•
— Вот Жень, что ты делал, когда вы с Катей начали встречаться? — Кайфовал, — с усмешкой сказал Баженов. Он вместе с Даней Поперечным сидел в гостиной Гриффиндора: Данила переписывал старую работу Жени по Нумерологии, пока тот развалился рядом на диванчике и следил за двигающимся из стороны в сторону пером. — Не, ну это из очевидного, — ответил ему Поперечный, не отвлекаясь от выведения каждой буквы чернилами. — А вот что для Кати делал, как общался с ней? Баженов улыбнулся, хитро посмотрев на Даню, который тут же оторвал голову от конспекта. — Да чего-о, блин? — вздохнул он, увидев ухмылку друга. — Ты специально у меня выпросил помощь с домашкой, чтобы послушать советы от «бывалого»? — Женя приподнял брови. — Ну а почему и нет, — сказал Даня, комически крутанув головой, с уверенным выражением лица посмотрев на Баженова. Их разговор прервал Эльдар, как всегда, шумно спотыкаясь о маленький порожек на входе — его вечная проблема. Его ругательства тут же привлекли добрую половину гриффиндорцев, отдыхающих в гостиной; все взоры были направлены на Джарахова и вошедшего с ним Голополосова. — Ебаный порог! — Тебе бы очки свои найти наконец, — сказал Макс, обходя его, чтобы пройти внутрь комнаты и поздороваться с остальными. — Да их стопроцентно лесничьи книззлы сожрали, когда я на Уходе был, — расстроено произнес Эльдар, плюхнувшись в соседнее кресло рядом с Женей и Даней. — Привет, ребят! — улыбнулся им он и махнул рукой. — Можно даже не видеть тебя и знать, что это ты, — прокомментировал Поперечный, снова вперившись в свой пергамент. — Я такой, да, — ответил Эльдар. — Наткнулся еще, кстати, недавно на вашего Ларина, — он кивнул в сторону Баженова, — что-то он пиздец злобный… Не, типа я знаю, что он всегда такой, но даже для его уровня доебы были на уровне Мэда. — При имени Ильи Даня сразу поморщился. — Слишком, в общем, — подытожил Джарахов, пожимая плечами. — С ним и Онешко, как я посмотрю, больше не водится, — подключился к обсуждению Голополосов, закатывая рукава рубашки. — Не из-за этого ли он сегодня на всех бесится? — Не на всех, а на меня одного, ты хотел сказать! — встрял Эльдар. — Они вроде опять поругались… — сказал Баженов, пожав плечами, не особо вдаваясь в подробности. Ему это было мало интересно, все школьные сплетни доносились до него через разговоры с Катей, как и эта новость. — Кругом опять гейские драмы, — вздохнул Джарахов. — Странные они: то ходят не разлей вода, то вот это… — Хрен их знает, — продолжил Баженов, — с Лариным в принципе не уживешься, хорошо хоть, что он с Юликом больше в рукопашную не дерется. — А я недавно тоже с Онешко болтал, — подключился к ним теперь заинтересованный Даня, который вновь забыл про недописанный конспект, — заебанный он тоже какой-то, хотя у него матч скоро, так что… Слово за словом — и парни, как это обычно случается, начали переходить от темы к теме: обсуждали другие сплетни, ругались на учителей и вновь возвращались к излюбленной теме квиддича, которую кто только не обсуждал последние несколько дней. И Юлик правда ходил, взволнованный скорой игрой Хаффлпаффа со Слизерином. Слизеринцы были очень обозлены на предыдущий проигрыш, и ничего хорошего в этом не было. Онешко вступил в команду по квиддичу из временного любопытства, которое со временем переросло в настоящее увлечение игрой! Он был ловцом, и чаще всего неплохо справлялся с работой, которая среди игроков считалась самой сложной. Чем ближе игра, тем больше волнение выходило за все пределы. Сейчас Юлику вообще было сложно: снова злость на Ларина, усложнившаяся учеба и подготовка к матчу — все навалилось, и даже рядом никого для поддержки не было. Родители присылали пару писем с добрыми словами, но это было не то. Хаффлпаффец все хотел поговорить с Димой, объясниться, выслушать объяснения самому (если на такие тот не скупится), но парня просто невозможно было нигде найти. Ни в Совиной башне, которую он так любил, ни в одном из кабинетов, ни в собственной гостиной. Нигде. Еще унылый холодный ноябрь только ухудшал атмосферу. Онешко понимал, что дико устал за первые три месяца учебы, и ждал начала зимних праздников, чтобы развеяться. И не только он один ждал их. — Ну ты чего, Онешко? — дружески толкнул его плечом Кузьма, когда они вместе шли по коридорам подземелья. — Боишься, что мы вас порвем? — усмехнулся он. — Ага, еще чего, — ответил Юлик скептично. — Просто заебался я. На улице снег валит, а через час мне на тренировку опять идти. Ебучий квиддич. — Сам подписался на этот убийственный спорт, — просто пожал плечами Гридин. — Можешь к нам присоединиться завтра вечерком, если хочешь расслабиться. — Вряд ли, — отказался от предложения хаффлпаффец, — завтра еще миллион тренировок будет. Усачева, видимо, хочет смерти всей команды. — Бабы… — вздохнул Кузьма. По мнению Кузьмы Гридина, любое вмешательство женщин в спорт или хотя бы нахождение рядом обязательно все испортит как в самом спорте, так и в жизни мужчин. У него уже есть целых два примера: один он услышал от Юлика, а второй наблюдал недавно сам. Кузьма вместе с остальными слизеринцами сидел в гостиной и обсуждал подготовку к матчу, которая в основном заключалась в том, что каждый участник команды чуть ли ненавидел своего капитана. Юра Хованский кричал больше всех: — Да тебя, Соболев, на мыло! На! Мы! Ло! — произносил он по слогам. Тогда в их гостиную вошел Мэддсион, сперва незамеченный среди этого шума, который эхом отдавался от зеленоватых каменных сводов комнаты. Только Кузьма, который был сильно вовлечен в споры, заметил, как тот проходит мимо них в сторону спален, и дернул орущего Хованского за рукав мантии, чтобы он тоже заметил своего друга. Юра чуть не пролил стакан тыквенного сока, но тут же забыл про все разногласия в их команде, стоило ему увидеть, как Илья, вместо того чтобы впрячься в любимое дело — обосрать Колю с ног до головы, — прошел мимо. — Эй, Илюх, — окликнул он его, подоспев к нему. — Ты че? Самое интересное сейчас пропустишь, — сказал Хованский и хмыкнул. — Да нахуй мне нужен теперь ваш квиддич, сами разбирайтесь, — махнул рукой Мэд. — А что ты собираешься делать, эй? — Наслаждаться своей женщиной и смотреть на то, как вы проебываете, — просто ответил Илья. — Подожди-подожди… — опешил Юра. — Ты че ебать… О-о-о, Ксюха та, что ль? — неверяще улыбнулся он. Увидев кивок друга, он хлопнул его по плечу и сказал: — Ну ты, епт, даешь, альфач. От такой новости Хованский даже совсем позабыл, что у них за спиной другие их друзья и товарищи обсуждают насущную проблему — квиддич. Он широко улыбнулся, глядя маленькими глазками на Илью, но вспомнил об игре и изменился в лице. — И все равно, — продолжил он, — телка телкой, а матч скоро, хоть бы Соболева, бля, отхуячил с нами. — Вы заебали уже, — разозлился Мэддисон. — Я туда больше нахуй не вернусь, пока капитан будет все тот же. Иметь отношение к такому говну я не собираюсь. — Так, тихо-тихо, — начал успокаивать его Хованский, потому что Илья уже начал повышать голос. — Ладно, похуй. Может, выпьем хоть на днях как-нибудь, а? — предложил он другу, заговорщически подмигнув. — Отметим твою женщину, так сказать. — А вот это уже можно, — согласился Мэддисон. Они улыбнулись друг другу.•
Миша выжидал, осторожно выглядывая из-за стены коридора. В этой части замка была полнейшая тишина и пустота, и за углом, куда то и дело посматривал Кшиштовский, ничего не происходило. И с другой стороны коридора, куда он тоже кидал взгляды, было совершенно пусто. Даже пара единственных картин, висящих на этих старых стенах, казалось, заснули — почти не двигались, лишь любопытство в их глазах поблескивало в сторону одиноко стоящего ученика. Но вот гнетущая тишина наконец была прервана быстрыми гулкими шагами. К Мише подходил Поперечный. — Наконец-то! — прошептал хаффлпаффец. — Ты чего шепчешь? — также шепотом спросил его Даня, тоже заглядывая за угол коридора, но там все еще ничего не происходило. — Не знаю, — пожал плечами Миша, — тут тихо. И немного пугающе. — Я бы сказал, до усрачки пугающе, — сказал ему Поперечный. — Ну, я вроде все сделал, как надо. Осталось чуть подождать. — И потом вовремя съебаться, — напомнил Кшиштовский их общий план. — И почему я с тобой опять ввязываюсь во всякую хуйню. — Потому что только мы с тобой такие ебанутые, — с улыбкой ответил Даня, пожав плечами, после чего снова заглянул за поворот, ведущий в более темную часть коридора, где находилась всего лишь одна старая и тяжелая дверь. В какой-то момент среди них снова воцарились тишина и волнение, которое нарастало со временем. Они оба уже не отрываясь вперились взглядами в эту темную дубовую дверь, чего-то ожидая. И тут послышался шорох, затем стук где-то со стороны этой двери. —Сейчас… — прошептал Поперечный, затаив дыхание. Он про себя стал отсчитывать: «Три… два… од-…» Из-за той самой двери послышался злобный хриплый крик, отчего и парни, и картины слегка вздрогнули. После чего Миша с Даней почти одновременно прыснули, пытаясь сдержать смех. Их старания не прошли даром. Послышался звук поворачивающегося ключа, который заставил учеников от неожиданности замолчать. — Бля… — вырвалось у Кшиштовского. — Валим! — тихо крикнул Даня и, не дожидаясь реакции друга, схватил его за руку и побежал с ним вон из ненавистного всем ученикам Хогвартса коридора. Коридора, где обитал злобный завхоз замка. Дальше они бежали, уже не сдерживая своего смеха. От прилившего адреналина им обоим было так хорошо и весело сейчас, даже несмотря на то, что им не удалось увидеть лицо старика. — О, еще одни педики! — прокомментировал Хованский, когда мимо него с Мэддисоном пробежали смеющиеся Даня с Мишей, не заметив их. — Опять хуйню какую-то творят… Илья молчал. Ему было как-то плевать на этих двоих. Ведь эти двое — не Руслан, мать его, Усачев. — Ну че, по горяченькому? — ухмыльнулся Юра, намекая на припрятанную у него для лучших времен бутылку огневиски. — Да пошли уже, алкаш, пока еще не так темно. Они вдвоем сидели в небольшом закутке между замком и теплицами, где их никто не мог найти, и просто спивались, передавая бутылку друг другу по очереди. Хованский быстро захмелел и начал нести всякую чушь про отношения и про дружбу… Илья его не слушал. В последние дни ему было очень тяжело: все в его жизни стало слишком запутанным и неприятным ему. Он не понимал, что делает, чего он хочет и не хочет, не понимал своих чувств и злился на свои неудачи в учебе и в жизни. Все его бесили, и он бесил сам себя. Илья ощущал себя сложным и злобным подростком. Он таким и был. И сейчас ему было даже приятно чувствовать горечь обжигающего горло спирта, потому что пока он откашливался от резкого глотка, он не думал о чем-либо еще. В голове мутнело, становилось теплее на кончиках пальцев. Было приятно. И бубнящий что-то себе под нос Хованский радовал. В такой пьяной обстановке в голове Мэддисона появился образ Усачева. Он подумал о том, как Руслан сидит, как всегда на бортике в этой дурацкой Ванной Старост, и медленно снимает с себя глаженую рубашку. От этой картины Илье аж хотелось… хотелось самому оказаться там и поглядеть на все это вживую. Сколько раз ему это удавалось по «случайности». Теперь его впервые в жизни не смущал факт того, что ему действительно нравился этот Усачев. Поэтому слизеринец высматривал его и пытался как можно чаще столкнуться с ним наедине. То ли это алкоголь, то ли еще что, но Мэддисону было совершенно не стыдно признать это для самого себя. — Бля… — отвлек его расстроенный вздох пьяного Юры. — Быстро что-то бутылка закончилась, — сказал он, грустно осмотревшись. — Ну и ладно, — беспечно махнул рукой Мэд, — пора уже закругляться. — Да… Они медленно и неуклюже выбрались из своего укрытия и поплелись через сугробы в сторону замка, чьи окна ловили редкие красные лучи заходящего солнца. Илья оставил Хованского одного, сказав, что хочет на ночь пойти освежиться в Ванной, чтобы никто не почувствовал алкоголя. Где-то глубоко в душе он знал, зачем туда идет, и почти верил в то, что Руслан опять там будет. Ведь это судьба — встречать его только в этой дебильной Ванной. Мэддисону этого хотелось. Удивительно, как алкоголь двигал его на безбашенные поступки с такой легкостью. Сердце тяжело билось где-то в грудной клетке, дыхание слегка захватывало, пока Илья медленно проходил в приоткрывшуюся после пароля дверь. Он не знал, на что надеялся в тот момент больше: что там будет пусто или что Руслан все же будет там, как и обычно. И тут Мэддисон услышал всплеск воды. «Блять», — пронеслось у него в голове. Слизеринец на секунду закрыл глаза, отчего голова сразу же закружилась. Он сначала задумался о том, как же будет неловко, если это окажется кто-нибудь другой из старост. Впрочем, ему это казалось самой малой проблемой в данный момент. Илья выглянул из-за двери и увидел слегка взлохмаченный затылок Усачева. Опять эти странные чувства в нем: дикая смесь ненависти, интереса и чего-то теплого, приятного — только теперь в двойном размере. Гребаный Руслан Усачев. — И снова здравствуй, Русланка, — решил начать Мэддисон, натянув на себя привычную издевательскую ухмылку. Сначала он увидел, как спина рейвенкловца напряглась после его слов, а затем услышал обреченный вздох со стороны Усачева. — Кажется, эта комната проклята мудачеством, — сказал Руслан оборачиваясь и уставшим взглядом посмотрев на слизеринца. Осмотрев его получше, он добавил: — О, ты еще и пьяный притащился. — А может, я от твоего вида пьянею, а? — хмыкнул Илья, попытавшись подмигнуть. Он с трудом присел на корточки, но, чувствуя, что не может устоять, тяжело уселся прямо на влажный мрамор, прямо на бортик, чтобы рассмотреть лицо Усачева в полутьме канделябров. — Слышали бы эти слова твои друзья, Илья, — сказал Руслан, покачав головой. Он чувствовал себя неловко под изучающим взглядом пьяных помутневших глаз. От Мэддисона доносился легкий запах спирта и гари. Вместо ответа слизеринец молча протянул руку и дотронулся до мокрых волос Руслана, отчего тот сразу дернулся и отплыл подальше. — Что ты делаешь вообще? — тут же возмутился рейвенкловец, вспомнив, что он снова был отвлечен от важного дела. — Может, уйдешь наконец? — с каплей отчаяния в голосе произнес он. — Блять, Усачев… — Мэддисон тут же сжал одну руку в кулак от нахлынувшей злости. — Ненавижу тебя, — чуть не прорычал он, ударив кулаком по воде; несколько капель вместе с густой пеной сразу попало ему на брюки и рубашку. Он тяжело дышал, пытаясь успокоиться. На парня он больше не смотрел. — Ненавижу тебя, скотину, за то, что нравишься мне. На пару мгновений сердце Руслана замерло от неожиданности. Последняя фраза Ильи пыталась усвоиться в его мыслях, пока рейвенкловец удивленно смотрел на него. Смотрел на то, как он зажмурил глаза. Как начали трястись его руки. Это точно было не шуткой… Усачев не успел ничего ответить, даже слова сказать, как Мэддисон поднялся так быстро, насколько мог себе позволить, и быстрым спотыкающимся шагом вышел оттуда поскорее, оставляя Руслана одного в звенящей тишине, давившей на голову.•
Оставался ровно один день до матча Слизерин против Хаффлпафф. «Один гребаный день…» — пронеслось в голове Юлика. Он уже даже рад был, что скоро их команда выйдет, наконец, на поле, они сыграют и после одной проблемой станет меньше. Но его волновало еще и то, что Ларин будто бы насовсем исчез из замка — его нигде не было видно, никто из знакомых с ним давно не сталкивался. Даже Рома Механик сказал, что последний раз его видел, наверное, больше недели назад. Онешко это бесило: его бесило поведение Димы, бесила их ссора и бесило его чувство беспокойства и переживания за рейвенкловца. Как-никак, они друзья. И Юлик правда был неравнодушен к нему. Но день матча затмил все его переживания, оставив только легкий страх и волнение перед игрой. С одной стороны, команда Слизерина за этот год сильно ослабела без Ильи Мэддисона, с другой — из сильных участников Хаффлпаффа Юлик мог назвать только Катю и Стаса. Игра обещала быть тяжелой для обеих команд. — Что, Онешко, готов? — по-дружески хлопнул его по плечу Давыдов, радостно улыбаясь ему. Он совсем не волновался сегодня, в отличие от Юлика. — Не сказал бы, что очень… — промямлил он в ответ, крепче сжимая свою потрепанную метлу. — Все будет хорошо, — поддержал его Стас, улыбнувшись еще шире, после оставив его вновь самому себе. Юлик будто сквозь пелену слышал свисток тренера, крики зрителей и комментарии Кшиштовского. Его руки крепко держались за метлу, ноги прилипли к подножкам. Почему-то Онешко было тяжело сохранить равновесие, мысли постоянно уходили далеко за пределы поля. Не видно было и мелькающего снитча — хаффлпаффцу оставалось только следить за ловцом команды противника, надеясь на его внимательность. Он летал по полю, высматривая хоть что-то золотое на этом сером холодном небе, совсем забыв про игру и остальных игроков. За это и поплатился. Удар в бок. Резкая боль. Руки больше не чувствуют отполированную древесную поверхность метлы. В глазах темнело, и было ощущение, словно Онешко в вакууме, пока в какой-то момент не почувствовал спиной замерзшую землю поля. Игра мгновенно остановилась: зрители замолкли в шоке, пытаясь разглядеть с высоких трибун тело ловца, другие игроки приземлялись на землю, на поле уже выбегали преподаватели. — Я, правда, не хотел! — доносились крики Руслана Тушенцова, который с бледным лицом и трясущимися руками подбегал к упавшему Юлику. — Боже… Я, я просто… я не думал… не рассчитал силу, господи! Слизеринцы успокаивали Руслана, другие поднимали Онешко. Тренер быстро наколдовала носилки, одновременно с этим приказывая всем разойтись. — Я помогу! — послышался голос Димы Ларина. Он с хмурым лицом подошел к тренеру, произнося заклинание для поддержки носилок. Тренер осталась на поле, раздавая указания и отправляя вместе с Димой одного из преподавателей. Всю дорогу Ларин обеспокоенно смотрел на лицо Юлика и ненавидел себя за то, что поступал с ним так по-мудацки. Он сейчас даже винил себя в том, что позволил тому злополучному бладжеру выбить хаффлпаффца с метлы. Дима проклинал всех и вся, в первую очередь самого Руслана Тушенцова, которому уже готовил самые невиданные муки. Дима просидел возле больничной постели Юлика, не обращая внимания на возившуюся рядом медсестру, которая приговаривала, пока таскала всякие лекарства и бинты: — Говорю же, запретить пора этот ужасный спорт в школе! С каждым годом все больше и больше травмированных учеников, ужас! — восклицала она. — Скоро до смерти доводить будут, не дай Мерлин, конечно! Квиддич слишком опасен для детей, ох… Онешко очнулся почти сразу, чувствуя легкое головокружение, но Ларина к тому моменту уже не было в Больничном крыле. Руслан Тушенцов в это время был сам не свой — он совсем не хотел того, что произошло. Его уже отчитали, он успокоился, но все равно чувствовал себя виноватым перед тем хаффлпаффцем. Да и волновался за него тоже. Он с побледневшим лицом подходил к дверям Больничного крыла — слизеринцу хотелось извиниться. — Он уже очнулся? — негромко спросил он у медсестры, на что та кивнула. — Как он? — поинтересовался Руслан и тут же заглянул женищне за спину, пытаясь высмотреть хаффлпаффца. — Почти все в норме, — отвечала сестра. — Полежит немного, попьет настоек и уже к завтрашнему утру будет свободен. — Я могу с ним поговорить? — Хорошо, только не нагружайте сильно. Он прошел и наконец увидел Юлика, который лежал в белой кровати совсем один в этой длинной светлой комнате и устало смотрел в сторону открытых дверей. Онешко очень удивился, завидев лицо слизеринца, который, судя по всему, и подбил его около часа назад. Но злости почему-то не чувствовал. Может, только легкое раздражение. — Блин… — начал Руслан, как только присел рядом с кроватью, виновато отводя взгляд. — Прости-прости меня, пожалуйста! — попросил он, обеспокоенно взглянув Юлику в глаза. — Я такой придурок… — вздохнул он. — Ну, надеюсь, ты хоть наказание за это получил? — поинтересовался у него Онешко, отчего-то сразу потеплев к этому парню, который и правда волновался за Юлика. По крайней мере, он решился прийти сюда и попросить извинений, что было удивительно. Онешко никогда не был знаком с ним, а по виду парень казался тем еще придурком. — Ох, еще какое, — покачал головой Руслан, сложив руки на своих коленях. — Я, правда, не хотел, знаешь, — продолжил он. — Просто я, блин, косой. — Да уж прощаю я тебя, не ссы, — улыбнулся Юлик. — Зато я впервые за последние несколько месяцев как следует отдохнул здесь, так что могу даже спасибо сказать. Тушенцов хмыкнул в ответ. — Меня, кстати, Руслан зовут, — просто сказал он, уже не стыдясь смотреть Юлику в глаза. Большие щенячьи карие глаза. Тушенцов подумал, что он красивый. — А я Юлик. — Вот и познакомились.