Fever Ray – If I Had а Heart
– Какая удача, что Манвэ решил поселить меня в вашем пентхаусе до возвращения Ирмо. – Мне не пришлось предлагать ему эту идею. – Неужели он догадался сам? – Нежась на мягкой постели, Эстэ глядела на Варду сквозь колышущийся полог из прозрачного тюля, и в серебряном свете ламп ей казалось, что от волос сестры снова исходит звёздное сияние. – Ты была убедительна. – Сыграю для твоего мужа любую роль, лишь бы он нам не мешал. Элентари горько улыбнулась и отхлебнула из бутылки ещё джина. – Будь моя воля, не позволила бы ему и пальцем к тебе прикоснуться. – Я способна сама себя защитить. – Эстэ поднялась, подошла к ней, села рядом на подоконник. Варда не повернулась, так и смотрела на золотой купол, как птица на прутья клетки. Растянутая футболка едва прикрывала её бёдра, с которых ещё не сошли синяки. – Когда всё начнётся… не волнуйся за меня. Делай, что должна. У тебя есть более серьёзные обязательства. Ты королева. – Более серьёзные обязательства привели нас к тем, кем мы стали. Я больше не пожертвую своим сердцем ради выдуманной цели. Нет ничего важнее милосердия и любви. – Поэтому я буду сражаться за тебя. Не сбегу, как предательница Несса. – Несса переметнётся на сторону победителя. Как всегда. Не будь жестока к ней. – Ты нашла Вайрэ? – Вайрэ у неё. – Немного нас осталось. – Эстэ забрала у сестры бутылку и глотнула, не морщась. – Яванна как и прежде следует своей клятве не вмешиваться в наши раздоры? – Её не переубедить. – Такая же упрямая, как её муж. – Думаю, с Ауле будет проще. – Если хоть один из нас по-настоящему предан Манвэ, я отрублю себе руку. – Руби за Оромэ. Пока у нас нет доказательств, что его жена не по собственной воле впала в вечный сон, он будет сражаться за нашего короля. – Но у тебя есть доказательства. – Он не поверит, пока не увидит сам. – Неужели ты не включила его в свой план? – Эстэ повернула сестру к себе. – Отправь его по следу. – Нет. Он нужен мне здесь. Хватит записей с камер в хранилище, которые нам добудет Враг. – Ты уверена? – Да. В отличие от тебя, я там была. – И… что ты видела? Варда забрала у неё бутылку и сделала большой глоток. – Я стравлю их. Моргота и Манвэ. Если у меня дрогнет рука, пристрели выжившего ты. Поверь мне, каждый из них заслужил.***
In This Moment – Adrenalize
– Мне пора. Думаю, твои мальчики уже готовы. – К тебе нельзя быть готовым, Фрэнки. – Ты мне льстишь. Это всего лишь фотосет. – У тебя ничего не бывает «всего лишь». – Мелькор погладил его по щеке, притянув к себе под единственной лампой в коридоре между пустых гримёрок. – Удачной съёмки. – На что спорим? – Фрэнк с азартной улыбкой склонился к нему, блестя глазами. – Выберешь сам… – Да ну?! – ...любое игристое вино. – Мы могли бы поспорить на услугу. – На услугу ты уже поспорил с Энди. – Услуг не бывает слишком много. – Хорошая попытка, – усмехнулся Мелькор. – В таком случае, время не ждёт. – Фрэнк послал ему воздушный поцелуй и удалился, вертя задом чуть сильнее, чем обычно. Вала с удовольствием смотрел ему вслед, пока кутюрье не скрылся за углом. – Найдётся минутка для бедного поэта? – раздалось сзади, из перехода к лестнице. Мелькор вытащил из кармана монетку и щелчком бросил её за плечо. Хлопок ладоней сказал, что подарок нашёл свою цель. – Добрая ночь, Тилион. – Добрая ночь, – бархатным голосом отозвался менестрель, сценическим скользящим шагом входя к нему в круг света, и обнял его за плечо. – С Паутины сегодня отличный вид. – Твои глаза всюду, многоликий. – Как и твои, тёмный змей. – Тилион быстро высунул и спрятал язык, изображая змею, – монетка дрожала на самом кончике. – Стоит ли мне показываться на глаза твоему телохранителю? – Есть проблемы? – Насколько может стать проблемой бывший любовник? – Чей именно бывший любовник? – Его, её… и даже немного твой. – Ещё один шаг – и он прижался голой грудью к груди Мелькора, потёрся ремешками портупеи о его фрак. – Сирень пахнет так же, как в нашу единственную ночь. Я могу писать только там, сидя на полу в комнате, где всё пронизано вдохновением. Мелькор с силой провёл ладонью по его щеке, зарылся пальцами в посыпанные мелкими блёстками волосы и дёрнул назад, вынуждая открыть горло. – Жаль, что у нас ничего не могло получиться. – Стоит ли жалеть о том, что мы подарили друг другу немного радости и ни капли боли? К чему нам постоянство, если любовь и поэзия не может принадлежать кому-нибудь одному? – Тилион хрипло засмеялся, глядя ему в глаза из-под светлых ресниц. – Зачем ты нашёл меня? – Хотел заполучить ещё одну монетку. – Майа высвободился из его хватки и прошептал ему в ухо, так тихо, чтобы слышали только они двое. – Полная луна будет алой. – Я знаю, – ответил Вала, прижимая его к себе. – Ты пришёл попрощаться? – Жизнь коротка. Если мы больше не увидимся… – Тилион обвил руками его шею и наградил его долгим поцелуем, – …не прощу себе, что ты не услышал последних слов благодарности. – Твоя Госпожа не будет разочарована? – Моя Госпожа знает, что я буду читать все стихи мира на месте, где ты падёшь, пока мои кости не обратятся в пыль. Есть долг, но есть и нечто более высокое. Поэт никогда не станет слугой. Поэтому ты никому не служишь. Поэтому моё сердце принадлежит только тебе, кому бы я ни отдавал своё тело. – Что я могу обещать в обмен на обещание для моих принцев? – Если паду я, вырви моё клеймо, чтобы я переступил последнюю черту не со слезами на глазах, но с песней. Там, где кончается дыхание, я хочу принадлежать только ночи. – Там, где кончится твоё дыхание, ты будешь петь только для меня, – проговорил Мелькор, поглаживая его по затылку. – Там, где оно ещё не оставило меня, я сделаю всё, что смогу, для отмеченных твоими поцелуями. На этот раз Мелькор поцеловал его сам. – Крепче уговора на крови, – проговорил менестрель ему в губы и, достав монетку изо рта, провёл ребром по его щеке, а потом жестом фокусника спрятал за ухо. – Сохраню на удачу. На всякий случай – прощай. – Постарайся сделать так, чтобы мне не пришлось исполнять свою часть договора. – Презираю осторожность. Ощущения не те. – Тилион отвесил ему шутовской поклон и скрылся в темноте. – Не прощайся. – Не буду, – улыбнулся Мелькор и пошёл в другую сторону. С той ночи в крошечной комнате, под ветвями цветущей сирени, он всегда уходил без лишних слов.***
In This Moment – Lay Your Gun Down
«Не психуй», – сказал бы Фрэнк, но Фрэнк остался в своём доме в трущобах – своём, а не их, и мандариновое дерево, около которого они столько лет курили вместе, зачахло и скорчилось за пару лет до их разрыва, словно его сгубило мрачное предчувствие. Тени фонарей заострились и целились в ноги, как копья, и Мелькор старался не наступать на них. Это была игра, в которую он снова играл один, – замечать врагов и ускользать от них, пусть даже они всего лишь игра света на посыпанной песком дорожке в парке. Страстный баритон и переборы гитары влились в его мысли незаметно, как рождённый молнией источник вливается в застоявшееся болото. Он не смог вспомнить песню и остановился – единственный слушатель на аллее под большой старой липой. Певец приветливо кивнул ему, благодаря за внимание, и перешёл к следующей композиции. Мелькор не узнал и её, хотя мелодия казалась знакомой; слова нравились ему, но он не понимал ни одного. Он ни на чём не мог сосредоточиться, чужие голоса проходили сквозь его разум, не оставляя следа, но ему хотелось слушать ещё, потому он оставался на другой стороне аллеи, в тенях деревьев. В древние времена, когда он пел везде, где ему хотелось, не ради творения или искажения, а просто так, дикие звери приходили к нему и точно так же застывали неподалёку, наблюдая и не понимая. Сам себе он теперь напоминал такого зверя, и оттого ему было горько. И всё же он смотрел на губы певца, на его живое тонкое лицо, на пряди белокурых волос, взлетавшие, когда он встряхивал головой, и не мог уйти. – На сегодня всё, – весело сказал менестрель, когда небо посветлело. – Придёшь ещё? – Нет, – ответил Мелькор и сам поморщился от того, каким трескучим стал его голос. – Тебе не понравилось? Вала бросил монетку на чехол от гитары и похромал прочь, сторонясь побледневших теней. Спустя несколько ударов сердца монетка больно ударила его между лопаток, и он обернулся, оскалив клыки. – Я не беру деньги, – обезоруживающе улыбнулся менестрель. – Если хочешь отблагодарить, подари мне поцелуй. – Ты не знаешь, о чём просишь. – Пока – возможно, не знаю. – Майа подошёл, держа гитару за гриф, и взял его за запястье. – У тебя руки музыканта. На чём ты играешь? – На всём. – Может, и стихи сочиняешь? – Стихи давно стали пеплом. – Так не бывает. Поэт умирает раньше стихов, но не наоборот. – Менестрель поднёс его руку к губам и поцеловал ладонь через перчатку. – Хочешь посмотреть мои? Я живу неподалёку, а ты не похож на того, у кого есть срочные дела. – Не боишься вести незнакомца в свой дом? – У меня нечего красть. – Я мог бы убить тебя и выпить твою кровь. Певец звонко рассмеялся. – Съешь меня – и в следующей жизни я напишу про тебя песню! Придёшь послушать? Я буду стоять под этой самой липой и снова кину в тебя монеткой. – Договорились, – усмехнулся Мелькор и потянул его к себе за плечо. – Покажи мне свои стихи. Короткая летняя ночь уступила место пасмурному утру, бледный свет с трудом пробивался в крохотную комнату сквозь густые заросли цветущей сирени. Маленькая лампа горела между ними на полу, разгоняя сумрак, бросала золотые отсветы на стены и лица двух поэтов. Менестрель брал по одному листу из неровной стопки, пробегал глазами косые строчки, и то качал головой и откладывал своё творение в сторону, то читал – напевным высоким голосом, взглядывая вверх, словно призывал в слушатели небо. Мелькор смотрел ему в глаза, запоминал движения, звуки и ритм, внимая словам, что лились на его разбитое сердце, как живая вода, и они оба знали, что произойдёт через минуту, час или тысячелетие, – неважно, важнее были стихи. – Ты тоже что-нибудь прочти. Чужое или своё, всё равно, я хочу послушать. – Я прочитаю чужое. Наверняка ты его знаешь. – Он прикрыл глаза и начал почти шёпотом: – Я боюсь потерять это светлое чудо, что в глазах твоих влажных застыло в молчанье, я боюсь этой ночи, в которой не буду прикасаться лицом к твоей розе дыханья. Я боюсь, что ветвей моих мёртвая груда устилать этот берег таинственный станет; я носить не хочу за собою повсюду те плоды, где укроются черви страданья… – Если клад твой заветный возьму я с собою, – Мелькор вздрогнул и умолк, услышав сильный голос певца, который продолжил за него, превращая стихотворение из монолога в диалог, – если я твоя боль, что пощады не просит, если даже совсем ничего ты не стоишь, – пусть последний твой колос утрата не скосит и пусть будет поток мой усыпан листвою, что роняет твоя уходящая осень. Глаза у него горели от возбуждения, и когда он закончил, сгрёб исписанные листы в охапку и подбросил вверх. – Я знаю, кто ты, – прошептал он, притягивая Мелькора к себе за руки и безумно улыбаясь, – как я не понял сразу! Каждый проклятый поэт засыпает с твоим именем на губах, но я – как так вышло? – самый проклятый из всех… Вот удача! – Не думал, что кто-то может обрадоваться такой встрече. – Ты, должно быть, шутишь, – покачал головой менестрель и легко коснулся губами его губ, стирая с них злую улыбку. – Тилион. Меня зовут Тилион. Прошу, если захочешь убить меня за то, что я разгадал твою тайну, запомни моё имя. Я буду петь для тебя во Тьме, покуда колесница моего тёзки не сойдёт с бесконечного пути. Не хочу томиться в Мандосе, там не с кем поговорить о поэзии. – Для поэтов нет тайн и нет смерти, – сказал Мелькор, глядя ему в глаза. – Ты будешь жить столько, сколько я буду помнить хоть строчку из твоих стихов. – Мои стихи не смогут тебя обнять, – отозвался Тилион и придвинулся к нему вплотную, бедром к бедру, грудь к груди. – Позволь в знак восхищения преподнести тебе древний дар, чудо, доступное лишь живым. Пока я дышу, у меня есть кое-что лучше, чем только кровь. Мелькор медленно опустил ресницы в знак согласия, и менестрель начал расстёгивать пуговицы на своей потрёпанной рубашке. Его худое тело цвело ссадинами и синяками, и Вала снял перчатку, чтобы коснуться самого большого, на груди. – Ты неосторожно выбираешь любовников. – Они думают, будто певца легко сломать, но ломаются их, не мои кости. Они, не я, лежат в крови. Не так-то легко обидеть менестреля. – Меня остановить тебе будет не под силу. – Я поэт, а не богоборец. – Майа бросил рубашку к стене и обнял Мелькора за шею. – Если убьёшь меня, дочитай другие стихи. Пусть в твоей памяти от меня останется немного больше. – Почему ты меня не боишься? – Ты принёс в этот мир всё, чем я живу, всё, что наполняет мою кровь. Свои дары ты вправе забрать… но к чему они тебе, гениальнейший из творцов? Разве мало тебе своих? – Разумно, – усмехнулся Мелькор. Тилион нравился ему всё больше, и всё сильнее он чувствовал себя живым, здесь, в полумраке, наполненном запахом белых цветов. И пока они лежали рядом, беря то один, то другой лист, и читали вслух, пока занимались любовью на полу, стараясь не задеть стоявшую у стены гитару, пока целовались и обменивались историями, пока не закатилось и снова не взошло солнце, они больше не называли друг друга по именам, оставшись только поэтами, не больше – но и не меньше.***
– Ну и жарища… – Оссэ рухнул на диван, обмахиваясь обеими руками. – Эонвэ, закажи мне чего-нибудь холодненького! – Микки, ты его слышал. – Эонвэ сел к стойке и потянулся. – Принеси и мне попить. – Я уже приготовил вам газировки со льдом, господа! – сияя, сообщил бармен. Оссэ замахал руками с дивана, издавая жадные стоны. Эонвэ взял два запотевших стакана, в каждом из которых было, пожалуй, по пол-литра, если не больше, и пересел к нему. – Держи. Ледяная, как ты и хотел. – Я бы на себя остатки вылил, – выдохнул Оссэ, махом выпив всё, и принялся возить по щекам и лбу кубиком льда. – Уф, хорошо… – Думаю, в переговорной стоит начать с душа. – Эонвэ выудил из его стакана ещё один кубик льда и провёл по его шее, любуясь стекающими к плечу капельками. – Микки, нам скоро потребуются ключи. – Ключи у меня всегда под рукой, господа. Обращайтесь.Lord of the Lost – In Darkness, in Light
Глядя Эонвэ в лицо, Оссэ сглотнул и наклонил голову к плечу. – Я вроде то же самое делал, что и ты, но у тебя получается намного приятнее… как так выходит? – Не знаю. – Эонвэ зажал подтаявший лёд зубами и провёл от плеча до челюсти, и то же самое повторил горячим языком. – Я так ни до какой комнаты не дойду, – прохрипел Оссэ, прижимая его к себе. Под Паутиной взорвалась очередная хлопушка, посыпались серебристые ленточки, и он увидел в самом центре мостиков танцора в белой карнавальной маске. Длинная грива из серебристых и чёрных перьев спускалась ему на плечи и спину, чёрные ремешки туго обхватывали бёдра поверх лосин и перекрещивались на груди, скреплённые большим кольцом. Помахав публике внизу, майа пристегнул к кольцу конец длинной толстой цепи и, раскинув руки, упал вниз. – Твою мать! – испуганно выкрикнул Оссэ и сел. – Он же себе сломает что-нибудь! – Хм?.. – Эонвэ тоже повернулся к залу, пытаясь сфокусировать шалый взгляд на майа, болтающемся чуть ниже уровня их галереи. – Кто-то сорвался? Гимнаст шевельнулся, взмахнул руками и начал кружиться, всё так же расслабленно обвиснув. – Нет… чувак прыгнул с самого верха, пристегнувшись цепью. Я думал, он себе спину сломал… – Оссэ вынул из стакана ещё льда и приложил ко лбу. – Нельзя же так со зрителями… – Не пугайтесь, господа, – засмеялся Микки, – это Тилион, он всегда так делает. – Тилион?.. – нахмурился Оссэ. – Да нет, не может быть… – Твой знакомый? – Эонвэ задумчиво погремел льдом в своём стакане. Микки поднырнул под стойкой и вручил ему новый коктейль. – Вряд ли. Гимнаст обхватил цепь обеими руками и начал раскачиваться. Майар внизу визжали и прыгали, когда он проносился едва ли в метре от их вытянутых рук. Было что-то в его движениях, что казалось Оссэ очень знакомым. «Нет, нет, это не тот Тилион», – твердил он сам себе, глядя, как развевается грива из перьев, как артист сжимает цепь тонкими жилистыми руками. – «Тот Тилион поёт по ночам в старом парке, живёт в крошечной комнатке и пишет стихи… он бы никогда не пришёл сюда, он слишком неиспорченный…» Качнувшись в их сторону, гимнаст приподнял маску, широко улыбнулся и помахал. Оссэ нырнул за спинку дивана и закрыл лицо руками. – Чего ты? – разволновался Эонвэ. – Это всё-таки он? Вы не ладили? Он тебе угрожал? – Нет, – пробубнил Оссэ, не в силах кого-нибудь видеть. – Я думал, он не такой. Эонвэ погладил его по спине, задумчиво глядя на танцора, который рассыпал улыбки всему залу. На Паутине взорвали ещё несколько хлопушек, и в вихре блёсток Тилион откинулся назад, согнув одну ногу в колене. Внизу скандировали его имя. – Вижу, вы вернулись. – Фрэнк заглянув в бар и поманил Эонвэ пальцем. – Пора. Своего приятеля можешь оставить здесь. – Нет! – Оссэ тут же подскочил с дивана. – Я пойду с вами! – Условия два: не мешать и не выёбываться, или вылетишь из студии. – Кутюрье отправился вниз по лестнице. – Долго вас ждать? – Мерзкий тип, – проворчал Оссэ и взял Эонвэ за руку. – Я ему не дам тебя обижать. – Он меня не обидит. – Эонвэ поцеловал друга в щёку и потянул за собой. – Этот Тилион точно тебе ничего не сделал? – Ничего. – Оссэ отвернулся и провёл тыльной стороной ладони по глазам. – Я, наверное, просто в нём разочаровался… Фрэнк вернулся и скептически посмотрел на них с верхней ступеньки. – Эй, здоровяк. Я уже понял, что не мешать ты мне не сможешь. Для тебя поблажка. Достаточно не выёбываться. – Не зли королеву, – засмеялся Эонвэ. – Какие правила ты приготовил для меня, Фрэнк? – Для тебя – никаких. – Кутюрье слегка царапнул его ногтем по подбородку и подцепил под локоть. – Ты слишком хорош. – Не трогай его, – ревниво зашипел Оссэ. – Не выёбываться, – напомнил Фрэнк, снисходительно приподняв брови. – Или останешься здесь. Оссэ покосился на Паутину, под которой в радужном луче вращался скромник-менестрель, и счёл за лучшее прикусить язык.***
Во второй бутылке осталась едва ли половина. Облокотившись на перила, Майрон смотрел сквозь неё на причудливо изогнутые фонари и дороги. Гости начинали разъезжаться, со стороны стоянки доносилась музыка и взвизгивания не желавшего заводиться мотора. – Он умел красиво ухаживать. Спустился на тросе прямо передо мной, встал на колено и подарил мне белую розу. Сказал, моя улыбка видна с самой Паутины, и попросил позволения меня угостить. Позволения! Можешь себе такое представить? – Кортни хихикнула, но глаза у неё снова стали грустные. – Мы потом пили весь вечер вместе, а когда прощались, он мне руку поцеловал. Не в щёку даже. Такой старомодный… но мне нравилось. Мы всегда здесь встречались, я не спрашивала, где он живёт. Если бы мама тогда узнала, скандал был бы, ух! А сейчас она, наверное, и такому зятю бы обрадовалась. Всё переживает, что я никогда замуж не выйду. – Я, когда с родителями жил, боялся, что меня на лечение отправят… – вздохнул Майрон. – Если ты ничего о нём не знала, как с тем парнем застукала? – Случайно. Я в ресторанчике работала, в закупках, ездила в порт договариваться о поставках. Как-то раз решила срезать через трущобы, не помню, почему, кажется, авария случилась на перекрёстке. И увидела, как они целуются под деревом. – И что? – Ничего. Притормозила сначала, а потом подумала: ну и как я буду выглядеть, если выбегу из машины и начну на них орать? Поплакала две ночи, потом приехала в клуб и сказала ему, что не хочу дальше встречаться. Больше мы не разговаривали. – Неужели он не захотел узнать причину? – Может, и захотел, но промолчал. Он этот… как тут говорят, – она смешно поджала губы, пытаясь припомнить слово, – слишком поэт, вот. Пидор пафосный, короче. Думаю, выше его достоинства было задавать такие вопросы. Не могу его осуждать. Его парень был очень хорош, в твоём вкусе. – Мел вроде не здоровяк. – Он не в счёт, у вас любовь. Я думаю, тебе нравятся большие парни. – На лбу у меня написано, что ли? – засмеялся Майрон. – Как ты это поняла? – Ты на них смотришь с аппетитом! – Она надела шляпу и важно подняла палец. – Как я на тощих! Таких, чтоб ключицы выпирали и рёбра. Как ты на меня смотришь, мне тоже нравится. – Это как? – Как хороший друг. Будем дружить? – Мне кажется, мы уже дружим. – Майрон повернулся к ней и прижался плечом к её плечу. – Или для того, чтобы назваться друзьями, нужно сделать что-нибудь особенное? – Поцелуй меня! – со смехом предложила Кортни и обняла его за шею. – Как друга. – Давай дружить, – сказал Майрон и поцеловал её. Непривычные ощущения нахлынули на него: привкус знакомого табака, смешанный со сладостью ягодного бальзама для губ, нежные поглаживания по затылку, мягкая грудь под платьем… – Знаешь, это приятно, но очень странно. – Я имела в виду, в щёчку поцелуй, – озорно шепнула Кортни. – Ух... не подумала бы сейчас, что ты гей. Хотя нет, подумала бы. Слишком хорошо целуешься. – Я слишком пьяный. – Настолько, что начал путать мальчиков и девочек? – Она захохотала и положила его руку себе на низ живота. – Можешь убедиться, здесь ничего нет! – Неужели? – Майрон не стал отодвигаться, он слишком много выпил, чтобы смущаться, и Кортни свойски потискала его за зад, слегка нажав длинными ногтями. – Кажется, я что-то нащупал… – Хочешь потрогать? Неужели я твоя первая девочка? – Кортни скорчила серьёзную мину и тут же захохотала снова. – Ой, кажется, и последняя... Майрон вздрогнул и обернулся. Мел стоял в дверях балкона, свет из коридора обрисовал его фигуру, но лицо скрывала тень. Майрон сглотнул и отпустил свою подругу. – Что ж, мальчики, думаю, пора оставить вас наедине. – Кортни как ни в чём не бывало одёрнула платье и направилась на выход. Мелькор молча дал ей дорогу. – Он классный, – громко шепнула Кортни ему в самое ухо и звонко икнула. – И ты тоже. Я так за вас рада. Хорошего вечера! И, наклонившись ближе, сочно поцеловала Мелькора в щёку. Со звоном лопнувшей струны в голове Майрона пронеслась мысль, что Мел сейчас её убьёт. Поднимет руку и в одно движение сломает ей шею. В этот момент у Кортни под подошвой громко хрустнул кем-то оброненный крекер, и Майрона передёрнуло. – С ума сойти, какая нежная кожа... я бы тоже ни на кого, кроме тебя, не смотрела... – Кортни осторожно коснулась виска и волос застывшего Мелькора. – Потрясающе. Никогда не встречала ничего подобного... Прости, что украла его. Возвращаю в целости и сохранности. Мне пора домой. Она удалилась, немного пошатываясь и старательно натягивая на плечо сползшую лямочку в виде крыла. Отблеск чьих-то фар скользнул по лицу Валы. Майрон не удержался и захохотал. – Ты бы себя сейчас видел… – простонал он.Kings of Leon – Sex on Fire
В чьей-то машине заиграл задорный трек. Мелькор медленно выступил из тени и, не отрывая взгляда от своего майа, начал расстёгивать фрак. Танцующе поведя плечами, Майрон шире расставил ноги и стащил рубашку через голову. Прохладный ветер, вопреки ожиданиям, не отрезвил его, и когда он повернулся спиной и кокетливо оглянулся через плечо, виляя задом, то чуть не завалился набок. Вала жестом тореадора бросил фрак на перила и ослабил воротник рубашки. Сглотнув, Майрон поспешно завозился с брюками. Мелькор прижал его к стене ровно в тот момент, когда он успел приспустить пояс. – Ты ещё очаровательнее, когда пьян, – прорычал Вала, обнимая его под грудью и стискивая его член рукой в перчатке. – Не злишься? – застонал Майрон, прижимаясь голым задом к его члену через жёсткую ткань брюк. – Я не могу на тебя злиться. Мелькор повернул его к себе, и Майрон сполз на колени, трясущимися от возбуждения руками пытаясь совладать с тяжёлым ремнём. Вала отпил из бутылки, забытой на перилах, надавил ему на челюсть большими пальцами, заставив широко открыть рот, и тонкой струйкой выпустил немного вермута ему на язык. – Глотай, – приказал он и смял губы майа жестоким поцелуем, продолжая удерживать ладонями его голову. «Я падаю во тьму», – подумал Майрон, почти не отвечая ему, цепляясь за его ремень, тая под его напором, как восковая свеча в огне. – «Почему мне не страшно?» – Что-то не так? – прошептал Мелькор, посмотрев ему в глаза, и отпустил его. – Да! – кивнул Майрон и, расстегнув его брюки, жадно поймал ртом его член. Вала с хриплым смешком погладил его по голове и начал медленно двигаться: Майрон был слишком пьян, чтобы делать это самостоятельно, но возбуждение не позволяло ему прекратить. – Мел, – почтительно окликнули из коридора, – к вам вернулась дама. Пустить? – Какая ещё дама? – Мелькор обернулся; судя по напряжению в мышцах, он готов был откусить голову любому, кто попытается его прервать, и Майрон отчего-то ужасно развеселился. Обыкновенно смех минету не товарищ, но, судя по последовавшему стону, Мелу понравилось. – У неё ваша шляпа, – продолжил охранник, судя по голосу, озадаченный не меньше. – Выписать ей штраф? – Нет. – Вала тяжело вздохнул и потёр лоб. – Майрон, поговори со своей подругой. Майрон с сожалением отстранился; всё, на что его хватило – обнять Мелькора за пояс и прижаться щекой к его боку. Стоять он бы не смог при всём желании, так ломило ноги и кружилась голова. – Извините, я случайно ушла в шляпе, – залепетала Кортни, которую вежливо впихнули на балкон, и уставилась на них круглыми глазами. Охрана на пороге так и не появилась. – Я только хотела вернуть… – Положи там, – сухо попросил Мелькор. – Спасибо за танцы, – пробормотал Майрон и помахал ей, то ли здороваясь, то ли прощаясь. Второй рукой он, не в силах удержаться, блаженно гладил Мелькора по заду. – Но вторая бутылка была лишней. – Я вам не хотела мешать… – Кортни отряхнула шляпу от невидимых пылинок и с большой осторожностью уложила на перила. – Ещё раз хорошего вечера! Мне не выпишут штраф? – Нет, иди уже, – процедил Вала, теряя остатки терпения, и Майрон обнял его крепче, дразняще зажав его член между шеей и плечом. К счастью, со стороны коридора его манёвры было не рассмотреть… по крайней мере, он на это надеялся. Кортни развернулась, чтобы уйти, но на последнем шаге остановилась. – Почему в шляпе сюда нельзя? – выпалила она, явно собрав всю свою храбрость. – Потому что в шляпе могу ходить только я. Дань уважения. – Кому? – Мне! – рявкнул Мелькор, и Майрон, забив на правила приличия, поспешно взял у него в рот. – Я один из основателей клуба! – Ничего себе, – протянула Кортни. Из-за косяка высунулись руки в белых перчатках, схватили её и утянули в коридор. – Извините за беспокойство! – донеслось уже оттуда. Обняв Валу обеими руками за бёдра, Майрон втолкнул его глубже себе в горло и удовлетворённо ощутил нарастающую пульсацию. «Если бы меня отвлекли прямо перед оргазмом, я бы, наверное, наорал», – подумал он и, прикрыв глаза, сжал горло. Награда не заставила себя ждать. – Надеюсь, я ответил на её вопрос… – Мелькор, тяжело дыша, опёрся о стену. – Я тоже не знал, – сказал Майрон и сел на пятки, влюблённо глядя ему в лицо. – Что именно? – Почему нельзя носить шляпу или корону. Странное правило. – Раньше оно было негласным. Никто не надевал такие же головные уборы, как у меня и Трандуила, это только наша привилегия. – Вала опустился перед ним на колени и поцеловал его. – И ещё одно негласное правило: к моей шляпе могут прикасаться только мои любовники. – Извини... Я не знал. – Ничего. Слухи о красивой женщине с моим цилиндром в руках мне только на пользу. Подставляя шею его поцелуям, Майрон озвучил ещё один вопрос: – Что насчёт Фрэнка? Нельзя носить что-нибудь из уважения к нему? – Он предлагал запретить чулки с подвязками и красную помаду. – И вы запретили?! – Конечно, нет, – усмехнулся Мелькор, теснее прижимая его к себе. – Пошёл бы он в жопу с такими запретами.***
And One – Military Fashion Show
– Раздевайся, сладкий. – Ты не мог бы не называть его сладким? – процедил Оссэ, делая вид, что ни капельки не взбешён, но вены на висках и шее у него так вздулись, что Фрэнк автоматически прикинул, далеко ли ближайший кран с холодной водой. – Не мог бы. Либо ты сидишь в углу и молчишь, либо я называю его сладким наедине. Оссэ угрожающе засопел из темноты, но примолк. – Полностью? – Сначала по пояс. Пожав плечами, Эонвэ начал расстёгивать пряжки на кожаном топе. Похоже, его не смущало ни обилие осветительной аппаратуры, ни пристальный взгляд Фрэнка. Чего нельзя было сказать об Оссэ. – Надеюсь, ниже пояса ты его не разденешь? – Ещё один вопрос – и ты окажешься в кадре вместе с ним, голый по пояс сверху и снизу, – раздражённо отозвался Фрэнк, непрерывно щёлкая, как Эонвэ снимает безрукавку. – Замри. Эонвэ послушно застыл, растянув безрукавку на локтях. – Стой так. Под пристальным наблюдением Оссэ кутюрье сходил к шкафу с реквизитом и вытащил чемоданчик красок для боди-арта. – Добавим немного символизма. Мелу такое нравится. – Ты всё ещё фотографируешь меня для сигаретных пачек? – недоумённо нахмурился Эонвэ, наблюдая, как Фрэнк приближается к нему с баллончиком золотой краски. – И для еженедельника «Паутины». – Реклама? – Сборники фотосессий. Украшение домашней коллекции, не более. – Я не профессиональная модель. – Мне не нужен профессионализм. Не дыши. – Фрэнк задрал ему подбородок и начал распылять краску на шею, плечи и грудь. – Ты хорошо смотришься в кадре. У тебя притягательный взгляд, ты красиво двигаешься. Этого достаточно. Приоткрой рот. – Кутюрье аккуратно провёл пальцем по нижней губе и подбородку своей модели. Вертикальная линия получилась одновременно изящной и небрежной. – Пожалуй, хватит. Когда я скажу, опусти голову и посмотри в объектив. Вернувшись к фотоаппарату, Фрэнк настроил фокус и положил палец на кнопку, словно на курок. – Давай. Эонвэ медленно опустил голову, чуть склонив её к плечу, и уставился в объектив. «Невероятно», – приговаривал про себя Фрэнк, торопливо нажимая на спуск. – «Он словно родился под камерами. Эта фотосессия будет лучшей за сегодня». Гадая, о чём Эонвэ думает, если его взгляд становится всё более манящим, а грудь вздымается сильнее, он мгновенно позабыл обо всём остальном. – Я согласен, – раздалось сзади, и кутюрье подскочил от неожиданности, едва не опрокинув штатив. – Кто тебе разрешал вставать?! – зашипел он, развернувшись и уперев кулаки в бока, но на этом слова иссякли. – Сфоткай меня с Эонвэ, – продолжил Оссэ и вышагнул из штанов. Он успел побрызгать себе на грудь из баллончика; смотрелось недурно, если немного поправить. Фрэнк медленно опустил глаза и сложил губы бантиком. – Великая Тьма, что это на тебе? – Трусы, – не без вызова ответил Оссэ и тоже упёр руки в бока. – Никогда не видел? – Таких уродливых – никогда. Снимай. – Замажешь в фоторедакторе. – Снял сейчас же! – Голым я фотографироваться не стану! – Я и не прошу голым. – Не дожидаясь дальнейших возмущений, Фрэнк вырвал из его руки баллончик, оттянул резинку трусов и щедро брызнул внутрь. Повисла тишина. Глядя Оссэ в лицо, Фрэнк смотрел, как у него снова набухают вены на висках, и философски размышлял, устоит ли на каблуках, если эта груда мышц пропишет ему в глаз. Они оба вздрогнули, когда Эонвэ засмеялся. – Гениально, – сказал он, бросая безрукавку на пол, обошёл софт-бокс и взял Оссэ за руки. – Одетый только в краску! Сфотографируй нас, Фрэнк. Не для сборника. Для Мела. – Побрызгай на него ещё, – велел кутюрье и сунул ему баллончик. – И, ради всего святого, сними с него это дерьмо. – Чего ты привязался к моим трусам?! – Не заставляй меня поднимать платье. Оссэ покраснел и сделал вид, что ничего не слышал, зато Эонвэ покосился с заметным интересом. – Что нам делать? – спросил он, деловито пшикая из баллончика на бёдра любовника. Золотая краска подчёркивала их скульптурный рельеф, и Фрэнк невольно засмотрелся. Чем лучше выглядел Оссэ, тем нелепее смотрелось на нём безвкусное нижнее бельё. – Садись на табурет, Оссэ пусть сядет у твоих ног вполоборота. Никакой обнажёнки в кадре, как он и хотел. А ты расстегни джинсы. Надеюсь, под ними что-то более модное. – Я не ношу белья, – улыбнулся Эонвэ, усаживаясь на высокий барный табурет, и расстегнул молнию до середины. – Отвык. – Зато снимать удобно, – бубнил Оссэ, повернувшись к объективу спиной. – Вот и снимай, – подбодрил кутюрье, склоняясь к видоискателю. – Эонвэ, побрызгай ему на спину. – К тому же хлопок хуже горит! – сообщил Оссэ в качестве контрольного аргумента и всё-таки избавился от последней детали своего наряда. Вид его роскошного зада без мешковатых плавок оказался так хорош, что Фрэнк не сразу сообразил: второй спор выигран, и почти без усилий. – Садись у его ног и повернись ко мне в профиль. Вот так. Замри. – Кутюрье прищурился, глядя на них. – Эонвэ, обними его одной рукой за шею и немного наклонись вперёд. Хм… чего-то не хватает. Он снова сходил к шкафу и вытащил оттуда широкий собачий ошейник, проволочный намордник и цепь. – Я это надевать не буду, – пробормотал Оссэ, но Эонвэ выхватил у Фрэнка реквизит раньше, чем его друг успел закончить фразу. – Даже если я попрошу? Оссэ посмотрел ему в глаза, вздохнул и покорно подставил шею. «Идеально», – подумал Фрэнк, глядя на них в видоискатель, и нажал кнопку. – «С тебя ящик шампанского, Мел. Хотя ты и сам пришлёшь мне сразу два».***
– Вызвать вам такси, госпожа? – Сама справлюсь. Спасибо, мальчики. – Доброй ночи, – хором попрощались двое охранников, отвесили ей поклон и удалились. Кортни открыла клатч и поняла, что случайно сунула туда майроновскую пачку сигарет. Возвращаться, чтобы вернуть ещё и их, явно не стоило. Сверху раздался мелодичный смешок, и точно в открытую сумочку упала белая роза. – Тилион?! – возмущённо воскликнула Кортни, задрав голову. – Эй, какого хрена?! Тилион помахал ей с каната и послал воздушный поцелуй. – Пошёл ты! – Она показала ему оттопыренные средние пальцы. «Твоя улыбка видна с Паутины», – жестами показал её бывший парень и, соскользнув на самый конец каната, уцепился коленями за узел и повис над ней вниз головой. Всякий раз, наблюдая за его фокусами, она вся холодела от страха, что он упадёт. – Доброй ночи, Кортни. – Пошёл ты, – повторила она тише, глядя ему в глаза. – За теми, чья улыбка освещает темноту, счастье следует по пятам. Улыбайся! Он выхватил из-под ремешка на бедре хлопушку и выдернул нить. Кортни закрылась руками от разлетевшихся над головой блёсток, а когда снова подняла голову, на канате уже никого не было, только узел покачивался туда-сюда. – Позёр, – пробурчала она и стала проталкиваться к выходу. Один из хостов забрал у неё браслет и сонно пожелал приходить ещё. – Поэт херов. – Вас кто-то обидел? – спросила майэ, вышедшая следом, и отдала тому же хосту фиолетовый браслет. – Нет, – соврала Кортни, поёживаясь от холода, и оглянулась. Лицо показалось ей знакомым, и она прищурилась, пытаясь понять, видела ли его раньше. – Забыла взять пальто. – Хотите, я вас подвезу? – Нет, что вы, не хочу вас обременять… мы, кажется, не знакомы… – Думаю, вы меня знаете. – Майэ подошла ближе, под фонарь, и Кортни ахнула, прижав ладони к груди. – Госпожа Молния! Я вас не узнала в платье! – Можно просто Ариэн. – Кортни. – Она смущённо протянула руку, и Ариэн крепко пожала её. – Очень приятно… вы так добры, что заговорили со мной… – Я всего лишь актриса из трэш-шоу, мне не от чего страдать манией величия. – Госпожа Молния подбросила на ладони ключи от машины. – Мои спутники уже нежатся в своих кроватях, а мне совершенно нечем заняться до рассвета. Я могу подбросить вас до дома, если в вашем районе это безопасно. Будет грустно, если вы заболеете после такой весёлой ночи. – Я не стану отказываться, если вам не сложно. Обещаю не выпрашивать у вас автограф! – Я дам вам его сама, если хотите, – улыбнулась Ариэн и поманила её за собой, к припаркованному неподалёку гоночному автомобилю. – Вам понравилось выступление? – Да! Особенно тот момент, где рыбы разбивают кувшинчик, и ещё кричащие оливки. – Кортни открыла дверцу и осторожно опустилась на мягкое кожаное сиденье. – И предыдущее тоже. Оно мне показалось более философским… – Немногие видят философию в развлекательных шоу. – Госпожа Молния села за руль и включила обогрев. – Вы очень наблюдательны. Итак, куда вас отвезти? Кортни вбила в навигатор свой адрес и огорчённо посмотрела на примерное время пути. – Целый час… извините, что так долго, вы можете высадить меня у остановки такси. – Шутите? По такой трассе я довезу вас за десять минут. Пристегнитесь, будьте любезны. – Так вот почему вы взяли себе псевдоним госпожа Молния? Вы передвигаетесь со скоростью света? – замирая от восторга, спросила Кортни, пока они выезжали со стоянки. – Что вы. Конечно, нет. – А почему тогда? – Всё гораздо проще, мне с детства нравилось гулять в грозу. – И в вас ударила молния?! – Нет, – со смехом ответила Ариэн и уважительно посмотрела на неё. – Но ваша версия нравится мне больше.