Am I Wrong

Юнги лежит и пялится в потолок огненными дурманом глазами, старается не выпускать из обветрившихся губ хриплые заикания. Плотное одеяло крепко обмотано вокруг тела, а края белой простыни прочно стиснуты в ногах. Подушка лежит камнем под головой, залита цементом и пропитана едкими нервами. Глаза будто под затяжной занавесью из лессирующей ткани, не пропуская и капли света через открытое окно. Внутри Юнги как будто что-то рвётся, как вздорная мелочь, лживая, не к месту упрямая. Юнги чувствует себя дураком, потому что утратил все полученные от остальных таланты. Ему казалось, что он тупеет и тупеет, а давление всё растёт и растёт. Стресс и страх подтачивали силы Юнги. А шум усилился, цвета стали невыносимо насыщенными. Юнги хотелось уйти в свою комнату, хлопнуть дверью и вопить, вопить, вопить и.. — Юнги-хён... с тобой всё хорошо? — пара сверкающих глаз уставилась на скручивающегося в клубок парня. Он нервно потирает опухшие щёки, но слёзы и сопли из носа всё льются и льются, пока руки не скукожились как высушенный виноград. Ногти напрочь искусаны до корней, оголяя неплотную плёночку. Где-то глубоко в глазах Тэхёна играла жалость, доля грусти и растерянности. Но больше всего — усталость. Она как будто слилась с ним в единый ком грязи, пачкая те же белые простыни и крашеные синей краской стены. — Я.. я просто немного устал. Это не так важно, ты можешь не беспокоиться обо мне, — Юнги отмахивается от брата, обратно переворачиваясь на костлявый бок, зубами прикусывая тыльную сторону правого кулака. — Ты уверен? — Тэхён садится и подгибает под себя ноги. Спальная пижама съехала, макушка лохматая, а два уха топорщатся в разные стороны. — Тэ, каждый человек время от времени устаёт. Совсем не важно, счастлив он или же глубоко в печали. Всех рано или поздно это достигает, и нет причин переживать, если человек сам способен с этим справиться, — голос совсем не дрожит, но Юнги уже готов сорваться на крики и бежать из этого дома, ведь что может быть хуже, чем осуждение собственного младшего брата за проявление жалостной слабости и мужские слёзы, что грязно холодят щёку и выглядят так омерзительно. — А ты разве можешь? — Конечно. Юнги не уверен. Юнги ни в чём никогда не уверен. С тех пор, как его карьера музыканта была провалена, он не хочет больше связываться с этим. Он не знает, можно ли состояние на гране срыва назвать нормальным, человекоподобным. Он чувствует себя так, будто живёт у зеркального озера. Это как замкнутый круг. Каждый день взгляды матери и отца с немыми репликами "мы же тебе говорили, что провалишься". Хочется игнорировать всё это, начать заново, пробовать снова и снова. Но, увы, Юнги не желает наступать на те же грабли по второму кругу, да и... — Юнги-хён? — Юнги совсем не заметил, как Тэхён успел переместиться со своей крошечной односпальной кровати в его постель. — Чего тебе? — Если захочешь поблевать или поплакаться, или ещё что-нибудь, то можешь позвать меня, — с нескрываемой заботой, совсем не так, как на беспомощных амёб. Тэхён устроился где-то под боком и засопел, плотно держа руками тощую фигуру брата и вдыхая влажность перьевой подушки. — Обязательно, — Юнги повернул голову и немного умилился. Редко, когда Тэ так ведёт себя с ним, редко позволяет обнимать и засыпать вместе. Тэхён вообще редко общается с ним. Рыжие волосы приятно греют шею, а тёплые прикосновения растворяют под собой, как тягучая карамель на включённой комфорте. Юнги редко верит в искренность своего младшего брата, но в этот раз ему хочется довериться в лапы этого маленького чертёнка, даже если это всё какая-то очередная бессмысленная забава одного из братьев. — Позову.

I'll call