Моя путаница. Виктория. Возрождение. Научи меня любить

Уроки закончились, что означало время моего дежурства. Леська Быстро убежала на свои курсы, оставляя меня на съедение математику. Я поплелась в злосчастный кабинет математики, по дороге продумывая, как себя вести. Руки стали ледяными, а сердце билось, как бешеное, словно я пробежала десятикилометровый кросс. Я постучалась, после чего заглянула в кабинет. Максим Алексеевич поднял голову, кивая мне. Аккуратно, почти на цыпочках, я прокралась в кабинет. Положив сумку на парту, я подошла к учительскому столу. Я уже стала опасаться, что мое сердце сейчас выпадет прямо на пол, и я не успею его поднять. — Максим Алексеевич, а где у вас швабра и причиндалы? — спросила я, сверля взглядом математика. Он странно ухмыльнулся, правда над чем я не поняла, пока до конца не осмыслила свои слова. «Где у вас причиндалы?». Твою мать, надо же было так опозориться! — Во-первых, Победоносцева, не у вас, а у нас! Во-вторых, вон шкаф в конце кабинета, в верхнем шкафчике стоит ведро, за шкафом швабра и веник. Совок там тоже где-то валяется, — разъяснил учитель, глядя мне прямо в глаза. От этого взгляда, готова поспорить, продирало всю женскую половину школы. Я уныло поплелась в шкафу, совершенно не обрадованная перспективе трогать вонючие тряпки. Юбка моя даже не доходила до коленей, отчего любой мой наклон мог стоить мне показа трусиков. Я открыла шкаф и взглянула наверх. Привстав на носочки, я потянулась руками к ведру. Нащупав что-то похожее, я потянула это на себя. Но я не ожидала, что ведро будет настолько тяжёлое, и оно с грохотом упало, а кувшин непонятного происхождения выпал из ведра, вдребезги разбиваясь о пол. — Твою мать, — прошипела я, отскакивая. Когда осколки разлетелись по всему классу, я обреченно вздохнула, поднимая глаза на математика. Он прикрыл длинными пальцами рот, растянувшийся в усмешке. Я прокляла абсолютно все. Леську, которая не пошла со мной на дежурство. Человека, который закинул этот чертов кувшин в ведро. Свои кривые руки. И даже пол, об которой разбилось стекло. — Ну чего стоишь-то. Собирай, — сочувственно произнёс учитель, вздыхая. Я послушно села на корточки и начала собирать крупные осколки. Один из них больно проткнул кожу, отчего ярко-красная кровяная дорожка начала проделывать свой путь. — Черт, — прошипела я, рассматривая порезанный палец. Подняв голову, я чуть не ахнула, Максим Алексеевич навис надо мной огромной стеной, внимательно рассматривая. — Что же ты за неумеха? — мужчина цокнул, удаляясь в маленькую лаборантскую. Я встала на ноги, ожидая дальнейших действий. Брюнет вышел с маленькой аптечкой. — Садись, — приказал он, указывая на последнюю парту третьего ряда. Он уселся рядом, открывая аптечку. Учитель вынул перекись водорода, ватку и пластырь. Я недоверчиво наблюдала за этой картиной, держа свой пораненный палец подальше. — Дай руку, — скомандовал учитель, поднимая взгляд на меня. Левой рукой мужчина обхватил мое запястье, а правой начал ваткой, смоченной перекисью, промывать ранку. Молчание повисло в классе. От брюнета Приятно пахло мужскими духами. Его непослушные темные волосы сползли на лоб в небольшом количестве. Синие глаза были устремлены на мою руку. — Победоносцева, ты дышишь? — внезапно спросил математик, улыбаясь. — Дышу, — насмешливо ответила я, расплываясь в глупой улыбке. Я не хотела, чтобы этот момент когда-либо заканчивался. Я готова ранить пальцы каждый день, чтобы чувствовать его настолько рядом. Все-таки влюбилась, дура. Да и пусть. Кровотечение было остановлено, а палец аккуратно заклеен пластырем. — Ну что, подмести сможешь? Протирать полы даже не надо, а то убьешь себя шваброй ещё, — ухмыльнулся Максим Алексеевич, относя аптечку. Наконец, убравшись, я выдохнула с мыслью, что пора домой. — Завтра будет занятие? — убрав «причиндалы» в шкаф, поинтересовалась я, подходя к учительскому столу. — Будет. В 6, как обычно. Пойдёт? — поднимает свои синие глаза на меня. Хотя нет, сейчас они не синие, а голубые. Такие же, как летнее небо, без облачка. — Пойдёт, — соглашаюсь я. — Тогда до завтра, — произносит он. — До завтра, — кидаю напоследок я, после чего покидаю кабинет без происшествий. Внутри все поёт и танцует. Собственная глупость меня смешит. Уже не знаю, как пережить эти двадцать четыре Часа, чтобы пойти на долбанное занятие. Домой я прихожу уже менее радостной. Мамы снова нет, а Кир, как я предполагаю, заперся снова в комнате. Прохожу на кухню, бросая взгляд на плиту. Пусто. Ничего не приготовлено. Живот урчит, оповещая о том, что пора бы поесть. И я с ним солидарна. Варю макароны, попутно обжаривая слепленные мамой котлетки. Получается, неплохо. На ароматные запахи спускается Кирилл. — Неуж-то я нормально поем! — заявляет тот, садясь за стол. — Не паясничай. У мамы не было времени готовить, — произношу я, накидывая на тарелку еду брату. — У неё никогда на нас нет времени, — произносит Кирилл, принимаясь за еду, — вкусно. Я кстати в школе сегодня видел этого мужика. — Какого? — недоумеваю я, садясь рядом. — Того твоего врача. Болтал с твоей страшной подружкой-Настей. Я думал, она его прям там разденет и… — Кирилл! Ты за столом, а не с друганами за гаражами. — Короче, ты поняла! — уплетая еду, произносит брат. — Значит, он все-таки не врач? — Врач. Он ещё математиком работает у нас в школе, — поясняю я. — Понятное дело. И как он? — Как видишь, нормально. Я хожу к нему на допы. — И чем вы там занимаетесь? — двусмысленно произносит брат, довольно улыбаясь. — Математикой, Кир! — раздраженно отвечаю я. — Он тебе нравится? — Кирилл хитро щурится. — С чего бы вдруг? — Не знаю. Как он вообще тебе? — Красивый и умный. Это ты хотел услышать? — Смотри мне, Вика. Втюхаться в этого мужика точно не лучшее занятие. — Кирилл, успокойся. И он не мужик, ему двадцать с копейками. — Ты недавно сказала, что он старикан! — И что? Я передумала. — Ну-Ну, сестрица, ну-Ну! — Кирилл! Ты мой брат, а не лучшая подружка. Успокойся. — Виктор убьёт за такое. — Я ещё не сделала ничего. — И не собирайся. — У тебя забыла спросить! — строю гримасу.