•
—Ну ты, друг, сегодня сильно задержался, — приветствовал вышедшего во двор Ларина Юлик. — Где же твоя пунктуальность? — хмыкнул он, с забавой глядя на опять чем-то недовольного Диму. Видимо, была какая-то причина его опоздания и уж точно далеко не приятная. — Да там какой-то пиздец! — выдохнул Ларин, потерев переносицу и поморщившись. — У какого-то слизеринца прямо на моих глазах приступ случился, а я в ахуе просто, — начал рассказывать он, пока они вдвоем бок о бок шли по виадуку. — Как видишь, честь у меня имеется, оставить все просто так не мог, поэтому пришлось тащить его в Больничное крыло. У меня самого, если честно, чуть приступ не случился, — вздохнул Дима устало. — Мда-а, действительно пиздецово… — произнес Онешко слегка подавленно. — А кого хоть приступ хватил? — поинтересовался он, глянув на профиль рядом идущего Ларина. — А я знаю? — нахмурился рейвенкловец. — Он то ли Рустам, то ли Руслан, хуй знает, — махнул он рукой. Они не спеша прошли уже половину пути по виадуку. — Да и какая уже разница, парень в итоге в порядке должен быть. Ну, надеюсь. — Да ты прям новый герой Хогвартса! — воскликнул Юлик с улыбкой. — Уважаю. Ларин хмыкнул и с небольшой улыбкой глянул на друга, который хлопнул его по плечу. Отчего-то Дима чувствовал себя даже приятно, несмотря на некоторый шок. «Интересно, — думал он, — другие люди тоже ощущают это, когда помогают другим? Чувство собственной удовлетворенности — самый безобидный вид корысти». — Понаберут в школу больных, а потом не следят за ними даже, — добавил рейвенкловец, чтобы придать своему образу напускной черствости и не чувствовать себя немного неловко. Оставшуюся часть пути они прошли в легком и спокойном молчании, которое нарушали только звуки летающих на этой высоте птиц, шум ветра и разговоры других людей, проходящих мимо них. В этот момент Дима с Юликом ощущали себя чем-то отдельным от остального мира, другие же видели их такой же неразличимой частичкой этого самого мира. Онешко думал, что ему нравится такой Дима — более человечный, наверное. Только никто, кроме самого Юлика, никогда не сталкивался с этой обычной стороной Ларина, да и сам Ларин не хотел ее показывать. В нем играл подростковый максимализм и желание выделиться, отделиться от основной толпы людей, которые казались ему тупыми и приземленными. А Юлик сам по себе выделялся из толпы, без каких-либо усилий — просто он был таким. И этим так привлек Диму, поэтому они сблизились. У Юлика невольно сердце билось чуть быстрее от осознания того, что Ларин позволил себе перед ним «раскрыться», позволил вести себя более просто в его компании и не презирал хаффлпаффца, не ненавидел его, как многих других. Это вызывало некое восхищение у Онешко, как в самом начале их знакомства вызывал сам образ Димы. Мерлин, он, кажется, и вправду был влюблен в него! Но эта мысль вызывала больше страх и дискомфорт, чем надлежащую радость. Юлику не хотелось рушить их дружбу — он решил молчать и терпеть. От небольшого дворика они начали спускаться вниз, к лесу, чтобы прогуляться по опушке и, может быть, побегать. У кромки Запретного Леса всегда было приятно погулять в теплую, жаркую погоду, потому что здесь веяло прохладой, было свежо и тихо. Со стороны леса им навстречу шли Поперечный с Кшиштовским, над чем-то истерично смеясь. — Привет, пацаны, — поздоровались они вдвоем, проходя мимо Юлика с Димой. Онешко с улыбкой помахал им рукой в ответ, Ларин же решил обойтись еле заметным кивком, чтобы уже совсем не игнорировать их. — Ну ты и ебанутый, Дань, — говорил Миша, продолжая широко улыбаться и еле сдерживая смешки, когда они пошли дальше. — Они ему чуть глаза не выцарапали. — Я бы на твоем месте не за Колю переживал, а за лукотрусов, — отвечал Поперечный, поднимаясь к одному из дворов замка, отдаляясь от леса. — Он их чуть не поломал, бедных. — Бля, я не собираюсь из-за тебя опять отсиживать наказание, говна ты кусок, — начал ныть хаффлпаффец, пытаясь передохнуть от непрерывного смеха. — Я не должен страдать от такого! — Да не переживай ты, это же не мы, а лукотрусы, — утешил друга Даня. — Соболев сам виноват, что на Уход за магическими существами не ходит и не знает о правилах безопасности. Они направились в сторону замка, продолжая обсуждать произошедший инцидент и смеясь, когда у фонтана к ним подбежали две знакомые девушки с Рейвенкло — Катя и Регина. — Ребят, — говорила Катя, — не знаете, где Руслан? — А, это существо в библиотеке обычно обитает, — саркастично произнес Миша, пожав плечами. Оба парня при виде девушек пытались показаться более адекватными, чем пару минут назад, но больше в этом усердствовал Даня, заинтересованными глазами поглядывая на молча стоявшую рядом с Катей Регину. Та, заметив взгляд гриффиндорца, улыбнулась ему, отчего парень сразу неловко отвел взгляд, не сдерживая глупой улыбки. От внимания Кшиштовского это не ускользнуло: внутри что-то неприятно кольнуло, но он тут же отмел это, стараясь убедить себя в том, что ничего плохого в этом не должно быть. Ведь он же не предает их дружбу и даже не убивает самого Мишу — так почему же хаффлпаффец в момент весь как-то потух и поджал губы? — Там его нет, — вздохнула она, — я ходила смотреть. Думала, может, он с вами, как обычно, — пожала она плечами, не замечая никаких перемен в Мише. Возможно, думалось ему, перемены произошли пока что только в его мироощущении. — А зачем вы его ищете? — поинтересовался Поперечный, глядя теперь только на Катю. — Он на днях потерял в гостиной свои свитки по Нумерологии, а они почему-то у меня в сумке оказались — вернуть ему их хочу, — ответила Ример. В этот момент очень вовремя, словно по мановению волшебной палочки, из замка вышел одинокий Усачев с учебником в руках. Он как раз собирался на поиски друзей, потому что посчитал несправедливым, что они веселились без него. Как только друзья заметили Руслана, то почти сразу окружили его, что-то ему рассказывая, шутя и даже на что-то жалуясь. И когда часы на башне, возле которой они остановились, оглушительно прозвонили, распугивая осевших вокруг замка птиц и оповещая о том, что уже два часа дня, друзья такой большой компанией направились в сторону замка на обед вместе с другими учениками.•
Дане Поперечному сегодня не спалось. На соседней кровати мирно сопел Эльдар, который пару часов назад вместе с ним играл в необычную версию Правды или Действия, где действием было съесть одну конфетку Берти Боттс. Достаточно проплевавшись от гадких вкусов и насмеявшись вдоволь, парни свалились уставшие спать. Только вот Даню, как и всегда, пробило на предсонные размышления и воспоминания о проведенном дне. Ему вспомнилась Регина с Рейвенкло: сегодня во время завтрака она встретилась с ним взглядом в толпе и помахала ему. И после этого Поперечный думал об этом вполне простом дружелюбном жесте весь день, чувствуя, как краснеет до кончиков рыжих волос. До этих моментов он никогда особо не задумывался о девушках, любви, отношениях — не до этого ему было. Но милая рейвенкловка зацепила его чем-то неуловимым, отчего Даня ощущал приятное тепло, разливающееся по телу. Он не думал о том, что будет, не думал о возможных первых отношениях, ему скорее просто нравился сам момент, эти приятные чувства — о них гриффиндорец и думал и всецело предавался чему-то новому и хорошему. Ничего серьезного, это пока больше напоминало его привычное времяпрепровождение, где он также хотел чувствовать подобную эйфорию и радость жизни, весь этот «кайф». Как и там, так и здесь он не заглядывал в неизведанное будущее, предпочитая настоящее. Подобные чувства Даня испытывал и с Мишей: он нашел себе человека по духу, с которым ему весело и хорошо, который его понимает и не осуждает за его и вправду глупые, но такие веселые и безобидные поступки. У них за эти несколько месяцев сложилось полное взаимопонимание, в котором они оба могли спокойно назвать друг друга «тупыми пидорами», покричать и по-дружески попинать, не ссорясь и не расстраивая друг друга. Кшиштовский был действительно хорошим другом. Конечно, все еще было впереди, ведь парни так многое друг в друге не раскрыли и многое не узнали, но ведь Даня не думает о будущем. О будущем думает Миша, отчего часто зазря переживает и беспокоится. Если Поперечный думает мало и больше делает, то Миша думает очень много — это, возможно, ему и мешает делать. Кшиштовский на деле довольно неуверенный в себе человек, который просто старается скрывать это за скорлупой дурашливости, несерьезности и неряшливости. Это помогало, потому что было легче, чем быть ответственным за свои чувства и действия. И становится сложнее, когда появляются препятствия. У Миши новым препятствием стала Регина. Он видел взаимную симпатию между ними и от этого чувствовал себя хуже. «Почему я вообще должен противиться этому? — думал он. — Это на нашу дружбу и на меня никак не повлияет ведь, мне должно быть похрену». Но глубоко внутри Кшиштовский понимал, что происходящее очень сильно влияет на него, но, как и всегда, не хотел себе в этом признаваться. Не хотел себе признаваться в том, что ему нравился Даня. Нравился так же, как самому Дане нравилась Регина — даже, наверное, больше. И все это Миша держал глубоко в себе и старался не выпускать. «Среди троих друзей два гея — это слишком много», — пошутил он про себя, уже не думая и погружаясь в сон.•
Наступил очередной нудный понедельник. Ранним пасмурным утром ученики сонно завтракали, безучастно перебирали почту и читали новый выпуск «Ежедневного пророка» — во всем зале чувствовалось всеобщее сонное и унылое из-за плохой погоды настроение. Только, наверное, учителя за своим столом оставались бодрыми, обсуждая между собой последние новости из Министерства и приближение СОВ и ЖАБА, которые были для них не меньшим стрессом. — Блин, через неделю уже экзамены начнутся, — сокрушенно вздохнул Усачев, отложив газету, в которой секундами ранее наткнулся на небольшую статью с названием «Министр магии: “В этом году СОВ будет усовершенствован”» — это ему и напомнило об экзаменах. Он вместе с Мишей в этот раз сидел за Гриффиндорским столом в большой компании своих друзей-гриффиндорцев, включая Даню, из-за чего и так шумный красно-золотой стол стал еще более громким, особенно в их части. — Не ссыте, — поспешил успокоить их Голополосов, как опытный человек, успевший испытать все ужасы СОВ в прошлом году, — большинство предметов проходят совсем на ура, только с Зельеварением не проебитесь. — Ага, на ура, — безрадостно решил осадить его невыспавшийся Прусикин, — если тебе повезло на Защите, то это не значит, что у других было так же. — О, ты мне рассказывал же, — вспомнил Эльдар, — это на экзамене по Защите ту девчонку-отличницу утащили в Больничное крыло? Илья кивнул в подтверждение. — Что? Почему? — ужаснулся Поперечный, пытаясь что-то прожевать. — Свалилась в обморок прямо во время экзамена, — пояснил Прусикин, потому что стал тогда свидетелем этой картины. — Я даже удивлен, что она не откинулась, узнав потом результаты, — сказал он, округлив глаза. — Да ладно, — фыркнул Макс, — она получила «С» в обморочном состоянии, а ты «С» получил, потому что тупой. — Иди ты нахуй, Макс, — насупился Илья, сложив руки на столе. Другие рассмеялись. В это время на другом конце стола из-за стола Слизерина встал Мэддисон, как и всегда, без особого настроения с утра. Юра тотчас поспешил за ним, с досадой глянув на недоеденный кусок своего третьего бутерброда. Перед этим за столом среди старшекурсников опять зашел разговор о грязнокровках в Хогвартсе, а преимущественно об Усачеве, который в последнее время был у всех слизеринцев на слуху из-за постоянных издевательств Мэда над ним. Слушая противные шутки про рейвенкловца, которые часто говорил сам Илья, и похвальбы со стороны некоторых учеников за его издевательства, Мэддисону почему-то было совсем не смешно и даже не приятно. Он по какой-то причине чувствовал раздражение, хоть и смеялся вместе со всеми над грубыми шутками про Усачева. Илья, наверное, даже ревновал Руслана немного к другим слизеринцам, потому что хотел стать единственным кошмаром в жизни парня. Из-за этого он не выдержал и, не позавтракав до конца, решил во что бы то ни стало пристать к Усачеву, чтобы умерить свое резкое раздражение от всех своих сокурсников-слизеринцев да заодно дать им повод для еще большего уважения к самому Илье. Для этого он обошел все столы и решил пройти к выходу мимо столов Гриффиндора и Хаффлпаффа — как раз с той стороны, где и сидел рейвенкловец со своими друзьями, что Мэддисон заметил еще в самом начале завтрака. И он ни за что не признается себе, что начал невольно следить за жизнью Руслана. У Ильи не было особых планов по поводу Усачева: ему просто хотелось сделать тому что-нибудь неприятное, как-нибудь в очередной раз задеть, как и всегда. Поэтому он уверенно пошел мимо Руслана, сидящего к нему спиной, и в один момент просто резко остановился за ним и толкнул своей ладонью его затылок так, чтобы лицо Усачева оказалось в его тарелке с почти съеденной яичницей. От неожиданности так и получилось: Руслан ощутимо ударился носом о тарелку, а все его лицо оказалось в остатках яичницы и крошках от хлеба. Первым шокированно затих стол Гриффиндора, ученики которого стали первыми невольными свидетелями случившегося, а после, чувствуя неладное, медленно смолкали остальные столы, поворачиваясь в их сторону. — Упс, — с деланным удивлением воскликнул Мэддисон, разводя руками. Рядом с ним стоял Хованский, еле сдерживая смех и готовый помочь другу в случае попытки расправы. Все друзья Руслана смотрели на него с дикой ненавистью и яростью в глазах, но слишком шокированные, чтобы предпринять какие-то действия, пока сам Руслан, боясь поднять голову обратно, склонился над столом, закрыв грязное лицо руками. — Я случайно, — невинно сказал Мэд, видя грозные взгляды учителей и чувствуя внимание остальных учеников, — прости, Русланка. И когда он, несмотря на следящие за ним внимательные взгляды других, пошел дальше к выходу, очнулся от оцепенения Даня Поперечный, тут же вскочив и крикнув ему в спину под поднимающийся шум школьников, возвращавшихся к прерванному завтраку и начавших бурное обсуждение произошедшего: — Ты совсем охуел, говноед?! Его тут же начал успокаивать Эльдар, потянув его за рукав мантии, чтобы он перестал тянуться к палочке в кармане и сел обратно. Мэддисон его все равно уже не слышал, ускользнув под шум на первые занятия. Все это время Миша, не став пытаться отомстить Илье, пытался успокоить пострадавшего друга: он поглаживал Руслана по спине и с обеспокоенными и испуганными глазами говорил ему разные фразы от «Ладно тебе, могло быть и хуже» до «Это хуйло скоро яичницу себе между ног получит». Макс молча наколдовал салфетку для Усачева и протянул ему, чтобы тот вытер лицо. — А я же говорил, что он еблан пизданутый, — произнес он с невеселым лицом. Прусикин прогонял заинтересовавшихся учеников и посылал всех глазеющих на то, как Руслан стыдливо протирал лицо от желтка, стараясь не смотреть ни на кого, даже на друзей, которые сейчас сидели и покрывали проклятого Мэддисона всевозможными матами. Кшиштовский снова чувствовал себя виноватым в том, что произошло. Фраза Голополосова добавила масла в огонь, отчего Миша уже был уверен в том, что если бы он, дурак, знал Илью Мэддисона лучше, то никогда бы не стал знакомить его с Усачевым и всего этого не случилось бы. Но уже поздно было думать о том, чего могло бы не быть между этими двумя. К столу уже подошел обеспокоенный Давыдов, спрашивая о случившемся у друзей, на что ему отвечал за всех его парень; Джарахов с Поперечным продолжали гневно обругивать Мэддисона, а Миша продолжал успокаивать Усачева. — Как же он задолбал, — в итоге наконец-то произнес Руслан, со злостью поправив растрепанную челку, и резко поднялся из-за стола, говоря, что надо бы ему сходить умыться перед началом занятий. Друзья обеспокоенно смотрели ему вслед. Его слегка сгорбившаяся от всеобщих взглядов фигура смотрелась жалко в толпе других. Кто-то из знакомых подходил к Руслану и спрашивал, в порядке ли он, на что парень вежливо просил отстать. Усачев чувствовал себя паршиво как никогда, а в голове так и маячило усмехающееся лицо Ильи, от которого тошнило. Самый отвратительный понедельник. В это время Даня, оставшийся за столом с остальными, но с пропавшим аппетитом подумал о том, что этот Мэддисон и экзамены совсем вымучили двух его друзей. Поначалу Поперечный раздумывал над тем, чем бы ответить «этому мудаку Мэддисону», но решил, что ни Руслану, ни Мише его затея отмщения не понравится, а ему совсем не хотелось после такого еще больше расстраивать друзей. Им наоборот сейчас не помешало бы расслабиться, отвлечься. И он придумал кое-что для этого. — Нет! Какая нахуй ива?! — звонко кричал позже Кшиштовский, когда вечером среды Поперечный озвучил свое предложение, которое он вынашивал в течение нескольких дней. — Ты с ума сошел, Дань? — поддерживал настроение Миши по отношению к идее друга Руслан, выгибая в удивлении бровь. Они проводили вечер в гостиной Рейвенкло, делая домашнее задание — в принципе, они чаще всего сидели у рейвенкловцев только в такие моменты, потому что здесь, в гостиной, находились большая книжная полка за статуей Ровены, где можно было найти почти все нужные учебники, исписанные решениями, и умная голова Руслана Усачева. Сдавшийся после получасовой попытки написать эссе по Истории магии самому Миша в этот момент сидел и старательно списывал его у Руслана, пока тот поддиктовывал ему, как следует изменять некоторые предложения. Даня от выполнения домашнего задания отказался еще на курсе третьем, поэтому он просто сидел рядом с их столом на полу, играясь с попрыгунчиком, которого когда-то ему подарил Усачев. — Да ладно вам, пацаны, — беспечно произнес Поперечный, глядя на ребят снизу вверх. — Повеселимся немного. Это типа релаксация перед СОВ. — Я, конечно, не очень в этом уверен, — говорил в ответ Руслан, отодвинувшись от стола, чтобы лучше видеть Даню, — но даже в вашем волшебном мире незаконно пробраться внутрь опасной заброшенной хижины среди ночи должно быть далеко от понятия «релаксация». — Поверь мне, — глянул на него уставший Кшиштовский, — ты совершенно прав. — Ну вы и нудные старые говнари, — закатил глаза гриффиндорец, облокотившись о ножку стола. — Даже помочь мне не можете. — Нет, мы, конечно, поможем, Дань, — уверил его Усачев, — но… — …но какого хуя ты забыл эту срочность в Визжащей хижине? — закончил за него Миша. — Я сейчас не могу сказать, — уклончиво ответил Поперечный. — Ну пожалуйста, блин! Обреченно переглянувшись друг с другом, друзья согласились.•
Юлик и Дима давно привыкли нарушать комендантский час в Хогвартсе, профессионально научившись избегать снующего завхоза и его кошку в коридорах замка, по которому часто гуляли по ночам, когда Ларина настигала бессонница и он вытаскивал с собой Юлика, чтобы поговорить с ним. Честно говоря, рядом с Онешко ему было спокойно и хорошо, поэтому так хотелось видеть его во время бессонных ночей. Диме всегда было тяжело сходиться с людьми, из-за чего хаффлпаффца он ценил вдвойне. — Такой тогда на завтраке пиздец был, — эмоционально, но шепотом делился с ним Юлик, когда они шли мимо блестевших в свете луны доспехов, которые были единственным освещением коридора. — Честно, не ожидал такого от Мэддисона. — А я не удивлен, — говорил в ответ Ларин, решив подсветить каменный пол палочкой, — вся их быдло-компания такая. Недолюди. А Руслана жаль, конечно… Онешко стало неловко от взгляда Димы в голубоватом свете от палочки, потому что он знал, что сейчас, говоря эти слова, рейвенкловец в очередной раз осудил его за общение с «быдло-компанией». Но в этот раз он решил молчать, потому что ситуация была явно не на стороне хаффлпаффца. — Чего это они вообще на Усачева взъелись, — произнес Юлик, нахмурившись. — Потому что они стереотипные и безголовые последователи выжившего из ума Слизерина, — просто ответил ему Ларин. Они проходили мимо кабинетов на первом этаже, когда услышали за поворотом шорох и чей-то шепот, что заставило двух парней не медля испуганно забежать в ближайший кабинет. — Алохомора, — произнес Дима почти беззвучно, боясь быть услышанным, и через мгновения он с Юликом ввалился внутрь, заперев дверь за собой с особой осторожностью, оставив небольшую щель. Из коридора снова послышались чьи-то тихие разговоры, и Ларин из любопытства стал следить через щель в двери. Юлик, заинтересовавшись, пытался протиснуться к нему. Они оба буквально замерли, почти не дыша, и внимательно следили за происходящим в видимой части темного коридора, освещаемого лишь лунным светом. — Ребята, если вы продолжите шуметь, я уйду от вас спать, — послышался чей-то раздраженный шепот после пары странных звуков. Следящие из кабинета парни нахмурились, пытаясь понять, чей же это такой знакомый голос и такой знакомый тон. — Да ты сам завали, Усачев, — таким же шепотом ответил ему второй знакомый голос уже ближе — видимо, они приближались к повороту в их сторону коридора. «Какого хуя компания Усачева творит ночью в школьном коридоре?» — мысленно спрашивал себя Ларин, как только услышал фамилию сокурсника и понял, кому принадлежал второй голос. В глазах Онешко, с которым он переглянулся удивленными взглядами, читался примерно тот же вопрос. В какой-то момент три темных фигуры показались в коридоре прямо у их двери, на что тут же сообразил хаффлпаффец вовремя потащить Диму, крепко обхватив его талию, внутрь кабинета, чтобы парни не увидели их. Ларин опешил — то ли от неожиданности, то ли от крепкой хватки Юлика. Они вдвоем скрылись в темноте тесного кабинета, уставленного партами и полками с книгами и различными колбами, так и замерев в странном подобии объятий, чувствуя себя странно, как никогда раньше. Руслан и Миша по другую сторону двери тоже чувствовали себя странно, впервые за пять лет решив нарушить строгий комендантский час, за что можно было без труда получить отработку. Дане Поперечному было не привыкать: он не раз сваливал на ночные прогулки и редкие походы в гости к добродушному леснику. Пару раз гриффиндорца ловили и снимали баллы, но это, конечно же, его не особо остановило, даже скорее больше раззадорило. — Парни, не сритесь, — влез в их разговор Миша, который чуть не свалился несколькими секундами до этого, споткнувшись в темноте о выступ, на котором стояли рыцарские доспехи, отчего и был такой шум. В этот момент троица как раз проходила мимо кабинета, за которым прятались Юлик с Димой. Руслан до сих пор не мог поверить, что согласился на это. Он на многое соглашался из азарта и интереса, но нарушение строгих правил было для него чем-то неприемлемым. До этого момента, конечно. Поэтому он просто надеялся, что не зря пошел на все это ради одного Дани. Зато в этом Усачев нашел и плюсы — подобная «авантюра» отвлекла его на время о беспрестанных мыслях о Мэддисоне, которые просто-напросто не покидали его вообще после случая в Большом зале. Руслану до сих пор становилось плохо от одного только воспоминания ощущения размазавшейся яичницы на покрасневшем лице и самого сильного чувства стыда и готовности провалиться сквозь землю. Он не понимал, чем заслужил такое отношение к себе от Ильи. Точнее логическая его часть понимала, что его происхождение и предубеждения слизеринцев сильно повлияли на это, но все-таки… Этот поступок Мэддисона был совсем уже выходящим за рамки, в этом признавались даже некоторые другие слизеринцы. Руслану тошно становилось от всех этих размышлений о человеке, который просто решил в один миг испортить ему всю жизнь. Даже удивительно было теперь вспоминать, как всего полгода назад Илья мило с ним общался и даже симпатизировал Усачеву. А теперь он прицепился к рейвенкловцу, как ни к кому другому. И от этого у Руслана было только больше вопросов, а отношение к Мэддисону было на грани всего эмоционального диапазона Усачева. Он был отвратительный, но не переставал чем-то притягивать. Руслану чаще всего хотелось ударить его по лицу или хотя бы просто сказать тому что-нибудь колкое в ответ, но потом видел его издалека и не понимал, почему внутри него все так тяжелеет. Сегодняшней ночью он впервые не думал обо всем этом, будучи занятым чем-то более безрассудным со своими друзьями. — В принципе, — объяснял Поперечный по дороге к холлу, — вход в Визжащую хижину только один. Но! — Он сделал выразительную паузу. — Пара надежных источников мне сообщила, что туда можно пробраться через Иву. — Это как вообще? — удивился Кшиштовский. — Она не просто так стоит у нас, — отвечал Даня с блеском в глазах, будто раскрывал самый главный секрет мира, — внутри нее есть тоннель в хижину. — Да кому эта хижина сдалась вообще, чтобы такой ебнутый тоннель делать? — Хогвартс хранит много секретов, — говорил ему уже Руслан, — поэтому я вообще не удивлен этому. В одной очень старой книге о Хогвартсе очень много подобных штук рассказывается. — А в той книге случайно про Визжащую хижину не говорилось? — Не помню такого, если честно, — признался рейвенкловец. — Книга нереально старая, а хижина, насколько я помню, появилась значительно позже. — На что мы вообще подписались, — снова заныл Миша, вздыхая, на что Даня, идущий чуть впереди, лишь закатил глаза. Но парни совсем не рассчитали дежурных призраков замка, когда среди ночи шли по темным коридорам — если Юлик с Димой знали, как правильно их избегать и мимо чьих портретов лучше не ходить, то ребята об этом были не в курсе и даже не думали о таком. Что и послужило причиной того, что их поймали слишком скоро. Даня только погасил свою палочку, чтобы не привлекать внимания, и приготовил ее для открытия замка на дверях главного входа, как чья-то другая, более яркая и мощная, зажглась позади. — Пацаны, да вырубите вы свет, — раздраженно прошептал он, не оборачиваясь. — Э-э, Дань… — вслух протянул Руслан с неуверенностью и испугом в голосе. И тут же гриффиндорец изменился в лице, а тело невольно напряглось в ожидании наихудшего для них троих. Он уже чувствовал накатывающее чувство ответственности за друзей и вину за то, что решил по своей глупости втянуть их в эту проделку. — Поперечный, ты теперь и дружков своих с собой по ночам вытаскивать начал? — послышался до ужаса знакомый голос преподавателя. «Нам пизда…» — произнес Даня в голове, медленно повернувшись назад и в свете палочки видя строгое лицо учителя и растерянные лица ребят, стоящих рядом с ним. В их глазах, кажется, отразилась та же мысль.•
Все, конечно, оказалось не так плохо, как парни предполагали. И все же после этого всю оставшуюся неделю виноватый Даня ходил за ребятами по пятам и постоянно извинялся за то, что Мише с Русланом пришлось вместо подготовки к экзаменам отрабатывать наказание по вечерам в лесу с лесником, ухаживая за разной живностью. Руслану это не понравилось больше всех троих — мало того что его репутация идеального ученика была подпорчена, так еще и пришлось каждый день возиться в грязи и вони, отчего пыльная библиотека и скучные даты по истории стали даже привлекательными для него. Миша не обвинял Поперечного в том, что их поймали и что это все случилось из-за желания гриффиндорца вытащить их среди ночи из теплых постелей, и не обижался. А вот Руслан только чуть-чуть — и то не держал совсем никакого зла на Даню, зная, что тот ни в чем не виноват. Но Поперечному от этого легче не становилось: он считал себя виноватым и постоянно извинялся перед друзьями. — Да ты заебал, Дань, — не выдержал Миша на третий день отработок, — мы знаем, что ты не виноват. Сейчас тебе надо извиняться только за то, что вывел нам мозги. В итоге гриффиндорец все же отстал от своих друзей, перестав их нагружать еще и своим чувством стыда и вины, потому что понимал, что он-то действительно был виноват со своей идиотской идеей отвлечь парней от проблем, а в итоге проблем у них стало еще больше. И он был только больше благодарен за то, что они не обвиняли его ни в чем и продолжали общение. Только вот у Миши с Русланом теперь началась неделя сдачи СОВ, поэтому Даня не хотел им надоедать собою. Все это время он провел в компании Джарахова, как и раньше — вместе с ним он придумал кучу безумных развлечений вплоть до пощечин друг другу за смех. Последние школьные дни для Поперечного были солнечными, ненапряжными и почти полностью свободными: по предметам не задавали так много, времени погулять было навалом, а погода лишь способствовала этому. Эти дни стали для Дани еще ярче и насыщенней еще и потому, что ему наконец удалось познакомиться с Региной, которая ему так понравилась после нескольких встреч в окрестностях школы. Их познакомила Катя — сестра Усачева, — когда толпа незанятых школьников очередной жаркий день проводила у озера, глядя на Кальмара и просто наслаждаясь солнечными лучами. Так что свои последние дни четвертого курса Поперечный провел в радостной эйфории, испытывая новые для себя чувства по отношению к Регине, которая оказалась интересной, классной и забавной. Миша видел все, что происходило с Даней в эти дни, несмотря на свою занятость, и от этого у него пропадала вся энергия что-либо делать — отчего-то ему было так плохо от осознания того, что Даня влюбился в кого-то другого, а не… Тяжело ему было все признавать, да и страшно было. А от экзаменов Кшиштовский вообще ощущал себя никчемным, особенно на фоне всезнающего Руслана, чьи попытки растормошить его не работали совсем. — Что с тобой, Мишган? — спрашивал он, действительно беспокоясь за друга. — Вонючий СОВ со мной, вот что, — устало вздыхал Миша. И частично это даже было правдой. Близилось лето, и его настроение было совершенно противоположно настроению Дани Поперечного. Руслану тоже было несладко, и от Миши он уже это даже не скрывал, когда вечерами они сидели в гостиной у рейвенкловцев, пытаясь выучить наизусть рецепт Животворящего эликсира и Гербицида. Он признался другу, что Мэддисон вот уже полгода не дает ему никакого покоя, постоянно пытаясь как-либо задеть, что Усачева, честно говоря, дико достало. — Я пытался с ним уже поговорить, конечно, — говорил Кшиштовский, увлеченно рисуя каракули в учебнике, — но я могу еще раз и даже, наверное, стоит взять с собой Даню — он хотя бы будет ему угрожать. — Лучше не пытайтесь вляпаться в это говно тоже, — серьезно отвечал Руслан. — Я просто не теряю надежд на то, что ему когда-нибудь да надоест. К тому же впереди целое лето вне этих безынтернетных стен! — Опять твои маггловские штуки… В общем-то, домой Руслан Усачев возвращался в совершенно подавленном состоянии, особенно после «прощальной» фразы Ильи: «Надеюсь, ты уже не вернешься обратно в школу, педик». Это услышали Катя с Женей и, конечно же, отреагировали каждый по-своему: Баженов готовился мгновенно вытащить палочку и свалить Мэддисона каким-нибудь заклинанием, от чего его еле отговорил сам Руслан, а Катя сопереживающе начала расспрашивать, что «этот парень» пристал к нему. Говоря о Кате, Усачеву удалось каким-то невозможным образом скрыть от сестры то, что произошло в «то странное утро» — Катя просто со своего места не могла разглядеть ни Руслана, ни его друзей. И Женю он попросил не рассказывать Кате, потому что не хотел ее расстраивать совсем. Чувствовал себя Усачев просто отвратительно, зная, что заставляет так много людей вокруг него беспокоиться. Но еще более отвратительно он себя чувствовал от того, что у него совсем не осталось сил как-либо избегать любых встреч с Мэддисоном, который уже в кошмарах ему снился со своей хитрой улыбкой и злой искрой в глазах. От этой искры у Руслана каждый раз ёкало сердце — он не хотел знать почему. В подавленном настроении садился в поезд, отправляющийся домой на два месяца, не только Руслан, но и Юлик Онешко. Из-за экзаменов Димы последние дни он снова провел практически в одиночестве, уже не чувствуя себя так комфортно в компании Стаса Давыдова, как раньше. Из-за СОВ Ларин был более раздражительный, отчего они были готовы подраться друг с другом почти каждый день. Юлику это уже надоело. А его чувства к Диме все больше давили на его сознание, почему-то не принося радость и легкость, как это было в теории, но тяжкое чувство страха и непринятия. А извечное желание Димы никоим образом не видеться все два месяца лета лучше не делало. Они дружили уже два года, но Онешко не мог понять, почему Ларин так яро отказывался от приглашений погостить или хотя бы просто встретиться где-нибудь в Питере, ведь Юлику несложно было приехать на несколько дней из Ульяновска. Но Дима не говорил причины. — Не хочу я видеть никого летом, у меня работа, — лишь только говорил он в ответ на все вопросы. И Юлику приходилось мириться и с легкой грустью в душе говорить Диме: «Ну, увидимся в сентябре, братан», — на вокзальной платформе самого обычного московского вокзала — кажется, этот назывался Ленинградский, Онешко не разбирался. И после он шел навстречу к соскучившимся по сыну родителям. И хаффлпаффец не замечал, как сам Дима одиноко плелся к поезду до Питера — встречать его было некому.