•
— Нашел за кем увязаться, — строго поучала профессорша. Миша стоял перед ней, понурив голову, словно маленький ребенок. — Да даже если вы такие друзья — ты же старше, Михаил! Ты должен его урезонивать. — Я понимаю, мисс… — бубнил он себе под нос, боясь смотреть женщине в глаза. Его декан была строгой, и Кшиштовский не то чтобы ее побаивался, но испытывал благоговейное уважение и старался не злить профессоршу и, тем более, не разочаровывать. К сожалению, прямо сейчас этот план провалился. И для Миши сейчас это было самым страшным наказанием. Деканша вздохнула. — Раньше ты был спокойнее, разумнее… — продолжала она причитать уже тихим голосом. — Ума не приложу, что с тобой стало, Михаил. На тебя, видимо, плохо влияют такие, как Поперечный, а ты и рад поддаться. — Простите… — Как бы я ни хотела, но придется сообщить и твоим родителям, понимаешь? Кшиштовский сдержанно выдохнул и только сжал кулаки. Внутри него все кричало: «Только не это!», — но как будто бы это что-то изменило. Вот теперь это точно было худшим наказанием… И никакие месячные уборки в теплицах не смогли бы напугать его больше. — Понимаю, — только и кивнул Миша, продолжая избегать строгого взгляда. — Иди тогда, — кивнула профессорша. — С завтрашнего дня приступаешь к теплицам, помнишь? Хаффлпаффец молча кивнул, попрощался и поспешил покинуть кабинет директора. Удивительно было то, что самого директора там не было, но, как думал Миша, лучше бы это он с ним говорил и назначал наказание, чем его декан. На выходе его ждал Даня, который успел получить раньше него уже от своего гриффиндорского декана. — Господи, это ж было месяц назад! — тут же вскричал он, тряся руками перед другом. — Месяц! И они все равно решили нас наказать, я в ахуе. — Что тебе сказали? — поинтересовался Миша. У него, в отличие от Поперечного, сил возмущаться не осталось. — Сказали, что последний прокол, и меня ждет отчисление, — угрюмо пробубнил он, пока они вместе спускались к главному залу, где уже давно начался ужин, пока их двоих почти два часа учили уму-разуму. — Как я теперь домой-то поеду, ведь родители на мне живого места не оставят за такое... Как оказалось, их «подшучивание», как обычно называл это Даня, над завхозом не закончилось бесследно: злопамятный старик провел чуть ли не бессонные ночи, выясняя, чьи самодельные волшебные фейерверки взорвались прямо перед его лицом. И вот, прошло почти два месяца, и он добился своего, а теперь эти шутники пожинали плоды своих шуток. В плохом настроении они разошлись каждый за свой столик, где их тут же начали спрашивать о причинах задержки. Стоило только Мише усесться, как к нему с двух сторон присели Усачев и Баженов, как всегда ярко выделяясь своими синими расцветками среди желтых галстуков других учеников за столом. — Я уж думал, вас обоих потерял навсегда, — произнес Руслан. — Это из-за истории с завхозом? — тут же догадался он. — Угу, — грустно кивнул Миша. Он почему-то резко перехотел есть, хотя по пути сюда он умирал от голода. — Никогда еще не получал столько говна о себе в лицо сразу. — Зато теперь ты почувствовал себя, как Усачев во время встречи с Мэддисоном, — пошутил Женя. Руслан невольно содрогнулся от сравнения. Теперь после каждого упоминания имени Ильи в разговорах с ним в рейвенкловце просыпалась паранойя. Он на пару секунд кинул взгляд в сторону стола Слизерина и, хоть через стол рейвенкловцев и было тяжело разглядеть что-либо, Руслан все же заметил Мэддисона, собственнически обжимающего подсевшую к его компании рыжую гриффиндорку. Та самая Ксюша. Усачев сжал челюсти, чувствуя обиду и ревность, и отвернулся от этой картины. — Да блять, — ругнулся Кшиштовский, готовый биться головой о стол, — они еще и родителям написали про это… Так что, ребят, — повернулся он поочередно к рейвенкловцам, — если я не выживу, то завещаю вам своего кошака и пиздюли Поперечному. — Вы поссорились, что ли? — удивился Руслан. — Да нет, просто ему никогда не будет достаточно. Все трое усмехнулись. После они еще немного порасспрашивали Мишу о наказании, пожалели его и пожелали удачи, а потом разошлись каждый по своим гостиным — только вот Женя изъявил желание проводить Катю, поэтому пошел вместе с Кшиштовским и остальными хаффлпаффцами вниз, а Руслана оставил одного. Усачев скучающе ожидал на платформе медленно придвигающуюся к нему лестницу, но тут его отвлек странный звук из-за полуприкрытой двери в коридор на шестом этаже. «Псс!», — и он обернулся на звук, но никого не увидел. Руслан тут же нахмурился. Стараясь не рисковать, он решил воспользоваться палочкой. Его так заинтересовал этот звук, что он не обратил внимания на подъехавшую с громким звуком лестницу. — Депульсо, — прошептал он, отталкивая чарами дверь. — Капец ты ссыкло, — тут же сказал ухмыляющийся ему Мэддисон, который, оказывается, и стоял за дверью. Усачев закатил глаза, тут же расслабляясь. Он прошел к нему в глубь коридора. — Я просто осторожный человек. И достаточно умный. — Опять выебываться вздумал? — спросил Илья, стоявший слишком близко в полутьме коридора, в котором не горело ни одного факела, лишь отблески луны из окон еле освещали стены и очертания обоих парней. Руслан не успел ответить, потому что Мэддисон жадно поцеловал его. Поначалу было приятно и хорошо, а потом Усачев подумал о том, что эти губы не больше часа назад целовали другую девушку, и что-то внутри него как будто оборвалось. Он остановился и слегка оттолкнул Илью, чтобы тот тоже прекратил, отчего тот сразу настороженно и почти злобно на него посмотрел, но рейвенкловец лишь смог увидеть короткий блеск его глаз. — Ты чего морозишься, Руслачев? — в своей манере интересовался Мэддсион, хоть и задал вопрос серьезно. — Что это за приколы такие? — прямо спросил у него Руслан. — Я не собираюсь быть твоей гомо-любовницей, пока ты строишь из себя натурала. — Что, блять? Ты о чем вообще? — О девушке твоей, о которой я даже не знал. Руслан не видел, но чувствовал раздражение Ильи прямо сейчас, но ему было все равно на это, потому что сам испытывал не меньшее раздражение, злость и… разочарование. — Это не твое дело, Усачев, — грубо произнес Мэддисон после нескольких секунд молчание, будто тот до этого обдумывал, что ответить. — Ты же не думал, что я сразу же побегу с радужным флагом по коридорам замка с криками: «Я педик, смотрите!»? — Теперь бы мне хотелось так думать, — саркастично кинул он. — Ну, то есть тебе можно там трахаться со всеми своими друзьями, а я не могу быть нормальным и встречаться с девушкой? — Что?! — возмутился Руслан. — Да думаешь, я не вижу, как ты там со своим Кшиштовским на каждом шагу обжимаешься? — Пошел ты, придурок! — Рейвенкловец сейчас даже не знал, куда себя деть: в нем смешались злость, ревность и грусть, — у него даже руки затряслись от переполнения эмоциями. Он даже радовался, что не видел лицо Мэддисона прямо сейчас, мог лишь уследить за блеском его глаз. — Строить из себя дебила сейчас не модно даже среди магов, если ты не знал. — Тогда и ты от моды отстаешь, — в таком же тоне ему парировал Илья. Руслан догадывался, что ничего нормального из них двоих не выйдет, но все равно было почему-то так больно снова слышать это все и чувствовать это разочарование, которое теперь преследует его везде с тех пор, как он встретил Илью в тот Новый год. — Уже нет, потому что я не собираюсь иметь с тобой дело. Он собрался уходить, но Мэддисон тут же схватил его за плечо, крепко сжав. Усачев раздраженно скинул его с себя, но и теперь Илья не дал ему двинуться с места, внезапно нежно взяв его пальцы в свою ладонь. — Не уходи, Руслан. Рейвенкловец все еще не видел выражение лица слизеринца, но то, каким голосом он произнес последнюю фразу… как сжал его руку… Он остановился и глянул на Мэддсиона, встретившись с ним взглядом, отчего по затылку прошла легкая дрожь. — Мне… — начал Илья, понимая, что раз уж он начал это, то придется закончить и объясниться, — мне нужно время. Какое-то время Руслан молчал, медля с ответом. Но в итоге он посмотрел на их скрепленные руки и чуть сильнее сжал ладонь слизеринца. — Ладно, — только и сказал он.•
Юлик опаздывал на завтрак, но его это, возможно, впервые не сильно беспокоило, потому что возле лестницы его встретил Руслан с счастливой улыбкой, который не преминул возможности поцеловать его вместо приветствия, пока коридоры были пусты. — Я тебя сто лет ждал, че опаздываешь? — тут же спросил у него Тушенцов, разрушив такой романтический момент. Но Юлик был не против: ему нравился такой Руслан — глуповато забавный и грубовато милый. — Да проспал, а никто даже будить меня не стал, — вздохнул Онешко и после этого не сдержал широкого зевка. Они не спеша поднимались по лестнице на цокольный этаж, переплетя пальцы. — Спать надо по ночам, а не дрочить, Онешко. — Если бы… полночи учил ебучую Историю магии, — жаловался Юлик. Так вдвоем они и подошли к Большому залу, за котором слышался шум болтающих между собой учеников, шум тарелок и стаканов, шум совиных перьев и многое другое, что делало замок таким живым даже в середине февраля, когда тающие сугробы и ледяные дожди приносили только уныние в окрестности Хогвартса. Руслан попрощался с Юликом, подмигнув ему и взяв обещание пересечься после уроков в их любимом месте, и каждый прошел к своему столу, вливаясь к остальным сокурсникам, которые в очередной раз нашли интересную тему для разговоров. — Слыхал, Илья Мэддисон наконец вернулся в команду! — тут же обратился к нему с этой темой Стас Давыдов. — Под самый, блин, конец сезона! — возмущался он. — Серьезно? — присоединился к разговору Онешко, тут же придвигая к себе пока еще оставшуюся яичницу и тосты. — Когда вы узнали? — Буквально сейчас, — подхватила Пязок, а сидящая рядом с ней Усачева закивала. — Хованский объявил это при всех, даже учителя слышали это, — объяснила Катя. — Такой самодовольный был, фу, — скривилась она. — Да потому что ему самому-то хвастать нечем, а он надеется, что Мэддисон выведет их команду, которая каким-то образом оказалась в полуфинале. — Мэддисон же почти год не садился на метлу, чем он вообще думает? — удивился Юлик. — Как будто у него есть чем думать, — съязвил Кшиштовский, наконец присоединившийся к разговору. До этого он молча слушал друзей, уминая свой завтрак: таким голодным он себя давно не чувствовал и даже сам удивился, что это с ним, не нервы от первого дня отработки ведь. Остальные хаффлпаффцы дружно хмыкнули на его замечание и продолжили гадать, удастся ли команде Слизерина победить гриффиндорцев вместе с вернувшимся Мэддисоном. Миша их еще послушал, пошутил немного про неспособность слизеринцев думать и все-таки поднялся из-за стола, готовясь пойти на отработки в теплицы, пока остальные ученики собирались всю субботу отдыхать от учебы. Кшиштовский про себя вздохнул, думая о том, что ему еще долго не удастся отдохнуть. У теплиц он встретился с преподавателем по Травологии, который должен был ему объяснить, что, куда и как. Одна только мысль о том, что придется копаться в земле часами и трогать при этом опасные растения, убивала Мишу. У него вообще утро с самого начала не задалось, когда совы приносили ученикам почту: Кшиштовскому прямо в кашу упал ярко-красный, ужасающий каждого юного волшебника, конверт — громовещатель. Грозный голос мамы, вводящий Мишу в краску от стыда, вещал чуть ли не на весь Большой зал, а многие из учеников нарочно притихли, чтобы послушать. Вот поэтому Миша долго там не задерживался, поспешив убраться в пустые теплицы, где он, хоть и будет весь в грязи, но зато один. Он хотел немного успокоиться и мысленно позлиться на мамин громовещатель, на Поперечного, на завхоза и на себя в том числе. — Оставлю вас ненадолго, — говорил ему профессор после всех объяснений, половину из которых Кшиштовский невольно прослушал, — мне надо отлучиться, надеюсь на вашу состоятельность, Михаил, — свернул он очками и, дождавшись слабого кивка от хаффлпаффца, покинул главную теплицу, кишащую магическими растениями. «Весело…» — подумал Миша, палочкой притянув к себе большую металлическую лейку. Первым делом ему требовалось полить самые безобидные виды: трепетливые кустики, мимбулус мимблетонию («мимбулус мимблехуёния» — говорил про себя хаффлпаффец) и еще какие-то странные названия. Стоило ему подойти к кустикам алихоции, как на него выпрыгнуло что-то розоволосое и в очках: — Эй! Это оказалась одна из его сокурсниц гриффиндора — Миша её знал. — Ты чего пугаешь? — опешил он, схватившись за сердце, отчего девушка усмехнулась. — Прости! — громко произнесла она, встав с другой стороны от него. — Я просто тут пряталась от старика-профессора, а то он думает, что я у него краду растения. — А ты крадешь? — Пф-ф, нет, — фыркнула она. — Я знаю, кто это делает, но пообещала молчать… А вообще, я тут часто бываю: люблю оранжереи, растения и все такое, — пожала девушка плечами. — Ты же Даша, я правильно помню? — неуверенно спросил Миша, продолжая прижимать к себе грязную старую лейку. — Угу, Карапи. Даша Карапи, — улыбнулась она снова. — А ты Миша, я тебя знаю, с тобой Макс и Дима общаются. — Есть такое, — подтвердил Кшиштовский. Он осмотрелся немного, а затем обратился к Даше: — Знаешь, мне тут как бы надо отработать наказание… — и он указал глазами на лейку в своих руках. — Могу помочь, — без тени сомнений сказала Даша. — Я тут все почти знаю, о растениях тоже. Если что, воду можно взять там. — Она показала в дальнюю часть теплицы, где за небольшой прозрачной стеночкой стояли бочки с водой. — Вообще, — продолжила она, — обычно все здесь на поливалках работает, но для нарушителей специально отключают их, чтобы заставить работать. — Серьезно?! — возмутился Миша, неверяще и удивленно одновременно глянув сначала на поливалки, свисающие сверху, а затем на Дашу. — Лучше б я, блять, в библиотеке сидел и архивы перебирал, чем такую неблагодарную работу делал, — заныл он. — Так их легко включить палочкой, просто почему-то никто из учеников об этом не знает. — Даша продемонстрировала это, взмахнув своей палочкой, и из больших, старых на вид поливалок и правда забрызгали струйки воды, окропляющие звенящие, шелестящие и визжащие растения. Кшиштовский с вытянутым лицом оглядел всю теплицу, воздух которой мгновенно стал влажным, и благодарно улыбнулся Карапи. — Есть что-то еще, что я могу на самом деле не делать? — поинтересовался Миша, откидывая лейку. — Ну… удобрять все же тебе придется все своими руками, — пожала плечами гриффиндорка, виновато улыбнувшись, хоть в ее глазах и проскользнул по-доброму насмешливый огонек, стоило ей увидеть расстроенное лицо парня. — Я тебе буду иногда подсказывать, — поддержала она его. — На сколько ты тут застрял? — На месяц… — грустно ответил Миша и вздохнул. — Ничего, прорвемся, — сказала она и мило рассмеялась, поправляя очки, чтобы те не свалились с носа. Кшиштовский и сам не сдержал улыбки, глядя на дурашливо милое поведение девушки. И он правда был благодарен ей, что она не собиралась оставлять тут его одного наедине с мандрагорами и навозом. И с ней было приятно общаться, в ней чувствовалось что-то свое. Миша даже мысленно удивился, что она не попала с таким образом жизни в Хаффлпафф. Даша учила его, как правильно пересаживать асфодель из одного горшка в другой поменьше, когда они вдвоем услышали шорох одежды — кто-то тоже наведал теплицы. Миша поначалу подумал, что профессор вернулся, и хотел было помочь гриффиндорке успеть спрятаться, но… — Че ты тут делаешь, Кшишхуёвский? — произнес противный визжащий голос, от которого Миша сразу же нахмурился и весь напрягся. — Нет, ты, — ответил Миша, обернувшись и с сожалением подтвердив свои догадки — при входе в теплицу стоял Хованский в незаправленной мятой рубашке, с виднеющейся из-за пояса штанов палочки. — Он здесь из-за наказания, — ответила Даша вместо Кшиштовского. Она уже не выглядела такой веселой, сразу сама нахмурилась, сжала губы и с злостью в глазах смотрела на Юру. — А твои златоглазки в соседней теплице. — Все сделала, как я и сказал? — Да, я не тупая, — съязвила Карапи. Хованский глупо усмехнулся, а затем еще раз оглядел Кшиштовского с головы до ног. — Отрабатывай дальше, лох, — кинул он ему, а затем взмахнул палочкой и оторвал пару волосков из мишиной шевелюры, крепко сжав в своем кулаке. — Ты ебнутый, — изумленным голосом произнес Миша, с шоком во взгляде смотря на всю эту сцену. На удивление, Юра ничего не ответил и поспешил уйти к свои златоглазкам, прежде чем вернулся бы профессор, который явно бы не желал его здесь видеть. — Что он у тебя просил? — повернулся Миша к гриффиндорке с вопросом. — Да вечно просит у меня либо засушить парочку растений, либо стащить для него. Ну, как я и говорила, краду не я — все ему зачем-то нужно. — Даша все еще хмурилась, говоря о Хованском. Хаффлпаффец лишь покачал головой, с подозрением еще раз глянув на дверь теплицы, за которой скрылся слизеринец. Юра же тем временем быстро подхватил мешочек с засушенными растениями, который Даша припрятала в дальнем углу теплицы, где также стояли наполненные водой бочки. Он бережно припрятал его в свой карман брюк, постоянно оглядываясь, чтобы не наткнуться на кого еще здесь — в первую очередь преподавателя. В мешочек он также кинул те самые вырванные волоски и после спешно ушел обратно в замок. В подземельях он пошел не в свою гостиную, а пробрался к кабинету Зельеварения, к которому у него давно был доступ благодаря хорошим связям с учителем: Юра у него был на хорошем счету за отличное знание в зельях и любовь к ним. Только вот профессор не знал о том, что Юра готовил тут уже второй месяц. Юра Хованским был самым настоящим любителем Зельеварения: ему нравилось изучать зелья, их варить и испытывать их действенность. За шесть лет в Хогвартсе он переготовил кучу всего и почти всегда довольно успешно — многие его хвалили и даже профессор по Зельеварению считал настоящим мастером своего дела, всячески поощряя ученика. И как раз-таки пару месяцев назада Юре в голову пришла идея приготовить одно из самых сложный зелий в мире — Оборотное зелье. Дело принципа и спора с самим собой на «слабо», а еще слизеринцу просто нравилось испытывать гордость и чувство превосходства над остальными, когда ему удавалось сварить что-нибудь сложное. Даже никто из его друзей не знал, что он делал последние дни. Юра и сам еще не думал, что будет делать с готовым зельем. Но когда он столкнулся с Кшиштовским в теплицах, то уже знал, на ком проверит действенность своих стараний и усилий. «Ничего не случится, а весело будет на час их телами поменять», — думал Хованский, хитро улыбаясь в момент, когда он аккуратно заворачивал вырванные волосы Миши в платочек, складывая затем рядом с другими ингредиентами, которые понадобятся позже.•
Дима Ларин угрюмо сидел на завтраке в Большом зале как можно дальше от остальных студентов за столом. Он безучастно поедал сухой тост и вчитывался в новый выпуск «Ежедневного пророка»: комментарий министра магии на тему последователей Темного Лорда, статья о новом открывшемся магазине на Косом Переулке, статья о кошках-волшебниках. Все то же самое, все такое же неважное и глупое. И Дима удивлялся, что волшебники по всей стране действительно такое читают и интересуются. Данила, которому Ларин все же, можно сказать, позволил проводить с собой время, сегодня не было, как и обычно: рейвенкловца никогда невозможно было найти в Большом зале, кроме, разве что, в первый учебный вечер в Хогвартсе с Распределяющей Шляпой и прочим. И никто, включая Диму, не был в курсе того, где и чем же питается Данил и питается ли вообще. Еще что-то, чего Дима не знал о парне и не решался спросить — не потому, что побаивался его, но потому, что тот уж точно не даст вразумительного ответа, чем только больше взбесит Ларина. Его мысленную критику газетных статей прервала знакомая ему сова — сова директора, — которая пролетела прямо над ним, четко кинув предназначенную Диме записку в пустую тарелку перед ним. Ларин с волнением начал открывать, ведь обычно директор шлет записки совой только по самым важным делам и проблемам. Рейвенкловец не знал, какая новость его там ждет, но в голове уже заранее пробегали самые неутешительные мысли. Ему редко в жизни улыбалась удача на хорошие новости, тем более связанные с его семьей. Дима развернул листик пергамента, на котором красивым каллиграфическим почерком было выведено: «Выяснили имена и местоположение шантажистов. Она у них. Авроры делают все возможное. Про родителей ни слова». Рейвенлоквец пару раз перечитал эту короткую записку, чувствуя, как участилось биение его сердца, и потом выдохнул, тут же расслабляясь и опуская записку на стол перед собой. Это были удивительно хорошие новости, даже несмотря на то что Дима теперь будет волноваться еще больше, ожидая новостей о прогрессе авроров. И все же сейчас ему стало намного спокойнее. Она жива, Ксюша жива. Оставалось лишь надеяться на то, что она цела и в полном порядке. От этих мыслей Ларин не улыбнулся, но ему правда стало лучше, как будто огромный камень напряженности, ожидания и незнания свалился с него и дышать стало легче. Он как будто новым взглядом оглядел сидящих в зале учеников и его взгляд остановился на вошедших Юлика и Руслана, которые сразу же отпустили руки друг друга, но Дима все равно это заметил. И сердце снова невольно ухнуло куда-то вниз… Он смотрел на Тушенцова испепеляющим взглядом, чувствуя внутри себя пожирающую ревность и проснувшуюся агрессию. Дима не понимал, что Онешко нашел в этом слизеринце, его жутко бесило, что он выбрал такую компанию, общается с теми, кого сам Ларин считает полнейшими придурками. И при этом забыл про него, про Диму. А в это время, пока рейвенкловец провожал взглядом Юлика, в Большой зал ворвался Данила Поперечный, который, правда, все равно не смог перекрыть шум проснувшихся тысячи студентов. Первым делом он прошелся мимо стола Рейвенкло, поцеловав Регину в макушку — с последней их ссоры он стал заметно нежнее и даже ответственнее, — помахал знакомым студентам, а затем проследовал к своему столу. Даня грузно приземлился на скамью между Эльдаром и Максом, бесцеремонно раздвинув их друг от друга. Те не стали возражать, только закатили глаза. — Фу-ух! — выдохнул он шумно и принялся придвигать к себе тарелки с едой, тут же начав разговор с ребятами: — Еще два последних дня этой ссанной отработки, и этот ад закончится. Я уже смотреть на книги не могу. — Ты и до этого не мог, — усмехнулся сидящий напротив него Прусикин; Ира рядом с ним засмеялась. — Ну, теперь у меня отбили любое желание, — сказал Поперечный. — Да ладно, тебе еще легкое наказание досталось, — начал Голополосов. — Почему главным в ваших приколах над завхозом был ты, а больше досталось Мишгану? Тот вообще отрывается в Теплицах. Даня не успел ответить — его прервала Даша Карапи, услышавшая имя знакомого: — Ну не надо тут, я ему помогаю часто, мы классно проводим время в тепличках, — улыбнулась она, обращаясь к Максу. — Чего веселого… — протянул Эльдар. — Вот если бы вы из них что-то запретное делали, — подмигнул он и заговорщически улыбнулся. — Ну ты бы еще погромче сказал, — урезонил его Даня, — ведь не все профессора еще услышали. — С каких пор ты начал так бояться мнения преподов? — хмыкнула Ира. — С тех пор как у меня развилась аллергия на пыль в этих архивах. Даня комично передернулся, представив тот самый архивный отдел в библиотеке, где он провел почти месяц. На дворе уже давно стоял холодный, грязный, но при этом солнечный март, а Поперечный продолжал тратить свободное время на отработку. А там и до апреля неделя осталась! Весь месяц был впустую, и гриффиндорец впервые жалел о своих действиях. Он решил запить свой тост и свои неприятные ощущения от ожидаемой работы сегодня и потянулся к бокалу с соком. Сделав глоток, Поперечный едва не выплюнул все обратно. — Что за отвратительная хуйня?! — тут же возмутился он, скривив лицо и заглянув в бокал, в котором плескалась странная серо-коричневая жидкость, мало похожая на оранжевый тыквенный сок. — Эм… — Прусикин странно глянул на друга. — Это сок, парень. — Не похоже, — съязвил Даня. — На, попробуй сам и оцени. Он придвинул бокал к Илье, но тот опасливо взглянул в него и отодвинул обратно. — Обойдусь, — кивнул он головой убедительно. Ира молча протянулась через плечо Ильича и тоже с интересом глянула на странноватую жидкость, изогнув бровь. — Фу-у! — был весь ее комментарий. Остальные не стали вдаваться в подробности наполнения бокала, решив, что главное — их сок в порядке и не похож на помои ни по вкусу, ни по виду. А вот самого Поперечного начало потихоньку мутить. Еще пару минут он просидел почти неподвижно, пытаясь успокоить волнение, ведь не могла же эта гадость, что оказалась в его стакане вместо сока, настолько быстро коснуться его организма. Но когда у него сильно затряслись руки и он почувствовал, как внутри все ломает и органы извиваются, как змеи, Даня не выдержал и, резко поднявшись, сдерживая тошноту, произнес: — Я отойду, — после чего поспешил выйти из Большого зала. И никто не заметил ничего странного в том, что после него через какое-то время выбежал Миша Кшиштовский, а Руслан Усачев убежал с таким же отравлением еще до того, как Поперечный пришел на завтрак. Миша, чувствуя себя так, словно его выворачивают на изнанку, а кожа выглядела так, как будто закипала в кипятке, бежал в по лестницам вверх, как можно быстрее в ближайший мужской туалет. Он бы, может, и побежал сразу в Больничную палату, но та находилась в противоположном крыле замка. Было быстрее блевануть в туалете, думал Кшиштовский в тот момент. Его лицо горело, и ему казалось, что его тело искажалось от малейшего движения. С громким ударом двери о кафельную стену Миша ворвался в грязновато-белое помещение туалета, в котором уже кто-то был. Темно-русый мальчик в мантии рейвенкло был повернут к нему спиной и внимательно вглядывался в зеркало, но стоило ему услышать стук двери, как он тут же с испугом повернулся к хаффлпаффцу лицом и… Это был он сам. Это было его, Мишино, лицо. Искаженное испугом лицо. Задней мыслью ему подумалось, что на его лице такая же реакция, как и у этой копии. — Я… я… — не мог выдавить и слова Кшиштовский, судорожно начав ощупывать свои карманы, не отрываясь взглядом от себя самого и одновременно пятясь к выходу. — Даня! — произнес второй он. — Даня, со мной… Договорить Миша другому себе не дал, с новой силой удивившись и еще сильнее опустив челюсть. — Чего?.. — слабо вырвалось у него и, чувствуя, что еще немного и он потеряет сознание или хотя бы проснется, впервые глянул за спину своей копии, где висели испачканные зеркала. С одного из зеркал на него смотрели испуганные глаза Дани Поперечного. — Какого хуя?! — Что-то случилось, Даня, — ближе подходил к нему второй Кшиштовский, с шеи которого свисал ослабленный синий галстук. — Я… я не, я не Миша, понимаешь? — пытался выдавить он из себя, не замечая того, как тот невольно начал трогать свое лицо одной рукой, продолжая всматриваться в зеркало. — А я не Даня, — наконец повернулся к нему Миша с лицом своего друга. Второй Кшиштовский опешил, а затем задумчиво вгляделся в лицо парня. — Миша? — наконец осенило его. — Это ты?! Потому что это я, Руслан. На какое-то время между ними повисло молчание, прерываемое только мерным покапыванием из одного из кранов. В этот момент оба пытались осознать полученную информацию, большими глазами осматривая изменившиеся лица друг друга. — Ну и какого хуя? — прервал тишину Миша первым, разведя руками. Потом он невольно зарылся пальцами в теперь рыжую шевелюру, но тут же отдернул, подумав, как это странно, неловко и немного… мерзко. Он в теле человека, который ему нравится. Или что-то похожее на это. — У меня есть предположение, — нахмурился Миша-Руслан, слишком по-руслановски закусив губу, что так странно смотрелось в таком его состоянии. Кшиштовский взял себе на заметку никогда так не делать. — Только… я не знаю, это почти невозможно. — Невозможно что? — Оборотное зелье? Или Мутацио Скулус? Я что-то слышал про это заклинание на Трансфигурации, но я не уверен, что оно имеет такие… последствия. А Оборотного зелья у нас просто нет в замке! И создать студенту его почти нереально. — Руслан был в замешательстве. Он постоянно прикусывал губу, хмуро оглядываясь на зеркало и думая. — А зачем мы вообще поменялись телами? — задал волнующий его больше всего вопрос Кшиштовский, не особо вдумываясь в слова Усачева о заклинаниях и зельях. — Получается, Даня сейчас выглядит, как ты? Если, конечно, еще больше людей не зад-… — Стоп! — крикнул Руслан, прервав догадки хаффлпаффца. Он с еще большим испугом посмотрел в глаза Мише. — А где сейчас Даня?! Миша отрицательно покачал головой и пожал плечами. Руслан ничего не сказал в ответ, но Кшиштовский видел, как его лицо говорило: «Блять» — хоть сам Усачев бы никогда так даже вслух не выговорился. Руслан же почувствовал, как его сердце ухает куда-то вниз. Даня же, про которого вспомнили друзья, в этот момент был на несколько этажей ниже них, неразборчиво перебираясь по подземелью, надеясь либо найти ближайший туалет, либо профессора в кабинете Зельеварения, у которого он хотя бы мог попросить противоядие от всего этого. Всем этим были лишь ощущения, которые испытывал Поперечный, перевоплощаясь в Руслана, но не зная об этом. Он не понимал, ему мерещилось или у него правда пальцы стали длиннее и ладонь мягче, а губы полнее и нос больше — все равно болело все лицо и тело одинаково. Поперечный, наконец, нашел приоткрытую дверь в плохо освещенный туалет. Он привык к небольшим светлым туалетным комнатам, как в башне Гриффиндора, но тут, в подземельях, эти комнаты на самом деле были сделаны со вкусом: большое просторное помещение с высокими потолками, посреди которого стояла громадная колонна с зеркалами и раковинами вокруг нее, на стенах были искусные вырезки на дорогом камне в виде различных завитушек, похожих на змей… Или это и были маленькие змейки, подумалось Дане. Ведь во многом подземелья были слизеринской частью замка. И это могло быть причиной такой мрачности и пафосности обычной туалетной комнаты: даже кабинки были красиво отделаны, хоть уже во многих местах выцветшие и покоцанные. Даня даже остолбенел на несколько секунд, забыв про кипящую на руках кожу. На самом деле к тому моменту, как он добрался до этого места, боль утихла и внутри стало спокойнее, все возвращалось на круги своя. «Может, это я отравился так чем?» — размышлял Поперечный. Он уже думал выйти отсюда, раз все обошлось без тошноты и других неприятных вещей, но не смог удержаться, чтобы немного не пройти по кафельным полам и как следует оглядеться. И тогда его взгляд упал на зеркало. Даже в полутьме туалета он увидел совершенно другое лицо, не себя. На него смотрел его друг Руслан Усачев с точно таким же шокированным выражением лица, какое сам Даня сейчас состроил. — Что за хуйня?.. — прошептал он, начиная трогать лицо и видя, как Руслан в зеркале повторяет движения точь-в-точь за ним: щеки, нос, подбородок, волосы… все было другим. Не его. Гриффиндорец пораженно рассматривал еле видное в темноте лицо Руслана в зеркало, подойдя ближе, когда он услышал скрип двери и чьи-то шаги за своей спиной. Он в испуге замер, когда шаги остановились. — Почему ты здесь? — О черт. Голос Ильи Мэддисона. Даня как никто другой знал, что ничем хорошим это не закончится, учитывая то, что он находился в подземельях, где ходили одни слизеринцы. А у него, Дани, еще ко всему и лицо Руслана сейчас. Хоть он и надеялся до последней секунды, что он видит это только в зеркале. — Я… — начал он, пытаясь что-то придумать. Поперечный поднял взгляд, не отрываясь от зеркала, чтобы увидеть в нем отражение заинтересованного, но на удивление, не злого лица Мэда. Они столкнулись глазами через зеркало, и Даня почувствовал себя неловко под таким взглядом. — Ты уже больше на меня не обижаешься? — спросил Илья, когда Даня соизволил повернуться к нему лицом, готовый ко всему. Гриффиндорец вообще не имел понятия, что это значит и что надо ответить на этот вопрос. Илья не казался сегодня язвительным или вообще готовым к тому, чтобы опустить голову Дани в унитаз. Оставалось только глупо глазеть на него, не подходя ближе. — Да бля, не будь бабой, — закатил глаза Мэддисон и подошел ближе, протягивая руку. — Я… ну, я все решу. Все будет нормально, Руслан, — произнес он без ноты сарказма. Даня все еще медленно соображал. Он даже не оттолкнул слизеринца от себя, чтобы не выдать. Хотя ему при этом и думалось, что, возможно, он выдает себя бездействием. — Понимаешь, я не готов к тому, чтобы все знали о том, что я педик, — резко для Поперечного выдал Илья. Он вздохнул и опустил взгляд. Почти с минуту они так и стояли очень близко друг к другу в полной тишине: Мэддисон с отведенным в сторону взглядом, а напряженный Даня во все глаза таращился на него. И затем он рванул к двери как можно скорее. Казалось бы, хуже быть не могло, но на выходе из туалета ему не повезло нос к носу столкнуться с еще одним придурком — Юрой Хованским. Но Даня не хотел опять попадать в неловкую ситуацию и вообще хоть как-то контактировать с Хованским, поэтому продолжил убегать, успев только увидеть гаденькую ухмылку на лице слизеринца. Попереченый уже не видел, как Мэддисон вышел из туалета и встретил там своего друга, который решил посвятить его в свою проделку. Не видел, как меняется выражение лица Ильи, стоило ему осознать, что только что произошло и чего он наболтал тому, кого посчитал за Усачева. Руслан первым почувствовал, как его тело начало возвращаться в родное состояние, медленно избавляясь от лохматых волос и долговязости Кшиштовского. Тот, в свою очередь, все еще оставался веснушчатым и рыжим. Они оба ходили по коридорам, где была возможность натолкнуться на Даню, потому что в башне Гриффиндора его не оказалось. Но Поперечный сам нашел их. — Кто из вас кто? — первым делом ошарашено спросил он, кидаясь к ним. Руслан невольно дернулся, видя себя со стороны. — Ты где был?! — вместо ответа почти прокричал Усачев. Они все трое встретились у лестницы на Цокольном этаже, поэтому рейвенкловец быстро завел друзей в ближайший укромный угол, чтобы, не дай бог, кто-то посторонний увидел это недоразумение. — В туалете Слизерина, они пиздец пафосные, — не удержался от комментария Даня. — Лучше скажите, какого хуя мы поменялись телами? — Ну, если ты тоже выпил какую-то гадостную штуку вместо тыквенного сока, то спешу обрадовать — нас пытались убить, — сказал Миша. Поперечный со странным выражением лица осмотрел свое тело. — Это так я выгляжу со стороны? — прослушал он основную мысль. — Да не убить, — закатил глаза Усачев, который уже наполовину превратился обратно в себя: уже начали проявляться знакомые черты, что смотрелось еще более странно в смеси с тем, что еще оставалось у него от Миши. — Оборотным зельем не убьешь. Зато вот такая фигня, как сейчас, вполне может случиться, — объяснил он. — Одно хорошо: долго действие не продержится, скоро все должно вернуться на свои места. — И я на сто процентов уверен, что это сраный Хованский, потому что он постоянно таскал что-то из Теплиц, пока я там отрабатывал, — угрюмо добавил Кшиштовский. — Стоп, — внезапно дошло до Руслана. Он тут же повернулся снова к Дане и схватил его за плечи. — Что ты делал в чертовом подземелье? — Так… — вздохнул Поперечный, странно поглядывая на Усачева. — Может, мне спросить, что у вас там с Мэддисоном? Руслан вмиг резко побледнел и ослабел. Миша поглядел на обоих ребят и не удержался от емкого: «Блять», понимая, что сейчас будет. — Это… — медленно начал Усачев. — Это долгая история. — У нас есть время до обратного перевоплощения.•
После этого все в жизни Руслана Усачева пошло наперекосяк. Хоть и до этого было совсем не лучше, но теперь… Он, конечно, рассказал все своему интересующемуся другу, хотя Даня уже и сам догадался по тому, что услышал, увидел и в какой-то мере испытал на себе. Покричал на Руслана за то, что тот не рассказывал раньше, но все равно своеобразно утешил его и поклялся, что никому и не собирался рассказывать о таком. Только выпросил разрешение на подшучивания на эту тему. Усачеву, если честно, так даже легче было справляться со всем. Теперь его гей-драму поддерживали оба друга. И рейвенкловцу даже нравилось, как Поперечный измывался словесно над Мэддисоном, поливая его всевозможными словами, ведь тот посмел задеть его друга даже больше, чем просто травля. Еще большее психологическое насилие. Илья стал его избегать, игнорировать, делать все, что можно, чтобы представлять, будто самого Руслана больше не существует и вообще не существовало даже. По крайней мере, не в жизни Мэддисона. Он почти везде появлялся с Ксюшей, даже на некоторых тренировках по квиддичу, когда новость о его возвращении официально подтвердилась командой за две недели до финального матча. Руслан, правда, пытался поговорить с ним, но… он видел презрительный взгляд Ильи в свою сторону и начинал злиться на него и сам на себя. Иногда на Даню, хотя тот совсем ни в чем не виноват — просто оказался не в том месте не в то время не в том теле. Но больше всего он ненавидел Хованского, который теперь то и дело отпускал шутки про ребят под действием Оборотного зелья. И никто из них даже не мог найти весомого доказательства того, что Юра приготовил запретное в стенах школы зелье и использовал его на других учениках. Тот слишком хорошо подстраховался. Поэтому троице оставалось только злиться. Усачев сидел на обеде за своим столом, когда его взгляд в очередной раз упал на милующихся Илью с Ксюшей, отчего он невольно сжал вилку в руке и злобно выдохнул. Тупой Илья Мэддисон. — Что с тобой? — заметила сидевшая напротив него Катя рядом с Баженовым. — Он сегодня «Удовлетворительно» получил по Трансфигурации, теперь бесится, — объяснил ей Женя, по-доброму хмыкнув и поглядев на злого друга. Ведь никто не знал ничего. И Руслан даже рад был тому, что Женя вместо него нашел хорошее оправдание. Миша сегодня тоже проводил время за столом своего факультета, общаясь со своими сокурсниками. Он вошел в Большой зал на обед в компании Даши Карапи, и эта новость не могла быть упущенной некоторыми девочками с Хаффлпаффа. — Вы что, дружите? — с улыбкой поинтересовалась Алина. — Ну да, — пожал плечами Кшиштовский, делая вид, что считал это обычной ситуацией, хотя сам внутри светился от радости. Даша ему очень нравилась: они продолжили общаться после его отработок, и иногда Миша сам добровольно навещал Теплицы, чтобы повидаться с ней. Кажется, его наконец-то отпустила влюбленность в Даню и он был только рад, потому что чувствовал, что с Дашей у него хотя бы есть шанс. — С кем? С кем? С кем? — скороговоркой присоединился к разговору Стас, который на самом деле был тем еще сплетником, за что Макс любил подшучивать над ним. — С Дашей Карапи. С Гриффиндора, — объяснила заговорщически Пязок. — А-а, это та, что с Димой Сыендуком встречается? Миша почувствовал, как сердце резко остановилось, а еда внезапно перестала лезть в рот. — Что… — еле выдавил из себя он, пытаясь состроить спокойное и нейтральное выражение лица. — Ну да, вы не знали? — Алина так же удивленно смотрела на Стаса. — Давно, между прочим. Такая милая парочка, ути-пути, — умилился Давыдов, не змечая стеклянных глаз Кшиштовского. — Не такая милая, конечно, как мы с Максом, — хмыкнул он шутливо. Но Миша уже не слушал. Он снова чувствовал себя паршиво, как и месяц назад. Как и в начале учебного года. Все снова пошло по новой, и он уже не выносил этого. Надо же было родиться таким неудачником. К тому моменту была уже середина апреля, приближался финал сезона по квиддичу. Шли дни, пока оба друга, Миша и Руслан, пребывали в подавленном состоянии, делясь друг с другом мыслями, хотя хаффлпаффец так и не признался Усачеву в чувствах к Дане, зато поведал о Даше. Но что два разбитых сердца против ажиотажа от главного события курса? Чем ближе была игра, тем больше ее обсуждали. Слизерин против Рейвенкло. Усачев тоже иногда участвовал в разговорах, потому что ему все еще было интересно наблюдать за квиддичем, к тому же нельзя было не поддержать свою команду. Женя с Катей Ример дико нервничали, хотя все были уверены в этом году в силах Рейвенкло. Многие считали, что Слизерин даже возвращение в игру Мэддисона не спасет. А Руслан так считал уж тем более. И вот день финала. Все трибуны в расцветках двух факультетов, студенты вырядились, кто как мог. Шумели, кричали, пели сочиненные самими песни о победе, дудели и пускали маленькие хлопушки из палочек. Даже Усачева задела вся атмосфера, несмотря на то, с кем сегодня играл его факультет. Миша, как и обычно, сидел в рубке комментатора, заранее пытаясь фильтровать свои шутки, пока профессора снова не отобрали у него волшебный рупор. Свисток. Свистящий от метел ветер. Усилившийся гул и улюлюканье толпы. Игра началась. Почти все студенты с замиранием следили за игрой, ведь сильнейшая команда последних нескольких лет выступала против самой хитрой. Многие верили в силу рейвенкловцев, но были и те, кто ставил на Слизерин, ведь Мэддисон действительно был все еще хорош, как раньше, а новые участники команды усовершенствовали свои навыки. К середине игры стало понятно, что это был бой на равных. Случилось невозможное. Толпы трибун затихли, когда рейвенкловец наконец-то поймал снитч. Но десяти очков не хватило, чтобы обыграть Слизерин. Затем взорвался крик со стороны слизеринцев. Голос комментирующего Кшиштовского потонул в ликовании других учеников, зеленые цвета прыгали и извивались на трибунах. Усачев видел, как на поле приземлялись уставшие и пораженные друзья: Женя, Катя, Данил… Сестра сидела рядом, крепко сжимая его руку. Руслан чувствовал, что она хотела побежать утешить парня, поэтому без слов кивнул ей, и она оставила его. Сам же Усачев продолжил с трибун наблюдать за происходящим на поле. Его взгляд тут же случайным образом наткнулся на ликующего Мэддисона: потного, еле дышащего, но такого счастливого, что у Руслана сердце почему-то жалось то ли от боли, то ли еще от чего. Остальные слизеринцы подбежали к нему и подхватили на руки, ведь во многом благодаря ему они победили в такой долгой игре: тот отбивал почти каждый мяч на воротах, пропустив лишь пару из них. Руслан видел подбегающую к Илье радостную Ксюшу. На глазах у всех они страстно поцеловались, отчего толпа возликовала сильнее. Усачев не мог дышать. Его голова закружилась от увиденного, едва ли слезы наворачивались на глаза. Впервые за все это время он чувствовал, что готов расплакаться. Он и подумать не мог, насколько он по уши был в чертовом Илье Мэддисоне, который уничтожил его жизнь и продолжал уничтожать. Тот продолжал обнимать и зацеловывать девушку, счастливее всех на свете. Свой выбор он сделал. Он выбрал нормальную жизнь, к которой и стремился, к которой стремились его родители. Та жизнь, в которой не будет Руслана.•
— Увидимся еще на каникулах, Юль, — с улыбкой сказал Тушенцов, потеребив каштановые волосы. — А как же, ты мне задолжал обед в Дырявом Котле, между прочим, — напомнил ему Юлик. Потом он оглядел платформу и, убедившись, что все были заняты своим делом, коротко поцеловал Руслана в губы. Это видел только Дима Ларин, одиноко стоящий со своим чемоданом и совой в руках. Он сглотнул и тут же отвел взгляд, не желая признавать, что хотел бы оказаться на месте слизеринца. — Чем летом заниматься будешь? — отвлек его Данил, как всегда, подошедший со спины, чем все еще дико бесил Ларина. — Ничем, — коротко бросил он сквозь зубы. — Клево, я тоже, — широко и глуповато улыбнулся ему тот. Дима еще пару минут постоял, осматривая вокзал и остальных студентов, которые прощались друг с другом, обещали встретиться или хотя бы обменивались совами для переписок, некоторые сразу компанией друзей выходили на улицы Москвы, где их ждали родители, другие пересаживались на поезд до Питера, куда надо было и Диме. В конце концов он повернулся ко все еще стоящему рядом Данилу и коротко кивнул, говоря: «До встречи, утырок». А после прошел к поезду до Санкт-Петербурга, оставляя ухмыляющегося Ермакова в одиночестве. Катя с Русланом уже со всеми своими друзьями и знакомыми давно попрощались и теперь не торопясь шли за родителями к выходу, гремя чемоданами по неровной земле. — Этот год был классным, — вздохнула Катя. — Насыщенным, я бы сказал, — ответил ей Руслан. Сестра лишь глаза закатила. — Следующий год для тебя последний, братишка, — напомнила она брату. — Что думаешь об этом? — Эм-м, слава богу? — вопросительно пожал плечами Руслан. На самом деле он совсем не думал еще об этом, потому что было немного страшно осознавать, что взрослая самостоятельная жизнь вне школы и без друзей уже так близко. Усачев не готов был вырастать — он и со своими глупейшими проблемами едва справлялся. И как раз эта глупейшая проблема под видом Ильи Мэддисона прошла где-то мимо в компании матери. Руслан увидел это где-то на периферии и все равно вздохнул. Да, еще один год терпеть это все.