Summoning – Night Fell Behind
– Мы почти приехали. Эделини встрепенулась, выглянула в приоткрытое окно. Оставалось чуть меньше часа до рассвета, тянуло речной сыростью и тиной. Она уснула раньше, чем чёрная пустошь перетекла в серую. Скорбной песне вторил однообразный гул ветра, гонящего редкие кусты перекати-поля, и шорох песка под колёсами. Ящерицы и те притихли в своей клетушке. «Мёртвое царство людей?» Дар осанвэ считался утерянным среди её сородичей. Слыхали о двоих или троих, что умели читать мысли с той же лёгкостью, что и охотничьи знаки на деревьях. Пока она была второй по искусности охотницей в своём племени, клялась, что пустит стрелы в глаза таким чтецам. Теперь же было удовольствием вести беседу, не размахивая руками и не корча рожи. Мелькор не смотрел в её мысли дальше, чем она хотела, и всегда отвечал ей вслух, не касаясь её разума, так что порой она забывала о своём недуге. – Здесь бывали и твои предки. «Красивой ли была эта земля до твоего изгнания?» – Эделини уселась на широком сиденье, подтянула коленки к груди, глядя, как Вала крутит руль. Впереди, за огромными валунами, какие всё чаще встречались на пути, уже виднелась тусклая рябь воды. – От края до края небес, дальше, чем видит солнце, травы покрывали её. О людях, что жили здесь, слагали песни как о лучших всадниках, а об их конях говорили, что они самые быстрые в Арде, и что каждый скакун, родившийся в Рохане, может обогнать ветер и дурной замысел. Машина остановилась близ нагромождения каменных глыб; мотор замолчал, но музыка так и тянулась – такая же однообразная для слуха, как здешний пейзаж. «Что такое кони?» – Эделини дёрнула ручку замка и выкатилась наружу: затёкшее тело требовало разминки. – Когда-то люди ездили на больших добрых зверях, управляя ими при помощи железа и верёвок. У зверей было четыре ноги и хвост из длинных волос, и если бы ты погладила их между ноздрей, никогда не забыла бы, как мягки и шелковисты на ощупь их носы. «Зачем ездить на зверях?» – Она вытащила из машины своё оружие и клетушку с недовольно шипящими ящерицами. Мелькор обошёл пикап и стал вытаскивать из кузова ящики и канистры. – «Разве машин было недостаточно?» – Машин ещё долго не было. Но их тоже придумали люди. «Чтобы освободить зверей от железа и верёвок? Славное племя». – Славное, – усмехнулся Вала с той интонацией, которой она не понимала. «Я что-то сказала не так?» – Нет, милая. Люди так никогда и не освободили лошадей, хотя у них уже были машины. Идём, я покажу тебе укрытие. Неся клетку на вытянутой руке, она скользнула вслед за Мелькором в щель между валунами и дальше – в короткий туннель. Вала толкнул плечом заржавевшую дверь. Эделини думала, что увидит пещеру или даже нору, но внутри оказалась просторная комната, освещённая тусклой лампой. За бронированным люком в стене напротив явно скрывались другие помещения, от пола до потолка высились стеллажи, уставленные одинаковыми коробочками с дисками. «Что это за место?» – Старое хранилище данных. – Мелькор поставил канистры с водой в угол и дважды хлопнул в ладоши. Вспыхнули светильники в углах, загудел генератор, на столе пробудился громоздкий монитор. – Прости, здесь небезопасно включать сеть, но все диски к твоим услугам. Эделини, закинув голову, осмотрела полки и потолок, под которым тянулись тонкие трубы. – Река уже очистилась, входить в неё безопасно, но пей лучше из своих запасов. Одна переправа вниз по течению, ещё две – выше, они отмечены камнями, ты поймёшь. Ещё выше мост, не приближайся к нему. Сделай недельные запасы мёртвой еды в пяти-шести местах поблизости, там же оставь бутылки воды, сколько сможешь легко нести за раз. Закопай или закрой камнями. «Зачем?» – Если кто-то захочет подстеречь тебя здесь, тебе не придётся голодать. «Я охотница, и я умею убивать», – она вздёрнула подбородок. – Бегущий олень и вооружённый отряд убийц – разные вещи, милая. – Вала обернулся к ней от гудящего компьютера, зелёный свет монитора зловеще подсветил его острую скулу. – Если кто-то, кроме нас, приедет сюда – ты обязательно услышишь их задолго, – не стреляй. Беги. Стань неслышной, как рыба в тёмной воде. Таись, а как уедут – уходи через реку на заходящее солнце. Через три-четыре дня пути встретишь добычу, через пять – своих соплеменников. Порази любую цель из своего лука – и они согласятся помочь. Если твой брат ещё вождь, ты вернёшься домой. «Нет!» – Эделини взмахнула руками, негодуя. – «Я не побегу! Я буду ждать, когда ты приедешь и заберёшь меня к своим призракам и демонам из огня, к вонючим машинам и огромной башне! Кто станет смотреть за моими ящерицами и кормить Оссэ? Вся моя жизнь рядом с тобой!» Вала поймал её запястья; тень наползла на его лицо, исказив черты до неузнаваемости. Эделини замерла, ледяной пот выступил на висках и на спине. Она видела и уродливых зверей – наследие давно отгремевшей войны, и жестокость сородичей, и жутких фантомов, воющих в руинах, но заплакала от испуга впервые. – Против таких как я бессильны нож и стрелы, – прорычал Мелькор. Эделини затрясло мелкой дрожью – раньше она как-то не замечала, насколько остры его зубы. – Услышишь чужие машины – беги не оглядываясь. Миг – и всё пропало. Её держал за руки всё тот же Мелькор, который подобрал её умирающую и шептал над ней слова на незнакомом языке, Мелькор, который привёз её в свой странный дом среди пустыни, окружённой чёрными горами, и сидел у её постели, пока она плакала и умоляла окончить свои страдания, завязывал ей косы разноцветными резинками и рассказывал истории. Она беззвучно закричала и зарыдала, высвободилась из его хватки и обняла его за шею. «Не становись таким!» – Прости, милая… прости. – Он прижал её к себе, погладил по спине, по волосам, стянутым в тугую косу. – Я сделаю всё, чтобы ты вернулась к моим призракам и духам из пламени, к моим мальчикам и ко мне. Но я не позволю, чтобы ты погибла из-за моей семьи. И я не оставлю тебя наедине с тем, кто любит мёртвых больше, чем живых. «Что случится? Будет новая война? Чего ты боишься?» – Я не знаю. – Вала отстранил её. – И это пугает меня больше всего. Дурное предчувствие. Идём, перенесём сюда пищу и воду. Эделини сложила пальцы в сердечко; слёзы всё ещё катились по её щекам, страх сжимал сердце, но она заставила себя улыбнуться, и Мелькор грустно улыбнулся в ответ. Стоя спиной к некогда великой реке, она долго смотрела на столб пыли, поднимавшийся за машиной Мелькора. От края до края свинцового неба, на многие часы пешего пути, в некогда зелёных землях не осталось ни единой травинки, и эта мысль тяготила её сильнее, чем одиночество.***
Из-под шерстяного пледа, которым Майрона заботливо накрыл Оссэ, торчала только всклокоченная макушка. – Майрон, – тихонько позвал Эонвэ и присел на краешек дивана. – Эй, Майрон. Просыпайся, бока отлежишь. Хочешь, отнесу тебя наверх? Клетчатый куль не выказал признаков жизни. – Майрон, – повторил Эонвэ чуть громче и ласково погладил его по голове. – Вставай, в школу пора. – Уже, – пробормотал Майрон и сделал попытку перевернуться на другой бок. Коварный Эонвэ тут же размотал плед. – Отдай… Эонвэ, не смешно было сейчас про школу! – Не удержался, – повинился Эонвэ и поцеловал его в нос. Майрон потянул его к себе, снова начиная задрёмывать. – Давай отнесу тебя в постель. Не хочу, чтобы к утру ты чувствовал себя разбитым. Я часто отрубался на этом диване, знаю, о чём говорю. – Мне уже не двадцать лет. Сам дойду. – Ну, если ты совсем-совсем не хочешь… – Оссэ меня засмеёт. – Знаешь, сколько раз он относил в постель меня? Он-то на камнях может дрыхнуть, и ничего. – Везёт ему… всё потому, что мы задроты. Вот ходили бы в море вместо универа… Эонвэ поднял его на руки, и друг уютно прильнул щекой к его плечу, продолжая обнимать за шею. – Как будто вернулся в прошлое. Ты так часто засыпал у меня на диване… – Мальчик вырос – привычка осталась, – пробормотал Майрон, сонно глядя по сторонам. – Ничего себе, тут картины на стенах вдоль лестницы… почему я их раньше не замечал? – Потому что носишься сломя голову. – Или пялюсь на чужие задницы. – Не исключено, – засмеялся Эонвэ. Ему хотелось идти помедленнее, чтобы продлить сладкое ощущение… когда-то такие прикосновения были всем, что они могли себе позволить. – К тебе или к Мелу? – Давай лучше к Мелу… вдруг он пораньше вернётся. – Майрон поднял на него большие глаза. – Ты правда на меня не злишься? Я постоянно втягиваю тебя в какие-то сомнительные предприятия… – Я не злился на тебя, даже когда мы прятались от дронов в мусорных бачках после вылазки в трущобы, – фыркнул Эонвэ и толкнул бедром дверь в спальню Мелькора. – Может, ты ревнуешь. Я провожу с тобой не так много времени… и сплю здесь, а не с тобой. И ты чувствуешь себя преданным, потому что ждал меня, а я… – Нет. Я чувствую себя счастливым. – Эонвэ уложил его, присел на краешек постели. – Ты всем нам помогаешь иначе посмотреть на вещи. Наше дело сдвинулось с мёртвой точки, когда появился ты. И я уже говорил, мы знакомы так давно, что нам не нужны условности. – Я всё время боюсь, что обижу кого-нибудь… – Майрон перевернулся на бок и подтянул колени к груди. Взгляд у него стал тоскливым, как в детстве, когда он не хотел идти домой, но не мог придумать повода задержаться ещё немного. – Что поступлю слишком жестоко с теми, кто мне доверяет. Я кажусь себе очень испорченным в такие моменты… будто у других есть какой-то ориентир, и они знают, что хорошо или плохо, а у меня нет, и я иду ощупью в темноте. Ты мне больше чем друг, ты мне как семья, с Оссэ мы хорошо ладим, и я боюсь, что всё сломаю однажды… что вы возненавидите меня, и я ничего не смогу сделать, чтобы вас вернуть. – Иди ко мне. Майрон сел и обнял его крепко-крепко. – Никто больше тебя не прогонит, – пообещал Эонвэ, гладя его по голове. – И потом, если бы мы с Оссэ так переживали из-за морально-этических вопросов, Мел бы нас на порог не пустил. Спи и не волнуйся ни о чём, тебе нужно отдохнуть перед поездкой. Расскажешь потом, что было ночью? – Когда-нибудь, – пообещал Майрон, сползая обратно на подушку. – Спасибо, Эонвэ… я так рад, что я здесь… что у меня есть ты, а не только старая переписка и несколько фотографий… Эонвэ укутал его в одеяло и поцеловал в лоб. – Я тоже рад, – прошептал он. – И мне не нужны моральные ориентиры, чтобы тебя любить.***
Lord Of The Lost – The Broken Ones
Захлопнув за собой дверь в обшарпанный подъезд, Сид подозрительно огляделся по сторонам. Обычно агенты Олорина и пара дронов ошивались неподалёку до конца встречи. Но сегодня поблизости он не заметил ни машин без номеров, ни ночных прохожих, ни беспристрастных небесных наблюдателей. – Хуй себе пососи! – громко сказал Сид на случай, если за ним всё-таки приглядывают, и вытащил портсигар – лёгкую титановую коробочку, в точности повторяющую пачку его любимой марки. К его разочарованию, на дне болтался только отсыревший окурок. Сид вытряхнул его под дверь и плюнул сверху в надежде, что Несса запачкает свои безупречные туфельки, стоящие больше трёх его жизней. От прохладного ветра его зазнобило. Он укутался в тонкую толстовку, натянул пониже капюшон и поплёлся прочь, утешая себя тем, что на презренных окраинах, конечно, нет уличного климат-контроля, бесплатного кофе на каждом углу и начищенных до блеска жилых муравейников, зато риск столкнуться с Валар и их прихвостнями тоже близок к нулю. У круглосуточного ларька, в котором скучал обритый налысо тип, Сид остановился купить сигарет и закурил раньше, чем ему швырнули сдачу. – Не дыми тут! – заворчал продавец, пытаясь закрыть стеклянное окошечко. Руки у него характерно дрожали. – В завязке? – Окошечко заело, и Сид выпустил струю густого дыма прямо в узкую щель. В ларьке стало заметно темнее. – Я тебя щас уделаю, урод! – Бритый тип повернулся схватить биту, прислонённую к стенке; Сид фыркнул, посмотрев на свежий шов у него на затылке, и издевательски сделал ручкой: – Бывай, отброс. Не забывай про колёса. – Стой, мудак! – заорал продавец, дёргая замки на двери. У ларька аж стены затряслись, но с таким тремором открыть хитрые защёлки и с третьего раза не у каждого получится, а защёлок в круглосуточных ларьках не меньше пяти – безопасности ради. – Стой, кому сказал?! Выблядок сучий, мать твою, трус, в лицо мне повторил чтоб, понял?! Ублюдок собачий! Прикинув, что мысль выбить стекло битой и выбраться наружу через окно посетит этого перца довольно скоро, Сид отправился восвояси, шаркая кедами по щербатой мостовой. Сучий выблядок – в точку, в яблочко с завязанными глазами, Вильгельм Телль херов. Под единственным работающим фонарём у моста Сид остановился, чтобы включить плеер, и понял, что оставил наушники в кармане куртки – Олорин буквально выгреб его из-под одеяла, дав пять минут на сборы. Решив, что будить здесь некого, он включил музыку в динамике телефона. Если есть хвост, пусть тоже послушает – путь до дома долгий. Как назло, в прошлый раз ему заказали такси, хотя идти было минут пять, а сегодня увезли на другой край трущоб – никто и не почесался подбросить. Под плеск мутной жижи в канале песня звучала особенно безысходно. Сид прислонился к перилам, кинул хабарик с моста, к прочей дряни, величаво плывущей к фильтрам на границе с цивилизованными районами, вытащил новую сигарету, помял в пальцах, зажал зубами, запалил, разглядывая надпись, выведенную на портсигаре уверенной рукой художника. Не отличишь от печатной… почти. Слишком изящные засечки на буквах. Интересно, он даже записки в духе «Выброси мусор, купи яйца, молоко скисло» пишет каллиграфическим почерком и клеит на холодильник под углом девяносто градусов? Сид едва не поддался порыву закинуть портсигар с моста вслед за окурком, но остановился – других ларьков в округе нет, курить по дороге захочется ещё не раз, и – себя не обманешь, – придётся лезть в вонючую клоаку внизу, чтобы найти ненавистный подарок. Сколько раз он его выбрасывал – считать обосрёшься, потом ковырялся в мусорных бачках, искал, любовно вытирал и клал в левый карман. – Ненавижу тебя. – Привет, меня тебе обещали. Забери меня. У меня ещё нет чипа и я девственник. Мелькор смотрит ему в глаза несколько долгих секунд, пока Мик, протирая стаканы за стойкой, весело рассказывает: – Приблудился тут, пусти да пусти, я знаю Мелькора, надо поговорить. Правда, что ли, знает? – Я видел вышитые картины у матери. Я знаю, кто ты. Пожалуйста, увези меня отсюда. – Он говорит только с Мелькором, который продолжает на него пялиться в полном молчании, как сова какая-нибудь. –Я что захочешь буду делать, я много умею. Наверняка тебе нужен повар, или уборщик, или мальчик на побегушках… я готов оказывать любые услуги. – Он несовершеннолетний, – любезно замечает Мик и ставит перед Валой низкий гранёный стакан. В подкрашенном углём джине плавают ломтики лайма и торчит полосатая чёрно-зелёная трубочка. – Едва за сотню перевалило. Не хочет учиться, ошивается тут и утверждает, что ты его увезёшь с собой, когда узнаешь, кто он. – Налей ему «Энджи», – наконец говорит Вала, и он тонет в глубоком глухом голосе с едва слышным рычащим, вибрирующим призвуком. Эленмир ждал, что он будет говорить звонко и громко, как другие Валар, которых целыми днями показывают по телевизору… Почему-то именно сейчас он понимает, как это существо отличается от своих братьев и сестёр. – Идём, расскажешь. Эленмир идёт за ним к столику в углу, поражаясь тому, какой Мелькор хрупкий – ниже, чем он, подросток. Скорее уж он похож на немолодого эксцентричного неформала, поклонника какого-нибудь Элиса Купера, а вовсе не на Врага Мира. Мелькор садится, держась за столешницу, и прислоняет трость к специальной выемке в подоконнике. Эленмир садится напротив, нервно барабанит пальцами по столу, не зная, с чего начать. Спаситель Мик ставит перед ним «Энджи», и он вцепляется в ледяной бокал с шапкой взбитых сливок, берёт за черешок пьяную вишню, торопливо суёт в рот. – Сын Нессы? – Как ты узнал? – Вы похожи. – Это не комплимент, если что. – Я не сказал, что это хорошо. Почему ты ночуешь в беседке у бара, а не дома? – Я ненавижу свою мать. И своего отца тоже ненавижу. Я хочу служить тебе. Я слышал, это раньше было возможно. – Он отхлёбывает коктейля через край и возмущённо кричит: – Мик, ты сбрендил?! Безалкогольный?! Хочешь сказать, я ребёнок?! Я взрослый! Высокомерные старпёры! – Резкий малый, – хохочет Мик. – Он ещё говорил… Сид поморщился: он не помнил, что было дальше, чем закончился тот разговор. Не помнил, почему Мелькор не забрал его с собой ни в тот раз, ни через раз. Не помнил, как вышло, что Курт, тогдашний сменщик Мика, однажды забрал его из отсыревшей по осени беседки и увёл жить в свою квартиру. Как они сдвинули матрасы в пустой комнате и начали спать вместе, как тридцать (или двадцать пять?) лет спустя Курт выстрелил себе в рот под плохой наркотой (на спор? просто так? чтобы попасть в историю, как его тёзка?), как он взял погоняло Сид… Мать говорила, что наркотики украдут у него жизнь. Жизни было не жалко, а вот воспоминаний… придумал бы Ирмо лекарство, чтобы их вернуть. Чтобы вспомнить весь тот день, когда Мелькор вытащил его из провонявшей перегаром квартиры и положил на заднее сиденье машины, за рулём которой как будто сидел какой-то чувак в капюшоне (или она ехала как-то сама?), и те слова, звучавшие, как проклятие, которые он слышал в бреду, цепляясь за тёплую руку в перчатке негнущимися, заледеневшими пальцами. Лучше бы забыть, как лежал на мокрой постели, привязанный за руки и ноги, распятый словно бабочка, и рыдал от злости и ненависти, глядя в зеркало на потолке (смотри на свои мучения, не повторяй ошибок, – любезно подсказал голос одного из докторов). Кровавое пятно на тряпке у него под затылком всё ширилось, в коридоре Ирмо и Мелькор орали друг на друга, а он думал только о том, как его профиль удаляют из списка претендентов в заложники. Сигарета обожгла ему пальцы. Сид отшвырнул окурок и сунул руки в карманы, чтобы не видеть зарождающейся дрожи. Перед сменами он принимал таблетки – иначе не смог бы даже наполнить стакан, не облив себя и стойку. В выходные приём-другой можно было пропустить, но сегодня из-за Олорина он забыл и про третий – а значит, скоро возненавидит своё жалкое тело ещё сильнее. – Да я бы сам себя не выбрал! – крикнул он безглазым пятиэтажкам и потоку вонючей воды, что гулко ворочался между кирпичных стенок канала. – Потому что я ничтожество! Ничтожество, только вы ещё хуже меня, слышите, самовлюблённые твари, боги ебаные! Никто не услышал его – как и всегда. Сид мог бы поклясться, что даже Эру не марает свой взор о вымершие кварталы.***
– Вымой, смени масло, проверь шины, заправь. Шестой назгул низко поклонился и повёл запылённый мотоцикл за собой в ангар. «Осталось отвести на мойку меня», – мрачно подумал Мелькор, мельком глянув в зеркало в тёмной прихожей. – Доброе утро, – процедил Оссэ, приваливаясь плечом к стене на пути к лифту. – Кажется, у меня проблемы, – Вала ответил ему весёлым оскалом. – Вообще-то, я на тебя обижен. Ты меня вчера обломал. Как маленького. Подпустил ближе – и сразу отбросил. Пинаешь меня, как щенка, а я всё лижу тебе руки. Честно, мне это уже надоело. Мелькор подошёл к нему вплотную, закинул голову, демонстрируя, как медленно ведёт языком по верхней губе, очерчивая клыки. Оссэ сглотнул, сдвинул брови, сильнее сжал скрещенные на груди руки. – Нет. Я не поведусь. Не в этот раз. Я хочу серьёзно поговорить. И не… нет, только не трогай меня! Вала молниеносно протянул руку и схватил его за собранные в хвост волосы. – Почему? – Он наклонил Оссэ к себе, чтобы прошептать прямо в ухо: – Разве тебе не понравилось то, что было? – Я хотел ещё, – простонал майа; Мелькор слышал, как бешено колотится его сердце, как ему больно и хорошо одновременно, но он замечает только боль… глупый мальчик. – Я только… я думал, что ты… – Что говорил тебе Майрон? Что ты сможешь раздеть меня и трахнуть во всех позах? – Нет, – Оссэ покраснел и неловко переступил на месте. – Предложил сделать тебе приятно… чтобы тебе стало лучше. А ты… – Мне стало лучше. Спасибо. – Мелькор поцеловал его в щёку, провёл языком от скулы до виска. – Со мной давно не случалось ничего приятнее. – Почему ты меня боишься?.. – Оссэ поднял голову, посмотрел ему в глаза. – Вот это уже похоже на разговор. – Мелькор ослабил хватку, слегка нажал ногтями на затылок. – Я боюсь не тебя, а того, что могу сделать, если ты снова меня разозлишь. Когда я… уязвим, мне сложнее сдерживаться. А рядом с тобой я уязвим, потому что люблю тебя. И я надеюсь, ты услышал всё до «люблю». – Можно?.. – тихо спросил Оссэ и тоже положил ладонь ему на затылок. Мелькор прикрыл глаза, позволяя поглаживать кожу под волосами; его лицо стало расслабленным – даже во сне редко доводилось его таким видеть. – Так вот как это – когда ты доверяешь… прости, Мел. Я… я буду стараться. – Не надо ничего обещать. – Вала потянул его ближе, и Оссэ потребовалась вся сила воли, чтобы коснуться его губ почти целомудренно, а не поцеловать взасос, хотя последнего хотелось до одури. – Вот как? – Спасибо, что показал мне… жаль, я не мог сказать, какой ты красивый. – Твои глаза всё сказали за тебя. Извини, я устал. Мне нужно смыть пыль и переодеться. Посигналь в десять, чтобы я спустился. – Он ускользнул в сторону лифта, оставив склонившегося майа стоять посреди коридора. – Будет сделано, босс, – отчеканил Оссэ, чувствуя, что у него сейчас табло треснет от дурацкой влюблённой улыбки. Вот и как на него злиться?..***
Раньше разбудить Майрона мог разве что удар в гонг прямо над головой. Он спал как убитый, пока под окном вещали в мегафон экскурсоводы, пока родители громко выясняли отношения за стеной, пока вопил десятый будильник… Но в последнее время появился звук, на который он реагировал в любом состоянии. Тихонько скрипнула ручка двери, и он тотчас открыл глаза. Сон, в котором он снова стоял на сцене, среди свисающих с потолка толстых цепей, и красовался перед фотографами, канул в небытие. Мелькор бросил на пол запылённую куртку и устало привалился к стене. На щеке у него остались следы копоти, в волосах запутались хлопья то ли краски, то ли штукатурки. – Привет… я даже не заметил, как ты уехал… – Надо было кое-что устроить. Вставай, мы выезжаем через час. – Это же ещё сорок минут можно спать! – Майрон сунул голову под подушку и распластался, как морская звезда. – Ты всё равно полчаса будешь отмокать, потом костюм выбирать, потом ещё что-нибудь… – К слову о костюме, ты уже приготовил одежду? – Забыл, что сейчас в тренде среди жителей трущоб. Пижама с единорогами подойдёт? – донеслось из-под подушки. – Если не проснёшься к моему выходу из душа, поедешь к Энди как есть. – Мы едем к Энди?! – Майрон подскочил и торопливо сунул ноги в пушистые тапки-лисички. – Что же ты молчал, я должен накраситься! Вдруг он меня больше не пригласит?! – Пригласит, никуда не денется, – зловеще пообещал Мелькор опустевшей комнате и отправился в душевую.***
Tokio Hotel – Schrei
Майрон накинул поверх невзрачной серой толстовки короткую джинсовую куртку, проверил, ровно ли подвёл глаза, и зачесал свою приметную шевелюру в низкий хвост, который про себя именовал «стильный ботаник». Хвост без выпущенных по бокам прядей назывался просто «ботаник» и придавал ему вид интеллектуала, что неплохо выручало на экзаменах… но сегодня у него не экзамен. Возвращаясь в апартаменты Мелькора, он размышлял, узнает ли в нём Энди внезапно пропавшую звезду, и если узнает, то как отреагирует. Мел, кажется, упоминал, что они дружат… значит, выбросить его из кабинета пинком под зад Энди не сможет. Уже неплохо. Он остановился в коридоре, вспоминая, как с этого самого места первый раз увидел Мелькора сидящим на перилах балкона и рассматривающим шрам на плече в свете яркой луны. Так много изменилось с тех пор… например, стереосистема при его появлении больше не вырубала «слезливую попсу» и «песни для малолеток». – Мел, я готов. – Докурю и поедем, – отозвался Вала. Он листал что-то в телефоне, опираясь локтями на перила. – Не спеши. – Майрон не удержался, подошёл его обнять. В потрёпанных джинсах и тёртой на швах кожаной куртке на размер больше Мелькор мог бы показаться его сверстником, и если в Майроне была какая-то штука, генерирующая романтическое настроение, то сейчас она заработала на максимальных оборотах. – Хочу побыть с тобой ещё немного. Вала откинулся спиной ему на грудь, показал экран мобильника: – В субботу большое шоу. Думаю, для нас найдётся время ближе к ночи. Соберётся достаточно публики для триумфального возвращения. Что скажешь? – Нам успеют сделать костюмы? – Успеют, сейчас нет других срочных заказов. – Мелькор положил телефон на перила и накрыл его руки своими. – Мел… я хочу задать тебе один очень глупый вопрос. – Задавай. – Я хотел… да, я знаю, мы и так… и ты мне разрешил у себя спать, и, ну… в общем, тебе может показаться странным, но… будешь со мной встречаться?.. За секундную паузу Майрон успел искусать губы до крови, проклясть свой длинный язык как минимум трижды и подготовиться получить по морде. Мелькор выпустил дым сквозь зубы и усмехнулся: – Мы уже встречаемся. – Правда? – с облегчением выдохнул Майрон. Вала развернулся в его руках и притиснул его к себе за талию. – Если ты имеешь в виду романтические отношения, вероятно, мы начали встречаться, когда я второй раз снял перед тобой одежду. – Я имею в виду, могу ли я называть тебя своим парнем и приглашать на свидания, – прошептал Майрон, касаясь губами его виска. – Можешь, если тебя не смущает, что твой парень – Моргот. – Думаю, в нашем клубе ты возглавляешь список самых желанных готичных мужчин. – Ты и сам знаешь, что в клубе я не представляюсь как Тёмный Вала. Меня считают эксцентричным старым фриком. – Ты забыл добавить «привлекательным». – Майрон поцеловал его в уголок рта. – Сливкам общества придётся принять тот факт, что ты теперь занят. Ты ведь не ходил туда с Эонвэ и Оссэ? – Нет. Оссэ даже внутрь заходить опасается. Думает, его совратят прямо на пороге. – Правильно опасается, за километр видно, что его задница никогда не знала хлыста. Словно услышав, что о нём вспомнили, Оссэ нетерпеливо посигналил у крыльца. – Напомни, почему ты столько лет прожил девственником при своих увлечениях? – Мелькор не глядя бросил окурок точно в центр пепельницы и потянул майа за собой. – Все остальные были недостаточно готичны, – засмеялся Майрон.