Что у нас осталось

Меня привели в чувство, приложив лёд и отправили к школьному врачу, посылая мою одноклассницу Тейлор, проводить меня. Я конечно же, убеждал учителя и его друга, которые прибежали, только услышав о драке, в том, что я нормально себя чувствую, и мне не требуется помощь, но, видимо, кровь из носа не сильно внушала им доверие. — Ты правильно поступил, Гарри. Зейна уже давно пора поставить на место. — Она с упоением расхваливала меня, пока мы шли по коридору, а я думал о Луи. Наверное, любовь и вправду разрушает, если мне в голову приходит то, что я не прочь ещё пару раз разбить нос, чтобы попасть к нему. — Ты молодец. Не расстраивайся, твой нос заживёт до церемонии, я уверена. — Заткнись, Тейлор, — раздраженно вздохнул я. — Придурок, — она сложила руки на груди и сразу же, развернувшись, зашагала, наверное, обратно в спортивный зал. По крайней мере мне больше не придется слушать её восхищенные возгласы моим абсолютно глупым поступком. Я подошел к кабинету и присел на пол спиной к стене, убирая салфетки от лица и осматривая засохшую кровь на них. В другой руке уже почти растаял лёд, который, вероятно, принесли с кухни. Честно говоря, я не успел толком понять, что там произошло. Понятно лишь одно — я, безусловно, был целиком и полностью глуп, набрасываясь на Малика. Он намного сильнее меня и, если он смог отключить меня одним ударом, то, вероятно, в следующий раз мне стоит быть порассудительнее и обдумывать то, что я делаю хотя бы самую малость. Кинув пакет из-под льда в стоящий рядом мусорный контейнер, я привстал, чтобы уйти, но дверь в кабинет неожиданно открылась и мне пришлось зайти. Не знаю, почему я хотел отказаться от этого, ведь всего пару минут назад, я был готов калечить себя каждую минуту, чтобы не выходить из кабинета Томлинсона, а сейчас просто струсил. Лучше бы я струсил бить Зейна, пользы бы однозначно больше было. Я сел на маленькую белую табуретку около стола, пока Луи копался в своих лекарствах, непонятно зачем. Он даже не посмотрел на меня. — Воу, Гарри, — он ахнул, когда развернулся, будто на мне и вовсе не осталось лица, и я закатил глаза. — Неплохие у вас уроки физкультуры. — Остроумно, мистер Томлинсон. — не знаю, что на меня нашло, и почему я решил дерзить с ним, но вдруг вспоминаю то, что он назвал меня «Гарри», — Вы знаете моё имя? — Да, — он пожал плечами, будто не придал этому особого значения. — Называй меня Луи, — он улыбнулся и, клянусь, его улыбка может осветить весь мир. — Конечно, Луи, — заикаясь произнёс я, не сводя с него глаз. — Так что случилось? — спросил он, после чего подошел ко мне и, взяв меня за подбородок, приподнял лицо, осматривая место удара. — Ты правда хочешь знать что случилось? — я закатываю глаза и начинаю вспоминать всю предысторию, — Зейн оскорбил Лиама, потому что подумал, что ему нравятся парни, да и вообще, что он испытывает чувство любви. Знаешь, я бы не придал этому значение, если бы он не сказал, что Лиам не доживёт до Отбора, и я подумал, почему кто-то имеет право решать, когда прерывать чужую жизнь? Нет, серьёзно, смертная кара за гомосексуальность? Не то чтобы я имею что-то против системы или еще что-то, но Лиам даже не гей. Ему нравятся девушки. Ну, не в плане нравятся, я не имею ввиду, что он любит кого-то, просто ждет Отбора. Да, я уверен. Он не гей. И тогда я толкнул Зейна, пока его кулак не встретился с моей челюстью, а потом я потерял сознание и, очнувшись, какого-то хрена у меня оказался разбитый нос. — Спасибо за увлекательную историю, Гарри, но я не твой психолог. Меня интересовала только причина твоей крови. Я смущенно отвёл взгляд в пол и множество раз проговариваю в уме «Придурок». Тейлор была права, я полнейший идиот. Я сидел и неловко молчал, пока Луи возился со всякими салфетками и ватой около моего лица, но, кажется, он совсем не был напряженным. — Тебе восемнадцать? — спросил я, и он совсем непринужденно ответил: — Да. — Так ты приехал в Лондон два года назад, — он кивает, — откуда? — Донкастер. — Какие города тебе еще попались? — я старался вести себя естественно, но, по правде, это действительно напоминало допрос. — Манчестер и Чешир. — Моя мама с Чешира, — сам не знаю, зачем я сказал это, ему ведь наверняка совсем не интересно, это я вытягиваю из него информацию. Мы погрузились в тишину на пару минут, пока сам Луи не решил прервать её. — Волнуешься перед церемонией Отбора? — Нет… То есть да, — я исправил, вспомнив о том, что, чёрт, конечно я волнуюсь. Я влюблен в парня, с которым у меня по любому ничего не получится, потому что меня убьют на следующий же день, как узнают об этом. Но больше, я, конечно, боялся испортить жизнь Луи, потому что хочу, чтобы он был счастлив. Я не читал много книг о любви, они запрещены, но, наверняка, это так сложно, отказываться от человека, потому что так ему будет лучше. Больше всего сейчас я хочу обнять его. Выходя из кабинета, я бросил взгляд на фотографию на самом краю стола Луи. Это была улыбающаяся светловолосая девушка, до безумия похожая на него. Я не стал ничего спрашивать о ней, хотя было удивительно, что он хранит фотографии. Обычно мало кто делает это. Это не запрещено, но, лишний раз опасаясь, мы не печатаем фотографии, потому что их хранение напоминает о привязанности, а привязанность — последствие любви или одна из её составляющих. Только я дотронулся до ручки двери, чтобы открыть её, Луи положил свою руку сверху, задерживая её закрытой и прошептал: - Не рискуй. Они могут решить, что ты защищаешь Лиама, потому что понимаешь его. Ты же не испытываешь чувство любви, Гарри? Я сглотнул, не зная, что ответить. Луи желает мне добра, он бы не стал доносить на меня, если бы я признался ему. - Нет, - неуверенно дрожащим голосом произнёс я, и он отпустил ручку, так, что дверь неожиданно для меня самого распахнулась. - Вот и славно. Хорошего дня. Зайди ко мне через пару дней, чтобы я проверил, как всё заживает.

***

Белые шёлковые занавески плавно вздымаются ввысь потоком мягкого ветра, который обволакивает и мою кожу. Луи ярко улыбается, освещая пространство, его глаза блестят, а смех эхом разносится по помещению. Он путается в занавесках, стаскивает их со своего лица и демонстративно вздыхает, когда понимает, что запутался в них ещё больше. Томлинсон пробирается к окну, отодвигая их руками, словно расчищает листья растений в джунглях, заставляя тем самым меня смеяться. Взбирается на широкий подоконник, чтобы закрыть окно и, справившись, победно спрыгивает на землю и идёт к кровати, после чего залазит под одеяло, накрывшись буквально с головой. — Замёрз? — спрашиваю я, поднимая край мягкого белого одеяла, и он кивает, попутно пытаясь выхватить его, чтобы накрыться вновь, после чего я слышу тихое бормотание. — На улице всё же довольно холодно для октября. — Ты всего-то закрыл окно, Лу, а говоришь так, будто вернулся с долгой прогулки. — Заткнись, — он пихает меня в бок где-то внизу, и я залажу под одеяло, притягивая его за талию и прижимаясь к голой спине. Мне нравится чувствовать теплоту его тела, мягкое дыхание и вдыхать яблочный запах каштановых волос, каждый раз когда я наклоняюсь, чтобы пощекотать носом его шею, после чего он, улыбаясь, изворачивается и издаёт хриплый сонный смех. Такое чувство, будто я делал это уже тысячу раз, что каждое моё утро я провёл с ним. Всё казалось таким обыденным и, в то же время, прекрасным. Я не боялся своих действий, будь то нежный поцелуй в висок, прикосновения к бедру или талии. Всё казалось таким обычным, и я понял, что на самом деле счастлив сейчас. Он поворачивается, сонно постанывая и зевая, и прижимается губами к моим, когда я наконец вздрагиваю и понимаю, что что-то не так. — Луи? — я оглядываюсь, словно уже кто-то знает об этом. Я знаю, что теперь мне абсолютно точно грозит смерть. — Я люблю тебя, — выдыхает он. — Ч...Что? — я заикаюсь, взволновано кусая губу, и он, в тот же момент, проводит по ней большим пальцем. — Я так сильно влюблён в тебя, Гарри. — И ты не боишься? — Кого? — Власти. — Расслабься, Гарри, — он улыбается, мягко глядя в мои глаза и невесомо прикасаясь большим пальцем к скуле, поглаживая её, — Просто люби. — Я не могу, — в моей голове, будто на повторе, крутятся слова мистера Грина, мамы, директора, ещё десятков учителей о том, что любовь — смерть. В буквальном смысле. На тебя обратят внимание, даже если услышат слово «любовь» из твоих уст, не говоря уже и о поцелуе, тем более не к противоположному полу, а сейчас я просто так сжимаю в объятиях Луи, и он говорит мне не беспокоиться ни о чём. — Волнуешься перед Отбором? — спрашивает он. — Нет, — ложь. — Ты врёшь. Я промолчал в этот раз. — Не забудь забрать листок для медкомиссии у мистера Томлинсона, а то облажаешься, как я в своё время. — его голос постепенно меняется, будто ломаясь, рассыпаясь на осколки, и глухо уходя куда-то вдаль. — Мне искали его за день до Отбора. Думала, я уже и не успею. Картинка искажается, краски смешиваются, превращаясь в одно бесформенное пятно, издали доносится смех Луи, его мягкий шёпот, перед глазами мелькают объятия, Луи на подоконнике, снова объятия, поцелуй и снова смех Луи, обрывками уносятся фразы, будто поглощённые его смехом, и я не слышу больше ничего, кроме сплошного хаоса звуков и изображений. Наконец всё исчезает, я открываю глаза и понимаю, что я в своей комнате. Это сон. Всего лишь сон. Надо мной стоит Джемма, рассказывая какую-то историю про листок с медосмотром, и я понимаю, что это её слова вырвали меня из сна. Смутно слышу обрывки её фраз, вздыхая и натягивая одеяло повыше, поворачиваясь к ней спиной. — Ты не рад меня видеть? — спросила она, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что, на этот раз, она обращалась ко мне. — Что ты тут делаешь? — в ответ спросил я, повернувшись обратно и даже немного привстал на кровати, опершись на приподнятую подушку. — Да я вижу, ты само гостеприимство, Гарри. Пора бы уже запомнить, что я прихожу к вам по субботам. Я протер глаза руками, встал с кровати, наощупь ища тапки на полу и Джемма усмехнулась, глядя на них. Нет ничего плохого в меховых розовых тапках в виде зайцев, так ведь? — Откуда ты знаешь мистера Томлинсона? Он приехал два года назад. — Луи друг Стива. Я была удивлена, когда он рассказал, что работает в вашей школе. Он кажется весёлым. — Так и есть, — улыбнулся я и, извинившись перед сестрой, пошёл в душ. — Спускайся быстрее, мама приготовила завтрак. — Бросила в след она, но уже после того, как я захлопнул дверь. Я чувствовал, как воспоминания убегали от меня так же быстро, как стекала вода с волос в душе, и, по правде говоря, мне совсем этого не хотелось. Я хотел ощущать Луи хотя бы таким способом. Я бы не покидал постель, если бы эти сны можно было контролировать, и они появлялись каждый раз, когда я закрывал глаза. Конечно, это никогда не заменит настоящих прикосновений, потому что я до безумия хочу чувствовать Луи рядом. Наверное, я понимаю, почему любовь считают зависимостью. Я буквально стал зависим от Томлинсона и признал, что готов калечить себя, если это потребуется для того, чтобы никогда не выходить из его кабинета, готов не покидать кровать, если это поможет мне видеться с ним. Я согласен с тем, что это зависимость, но ведь она не приносит вреда. Она скорей сладкая и манящая, наверняка такие же и его губы. Я смеюсь вслух, когда осознаю, что думаю сейчас о вкусе губ своего школьного врача, которого другие учителя заставляют называть мистером Томлинсоном. Нет, серьезно, это так нелепо. Но если раньше я брал под сомнение то, что я чувствую, то сейчас я все ближе к выводу, что это напоминает любовь. Я не много в ней смыслю и наслышан лишь от предостережений старших, но я уверен, что хочу чувствовать это. Не знаю, откуда взялся яблочный аромат волос в моём воображении, но, готов поклясться, они пахнут именно так в реальной жизни. Я просто не понимаю, почему мне нельзя прикасаться к нему, целовать, обнимать, гладить, шептать. Почему мне нельзя просто любить? Ах да, «любовь – это смерть, гомосексуальность – это грех». Я вслух кривлял мистера Грина. Только вот, мне наплевать на всё это, и я бы уже давно был там, целующим Луи, если бы не беспокоился о его жизни. Он заслуживает того, чтобы быть счастливым, и если система делает его таковым, то я готов принять это. — Ну наконец-то! — услышал я голос Джеммы, когда спустился вниз и застал их с мамой уже за столом, доедающими завтрак. — Ты был в душе целую вечность. Я лишь слабо улыбнулся, что было довольно фальшиво и, должен признать, весьма заметно. — Что-то случилось, Гарри? — спросила она. — Ничего. — Ты изменился. Нет. Я никогда не понимал системы, но начал беспокоится лишь тогда, когда сам стал одним из тех людей, о которых с ужасом рассказывают в новостях. Что ж, теперь я тоже думаю только о предстоящей церемонии, как и все вокруг, чем раньше раздражали меня. Вот только я жду её с ужасом, а остальные с нетерпением. — Волнуешься по поводу Отбора? — Нет. — Правда? — Отстань, Джемма. Я удивился, наблюдая, как мама даже не обращает на нас внимания, а после встаёт, ничего не сказав, и, бросив тарелку в раковину, уходит. Наверное она стала так вести себя, потому что утомилась от постоянных расспросов и моего игнорирования. Она всегда старалась выяснить моё мнение или рассказать побольше о своём опыте, но меня выводит из себя любое напоминание об Отборе, как бы жалко это не звучало, и я всегда был слишком резок с ней. Может она решила сдаться? — Я пытаюсь тебе помочь, — обидевшись, произнесла она, и я почувствовал себя виноватым. — Прости. — Ты никогда не был таким, Гарри. Ты не слушал меня утром и уходишь от разговора сейчас. Как-будто не рад меня видеть или скрываешь что-то. Может ты хочешь мне что-то рассказать? — Вовсе нет, — сразу же ответил я, надеясь, что она не заметит дрожь в голосе, потому что ещё с самого раннего утра мои мысли не покидает Луи. — Ты уверен? Ты же знаешь, ты можешь мне доверять. «Даже если я люблю своего врача?» — крутилось у меня в мыслях, но, к счастью, я удержался от того, чтобы и вправду сказать это. В конце концов, Джемма такая же, как и все. Все вокруг, кажется, поклоняются этой системе. У неё никогда не возникало проблем в сожительстве со Стивом, и я всегда искренне удивлялся тому, что у них обоих даже в мыслях ничего не было, кроме сотрудничества. — Я ничего не скрываю, — уверил её я, неосознанно прокручивая в этот момент в голове «кроме своей влюблённости и ориентации». — Ты же знаешь, что я готова в любой момент поддержать тебя. — Вздохнула она. — Я просто хотела, чтобы ты знал. Я не злюсь. Наверное, это всё переживания перед церемонией. Они делают тебя нервным, а поэтому и раздражительным. — Тебе надо было пойти на психолога, а не учителя. — пошутил я, стараясь перевести тему, но она будто даже не заметила моего замечания. — Всё пройдёт хорошо, Гарри, правда. Тебе не стоит волноваться. — Я не волнуюсь. — «я просто люблю кое-кого, кто наверняка не выпадет мне на церемонии». Я проводил Джемму, стараясь быть вежливым, и, как только закрылась дверь, в моей голове появилась идея, которую я, конечно же, не собирался воплощать в жизнь. Ладно, если бы мама осталась дома и не ушла на работу, то я бы не пробрался в её кабинет, в поисках документов, так что мне есть на кого свалить вину. В любом случае, передо мной стояла задача найти документы об убийстве людей, что были осуждены за чувства к своему полу. Я никогда прежде не был в кабинете мамы. Для нас вовсе не существовало запрета проходить туда, но у нас с сестрой просто не возникало желания. Работу матери мы считали довольно скучной, так что мы просто не видели смысла проникать туда. В конце концов, мы бы не нашли ничего интересного для себя. Я зашёл, аккуратно прикрыв дверь, стараясь не издавать никаких звуков, хоть никого и не было дома. Кабинет был немного просторнее, чем я думал. Свет единственного, довольно маленького окна не сильно освещал комнату, а тёмная мебель придавала ещё больший эффект темноты. Напротив окна стоял дубовый стол с огромным количеством ящиков, и я сразу отметил, что мне предстоят долгие поиски. Осмотрев всю комнату и обратив внимание на высокие шкафы, тумбочки, стеллажи и какой-то сундук в самом углу, я решил начать поиски именно со стола. Присев на корточки, я сразу решил искать аккуратно, не оставляя беспорядка, чтобы не пришлось потом убирать и не было заметно чьего-то визита. В верхнем ящике не было ничего, кроме канцелярии, а в следующих двух - пустые тетради и бланки. Я быстро открывал остальные, но не находил ничего нужного, так что, решил перейти к шкафам. Пока я осматривал всё внутри, мне постоянно казалось, что я слышу шорохи за стеной или скрип открывающейся входной двери, поэтому выбегал из комнаты каждые пять минут, проверяя, всё ли в порядке. В конце концов, убедив себя в том, что это лишь моё воображение, я закрылся в офисе, оставаясь один на один с поставленной задачей. Не знаю, сколько времени я потратил на всё это, но мои поиски не увенчались успехом. Неужели случаев влюбленности в свой пол действительно не было и я один такой? Я уверен, что были. Иначе, нас бы не предостерегали от этого на уроках истории. Когда я уже собрался уходить, то мимолетно осмотрел комнату, бросил взгляд на сундук и осознал, что я не проверил там. Оставив дверь полуоткрытой, я подбежал к сундуку и начал ощупывать его, после чего понял, что он закрыт на замок. Чёрт. После я вспомнил, что видел какие-то ключи в одном из ящиков, но по-прежнему не помнил в каком, так что пришлось осматривать всё снова, пока я не нашёл пять разных по размеру и форме ключей. Опробовав каждый, я уже потерял надежду, но один всё-таки подошёл, и я почти открыл его, когда услышал громкие шаги. Я быстро закинул испробованные ключи обратно в ящик и, засунув оставшийся в карман, выбежал из офиса. — Миссис Хэнсли , — кивнул я, натягивая фальшивую улыбку, когда увидел в коридоре женщину сорока лет, с аккуратно собранными в пучок тёмными волосами. Я видел её лишь несколько раз в жизни, но знал, что это сестра отца. — Привет, Гарри, — сказала она, поставив сумку на стоящий рядом диван. — Дверь была не заперта, — объяснила она. — Вы приехали с Брайтона? — Мой муж умер, и мне разрешили вернуться в Лондон, чтобы проведать вашу семью. — Соболезную, — безразлично произнёс я, и она так же безразлично кивнула, потому что так было правильно. Поразительно, насколько всё равно ей было на то, что человек, с которым она прожила столько времени, умер. Она ни капли не привязалась к нему. Он оставался для неё таким же сожителем, как и в шестнадцать лет. — Мама ушла совсем недавно и будет уже вечером. — Хорошо, — понимающе кивнула она, — Тогда я проведаю Джемму и вернусь к вам вечером. — Буду ждать, — я снова натянул вежливую улыбку, после чего проводил её, на этот раз закрывая дверь изнутри, чтобы никто не смог помешать мне. Я вернулся в кабинет, быстро подбежал к сундуку и... Ключ подошёл и сундук со скрипом открылся. Моему взору представилось множество разных бумажек с печатями красного цвета в углу. Я взял несколько в свои руки, пролистав. На каждом было напечатано слово «Смерть». Я не мог поверить. Неужели это правда делали с ними? Только за то, что они любили. Я взял несколько бумажек, положил их рядом с собой на пол и после, захлопнул тяжелую крышку, чем поднял огромную тучу пыли и начал кашлять. Подхватив приготовленные бумаги, я вскочил с места и выбежал из кабинета, быстро прибежал в свою комнату и спрятал документы под матрасом кровати. Это определено не самое надёжное место, но мама редко заходит в мою комнату, так что, думаю, я смогу забрать их раньше, чем они будут замечены.