Моя путаница. Виктория. Возрождение. Научи меня любить

Иногда я удивлялся сам себе. Совсем иногда. После смерти Арины я редко совершал импульсивные поступки. Меня не брали интриги, сплетни, поведение. Мне было все равно. Сердце будто заморозилось, и я не чувствовал абсолютно ни-че-го. Но…как все это затмила Победоносцева. Я помню, когда я только её увидел, думал, что обычная девчонка, как и все. Я даже не мог знать, что маленькое худенькое тельце с крошечным личиком и огромными глазами могло перенести столько боли. Она плакала передо мной, а я даже не мог ничего с собой сделать. Мне было жутко больно за неё. Как она выдерживала это? Но ещё больше меня удивляло, как никто не узнал. Девчонки сразу бегут жаловаться на любые проблемы, стараясь растрепать всем и вызвать у всех жалость. Но маленькая, хрупкая девушка носила все в себе. Какой же я монстр. Вика во сне ворочалась и постанывала, тяжко выдыхая. Внезапно мне захотелось защитить эту девушку, закрыть её у себя и не дать больше этому миру сделать ей хоть немного больно. Сердце трепетало, внутри все перевернулось. Я думал, что за почти четыреста лет моего существования меня удивить точно невозможно. Но это меня поразило, шокировало и ввело в состояние задумчивости. Моя рука так и тянулась прикоснуться к бархатистой коже Девушки. Твою мать. Мне нельзя. Сколько ей лет? Шестнадцать? Семнадцать? Я не имею никакого права даже смотреть в её сторону не то, что трогать эту малышку. Вдох-выдох. Пересиливаю себя и одёргиваю руку, наполовину преодолевшую путь. Представляю, что будет, если она будет все время рядом. Я сломаю её, сломаю ей жизнь, на что я не имею никакого права. Вечер потихоньку надвигался на город, прикрывая каждый уголок тьмой. Я сходил к матери Вики, которая была слишком даже удивлена моим визитом. Она сама собрала мне вещи своей дочери, говоря, что понимает, насколько все это ужасно. Я знал её, видел несколько раз. Когда они только переехали в наш дом, Арина постоянно улыбалась, показывая мне их парочку. Глаза женщины выглядели тускло, она прикрывала постоянно руки и грудь, которые пестрят синяками. Покидаю их дом, кидая напоследок, что хочу помочь. И даже не думаю, верят мне или нет. В 6 вечера Победоносцева проснулась. Лицо было заплаканное, глаза немного опухшие, отчего они выглядели ещё больше. Она вздрогнула, увидев меня, после чего протерла глаза, рассматривая обстановку комнаты, как будто была здесь впервые. — Мне все приснилось? — почти смело произносит девушка, принимая сидячее положение. — Нет, — бурчу я, — есть хочешь? Мнётся, переводит взгляд на свои руки. Сложно понять, что она чувствует. Хмурится? — Я не у стены спрашивал, Вика, а у тебя, — произносит я уже более строго. — Я бы не отказалась перекусить, — отвечает брюнетка, не поднимая глаза. — У меня есть запечённая утка с гречкой, — Зачем-то объявляю я, ставя духовку на разогрев. — Звучит очень аппетитно, — девушка не знает куда себя деть и что делать. — Я принёс тебе твои вещи, ты пойдёшь завтра в школу? — Я думала, у меня нет выбора, — ухмыляется, наконец поднимая взгляд темных глаз на меня. — Можешь отлежаться завтра один день, на тебе нет лица совсем. — Так плохо выгляжу? — Я этого не говорил, Вика, — отнекиваюсь я. — Мне нужно делать уроки. Где мне можно сесть? Может, я все же пойду домой? — Ты никуда не пойдёшь, Садись за стол, когда еда будет готова, я тебя позову. Постелю тебе кровать в гостиной. — Я буду спать одна? — А ты хотела с Пифагором? Ничего не отвечает. Что за глупые вопросы? Она думала, что я положу ее в свою кровать? Девушка молча пыхтит над уроками, то и дело смешно почесывая голову. Меня это начинает смешить слишком сильно. Поэтому я решаю подойти к столу посмотреть, что же она делает. — Что за предмет? — спрашиваю я, наклоняясь к столу. — Физика, — нервозно вздыхает Вика. — И что тут такого? — Решите, раз вы такой умный! — Ответ десять корней из 3, — отвечаю я, улыбаясь. — Вы даже не посмотрели! — девчонка в шоке, листая до страницы ответов в учебнике. — Не может быть. — Тебе нужно обьяснить это? — я сажусь рядом. — Не знаю. Не думаю, что я смогу понять, — брюнетка пожимает плечами. — Недооцениваешь себя, — произношу я, открывая нужную тему в учебнике. Нечаянно докасаюсь её руки, отчего девушка вздрагивает. — Извини, — тихо говорю я, пытаясь взглянуть в глаза девчонке. — Ничего, — безжизненно отвечает та, отдергивая руку, как от кипятка. Еле сдерживаюсь. Что ты со мной делаешь, Вика? Объясняю девушке тему, параллельно разглядывая её. Лицо ранее весёлое, постоянно улыбающееся становится бледным, почти безжизненным. Глаза поблекли. Кулаки начинают чесаться от одной мысли, что этот сделал здоровый мужик. — Ложись спать, — внезапно встаю, задвигая стул, — завтра продолжим. — Спасибо, — Вика встаёт, не поднимая глаз на меня. — За что? — удивлённо спрашиваю я. — За все, и… Извините за то, что плакала. Я не хотела, — железный тон. Не убивай меня, Вика, не убивай. Как можно за это извиняться? — Хорошо, — быстро кидаю я, выходя из комнаты. Она слишком сильная для своего возраста. Слишком.

***

Ночь. Выхожу на свой любимый балкон с пачкой сигарет и зажигалкой. Если из песни слов не выкинешь, то из моей жизни не выкинешь привычки курить. Затягиваясь. Дым приятно щекотит легкие. Тысячи сосудов сейчас разрушаются и восстанавливаются снова. Чертова регенерация. — Можно? — Вика стоит на балконе, жмурясь от холодного ночного ветерка. — Заходи, — затягиваясь вновь, произношу я. Подходит ко мне, обосновываясь рядом. — Победоносцева, отойди, — хрипло предупреждаю я, — тебе ещё рожать. Не нужно тебе пассивным курильщиком быть. Здоровье испортишь. Девушка отходит на другой конец балкона. Дрожит. — Что вышла, если холодно? — кидаю окурок. — Не спится, — шепчет она. Снимаю свою толстовку, в которой обычной выхожу курить, протягивая девушке. Видя, что я остался в одних спортивных штанах, Вика охает, надевая толстовку. Она никогда не видела голого мужчину? — А вы как же? — обеспокоенно произносит та, стараясь на меня не смотреть. — Мне уже все равно. Я пойду спать. Уже выхожу с балкона, как меня останавливает голос Девушки: — Мне страшно. Стою в оцепенении, не зная, как реагировать. — Страшно что? — пытаюсь уточнить я. — Не знаю. Мне так плохо… — Ложись спать, Вика, завтра мы обсудим. Я обещаю. Тебе нужно выспаться. — Понятно, — произносит с горькой усмешкой та, — доброй ночи. Просыпаюсь я только через два часа. Неведомая сила меня будит, заставляя подняться с кровати и зайти на кухню выпить воды. Включаю свет, рассматривая комнату. Что-то меня явно смущает. Из угла кухни разносится плач, заставляющий мои мурашки пройтись до самых костей. — Вика, — зову я, идя к источнику звуков. Девушка оборачивается, и я вижу раскровавленные запястья Девушки. Нож валяется рядом. Господи, пусть это будет не то, что я думаю! — Вика! — почти кричу я, быстро подбегая к девушке. Глаза затуманены. Она держится за рассеченные запяться, громко рыдая. — Помогите, — воет Вика, смотря мне прямо в глаза. Бегу за аптечкой, чудом попавшейся мне сразу под руки. Дезинфицирую, дуя на повреждённую кожу. Терпит. Слезы продолжат градом литься из её огромных глаз. Осматриваю её руки, которые прорезаны чуть ли не до основания. Раны глубокие. Даже слишком. Нужно шить. — Помогите, я прошу, — умоляет она, еле дыша. — Терпи, — сочувственно произношу я, доставая медицинские нити. Почему с ней так сложно? Шью на живую кожу без обезболивающего. Вика не шарахается, внимательно смотрит за моими движениями. Быстро зашиваю её, раздумывая, что делать дальше. Девушка смотрит мне прямо в глаза. Нельзя оставлять ее в таком состоянии. — Я не хотела жить, — произносит она, будто бы это обычная фраза, которую сказать было, что расплюнуть. — Заткнись, — произношу я, доставая телефон, — твоя жизнь тебе не принадлежит, ясно? — А что мне принадлежит? Моя жизнь полна дерьма, которое я не замечала, пока вам все не рассказала. Отчим потом найдёт меня и изобьет до смерти, даже не глядя. Я не смогу, не смогу уже все наладить. Я никчёмна, я ничтожна. Моя жизнь никому не нужна, и даже собственная мать наплевала на меня. Тогда кому, кому нужна такая никчемная дура с кошмарами и страхами? Я хочу быть защищённой, я хочу быть нормальной, но каждый раз я молю Бога, чтобы Виктор не убил меня. Я искала плюсы, будто бы зная, что они должны быть, но ничего не нашла. Хочу заснуть и не проснуться. Чтобы все поняли, что Виктория Победоносцева вовсе не такая сильная, как все думают, что мне вовсе не легко и не просто! Но нет, всем все-равно, тогда зачем жить? Зачем мне ещё страдать? — произносит девушка, почти не делая пауз. — Вика. — Нет, не Вика. Я не хочу, не хочу, слышите? А вы кто? Хотите сделать мне добра? Нет. Выбросите меня потом на помойку, как это делают все. Нет добрых людей, их нет! Зашили мне кожу? Думаете, это поможет? Кто мне зашьёт раны здесь? — девушка приложила руку к сердцу. — Успокойся. — В чем смысл, Максим Алексеевич? В чем смысл, что ваша невеста умерла, а вы остались? Хорошо вам живётся? А? Зачем оставаться, если смысл потерян? — Заткнись, Вика. — Она умерла, а вы нет. А морально? Ей легче. Она сейчас лежит в могилке и ни о чем не думает, а вы живой. Страдаете тут, мучаетесь. Зачем? — Я сказал, — произношу разъярённо я, — заткнись! Ты не имеешь право ничего даже говорить об этом. Пока твоё сердце бьется ты можешь все. Смерть не решит ничего. Возможно мне плохо, но я делаю мир лучше, я стараюсь сделать так, чтобы другие жили лучше. А ты плюнешь на все? Твоя смерть сделает лишь хуже. — Вы ничего не знаете обо мне! — кричит она, — дайте мне нож! Хватаю её руки, завязывая первым попавшимся полотенцем. — Отпустите, я сказала! — пытается вырваться. У неё нервный срыв. Вкалываю снотворное, укладывая её на кровать. Засыпает. Лицо расслабляется, черты становятся мягче. Звоню Ксюше, не зная, что делать дальше. — Ксюш, прости, что так поздно, — виновато произношу я. — Четыре часа утра. Уже не поздно, а рано, — смеётся сестра, — Что случилось? — У моей подопечной, предполагаю, неверный срыв. — Что? — уже более заинтересованно спрашивает Ксю. — Она хотела порезать вены. Зашил, накачал снотворным. Она сорвалась. Не контролирует себя. — Макс, я приеду, как только проснётся. Слышишь? Господи, сколько ей? — Семнадцать. — Малышка совсем, — шепчет Ксюша, — выезжаю сейчас. — Спасибо. Сажусь рядом с Викой, рассматривая её. Испугался, Макс? Как будто я находился в своём невидимом мире, где все было безразлично и неважно. А тут такой взрыв. Поглаживаю волосы Девушки. Выглядит сейчас ангелом. Веки прикрыты, лицо умиротворено. Стонет. Протяжно. Черты лица искривляются в непонятной судороге Моментально расслабляется. Как же ей плохо.

***

— Как только добралась, — Ксюша быстро снимает обувь, проходя в спальню. Останавливается и охает. — Копия, — шепчет та, прикрывая рот рукой. — Что? — Ничего, Макс, — сестра подходит к мирно спящей Вике, беря одну её руку, — порезы такие глубокие… — Не знаю, что её остановило, — жмурясь, произношу я. — Ты. Проходят Часы, пока Вика не просыпается. Наконец, огромные доверчивые глаза с длинными ресницами открываются. — Где я? — мычит девушка, жмурясь. — В раю, — наигранно улыбаясь, произношу я. — Вы не можете быть в раю, — несмело произносит девчонка, пытаясь двинуть рукой, — Почему мои руки связаны? Переглядываюсь с Ксюшей, раздумывая, говорить ли ей. — Ты хотела навредить себе, не помнишь? — мягко произносит моя сестра, глядя юной особе прямо в глаза. — Очень смутно. В меня как будто кто-то вселился, — ошарашено заявляет Вика. — Все уже хорошо, — мягко улыбаясь, объясняет Ксюша. — У вас заботливая девушка, — аккуратно говорит Вика, все ещё жмурясь. Ксюша улыбается, закусывая губу. — Преображенский, — шепчет Ксюша мне на ухо, — она, черт возьми, копия. Шокированно гляжу на Вику, непонимающе хлопающую ресницами. Я попал?