Алля Прима

Люди столпились у входа в бар, наблюдая за разворачивающимися событиями. Ваня навис сверху и тряс Федорова за плечи, при этом громко матерясь. Он понятия не имел, что делать в такой ситуации, сколько бы не дрался — никогда не доходило до отключек. Через пару минут Мирон стал подавать признаки жизни: веки стали подрагивать и он тихо замычал. Ваня вызвал такси по приезду машины затащил друга на заднее сидение. Парней, которые так отмудохали ребят, после отключки Мирона сразу и след простыл. Кто-то хотел вызвать полицию, а они, видимо, услышав это, смылись. У Евстигнеева тряслись руки, так как он все еще не отошел от шока. За окном автомобиля мелькали ночные улицы Петербурга, когда Мирон наконец открыл глаза. В голове было шумно, боль казалась невыносимой. Он лежал головой у друга на коленях, в то время, как тот что-то печатал трясущейся рукой, а второй обхватив Мироновские плечи. Он крепко вцепился в рукав куртки, перебирая пальцами ткань. — Вань? — тихо заговорил Федоров, с трудом усаживаясь на сидении. — Блять, мужик, прости меня за эту херню. Тебе не надо было влезать, — Ваня начал говорить так быстро, что проглатывал окончания слов. — Я не ожидал, что они тебя вырубят. Миро? Мирон? Мужчина схватился за голову, чувствуя, что снова начинает терять сознание. Прерывисто дыша, он облокотился лбом о холодное стекло. Перед глазами появились темные пятна, начало мутить. Ваня был перепуган до чертиков, совершенно не понимая, что творится с другом. Через пару минут Мирона отпустило и он уже более-менее спокойно сидел, откинув голову назад. Добравшись до дома, он сам попытался выйти из машины, но немного пошатывался. Не стоит забывать, что в его крови еще присутствовал алкоголь. Ваня подхватил друга за плечи, и они вместе дошли до квартиры. Мирон лег на матрас и, не раздеваясь, укутался в одеяло, стараясь уснуть. Ведь во сне почти не чувствуешь боли. Утро было тяжелым, в воздухе витал запах мокрого асфальта и гнили, а над городом навис густой туман. Часы на кухне спокойно продолжали свой ход, Евстигнеев курил за столом. Его глаза были красными и сильно болели. Мужчина поспал от силы часов пять, сон был тревожным, он то и дело ворочался на маленьком диване. Заглянув в комнату к Мирону, он увидел того, свернувшегося в позе эмбриона. Ноги прижаты к телу, одеяло наполовину сползло, кое-где на лице запекшаяся кровь. Ваня вздохнул и потопал в ванную. Он включил воду, оперся руками о раковину и долго разглядывал свое отражение в зеркале. В голове нарастала пульсирующая боль, а во рту ощущался отвратительный вкус похмелья. Глаза были воспаленные, волосы немного взлохмаченные, на нижней губе зияла большая ссадина. Те парни хорошенько подпортили его внешний вид, что нисколько не радовало. Мужчина умылся прохладной водой и направился на кухню, чтобы что-нибудь приготовить.       Спустя пару часов проснулся Мирон. Открыв глаза, он долго лежал неподвижно, рассматривая пакет напротив него. На нем красными буквами было написано «Аптека Озерки 24 часа». Рядом лежала минералка. Мужчина потянулся к бутылке, взял ее в руки и аккуратно перевернулся на спину. В районе затылка разливалась тупая боль, отдающая в виски. В комнате был полумрак, свет коснулся только края рабочего стола и совсем немного захватывал стену. На белой стене висела репродукция Виллема Клас Хеда «Ванитас». Череп символизирует бренность человеческой жизни. Курительная трубка — символ быстротечных и неуловимых земных наслаждений. Стекло символизирует хрупкость жизни. Мирон лежал, рассматривая картину, а разум заплывал навязчивым размышлением. «А если бы я умер, что было бы дальше.?» Головой овладели подобные мысли, пока входная дверь в комнату не скрипнула. Немного постояв в проходе, Ваня прошел внутрь и сел на край матраса. — Жив? — он виновато поднял глаза на друга. — Как видишь. — Я ночью в аптеку ходил, но когда вернулся, ты спал. — Мирон потянулся к пакету и стал вытаскивать оттуда таблетки. — Ну, там обезболивающее, аспирин, и еще что-то, посмотришь. — Ваня встал. — Я там завтрак сварганил, приходи, как сможешь. — Спасибо. — Мирон попытался улыбнуться и стал открывать упаковку анальгина. Он сразу проглотил пару капсул, а затем закрыл глаза. Еще пару минут полежав в постели, Мирон старается встать. Немного пошатываясь, он побрел в ванную, где стал стирать вчерашнюю кровь с лица, внимательно рассматривая нанесенный ему урон. Пока он заклеивал все это пластырем, в голове пронеслось «заживет, как на собаке». Усмехнувшись своим же мыслям, Мирон пошел на кухню. На столе его ждала тарелка с еще теплым омлетом, кружка свежесваренного кофе и пепельница, набитая окурками. Ваня снова курил, параллельно что-то читая в телефоне. После пьянки омлет казался произведением кулинарного искусства — что мужчина уплетал его за обе щеки. Друзья совсем немного поговорили, и Федоров снова ушел спать. Таблетки боль не прекратили, а лишь немного ее ослабили. Евстигнеев предлагал сходить к врачу, на что друг только махал рукой, теплее укутываясь в одеяло. Сон был крепким и сладким, пока не зазвонил телефон. Федорова вырубило конкретно, проснулся он только на следующее утро в понедельник. Сегодня он вел у первокурсников, день обещал быть ненапряженным. Мужчина быстро собрался, заменил пластырь, который за ночь пропитался кровью, выпил пару пилюль и вышел из дома. К 10-ти начались занятия. Студенты спокойно работали, пока преподаватель дочитывал роман. Время пролетело достаточно быстро, всего пару раз он отвлекался от книги, что-то объясняя и показывая. Оставалось пару пару минут до окончания занятий, когда в дверь постучались. В аудиторию зашла блондинка, с которой Мирон успел познакомиться в первый же день — Анна Викторовна. Она, как оказалось, преподавала философию и по совместительству отвечала за дополнительное образование. Каблуки громко застучали по паркету, и женщина подошла к рабочему столу. — Мирон Янович, здравствуйте. — Она наклонилась к нему через стол, обнажая глубокое декольте. — Здравствуйте, рад видеть. Какими судьбами? — Федоров улыбнулся, стараясь не смотреть на грудь. — Мне тут в деканате предложили сформировать группу для дополнительных занятий по живописи, вот я к вам и забежала. — Анна широко улыбнулась, проводя рукой по шее. — Ну так, что думаете? Внеурочные неплохо оплачиваются. — Я с радостью, но только вначале зайду в деканат. Мы все обсудили? — мужчина все еще улыбался, но как-то натянуто. — Все. — Женщина развернулась на каблуках и пошла на выход. Но у двери она остановилась, немного обернувшись. — Вы зайдите ко мне, как освободитесь. — Обязательно. — Мирон снова уткнулся в книгу. Вскоре занятия закончились. Аудитория опустела, а за окном начало темнеть. К Анне Мирон все-таки не зашел, решив, что не хочет сегодня ее видеть. В деканате мужчине предложили вести курсы по живописи каждую субботу, пообещав надбавку к зарплате в районе 5-ти тысяч. Зарплата преподавателя была не так высока, поэтому Федоров, не обдумывая, согласился. Выйдя из училища, он решил остановиться и покурить. Курилка находилась прямо за углом здания, где часто ошивались студенты. Сейчас она пустовала: время было около 6 часов вечера и многие уже разбрелись по домам. Мирон закурил, глубоко затягивая сигаретный дым в легкие. Он наслаждался сумерками и гулом проезжающих мимо машин. Глаза уловили высокую мужскую фигуру, которая появилась из-за угла и направлялась к Мирону. Когда свет наконец упал на человека, он смог разглядеть лицо. Лицо Славы Карелина. Парень, улыбаясь, подошел ближе и встал рядом. — Привет. — Федоров сам начал разговор. — Привет. — Слава закурил, а потом повернулся к преподавателю. Он глазами пробежался по его лицу, немного задержался на брови и на маленьком синяке ближе к виску. Парень потянул было руку, но тут же одернул. — У тебя, кажется, кровь пошла. Мирон провел рукой по пластырю и чуть ниже, ощущая теплую жидкость на кончиках пальцев.