•
Юлик понял, что все-таки соскучился по Хогвартсу, особенно по своду Большого Зала, который, как и всегда, отображал яркие звезды на ночном небе. Висящие высоко над столами свечи неизменно освещали зал и привлекали внимание всех первокурсников — каждый изумленно тыкал в них пальцами и что-то восхищенно шептал соседу. Честно говоря, Онешко и сам, будучи одиннадцатилетним мальчиком, впервые попавшим в Хогвартс, не мог тогда отвести взгляда от такой красоты, которой никогда раньше не видывал, поэтому с тех пор небо Большого Зала стало его самой любимой вещью в замке, которая завораживала своей магией. Хаффлпаффец сидел за столом своего факультета рядом с Алиной и увлеченно делился с ней своей летней поездкой в Казань с родителями, а та заинтересованно слушала его. Другие ученики за столом также радостно и громко переговаривались, обсуждали новую преподавательницу Прорицаний и здоровались с пролетающими мимо столов призраками замка. Церемония распределения пугающихся всего первокурсников уже прошла, и многие ученики знакомились с новыми членами своего факультета. Юлик был рад этой шумной, но уютной атмосфере, из-за которой ученики в принципе были даже в приподнятом настроении от возвращения в школу, хоть это и означало, что снова начнется занудная учеба, написание конспектов и зубрежка рецептов зелий. А еще для Онешко начало нового учебного года означало то, что он вновь увидится с Димой Лариным и будет, как раньше, проводить с ним время и скрывать свои чувства. Хотя второе мало его радовало, конечно же. За все лето они только редко посылали друг другу письма, в которых Ларин мало что рассказывал о том, как проводит время, больше писал о своих идеях и работе, пока хаффлпаффец вдавался во все подробности своего времяпрепровождения, что, на удивление, Дима охотно принимал. Так было и прошлым летом, и позапрошлым, поэтому Онешко как-то привык, только вот его жутко интересовало, почему его друг всегда был настолько занят у себя в Питере, что даже не мог найти времени для встречи. Было это подозрительно, но Юлик спрашивать у самого Ларина уж точно не собирался, зная, что тот обязательно взбесится и, скорее всего, просто пошлет его, как и всегда. И даже ведь не спросишь ни у кого… Ведь из всех учеников Хогвартса Юлик был единственным, кто близок с этим противным рейвенкловцем. — Ты приезжал в Москву и даже нам не сказал?! — слышался голос Миши Кшиштовского, сидящего недалеко от Юлика и разговаривающего со Стасом, к которому было обращено это восклицание. — Я, конечно, понимаю, что ты для своего Голополосова горы свернешь, но как бы мы могли классно потусить впятером! — Да я же только на пару дней и то только потому, что у отца здесь была небольшая работа в Министерстве, — оправдывался Давыдов. — Вот я и успел только с Максом повидаться… Прости, Миш. — Он виновато улыбнулся, ковыряя вилкой пудинг. — Да ладно, — быстро успокоился Миша. — Но ты, конечно, лох, что не видел, как Даня чуть не разъебал половину Красной площади. — Я как-то даже рад, что не участвовал в этом, — хмыкнул Стас. — А зря… — сказал Кшиштовский с улыбкой. Да, пригласить Поперечного погостить у него пару недель на пару с Русланом определенно не было ошибкой, считал Миша. Конечно, разрушить половину Красной площади было преувеличением. На деле же они втроем очень весело и шумно гуляли по Москве почти каждый день, потому что Даня хотел как следует познакомиться со столицей, в которой был впервые, не считая вокзала, с которого оправлялся то в Хогвартс, то в родной Воронеж. За те пару недель, пока Даня жил с Мишей и его родителями в Москве, хаффлпаффец окончательно влюбился в него и уже не мог ничего с этим поделать. Просто Поперечный действительно был замечательным, и жизнь с ним стала для Кшиштовского одной из самых лучших вещей за это лето, да и в принципе не только за это. И он не мог понять, в чем же дело, почему Даня так на него действует. До знакомства с ним Миша так же много времени проводил в компании Усачева, который был его лучшим и самым близким другом на протяжении многих лет, но он не вызывал у Кшиштовского таких бурных эмоций, как это удалось рыжему громкому гриффиндорцу, которому Миша стал доверять всю свою жизнь чуть ли не с первых секунд знакомства. Было в Поперечном что-то такое заразительное. Из раздумий Кшиштовского вывел Стас, начав разговор о сборной Хаффлпаффа в этом году, в частности о тех слухах, что новым капитаном команды назначили Катю Усачеву. Давыдов был слегка расстроен, что не стал капитаном, но Катю все равно поздравил, когда она присоединилась к ним в обсуждении скорого открытия нового сезона квиддича в школе. О квиддиче, в принципе, говорили сегодняшним вечером за столами факультетов многие, заинтересованные в играх и непосредственно в них участвовавшие. Так и Мэддисон за столом Слизерина с тем же угрюмым лицом, матерясь, обсуждал их нового капитана команды, который занял его место. В прошлом году капитаном назначили Илью, и он стал одним из лучших слизеринских капитанов за многое время, но директор решил на шестом курсе сделать его старостой факультета, что тяжело было бы совмещать с капитанством, поэтому сейчас Мэддисон грубо критиковал другого слизеринца своим друзьям — Юре и Никите. — Да я его просто нахуй пошлю, если хоть на одной тренировке он решит пиздеть на меня, — разглагольствовал он, а другие согласно поддакивали и что-то подшучивали, но Мэд не особо вслушивался в их слова. — Отправлю его туалеты чистить. — Ого, старосты даже так могут? — усмехнулся Гридин. — Пиздец, как жаль, что по новым правилам старостами теперь назначают шестикурсников, — вздохнул он. — Из тебя, Кузьма, староста, как из Усачева человек, — с ухмылкой ответил ему Хованский и хрюкнул от смеха над своей же шуткой. Мэддисон не особо поддержал друга, закатив глаза после его слов. Он думал о квиддиче, пытаясь отвлечься от всего остального говна, которое сейчас злило его и дико бесило. Хотя мысли об игре тоже доводили его до бешенства сейчас, стоило ему представить, как пройдет их первая тренировка, где Илья теперь лишь просто охотник. И даже назначение старостой его почему-то не радовало. Как это не радовало и Руслана, хотя еще год назад он, наверное, только и мечтал о том, чтобы увидеть в конце лета конверт со значком, на котором красиво и горделиво поблескивала большая «С». Но за год многое изменилось, что повлияло на его желания и безопасность. — Я, если честно, думал, старостой выберут тебя, — говорил он Баженову, сидящему сбоку и поедающему куриные ножки. — Ну не знаю… — протянул Женя, вытерев рот. — Тебе больше подходит роль блюстителя закона, важно снимающего баллы с чужих факультетов, — хмыкнул он. — Ага, как же… — вздохнул Усачев, угрюмо закатив глаза. — Из-за чертового Мэддисона меня теперь никто всерьез не воспринимает, — сказал он, держа стакан сока в руке и слегка покачивая его. — Ой, не преувеличивай. Женя по-дружески хлопнул его по плечу. Он уже не знал, как поддержать друга — казалось, будто Илья Мэддисон, как дементор, вытягивал из него все счастье и жизнерадостность. И ведь все лето было нормально, пока Усачев не столкнулся с ним на пару мгновений вновь при выходе из поезда на перрон. И Баженов бы уже тогда по лицу этому Мэддисону дал, да только Катя его удержала и Руслан рядом бормотал: «Не надо, Жень, не делай хуже». — Это сам Мэддисон думает, что имеет какую-то мнимую власть над остальными и по какой-то причине заставляет верить в это тебя, но ты глянь на него! — воскликнул Баженов. — Он просто обычный мудак, вот что. — Не забудь это потом на моих похоронах произнести, если что, — усмехнулся Руслан в ответ, на что его друг просто закатил глаза. Женя вообще уже второй год на плечах носит звание капитана сборной Рейвенкло, но ему это не особо нравилось — как оказалось, это далеко не легкая работа. Нужно уметь быть лидером, а это определенно не качество Баженова, по крайней мере, он сам так считал, предпочитая быть просто обычным игроком, чтобы его единственной ответственностью было вовремя поймать мяч на воротах. Но он все еще оставался капитаном, поэтому через неделю после начала учебного года Женя уже собирал свою команду на поле для квиддича в свободное время для первой тренировки. Погода в эту пятницу выдалась хорошей, теплой и почти безветренной, что было только лучше для полетов на метле. Рейвенкловцы уже стояли с метлами в руках на поле и слушали своего капитана: — В этом году чемпионат открываем мы со Слизерином, а они, к сожалению, лучшие игроки, — на этих словах Баженов с легкой иронией закатил глаза, но пара человек заметила этот жест и незаметно хихикнула. — Вы же понимаете, что нам надо много тренироваться перед игрой, чтобы были надежды на победу? Нам надо их победить. — Женя сделал акцент на слове «надо» и проницательно посмотрел каждому в глаза с самым своим серьезным выражением лица. На нижних трибунах, глядя на сборную Рейвенкло, молча сидели Руслан с Мишей, чтобы скоротать вечер пятницы. А Усачеву еще и нужно было дождаться Баженова с тренировки, чтобы помочь ему после с домашним заданием по Маггловедению. — Катя, — доносился до трибун звонкий голос Жени, обращающийся к Ример, — тебе нужно отработать отбивку бладжера, потому что в прошлом году у тебя не всегда хорошо получалось. — Да, знаю, — отвечала Катя, — мы с Данилой как раз думали, что надо попробовать перекидывать друг другу бладжеры битами. — Отлично! И оба защитника поднялись в воздух на метлах и отлетели чуть поодаль от остальных. Руслан спустился с трибун, чтобы помочь им выпустить бладжеры из ящика с мячами, на что Катя в благодарность улыбнулась ему. — Это что, был флирт? — с недоверчивой улыбкой спросил Кшиштовский рейвенкловца, как только тот вернулся к нему на трибуны. — Не проецируй на меня свои гетеросексуальные желания, — хмыкнул Руслан. Миша лишь рассмеялся в ответ, скрывая внезапно появившуюся в нем нервозность после этой фразы. «Были бы они гетеросексуальные», — вздыхал он про себя, пока воображение настойчиво рисовало чьи-то рыжие очертания, от которых хаффлпаффец отмахивался. Парни продолжили следить за тренировкой рейвенкловцев, иногда что-то шутливо комментируя и переговариваясь друг с другом. На этом же поле спустя несколько дней прошла первая тренировка Слизерина. Это было удивительно для многих учеников, ведь обычно именно слизеринцы раньше всех начинали свои упорные тренировки. Причиной стала безответственность нового капитана, отчего Илья Мэддисон не просто злился — он был в ярости. Лишь одна лень, наверное, удержала Илью от драки прямо в раздевалке рядом с полем, поэтому он просто угрюмо молчал и старался не смотреть в сторону парня, занявшего его место. Многие другие участники сборной Слизерина также были возмущены отношением капитана к их подготовке к школьному чемпионату, который почти весь факультет воспринимал серьезнее, чем любой школьный предмет. Слизеринцы были очень преданы квиддичу и не только из-за своих древних корней, в которых быть игроком квиддича было почетно. — С таким уродом мы все проебем, — бормотал Мэддисон Юре. Несколько человек, услышав эту фразу, одобрительно поддакнули, с уважением глядя на Илью. Мэддисон и правда пользовался большой популярностью и уважением среди всего остального факультета, ведь он был достаточно харизматичным, сильным и властным. Но и помимо этого еще с ранних курсов проявлял особую серьезность к квиддичу, как и сейчас. — Может, запугать его? — тихо предложил ему Юра, когда они выходили на поле. —Посмотрим, как тренировка пройдет, — ответил ему Илья после недолгих раздумий. Самыми последними выходили два пятикурсника, совсем недавно вступившие в команду, которые тоже обсуждали своего тренера и предстоящие игры. — Я до сих пор хуею с того, что Мэддисон больше не капитан, — шептал другу Руслан Тушенцов, поправляя пальцами свои короткостриженые волосы. — Да он, говорят, сам не в восторге, — хмыкнул Андрей. Как только они вышли на поле, в его очках мгновенно отразилось закатное солнце. — Еще все боятся, что без него мы всрем игру. — Ну, Мэд-то все еще в команде, — отвечал ему Мотор, даже не слушая речь нового капитана, — и я думаю, что все равно многие будут следовать его словам, а не Коли, — от этого имени обоих парней передернуло. — Хуевый будет год для Слизерина, — вздохнул Руслан, усаживаясь на свою старенькую метлу. — У меня каждый год такой, так что я не особо расстроюсь, — ухмыльнулся Андрей.•
— Поздравь меня! — донесся до Руслана радостный и звонкий голос Дани Поперечного, который только что вошел в гостиную Рейвенкло вместе с Баженовым, который и пустил его сюда. На возглас гриффиндорца обернулись остальные ученики, сидящие в гостиной, выполняя задания на завтрашние уроки или просто болтая, но они почти тут же потеряли интерес, когда Даня подошел к Усачеву, который читал какой-то учебник. Только Регина с Катей, устроившиеся неподалеку от друга, продолжили с интересом смотреть на Поперечного. — Ты получил первое в этом году наказание? — приподняв брови, спросил Усачев и отложил книгу. Женя, присаживаясь на соседнее синее кресло, усмехнулся его фразе. — Смешно пиздец, — закатил глаза Поперечный, но радость на его лице все равно тяжело было скрыть. — Я больше не ловец! — воскликнул он и изобразил рукой победный жест. — Тебя взяли охотником? — спросил Руслан. — Да! Могу теперь смело засунуть сраный снитч себе в жопу. — Не советовал бы этого делать, друг, — осадил его пыл Баженов, пока позади него рейвенкловки усмехнулись словам Дани, что заметил сам Даня. Он глянул в их сторону и наткнулся на взгляд Регины, которая тут же улыбнулась ему еще шире, слегка смущаясь. В ответ Поперечный по-глупому мило улыбнулся в ответ и тут же отвернулся, чувствуя, как краснеет. Парни решили этого не замечать, многозначительно переглянувшись. — Ладно, осталось только надеяться, что хотя бы охотником я буду охуенным, — подытожил гриффиндорец, сложив руки в карманы брюк. — А мне кажется, ты и ловцом хорошим был, — послышался высокий голосок Регины. Она смотрела прямо на Даню и улыбалась. Катя в это время кинула взгляд Руслану и Жене, говорящий: «Да, ребят, тут что-то намечается». — Э-э, — Поперечный неловко усмехнулся, — м-м, спасибо! Но это все равно не мое, — пожал он плечами, боясь взглянуть в глаза девушке. — Ну, тогда удачи в этом году на игре, — искренне сказала Регина, после чего девушки засобирались и, попрощавшись с ребятами, скрылись в спальне. — Эй, хули так смотрите! — смущенно воскликнул Даня, увидев взгляды парней, и попытался принять серьезный, невозмутимый вид. — И вообще, пора мне. Гриффиндорец ушел, окрыленный эмоциями. Он даже как-то о квиддиче позабыл, а о конспекте по Истории магии на завтра — тем более. Как тут собраться с мыслями, когда внутри фейерверки взрываются? Влюбленность сейчас кажется таким приятным чувством. Но только не для Миши Кшиштовского, чья неуверенность в себе убивала все радостные эмоции, которые чувствуют влюбленные люди. Боязнь невзаимности, отвержения, непонимания и насмешек после — все это мучило Мишу с каждым днем все сильнее. Больше всего он боялся испортить их с Даней дружбу, из-за чего он решил навсегда сохранить чувства глубоко внутри до тех пор, пока они не начнут увядать и не исчезнут совсем, не оставив и следа. Это было сейчас самым лучшим вариантом для него, при котором никто ничего не потеряет. Кшиштовского уже даже начинал бесить тот факт, что он тратит так много своих пошатанных нервов на влюбленность в друга. Эта ситуация могла бы быть даже комичной, если бы не было так неприятно каждый раз, когда Миша испытывает ревность, видя Регину. Последние несколько дней девушка стала чаще подходить к Поперечному и о чем-то с ним разговаривать. Миша видел смущенное и улыбчивое лицо Дани, обращенное к ней, и ему становилось плохо и даже грустно. Хаффлпаффец видел, что между ними обоими что-то есть, чего никогда не будет между ним с Данилой. Он одновременно и хотел этого, и нет. В нем боролись эмоции и мозг. Но, к сожалению, Кшиштовский не был рейвенкловцем, чтобы его ума было достаточно для перевеса. И приходилось просто засунуть свои чувства куда подальше, что было сложно, когда гриффиндорец был всегда рядом. — Мой отец — маггл и управляет собственной кофейней, — говорила Регина, когда впервые подсела за стол Гриффиндора к Дане, с которым сидел и Миша. — И я уверяю вас, ребята, что в волшебном мире все обязательно должны узнать про то, что кофе может быть нереально вкусным и даже лучше сливочного пива. —Да ну-у-у, — протянул Поперечный, — не верю тебе. — Тебе просто нужно один раз попробовать. Магглы научились делать нечто невообразимое из кофейных зерен. Миша был более тихим, чем обычно, во время этого разговора, молча поедая свой обед и делая вид, что принимает какое-никакое участие в их беседе. Хотя Даня, кажется, и не замечал, что его друг заметно погрустнел, но Кшиштовский был даже рад этому, ведь иначе пришлось бы придумывать причину своего настроения и вообще говорить, а этого ему совсем не хотелось. Поэтому он иногда улыбался на чьи-то шутки и в некоторых моментах поддакивал гриффиндорцу, говоря всякие глупости, которые веселили Регину и Даню. Еще и Усачев ухудшал ситуацию тем, что пару раз заводил тему о Поперечном с Региной в их разговорах. — Не думал я, что Поперечный окажется достаточно зрелым для отношений, — говорил он, пока Миша списывал его конспект по Травологии. — Я даже завидую. За окном уже потемнело; из-за облаков не было видно ни луны, ни звезд. Только холодный осенний ветер завывал иногда, отчего в гостиной перед камином становилось еще уютнее сидеть, ощущая себя в безопасности от погодных ненастий, поэтому рейвенкловцы удобно устроились в своей гостиной, любуясь волшебными звездами на потолке, которых не увидеть было за окном. — А чего завидовать? — шутливо отвечал хаффлпаффец, не отрывая пера от пергамента, на котором уже нарисовалось несколько чернильных пятен. — Вон, заметил, как Филч на тебя смотрит в коридорах? Можешь с ним такие же шуры-муры замутить. — Он смотрит на меня так, как будто хочет убить. С таким успехом и Мэддисон влюблен в меня по уши. Их разговор прервал подошедший Баженов со словами: — Я скоро стану почетным проводником в нашу гостиную, — вздохнул он и взглядом в сторону дал понять, что имеет в виду. В этот раз он по привычке помог пройти Юлику, который некоторое время простоял у входа в ожидании хоть кого-нибудь из рейвенкловцев в достаточно позднее время перед началом комендантского часа. — Интересно, а сам Ларин-то хоть раз ходил к хаффлпаффцам? — поинтересовался Руслан, глядя на то, как Онешко по дороге в спальню мальчиков пожимал руки знакомым ученикам. — Его величество-то? — хмыкнул Женя, саркастично приподняв одну бровь. В это время Дима Ларин в одиночестве сидел на крыше башни Рейвенкло, несмотря на ночной ветер, обдувающий его лицо и теребящий мантию. Гостиная рейвенкловцев была единственной, где имелся специальный выход на самую крышу одной из двух самых высоких хогвартских башен. По какой-то причине у гриффиндорцев вообще не было никакой возможности попасть на свою крышу — возможно, дело было в тех учениках, которые легко находили себе приключения на задницу, а в Гриффиндоре таких всегда было больше обычного, взять хотя бы Даню с Эльдаром. Рейвенкловцы же очень любили свою крышу, которую за многие годы слегка обустроили, чтобы была возможность наслаждаться красивыми видами и вдыхать свежий воздух в любое время. Это было их особым местом для отдыха и размышлений, особенно использовавшееся учениками в моменты грусти, когда хотелось остаться совершенно одним, остаться наедине с тяжелыми мыслями или просто слезами. И никакой другой ученик не смел нарушать этот момент. Дима любил приходить сюда, чтобы скрыться от остальных и собраться с мыслями. А еще ему нравилось здесь сидеть в тишине рядом с Юликом, которому показал рейвенкловскую крышу однажды. — Опять ты здесь сидишь, — послышался голос хаффлпаффца за спиной Ларина. — Здесь хорошо отдыхать, — ответил ему Дима, не оборачиваясь. Он почувствовал, как Онешко осторожно присел совсем близко к нему, слегка задев локоть. — Да тут даже не полюбуешься ни на что сегодня, — хмуро сказал Юлик, постукивая зубами. Ему было холодно. — Пофиг. Вновь повисло молчание, которое становилось неотъемлемой частью их общения. Юлик заметил, что с начала этого года они начали меньше говорить и больше молчать. Дима уже не так поддерживал идеи хаффлпаффца, да и был каким-то грустным и более несговорчивым, чем раньше. Онешко чувствовал, как между ними медленно стирается та странная связь, они перестали понимать друг друга. Даже не ссорились ни разу за весь сентябрь, что должно было быть хорошо, но не в их случае, когда проявление агрессивных эмоций было для парней нормальным и даже полезным. Юлик понимал, что они отдаляются друг от друга по какой-то неведомой причине, но ему этого совершенно не хотелось. Он всеми силами пытался поддерживать с Димой тот же уровень общения, что и раньше, даже готов был иногда соглашаться с ним в тех вопросах, в которых у обоих были совершенно разные мнения. Но сам Ларин как будто бы этого всего больше не хотел, хотя и не отталкивал Онешко. Ему, кажется, было вообще все равно. Он осознавал, что любит Юлика, очень сильно любит, но не хотел этого совсем. Дима боялся этого, но не признавал этот страх, прикрывая его своим убеждением в том, что хаффлпаффцу от этого не будет вообще ничего хорошего. Ему и так было в тягость, как считал рейвенкловец, терпеть Диму иногда. Ощущая эту любовь, Диме Ларину не хотелось видеть Онешко. Но это чувство раздражало его, как какая-то аллергия. Юлик не знал ничего этого и не видел в Диме ничего, кроме его угрюмости. Все еще слушал его причитания об окружающем Ларина, когда того все же иногда распирало, пытался его растолкать и вытащить хотя бы на прогулку в Хогсмиде, что не получалось — и на этом все заканчивалось. Даже говорить не о чем было. Хаффлпаффцу от этого было грустно, хоть он и старался не придавать всему этому серьезное значение. «Подумаешь, друзья стали меньше общаться друг с другом. Это нормально. Это просто взросление», — думал он про себя. Но если из дружбы можно вырасти, то можно из любви? Онешко не знал. Поэтому и был расстроен и слегка подавлен. Стараясь не переживать из-за Димы, Юлик начал больше проводить времени в компании слизеринцев, с которыми ему было весело и просто — с Юрой Хованским и Никитой Гридиным. Хотя с Никитой он общался больше, потому что тот и был проще и приятнее, чем Хованский, который, несмотря на хорошее отношение к самому Онешко, часто высказывал ему что-либо неприятное о Ларине. — Такой он петух, этот твой Ларин, — говорил он, когда они в темной гостиной Слизерина распивали сливочное пиво, которое принес им Юлик с кухни. — Ага… — только и мог ответить хаффлпаффец, выдавив улыбку. Он и не знал, что еще сказать, ведь приходил сюда, чтобы отдохнуть и пообщаться на отвлеченные темы, которые бы не касались его проблем. И тут он слышал про Диму, про которого хотелось забыть на время. — Вот ты точно общаешься с ним, чтоб домашку у него списывать, — шутил Юра, хитро щурясь на Юлика, — я ж вижу. — Эх, раскусил ты меня, — улыбался хаффлпаффец. После этого Юлик думал, что лучше бы и вправду общался с ним только ради того, чтоб «домашку списывать».•
Руслан стоял перед своим котелком в темном кабинете Зельеварения, чувствуя пристальный взгляд профессора, который пытался охватить сразу всех и каждого, заметить состояние их Дурманящих настоек — точнее хотя бы что-то приблизительно похожее, ведь настолько сложный рецепт, написанный тяжелым для понимания научным языком в старом учебнике, ученики понимали с трудом. — Блин, я не могу найти чихотную траву, — шептал рядом Баженов скорее самому себе, нежели кому-то еще. К тому же разговоры были запрещены. — Возьми у меня, — еле слышно прошептал Усачев, желая помочь другу. Стоящий за соседним столом слизеринец, который в этот момент осторожно помешивал варившуюся настойку в котле, презрительно глянул в их сторону за их разговоры. А может, из-за того, что это был Руслан Усачев, в мгновение ставший объектом ненависти для всех слизеринцев, которые уважали Илью Мэддисона. По этой возможной причине Женя послал в ответ прищуренный яростный взгляд, прежде чем начать нарезать чихотник. Руслан же, как и всегда, просто проигнорировал это, попытавшись сосредоточиться на приготовлении зелья. Вот он аккуратно сбавил огня, стоило настойке закипеть — точно по инструкции из учебника, — и приготовился высыпать нарезанную ложечницу в котел. Как только первые несколько листиков травы коснулись кипящей зеленоватой смеси, произошел оглушающий взрыв, который разорвал котелок на части, а настойка в мгновение оказалась на стенах, учебниках и мантиях ближайших к Усачеву учеников и на нем самом. — Черт! — только и смог воскликнуть он с болью в голосе, прикасаясь руками к лицу и оттирая горячее зелье с него. Другие ученики в шоке и чуть отпрянувшие от своих мест глядели на место Руслана, на котором стоял разорванный котел, от которого поднимался легкий дымок, а со стола медленно стекала темно-зеленая жидкость, что должна была быть сегодняшней Дурманящей настойкой. — Усачев, все в порядке? — обеспокоенно спросил у него тут же подбежавший профессор и попытался отнять ладони Руслана от его лица, чтобы посмотреть ущерб. Он мгновенно с помощью палочки убрал обжигающую жидкость с лица, спрашивая: «Чего ты добавил в настойку? Она не могла просто так взорваться». — Я все делал точно по инструкции, профессор, — мучительным голосом отвечал рейвенкловец, пытаясь не слышать шепоток переговаривающихся друг с другом остальных учеников, которые в мгновение позабыли о своих зельях. — Не знаю, что произошло… — Баженов, отведите, пожалуйста, своего друга в Больничное крыло. А я пока посмотрю, что с настойкой. Возможно, мне придется забрать у Рейвенкло пять баллов, — сказал профессор бесстрастно. Несколько рейвенкловцев тут же еле слышно вздохнули, а Мэддисон, наблюдающий это все со своего угла вместе с Хованским, хитро улыбнулся со слов учителя. После чего Илья быстро спрятал под стол те самые травы ложечницы, что Руслан должен был добавить в свое зелье. Но этот жест не ускользнул от Кати Ример, которая, провожая друзей взглядом, наткнулась на ухмылку слизеринцев позади нее и нахмурилась, глядя на эти травы в руках Мэддисона. Она тут же все поняла и с трудом сдержала свой гнев, повернувшись назад к своему котлу с почти готовой настойкой. С Русланом же ничего ужасного не случилось, до ожогов не дошло, остался лишь шок и стресс от пережитого взрыва, который, он точно знал, не мог произойти просто так. «Ведь я все делал правильно!» — объяснял он Баженову по дороге из Больничного крыла. Женя решил отвести его в башню Рейвенкло — как раз после Зельеварения начинался обед, так что Руслан мог не беспокоиться за пропущенные уроки. — Сейчас главное, что эта штука ничего не сделала с твоим лицом и не попала в твой организм, — говорил ему друг в ответ. — Меня теперь весь факультет ненавидеть будет за просранные баллы, — вздыхал Усачев. — Дебильный из меня староста, честно говоря. — Чувак, не ной. С кем не бывает. — Ну да, ни с кем, кроме меня, видимо. Ну, может, еще и Миши, — добавил Руслан через секунду, вспомнив забавную историю про урок Зельеварения на третьем курсе, когда у Кшиштовского тоже взорвалось его зелье. Позже вечером он рассказал о произошедшем остальным друзьям, после чего все его поддержали и попытались успокоить. И пошутили на эту тему, конечно же. Поэтому после ужина Усачев совсем повеселел и перестал считать этот урок такой уж страшной трагедией. Он уже сам шутил и не думал о том, что это как-то повлияет на его репутацию идеального ученика. В конце концов со всеми случаются неприятности. «Проебы», — как сказал бы Даня Поперечный. Вечером Руслан, как и всегда, сидел в гостиной Рейвенкло в излюбленном кресле и читал учебник по Нумерологии. Он был без мантии, и его значок старосты поблескивал в свете камина, прикрепленный к белой рубашке, чьи рукава были закатаны по локоть для удобства. Усачев оставил любые попытки понять, что он сделал не так при варке Дурманящей настойки: после занятий профессор подошел к нему и сказал только то, что рейвенкловец зачем-то добавил в зелье аконита, что и привело к такому эффекту. Но Руслан был уверен в том, что не делал этого и перепутать растения не мог. Но Баженов посоветовал признать, что даже он может ошибиться и что-то перепутать. Катя вошла в гостиную одна и тут же начала высматривать кого-то среди остальных рейвенкловцев. Наконец она заметила нужного человека и пошла в его сторону с серьезным и слегка обеспокоенным лицом. — Ты как? — спросила она у Усачева, подсев на соседнее пустующее кресло, чем отвлекла того от нудных значений цифр и чисел. — Да нормально, — пожал плечами Руслан. — Чувствую, правда, себя тупее, чем раньше. — Это хорошо. Ну, кроме «тупее, чем раньше», — кивнула Ример и слегка улыбнулась. — Я просто… Мне кажется, тебе лучше знать, что я видела, как Мэддисон забрал нарезанную тобой ложечницу и, наверное, именно он и сделал что-то, подменив ингредиенты. По его лицу было видно, — призналась ему Катя. После слов подруги лицо Руслана тут же посерьезнело. Он нахмурился и отложил учебник. — Вот урод, — зло выдохнул он. — Я могу сказать об этом профессору, потому что так будет правильно, — сразу же предложила Катя. — Учителя его накажут за это. Руслан отстраненно посмотрел в сторону входа, откуда только что вышел Женя под руку с его сестрой, и сказал: — Не надо. И хорошо, что ты сразу этого не сделала. — Как знаешь, — пожала она плечами. — Могу лишь тогда посоветовать тебе сейчас расслабиться. Ты теперь староста, поэтому у тебя наконец-то появился доступ к Ванной Старост. Советую туда наведаться, — улыбнулась Катя. — Я ее уже испытала, — она намекнула на свой значок старосты, — и это нереально крутая вещь. Тебе как никогда полезно будет. — Спасибо за предложение, — сказал Руслан с улыбкой, — а то я и забыл, что у меня есть клевые привилегии. Он и правда послушал совета Кати Ример и уже через час, закончив чтение параграфа по Нумерологии, отправился в коридор на пятом этаже, где, как он помнил из инструкций, располагалась Ванная Старост. Пройдя мимо статуи Бориса Бестолкового (который и вправду выглядел бестолковым, по мнению Усачева), он подошел к нужной двери с полотенцем и халатом в руках. — Э-э… Мыльный пузырь, — произнес он вслух пароль, который также был написан в его инструкциях. Руслан, как человек магглорожденный, испытывал странное чувство неловкости, когда дело доходило до волшебных паролей со странными словосочетаниями. Дверь мгновенно отворилась, и Усачев вошел в Ванную. Руслан слышал о Ванне Старост до этого еще от Голополосова в свое время и, конечно, был заинтересован, но по большей части считал, что его друг сильно преувеличивал великолепие простой ванной комнаты, но сейчас, оглядывая просторную темную комнату, он убедился в том, что Макс скорее преуменьшил. Как только дверь позади рейвенкловца захлопнулась, в комнате по волшебству зажглись свечи, стоящие на свисающей с потолка прямо над мраморным бассейном красивой большой люстре, и тогда Руслан смог осмотреть Ванную во всей ее красе. Практически все было покрыто мрамором и сделано из мрамора — от стен до самого бассейна, рядом с которым стоял трамплин для прыжков. В дальнем углу висело большое зеркало в мраморной оправе с замысловатыми узорами, в котором парень отражался. Но что больше всего поразило Руслана — так это десятки небольших золотых кранчиков над бассейном, которые были украшены различными камнями-самоцветами, завораживающе поблескивающими разными цветами в колеблющемся от легкого воздуха свете. Усачев даже на несколько секунд остановил дыхание, восхищенно разглядывая большую картину красивой русалки, которая все это время молча хихикала в своей золотой раме, глядя на новоприбывшего ученика замка. В комнате стояла полная тишина, нарушаемая лишь редким шарканьем ботинок Руслана и парой упавших с кранов капель воды. Руслану не терпелось попробовать открыть все краны, чтобы узнать, что в них, и наконец-то окунуться в теплую воду, чтобы на время позабыть обо всех терзавших его мыслей. Поэтому он откинул полотенце с халатом на пол, поближе к краю бассейна, и сначала подошел к золотым кранчикам, начав открывать их один за другим. Из них тут же полилась вода различных оттенков и температуры, откуда-то вместо воды полилась пена, а один из кранов тут же наполнил потолок мыльными пузырями. Слушая приятный звук льющейся воды, которая вскоре должна была до краев наполнить бассейн, Усачев отложил палочку на полотенце и начал медленно раздеваться, будучи совершенно одним в блистающем великолепии Ванной Старост. На нем уже ничего не было и рейвенкловец собирался погрузиться в пенную воду, когда позади него послышался сдержанный кашель: — Кхм. А задница у тебя ничё так, — сказал вполне узнаваемый голос. Усачев тут же напрягся и невольно перестал дышать, боясь двинуться с места и даже повернуться к внезапно вошедшему сюда человеку. Только взгляд мгновенно метнулся к лежащей в этот момент на полотенце палочки рядом на полу, которая так была нужна ему в этот момент. — Чего ты напрягся так, а, Усачев? — В голосе Мэддисона была отчетливо слышна ухмылка, когда он говорил и медленно подходил со спины к рейвенкловцу. Краем уха Руслан слышал, что слова Ильи становятся для него отчетливей, а значит он приближается к нему. Усачев не знал, что ответить, он только чувствовал биение своего сердце и напряженно закусывал губу, уже раздумывая, как наиболее эффективно выхватить свою палочку и защититься ею. — Я думал, что ты любишь приставать к парням, Илья, — наконец нашелся что ответить Руслан, — но неужели и к грязнокровкам тоже? — Он все еще не поворачивался лицом к Мэддисону, а тот уже стоял чуть не вплотную к голому телу парня. — Иногда не устоять, — сказал Илья и на мгновение дотронулся пальцами до обнаженной спины, после чего сразу же отошел на пару шагов назад. От этого действия Усачев резко повернул голову в сторону Мэддисона, чтобы с недоумением в глазах глянуть на слизеринца и на его вечную ухмылку. Заметив, что у того нет в руке палочки, Руслан мгновенно подобрал лежащий халат и стыдливо натянул его на себя, крепко ухватив палочку, чтобы чувствовать себя спокойнее. — И зачем ты добавил аконит в настойку, Усачев? — покачав головой, спросил тот. — Ты же должен был знать, насколько грязный эффект трава оказывает на любые травяные настойки. — Да ты умнее, чем кажешься, — парировал рейвенкловец с непроницаемым выражением лица. — Но каламбуры все равно не твое. В ответ Мэддисон лишь слегка усмехнулся. — Знаешь, я бы сейчас сделал тебе какую-нибудь хуйню, как всегда, но у меня слишком хорошее настроение от вида чужой задницы, — с хитрой улыбкой сказал он, глядя прямо в глаза Усачеву. — Так что, Русланка, не буду тебе мешать и зайду в ванную попозже. С этими словами Илья Мэддисон ушел, не дав что-либо еще ответить Руслану и оставив его вновь наедине. Тот лишь расслабленно выдохнул с осознанием того, что избежал очередной гадости от Мэда, и наконец-таки погрузился в воду. После Ванной Старост ему еще всю ночь мерещилось то легкое касание пальцами.