра, якобы нечаянно пройдясь по ширинке джинс, и Попов больно ударяется затылком о стенку позади, вцепляется в плечи и берёт инициативу в свои руки, раздирая губы Шастуна в поцелуях, и у него бегущей строкой в голове мысль, что они вообще без губ к утру останутся. Антон не был бы Антоном, если бы не попытался долбануть Арсения об арку прежде, чем пройти из узкого коридора номера в комнату (вина Арса — нечего своими поцелуями обзор загораживать), но удара всё-таки избежали. И когда Арсений, распалённый от прелюдий и рвано хватающий воздух, оказывается на кровати, Шастун принимается снова, как будто до ничего и не было, целовать, кусать, вгрызаться в нежную кожу груди и ключиц, нависая сверху. Он мучительно долго возится с пряжкой. Он мучительно долго вспотевшими ладонями расстёгивает пуговицу Арсеньевых джинс. Он мучительно долго делает вообще всё, и Арс плакать хочет от возбуждения. Антон стягивает с него бельё, и резинка уже влажных трусов проезжается по колом стоящему члену, который сочится смазкой. Арсений сдавленно вскрикивает, подаётся бёдрами вверх, и Шаст его прекрасно понимает, потому что у него у самого в штанах уже настолько тесно, что больно немного, но ведь так, как сейчас, уже не будет, верно? Он повторяет себе это, как мантру. Он стаскивает с себя джинсы наскоро и, спустившись с кровати, встаёт на колени. Попов хочет воспротивиться, попросить перестать мучать его и взять уже, но просто не успевает — Антон обхватывает губами головку и накрывает его член ладонью. Парень начинает посасывать возбуждённый ствол, двигая рукой вверх-вниз, и Арсений стонет и матерится. Ещё пару минут, и он бы дошёл до крайней точки, даже не начав, но прекрасно знает, что Антон ему не позволит. Надо возвращать долги. Антон берёт глубже, и Арсений не знает, куда ему деться, потому что его уже колотит от фееричности ощущений. Он вцепляется Шастуну в волосы одной рукой, а второй едва ли не вырывает их на себе, и прикусывает губу чуть ли не до подбородка (по крайней мере, ему так кажется), чтобы не стонать так громко. Их, истерзанных и зацелованных, щиплет дико, и, видимо, Арсению придётся купить гигиеническую помаду, чтобы зажили побыстрее, но об этом он потом подумает, потому что Антон вытворяет языком и губами невероятное, и думать для него сейчас — что-то из ряда фантастики. Шаст проходится по его члену ещё разок, прежде чем выпустить его изо рта, и, поднявшись, нависает над Арсением, вид которого он бы в жизни ни на что не променял. Вот совсем ни на что. У него грудь вздымается и опускается часто-часто, руки вцепились в волосы, рот приоткрыт, а глаза — осоловело-туманные, немного дикие и такие яркие, что Антон морщится при взгляде на радужки. Иногда ему даже кажется, что Арс сияет магией больше, чем он сам, и волшебник, возможно, хотел, чтобы так и было. Он рассматривает его лицо, проводит пальцами по щекам, и он уверен, что он бы этой россыпи родинок, да и не только ей, смог стих посвятить, хотя их никогда не сочинял. Арсений вообще воплощение всего самого прекрасного, что есть в человеческом теле — родинки, родимые пятна, чуть вздёрнутый нос и красота губ. И Арс об Антоне думал так же, только не про вздёрнутый нос, а про прямой, и не про родинки, а про шрамы. Арсений бы и согласен век так лежать, изучающим и нежным взглядом оглаживая каждую чёрту его лица, но немного в других обстоятельствах. — Люби меня, Антон, — шепчет он по слогам, будто воздуха не хватает сказать всё сразу. — Люби, блять. И Антон бы рассмеялся, наверное, потому что полное желания в смеси с толикой раздражения «люби, блять», кажется, лучшее, что Арсений вообще мог сейчас сказать, но в нём что-то горит так сильно, буквально охватывает всё существо, что эта фраза только сильнее заводит, и он подаётся вперёд, запечатлевая на губах Арса ещё один, короткий и почти неощутимый поцелуй, а потом переворачивает резким движением. Арсений издаёт громкое «ах ты!», и прикусывает ладонь, когда Антон проталкивает внутрь сразу два пальца. Тот гладит свободной рукой его бархатную кожу, целует вдоль позвоночника, а Арс поскуливает слабо, но терпит. Шастун медлит, как всегда медлит, потому что он любит прелюдии. В этом есть что-то особенное — в силе касаний, в поцелуях, каждый раз разных — в засосах и укусах он тоже видит какой-то удивительный смысл. Антон ставит их везде, где может, а потом слушает гундёж Арсения, пока тот замазывает их тональником. Да и вообще, суть вещей не в самих вещах, а в их ожидании, терпком и немного болезненном в их случае. Поэтому Арс берёт всё в свои руки и разворачивается, привстав на колени. Он встречается с удивлёнными глазами Шастуна, но тот ничего не спрашивает, поддаётся любовнику, который сжимает руками его предплечья, впивается в губы с таким желанием, будто бы последние минут десять они не этим же занимались, и заставляет лечь. Антон откидывается на твёрдое и холодное изголовье кровати, и дёргается от пробежавшего по коже холодка. Он замирает с приоткрытым ртом, с растерянным взглядом, который гадает, что дальше. Арсений ждать больше просто не может. Он седлает его бёдра и, по привычке поцеловав один из шрамов, насаживается на его член сам с тихим, томным стоном, от которого у Шастуна сносит башню. Тот устраивает ладони на восхитительных бёдрах парня и сжимает их, подаваясь навстречу. Попов замирает, давая себе буквально десяток секунд привыкнуть — а больше ему уже и не нужно — и начинает двигаться медленно. А потом с каждой секундой увеличивает скорость, и волшебник поддаётся, подстраивается под ритм, тихо постанывая и шепча имя любовника. Антон любит прелюдии, секс и Арсения, потому что это — просто бомбическое сочетание. Тот вскрикивает, когда головка члена проходит по простате, и начинает двигаться ещё быстрее. Антон неясным взглядом разглядывает красивейшее тело — каждый перекат мышц, когда Попов выгибает спину и все-все-все родинки, рисунки, рельефы, и смотрел бы дальше, но ему слишком хорошо. Глаза будто застелены дымкой. В комнате воздух уже, кажется, не воздух, а один сплошной углекислый газ, потому что вдыхать нечего. Арс стонет громко, надрывно, сажает себе голос, который с каждой минутой всё более и более сиплым становится. Антон не выдерживает. Он в одно движение оказывается сверху, и Арс вдыхает и чуть не давится воздухом. Шаст начинает вколачиваться в податливого любовника ещё быстрее. Арсения с головой накрывает всем сразу, кружит голову ощущениями, которые каждый раз тоже разные, и остатками алкоголя в голове, которого было выпито достаточно — он извивается под Шастуном, выгибает спину, словно в первый раз спят и в последний — будто кто-то из них наутро исчезнет без единого контакта, и они обо всём забудут. Арс начинает водить рукой по стволу, чтобы дойти уже до столь желанной разрядки, но Антон с бесовской ухмылкой, которая прерывается стоном тут же, убирает его руку. — Блять, Шастун, сука! — воет Арс и вскрикивает снова. Он думает, что они весь отель перебудили своими криками и стонами, которые были, как в дешёвом порно, громкие и чересчур частые, а через секунду он вообще ни о чём уже не думает. Арсений кончает и изливается себе на живот, и имя волшебника срывается с его уст тихим-тихим шёпотом, почти не слышимым даже. Антон кончает следом с громким стоном и обессилено падает на грудь Арса, выбивая кислород из лёгких, хотя нечего уже выбивать. С минуту в комнате тишина стоит, будто после взрыва, разве что слышны судорожные вздохи в попытках восстановить сбившееся дыхание. Антон утыкается лбом в изгиб шеи парня и дышит рвано, пока Арсений не отстраняет его от себя и не тянется за салфетками. Волшебник устраивается рядом и глядит в потолок отсутствующим взглядом. Вскоре грудь Шастуна перестаёт вздыматься так часто, и остаётся лишь ощущение свинца в теле. Арсений стирает остатки жаркой ночи с их тел и замирает, опершись на локоть, смотрит на Антона с ласковой улыбкой, но ничего не говорит. Тот продолжает исследовать глазами потолок и долго-долго на него задумчиво глядит, словно в нём действительно есть что-то удивительное. Арс даже проверяет, что Шаст там нашёл такого, но ничего не видит, кроме идеально-ровного белого цвета, и ложится рядом. Так и лежат, глядя в никуда. Арсений переплетает их пальцы и накидывает на нагие тела простынку, которая служит им одеялом. За окном всё ещё темнеет ночь. Антон садится спустя минут пять, выпутывая руку из Арсеньевой, и хватает с полочки у кровати одно из колец, будто ему жизненно необходимо что-то в руках вертеть. Он вздыхает и приоткрывает рот, а потом закрывает обратно, и так раза три. Попов садится рядом, прислоняясь к его плечу своим, и терпеливо ждёт. — Я… — начинает парень неуверенно, а потом качает головой и усмехается от собственной нерешительности. — Я обещал себе про тебя написать поэму. — Что? — спрашивает Арс со смешком, но Антон прерывает его. — Заткнись.— Я обещал себе про тебя написать поэму Про трепет рук и как искряще-безумны взгляды. Да только все слова потерялись где-то Между сверхъярким Ригелем и бушующим океаном. Я не могу сочинить о коже твоей ни единой строчки, Но могу сказать о родинках чудно-дивных. Они как краска, которой творил художник, И которой, испортив холст, украсил он все картины. А глаза, что несравнимы с шумящим морем И непохожи на небо без облаков или с облаками. Ты их хоть видел? Они что-то совсем другое, И я пока не нашёл в природе, чем такие отождествляют. А про улыбку я говорил? Нет? Так скажу, пожалуй. Жаль только, что на ум сравнения не приходят. Я сроднил бы с солнцем, да слишком оно банально, А посему будет Орион, столь заметный на небосводе. Подобных деталей в тебе — никому неизвестно сколько. Я до таких цифр считать, наверное, не умею. И если меня хоть кто-то не остановит, Я смогу сто лет говорить о чертах, любимых до беспредела.
Антон читает сложившееся в голове стихотворение на одном дыхании, уверенным тоном, будто желает убедить в этих словах и удивляется тому, что Арс всё это без него не замечал. Он всё крутит кольцо в руках. Парень повернул голову к Арсению, который замирает и смотрит на него с приоткрытым ртом, едва дыша, и молчит. — Я никогда тебе не пел серенад под окнами и стихов не писал, поэтому вот, восполняю, — отшучивается он, немного напряжённый реакцией Арса. Тот переводит взгляд на сбитые простыни, до глубины души поражённый. — Всё не как у людей, — добавляет Антон тихо. — Так ты и не человек, — с усмешкой отвечает Арсений. — Ты что-то внеземное, блин, Шаст, — говорит он с тихим восторгом и встречается с Антоном взглядом. Он берёт его двумя пальцами за подбородок и, повернув его голову к себе, приникает к губам напротив, уже зацелованным до красноты, но он целует ещё — мягко и осторожно. Когда отрывается, смотрит на Шаста сонным взглядом, с улыбкой на всё лицо — как раз с той, про которую говорил Антон. На следующую ночь Арсений находит на небе созвездие Ориона.