ВАЛЕНТИН СТРЫКАЛО - 92
У Чонгука бабушка очень нервная и крикливая, постоянно угрожает расправой смертной и дедушку умершего всегда приплетает куда только возможно. Женщина тростью стучит по деревянному полу в своей комнатушке, обвешанной травами, засохшими и сотню раз пересохшими растениями в пластмассовых горшках, и смотрит куда-то в сторону, выжидает кого-то, кто по-видимому, ей очень сейчас нужен. Напевает только известную ей мелодию, изредка встаёт со скрипучих пружин, потирает ноющие колени и плачет почему-то, так горестно рассказывает истории из детства, говорит, мол, раньше лучше было, раньше у всех работа была, она вот счастливой девчонкой бегала, не знала бед. А потом про войну вспоминает, морщит лоб и замолкает. Чонгук любит бабушку, ценит всю её заботу и ласку, помнит те сказки на ночь и переживает за её шаткое здоровье и частую болтовню о смерти. А том, чтобы сожгли её прям так, без крематория и служб, развеять её холодных прах по реке Хан и улыбаться всегда, думая, что она наконец может проститься со всем этим. Но как там будет на самом-то деле никто, конечно же, не знает. Бабушка Чонгука думает, что в скором времени и внука её не станет, если так и будет продолжать водиться со всякими скверными компаниями и "друзьями". Чонгук к утру частенько приходить начал, странно ведёт себя, не ест совсем и на чердаке запирается. Ни днём, ни ночью не видно. А Чонгук ничего не думает. У него просто как-то не складывается. Ни в своём чердаке, ни в другом районе с Чимином и Тэхёном. Быть наркотическим зависимым сложно. Постоянно нужно что-то. Ещё и совесть булыжником давит. Чонгук же никогда не был таковым. Он просто связался ни с теми. Гук-то вернётся домой, переступит порог, услышит отдалённые всхлипы из комнаты дальше по коридору. Он ещё раз убедится, что взрослые всегда правы, ещё раз мысленно пару раз спрыгнет с самой высокой многоэтажки, а потом ещё столько же будет вставать с окровавленного асфальта и домой возвращаться, а то бабушка голодной останется и снова кричать будет. После, как всегда будет просто-напросто не по силам подняться по стремянке на пыльный чердак, ещё пару раз споткнётся, парочку раз проматерится, на всякий случай оборачиваясь, вдруг бабушка решила прогуляться и застала столь нелицеприятную картину. Ближе к утру женщина проснётся, снова попытается вспомнить мутный сон и чью-то свадьбу, осмелится подумать, что это её Чонгук невестку нашёл, осмелится предположить, что всё ещё в силах погулять на свадьбе своего внука. Она обязана. А Чонгук будет просто смотреть как день кончается, как редкие сны всё ещё снятся, как заброшенный задний двор снова приобретает те уютные дружеские посиделки с друзьями бабушки, а где-то под столом, бегает маленький озорной Гукки. Не наркоман, без сколиоза и с мамой, которая вот-вот приедет забрать его. В 92-м так может и было. В 92-м, Чонгук всё ещё её ждал. Но матери с отцом нет уже дни, недели, десятилетия. Никому не известно, где они теперь. И Чонгук чуть-чуть рад этому, ведь он на все сто уверен, что не сорвётся с места, не бросит бабушку, друзей, двор, ради эфемерных родителей и гнетущих флэшбэков с детства. "Лох" написано на стене. Осень сыплет на лужи листья. Телевизор-коробка гудит на фоне. Бабушка даже не смотрит на голубой экран с каким-то турецким многосерийным сериалом. Просто в этом доме темнеет быстро и никого нет. Нет. Нет. Нет. Только отгрызи 92-го.92