•
Завтрак все встречали уже окончательно проснувшимися и очень голодными. Большой зал был намного теплее других частей замка сегодня, поэтому почти все обитатели скопились здесь, общаясь и шумя тарелками и стаканами. Даже за профессорским столом происходило какое-то на редкость движение, какие-то переговоры, и, обратив на них внимание, Руслан заметил, как некоторые строго поглядывали в сторону гриффиндорского стола. «Так я и знал», — вздохнул про себя он, откусывая кусок хлеба. Небо было безоблачным, что даже радовало — только ветер покачивал потухшие свечи. Некоторые совы влетали в зал и лениво скидывали на учеников новый «Ежедневный пророк» или поздравительные открытки от родственников, которыми тут же ученики радостно делились с другими. — Ты че, блин, опять такой злой, а? — расстроено произнес Хованский, когда вместо смеха на его смешную шутку про «этого уебка Поперечного» он получил лишь угрюмый взгляд друга. — А каким мне быть, когда у тебя опять шутки на уровне первокурсника? — съязвил Мэддисон. Сидящий рядом Кузьма сдержанно хмыкнул, украдкой глянув на Илью. — Ну, уж лучше шутки первокурсников, чем якшанье с грязнокровками, — вставил появившийся из ниоткуда Соболев, с хитрой ухмылкой недвусмысленно сверкнув глазами в сторону Мэддисона. — А ты вообще свали нахуй, — ничего не заподозрив, ответил Мэд. Он-то уж надеялся, что этот противный ретард свалил домой на праздники. И от неоправданных надежд Илья стал еще злее. — Подожди, ты что, теперь грязнокровок защищаешь? — присоединился к ним Нифедов, заслышав тему разговора. Он удивленно вытаращил глаза на еще более разъяренного Мэддисона. «Как даун, ей богу», — подумал он, с отвращением глянув на Андрея. — Какие, блять, грязнокровки? — взорвался он, когда еще и Ильдар, с которым они даже не общались, решил прокомментировать это. — Ебанутые, что ли, совсем? — О-о-о, вы про Усачева, что ли? — дошло наконец до Кузьмы, который вместе с Хованским молча и заинтересованно наблюдал за развернувшейся сценой — почти все старшекурсники Слизерина, оставшиеся в Хогвартсе, окружили бедного Илью. Даже его друзья с удивлением смотрели на него, услышав эту фамилию. — Кто-о, блять? — протянул Мэддисон, нахмурившись. — Погоди, — втянулся Юра, отставив стакан с соком, — как я смог упустить тот момент, когда ты с этим пидором рядом оказался? Я ж рядом все время был. — Ну, Илья, сдаешь позиции, — ухмыльнулся Соболев, — тебе еще повезло, что другие этого не видели. — Да блять, я даже не знал ничего об этом Усачеве, что вы приебались-то? — И скорее всего это сам Усачев своими пидорскими сетями его заманил, — поддержал друга Хованский. — Знаем мы их, им лишь бы у нас спиздить наши магические флюиды. — Да, Мэд просто оказался жертвой очередного грязнокровного геюги, — важно закивал Кузьма. Богачёв рассеянно кивнул в поддержку своей компании. — Так что, дорогой Коленька, иди наху-уй, — сказал Хованский, пропев последнее слово высоким тоном и помахав руками. «Пиздец», — в это время подумал Илья. Он не видел уходящего Соболева, не слушал слов друзей, обращенных к нему. Настроение стало еще отвратнее, чем до этого. Илья провел оставшийся завтрак, безучастно тыкая вилкой в кусок мясного пирога и злясь на этого Усачева. Руслан Усачев — вот как его зовут. «Ну что ж, зато теперь стало понятно, почему я не слышал о нем раньше», — со злостью на себя и на него подумал он. Мэддисон просто терпеть не мог грязнокровных волшебников, потому что с самого детства родители ему рассказывали про таких, как Руслан: про магглов, жестоко ворующих магию у других волшебников. Ведь до сих пор в их мире не выяснено, как люди получают магию, если в них с рождения не течет кровь волшебника, если они не рождены от мага. Магия — это не орган и не ген, это не что-то биологическое, а что-то высшее, недостижимое магглам, обычному миру людей. И так просто невозможно оказаться наделенным таким великим даром. Зато его всегда можно украсть. Так говорила ему мать. И сколько бы раз Илья ни задумывался однажды в состоянии полнейшего своего безумства о том, как бы он хотел никогда не рождаться магом, как сильно его способности ему мешают — в нем остались эти ребяческие, вложенные в его разум еще в детстве благоговение и гордость перед волшебством, а также непринятие грязнокровок в своем окружении. Захотелось спать и драться. Но Юра с Максимом уже звали на прогулку в Хогсмид за сливочным пивом. Почему-то сил послать их не было совсем, поэтому слизеринец согласился и первый поднялся из-за стола. — Сейчас как бахнем пивка-то сливочного и забудем про то, что это все вообще случилось, да, Илюх? — с улыбкой спросил Хованский, по-дружески толкнув Мэда плечом. — С кем, блин, не бывает… Ты же не обязан всех этих на лицо знать, а. — Да может, ты, блять, заткнешься уже, Юр? — злобно сказал Илья, пока они шли по коридору в сторону своей гостиной. — Мне вообще похуй давно, только ты тут и напоминаешь об этом. Юра понял, что друг ни разу не забыл еще тот диалог с Соболевым и прокручивал его в голове до сих пор. Именно поэтому с пониманием утих. Так они и шли в неловком молчании, которое чуть ли не давящим эхом отдавалось от стен пустого коридора, освещенного светом светло-серого неба из длинных окон. Но их одиночество было нарушено вышедшим из-за угла Русланом, который прижимал к себе какую-то большую старую книгу, видимо, взятую из библиотеки. Первым его заметил Илья, и волна злости и агрессии захватила его с новой силой, только в этот раз вся эта волна была направлена исключительно на Усачева, чьи черты лица больше не казались приятными, а сам он не казался больше нормальным и классным. В момент, когда Руслан поднял взгляд голубых глаз на шедшую у него на пути компанию слизеринцев и заметил среди них знакомого со вчерашнего дня Илью, что было понятно по появившейся на лице улыбке и поднятой в приветствии ладони, Мэддисон со всей присущей ему язвительностью и грубостью произнес, глядя прямо на Руслана: — Смотрите-ка, а грязь из замка еще не убрали. Богачёв с Хованским рассмеялись. Илье сразу полегчало. Так приятно было ему сейчас видеть перемену в выражении лица Усачева. Все втроем с усмешками на лицах прошли мимо растерявшегося вмиг рейвенкловца, который удивленно и уже без улыбки смотрел им в спины. — Ты чего?.. — спросил он у Ильи, надеясь, что это еще одна его такая дебильная шутка, каких он успел наслышаться вчера. — Хуй в очо, Усачев, — ответил за Мэддисона Юра. — Ты бы как раз от этого не отказался. Руслан уже не видел, как Мэд молча закатил глаза на фразу друга. «Мозгов, как у пятилетнего, еб твою мать» — пронеслось у того в голове. Рейвенкловец проводил их растерянным взглядом, а затем пошел дальше в сторону гостиной Хаффлпаффа, чувствуя, как его настроение портится с каждым прокручиванием фразы Мэддисона в уме. Быстро все-таки он узнал, что Руслан грязнокровка. И не то чтобы Усачев стыдился этого или пытался скрыть, ему просто надоели конфликты с доброй половиной слизеринцев, которые чуть не создали культ ярого поклонения чистой крови. Поэтому он не хотел давать знать об этом Илье, особенно в первый же день знакомства, боясь слишком быстро разочароваться в человеке. И все равно это разочарование надолго он оттянуть не смог. Хотя не зря же Илья стал негласным лидером и грозой Слизерина — вряд ли бы его уважали, будь он терпим к грязнокровкам. И это Руслана бесило и расстраивало одновременно. Он-то правда надеялся на адекватность Мэддисона. И ему было теперь интересно, а знал ли об этом Кшиштовский. О том, что Илья Мэддисон, скорее всего, с радостью бы зажарил Руслана на костре, как какого-нибудь антихриста. От этой мысли тошнило. Как быстро все-таки может поменяться мнение о человеке и отношение к нему из-за того, что тому просто очень повезло родиться волшебником у магглов. К друзьям он присоединился, уже будучи совсем без настроения. В гостиной его ждали Миша с Даней, Кир и Стас, что-то бурно обсуждая. Руслан, правда, догадывался, что именно. — О, Усачев, наконец-то! — заметил его первым Поперечный, радостно улыбнувшись. — Долго же тебя в библиотеке носило. — Мог бы хоть спасибо сказать, что я вам тут помогаю из дерьма вашего выбраться, — без особого настроения ответил рейвенкловец, усаживаясь к Мише с Киром на диван и кладя огромный том на колени. — Кланяюсь в ноги, — важно произнес Даня, а Миша на это просто хмыкнул. — Что-то ты какой-то без настроения, Рус, — внимательно смотря на него, сказал Давыдов. — Да… — Руслан раздраженно вздохнул и махнул рукой, показывая, что все это не важно и тут не о чем волноваться. — Какое тут хорошее настроение, когда приходится в коридоре встречаться лицом к лицу с Хованским и его друзьями, — невесело хмыкнул он. — Хованского уже пора давно на дуэль, блин, вызывать, — произнес Даня, вспоминая их вчерашнюю перепалку. — Уже давно пора перестать вам всем реагировать на его выпады, я бы сказал, — вставил свое мудрое слово Миша, — он ж как вампир ебаный и при этом даже не красивый бледный парень. — Кто у нас вампир? — послышался у входа хрипловатый голос только что подошедшего Эльдара. — Мне готовить чеснок или что там еще? Будем пиздиться до последнего! — Да этот вампир тебя своим пивным пузом завалит, — пошутил до этого молчавший Кир. — Ладно, все, больно надо нам еще тратить свое время на этого Хованского, ребят, — остановил всех Стас, а после повернулся к Руслану. — Что там в правилах-то? — кивнул он на книгу. Эльдар, до этого собиравшийся как-то оспорить оскорбление его друзьями Хованского, потому что он общался с Юрой и вставал на его защиту постоянно, быстро забыл и присел к Поперечному. После того как Руслан поделился с Поперечным своими наблюдениями за профессорским столом, к Дане и Мише пришла записка от директора с просьбой подойти к его кабинету после ужина, чтобы разобраться с серьезным вопросом. Конечно же, оба понимали, какой вопрос это будет, поэтому решили подготовиться и попытаться отразить «атаку» директора и избежать наказания. И вот сейчас все эти бунтовщики собрались в ставшей такой привычной и родной гостиной Хаффлпаффа, чтобы попытаться найти прореху в правилах. Ну, Руслан с Киром были с ними для дружеской поддержки. Кир поддерживал молчанием, а Руслан — занудными упреками. — Вообще, я не стал смотреть один все правила Хогвартса, потому что это, блин, огроменнейший том, — жаловался Усачев, раскрывая книгу. — Я не думаю, что вы бы стали меня ждать здесь до вечера. — А там что, даже содержания нет, что ли? — поинтересовался Даня. — Есть. — Друзья, одинаково изогнув брови, с непониманием глянули на рейвенкловца. — Я просто не хочу все за вас делать, я даже не участвовал в этом, — пожал он плечами, не сдерживая улыбки, когда увидел, как Миша с Даней почти одновременно закатили глаза. Нужную статью они нашли за пять секунд и потом долго еще пытались заставить Усачева тащить тяжеленную книгу обратно, пока Руслан не согласился и в итоге с помощью «Вингардиум Левиоса» с победным видом не пошел в библиотеку под смех Давыдова и выкрики «Нечестно!» Поперечного.•
— Тебе не надоело? — истерично воскликнул Юлик, вскидывая руки. — Осуждаешь меня за какую-то хуйню. С теми не общайся, к другим даже не подходи, — начал перечислять он. — Какая нахуй разница?! Общаться с кем-то, кроме тебя, мне, видимо, тоже нельзя теперь, да? — Господи, ну не ори ты, Онешко, — раздраженно вздохнул Ларин. — И не утрируй тоже. Ничего я тебе не запрещаю, я просто… просто ты опускаешь себя, общаясь с подобными долбоебами. Юлик не дал договорить другу, закатив глаза. — Ну, тогда и я такой же долбоеб, получается, — развел хаффлпаффец руками, отходя от Димы еще на шаг. — Нет! — резко выкрикнул Ларин, чей голос сразу же отразился от каменных темных стен подземного закоулка недалеко от входа в гостиную Хаффлпаффа, где их никто не мог увидеть и услышать. — Блять, ты — нет, — произнес он уже спокойнее. — Ты неправильно понял: это не наш уровень, они… — Ну не начинай ты опять это свое говнище, — Юлик только больше раздражался и готов был прямо сейчас уйти от рейвенкловца подальше, чтобы не слышать больше его оправдания, — ты же знаешь, что я не согласен с этой поеботнёй, и ты знаешь, что ты не можешь запрещать мне общаться с теми, с кем я хочу, и вести себя так, как я хочу. Хотя, кажется, последнее ты не знаешь, а пора бы. — Неужели ты, блять, предаешь меня ради тех, кого ты даже друзьями назвать не можешь? Я же хочу, сука, как лучше. Юлик, до этого качающий головой, не глядя на Диму, резко опустил руки и медленно повернулся в сторону друга. В его блестящих в свете факелов глазах злость перемешалась с неверием и удивлением, обращенных к Ларину. Это было последней каплей. — Ну ты и мудак, — протянул он, медленно покачав головой в разные стороны, не отрывая взгляда от маленьких злобных глаз Ларина. Не дав Диме ответить на эту фразу, попробовать хоть как-то оправдаться в очередной раз, Онешко резко повернулся и быстрыми шагами вышел из коридорного тупика на лестницу, идя в сторону гостиной, надеясь, что у Димы хватит ума не идти за ним. У рейвенкловца ума хватило, а вот сил — нет. Он устало смотрел в спину уходящего друга, виня их обоих в произошедшей ссоре. Да, он признавал свою вину и глупость сказанных лишних слов, но и считал, что Юлик здесь виноват в такой же степени, как и он сам. Ведь он же, Онешко, упертый баран и слушать советы друга не собирается, сколько бы Ларин не убеждал его и себя в том, что он прав во всем, что касается их обоих. «Мы оба жестко проебались сейчас», — думал Дима, облокотившись о холодную каменную стену, слыша за ней долгие размеренные капли, отдающие эхом в затаенной комнате подвала и в его голове. А ведь Дима хотел как лучше, только он забывал одно: Юлик — не он. «Да и пошло оно все нахуй», — сдался Ларин, злобно оскалившись, и на эмоциях со всей силы ударил ногой по стенке. Оглядев тупик коридора и еле освещенную лестницу, ведущую из него в более людимую часть замка, он не нашел ничего лучше, чем разломать единственный горящий здесь факел. — Конфринго, сука! — яростно крикнул он, указав палочкой на факел, который тут же мгновенно с особым громким звуком взорвался, оставляя лишь яркое фиолетовое пламя. Стало чуть легче. Жаль только, что факелов в замке стало меньше, а проблем не стало. Юлик, возвращаясь в наполненную к вечеру отдыхающими хаффлпаффцами гостиную, чувствовал себя не менее злым и кипящим от ярости. Он бы тоже рад был что-нибудь сломать или разбить, но ограничился лишь хмурым взглядом, проходя мимо сидящих у елки с новогодними подарками двух семикурсников. Наверное, мать ему тоже прислала какой-нибудь подарок, кроме утренней открытки, но настроения искать что-либо среди чужих коробок и свитков не было вообще. — Что это с ним? — спросил Поперечный у Миши, удивленно провожая фигуру сокурсника, сидя в другом конце гостиной. — А я знаю? — пожал плечами Кшиштовский, не особо обратив внимание на прошедшего Онешко. Казалось, Даня действительно скоро будет жить в их гостиной, но Мишу это почему-то совсем не раздражало, а только радовало — ему нравилось сидеть с ними по несколько часов на диване и шутить тупые шутки про говно, параллельно с этим обсуждая насущные темы для разговора. И сейчас они радостно праздновали то, что их все-таки не исключили из школы, как в шутку пророчил Кир. На удивление, директор отнесся с покорным спокойствием к тому, что эти двое в очередной раз нарушили школьный устав. За столько лет их обучения он уже привык. А недельная отработка в библиотеке — это было даже в радость Мише с Даней, хоть поржут над престарелой ворчливой библиотекаршей, которая стопроцентно пыталась приударить за таким же противным, как она, школьным завхозом. Миша иногда забывал, что он совсем недавно познакомился с Даней, потому что их общение было таким плавным и легким, будто они сто лет дружили. До этого он так ощущал себя только с Усачевым. Но Даня был больше таким же дуриком по духу, как и сам Кшиштовский, в отличие от более спокойного Руслана. Поэтому, наверное, он так быстро сошелся с гриффиндорцем. Им постоянно хотелось все обсудить, сделать и даже просто послушать тупые шутки друг друга. А еще они за неделю знакомства успели получить наказание от директора, а разве не это было показателем их ментальной связи, которая, видимо, жаждала много приключений на задницы обоих. Поперечный вообще был без ума от Миши, потому что никогда еще не находил такого крутого, по его мнению, человека, с которым ему было бы интересно и даже комфортно, как в родном доме. Человека, который воспринимал его не только как полудурка с Гриффиндора, вечно творящего какую-то херню, но и как интересного собеседника, как друга, с которым мог общаться на равных, не стесняясь затрагивать даже серьезные темы. Хотя был еще Руслан Усачев, с которым Даня познакомился в прошлом году, когда пытался пробраться в Запретную Секцию библиотеки из чистого любопытства, а Усачев, хоть и посмеялся, но помог ему, а потом и прикрыл от злобной библиотекарши, когда та заметила их там. С ним Поперечный тоже мог по-человечески общаться, потому что рейвенкловец умел воспринимать всех людей вполне адекватными, а этого Дане иногда очень не хватало — просто нормального общения. Но Руслан не имел того задора, что был в Мише и Дане — он, конечно, был слегка пришибленным, как считал Поперечный, но в ином плане. Чаще всего он вообще выступал их голосом разума, которого, правда, им хоть раз удавалось ввязать в их безрассудства. И представляя, насколько тяжело Усачеву будет теперь, когда парни объединили силы, Миша усмехался. Но что же он, Кшиштовский, мог поделать, если Даня был таким классным и забавным? Он обладал шилом в жопе и невероятной активностью к действиям и к жизни в целом, что, честно признаться, даже восхищало Мишу, потому что его лень, неуверенность и стеснение чаще всего останавливали его от многих вещей, которые он хотел осуществить. А Поперечный заражал его этим, и Кшиштовскому нравилось. Все-таки Данила Поперечный был классным, и это признавали многие, не только один Миша. — Кстати, где Усачев? — вдруг вспомнил о друге Даня. — Ну, не все же ему нашу гостиную своей рейвенкловщиной заражать, — усмехнулся Миша. — Он вроде сегодня собирался с твоими пацанами сходить на поле для квиддича. — Это ты про Ильича с Максом, что ли? — Кшиштовский кивнул, разглядывая в руках коробку новогодних конфет, которую ему прислали родители — его любимые конфеты, между прочим. — Вот суки, а меня с собой никогда не берут, — расстроился Даня. В этот момент к ним подсел Кир, зашедший в теплую вечернюю гостиную, наполненную ропотом других хаффлпаффцев. Он, видимо, по пути заскочил в кухню к домовикам, поэтому выглядел сытым и довольным, а в руках покоилась небольшая тарелочка с пончиками. — Ты ж ловец, какая тебе тренировка по квиддичу? Еще и зимой, — ответил он на фразу Поперечного. — Привет, Кир, — улыбнулся Миша, помахав ему. — Я б с радостью и за охотника на тренировках погонял, — сказал Даня, беспечно с помощью палочки притянув к себе один горячий пончик. — И вообще, это я сейчас ловец, потому что больше некому, а в следующем году буду участвовать в отборе охотников, и хуй кто меня заставит снова гоняться за ебучим снитчем , — подытожил он невнятно, пытаясь прожевать сразу половину сладкой выпечки. — Я, пацаны, вообще не понимаю вашего желания шарахаться по воздуху на метлах и пиздиться друг с другом чуть не насмерть, — сказал Миша. — Зато комментировать это ты ой как любишь, — подметил Агашков, и Даня усмехнулся. — Ну да, меня же метлой в будке точно не ебнут. Ребята дружно рассмеялись. И пока они сидели в теплой гостиной возле горящего ярким пламенем камина, поедая сладости, Усачев и Прусикин мерзнули на трибунах поля для квиддича, глядя на парящего на метле в воздухе друга. — Ну, Ильич, — с улыбкой кричал ему Голополосов, пролетая мимо и пытаясь перекричать шум ветра, — че ж ты сидишь, самый первый же рвался на поле сегодня. И ты, Усачев, что уселся? — хмыкнул он. — Да ну нафиг на таком холоде задницу на метле протирать, — нахмурился Руслан, сильнее кутаясь в зимнюю мантию и натягивая вязаную шапку на красные кончики ушей. Только вот нос тоже был красным и холодным. — Поддерживаю, — поддакнул Прусикин, по очереди с помощью огонька на конце волшебной палочки грея свои ладони. — Ага, а мерзнуть на трибунах лучше, да? — Его голос долетал до парней сквозь ветер, но было слышно отлично благодаря громкоголосому Максиму. — Вот стоило Ирке свалить, как сразу не с кем нормально полетать, вы ж, блин, лохи. — Да ладно, сейчас пойду я, — сдался Руслан, — это, кажется, единственный способ согреться сейчас, — сказал он, поднявшись с трибуны и пройдя мимо кинутого Ильи. — Ты-то что, Усачев, — весело отозвался Макс, крутнувшись на метле в воздухе и снизившись до уровня спускающегося Руслана, — ты, конечно, неплохо летаешь, но это Ильич у нас в команде, а он опять ссыт. — Да не ссу я, — раздраженно и обиженно воскликнул Прусикин, большими жалостливыми глазами смотря на друга, — просто ветер пиздец и холодно еще! — нахмурился он в конце. Пока гриффиндорцы спорили и кривлялись друг с другом на морозном ветре, обуревавшим площадку для квиддича, Руслан зашел в хранилище с метлами, где оказалось даже холоднее, чем на высоких трибунах. По крайней мере, так казалось самому Руслану, который отчетливо видел исходящий изо рта пар в полутьме небольшой комнатки. Усачев, честно говоря, не был особым поклонником квиддича, даже ни разу не пытался присоединиться к команде своего факультета для школьных игр, но ему нравилось быть наблюдателем, зрителем, фанатом. Экспертом, как он сам говорил. Он хорошо разбирался в правилах проведения игры и в ней самой и мог бы стать неплохим игроком или хотя бы судьей, но не считал это своим делом — слишком экстремальный для него и грубый вид спорта. А еще ему нравилось летать — было что-то классное в этом чувстве легкости и свободы, когда ты чувствуешь ветер, бьющий в твое лицо, и невесомость от отсутствия земли под ногами. У полетов на метле было еще одно удивительное свойство — это помогало забыться и поднять настроение. И Руслану это было сейчас необходимо, ведь по дороге к гриффиндорцам он снова наткнулся в коридоре на Мэддисона, который в этот раз был совершенно один. И Усачев зря понадеялся, что без Хованского Илья поведет себя адекватно и нормально перебросится парой слов с Русланом. «Опять ты, педик» и ощутимый толчок плечом сразу после уж точно не были положительно расположенным действием. Усачев даже не успел ответить какой-нибудь колкостью, как он привык — то ли резкое разочарование в том, кто ему понравился, это не позволило, то ли скорость Мэда, с которой он прошел дальше. Поэтому настроение у него было на весь этот вечер совсем никакое. Но ощущение холодной метлы в руках и свежий воздух отвлекали, вдохновляли и поднимали настроение. В гонках с Максом по кругу поля Усачев и вовсе забылся и даже согрелся. «Ну и пошел этот Мэддисон», — с легкостью пронеслось у него в голове. Жаль только, что избавиться от этого окажется не так просто, как послать его в мыслях.•
Первый день нового года принес много негатива и разочарований для половины оставшихся в Хогвартсе — все только началось, а каждый успел наделать ошибок и открыть в себе новые чувства. Поэтому и вторая ночь выдалась тихой и напряженной от наполненных мучающими мыслями голов учеников в поздние часы. Размышления об экзаменах, отношениях, друзьях, о самом себе и о других. Все это многим не давало уснуть. Злость, грусть, задумчивость, разочарование… Столько разных эмоций и чувств этой ночью слились в один большой ком над замком. Но были, конечно, и приятные мысли, мелькающие среди них, которые хотелось ощутить снова, прочувствовать как следует и запомнить перед новым днем. Так, например, Даня Поперечный думал о том, какой Миша классный и приятный и как им удалось избежать гнева директора и профессоров — насыщенный день был. Совсем противоположными, но тоже не дающими спать мыслями были наполнены думы Мэддисона. Он глядел на темный, отдающий слабым каменным свечением потолок и хмурился, думая о том, как противоречивы его мысли о ебаном Руслане Усачеве, который чуть не испортил сегодня все. Не только Руслан Усачев сегодня чуть не испортил все — находясь в разных гостиных и в разных частях Хогвартса, Юлик с Димой не могли перестать думать друг о друге. И злиться. Онешко ненавидел такие моменты, когда Ларин вел себя, как последний мудак, и даже не осознавал этого, как и не осознавал того, что этим поведением каждый раз ведет к их ссоре. «Хоть в этот раз не закончилось дракой», — подумал Юлик. А Ларин бы с радостью взорвал что-нибудь еще. А Миша же этой ночью просто занимался самокопанием, к которому подтолкнули размышления о Поперечном и сегодняшними словами директора. Кшиштовский чувствовал себя очень странно, и он не мог понять, нравилось ему это или нет. И он пытался отрицать многие мысли до тех пор, пока не провалился в глубокий сон. И Руслан тоже не смог в итоге избавиться от мучающих его мыслей, которые он смог выветрить на поле для квиддича ненадолго. Почему-то после этого они вернулись к нему с новой силой и очень раздражали, потому что ему не хотелось думать об этом, ему просто хотелось спать. Но он не мог. Ночь была напрягающе тихой и неспокойной.