Что у нас осталось

Даже ненавистная мне физика казалась интереснее, чем история, уроки которой, удвоили. Её я успел возненавидеть за последнее время, потому что мы отошли от истории той же системы и говорим только о предстоящей церемонии. Мне больше нравилось время, когда мы изучали Наполеона или Сталина, хоть я ничего не учил и даже не пытался разобраться, но я уверен, что это было куда интереснее. Мистер Грин, кажется, увлечен предстоящим Отбором больше, чем любой шестнадцатилетний в этом классе. Церемония Отбора всё больше и больше напоминала какой-то культ, но больше всего меня раздражала не вся эта система, а то, что все вокруг были абсолютно увлечены этим. Все были будто марионетками в руках власти и всё это напоминало огромную цепочку: Управляющие контролировали взрослых, а те — детей, внушая им правильность и необходимость системы. Я не мог поверить, что все беспрекословно подчинялись. Неужели никто не влюблялся? Неужели все подавляли эти чувства ещё до того, как они успевали появиться или их вовсе не возникало? Признаться честно, Луи не выходил из моей головы. Я поворачивался, слушая и вбирая в себя всю информацию, как только слышал упоминания «Луи», «мистер Томлинсон», «школьный врач», как только слышал их от случайных людей в коридоре. Любовь даёт нам те же ощущения удовольствия, наравне с тревогой, что и при приеме наркотических веществ. Наркотики оказывают специфическое вредительское действие прежде всего на нервную систему, а после и на весь организм в целом. При повторном приеме, развиваются психические заболевания, потеря работоспособности, повышенная смертность, особенно в раннем возрасте. Страсть к человеку также разрушает нас. Саму любовную эйфорию вызывают нейропептиды и соединения, химически схожие с амфетаминами, а именно: норэпинефрин, дофамин и фенилэтиламин, окситоцин. Это всё вы успеете пройти на химии, моя же задача — показать это со стороны исторического развития. Я собираюсь рассказать вам об Анне Холланд, широко известном ученом несколько десятков лет назад. Анна была микробиологом, а значит, естественно, была осведомлена о воздействиях любви на человеческий организм. Более того, преподносила информацию другим людям. Она была довольно популярной не только в своей сфере, но и за её пределами и, бесспорно, очень многие были наслышаны о ней. Анну пригласили в школу святого Марка для медицинского образования учеников, после чего, многие стали замечать, что она зачастила со встречами с учителем. Когда их поймали вместе, было слишком поздно. Любовь уже поразила организмы обоих. Когда Уиллу, её возлюбленному, назначили лечение, он не отказался и буквально через несколько дней его забрали в Лондонскую больницу. Анна отказалась, а через несколько дней её нашли в её ванной со вскрытыми венами. Она сделала это с собой сама. Это то, к чему приводит это чувство. Я считаю, что эта история даёт нам возможность, в который раз убедиться, что это довольно-таки опасное заболевание. — Мистер Грин, — сказал я, прокашлявшись и поднял руку. Когда он кивнул, давая разрешение на вопрос, все повернулись и уставились на меня, — Почему гомосексуальность карается смертью, а за обычные отношения только назначают лечение? Это предусмотрено в нашей программе, мистер Стайлс, мы пройдём это немного позже. — Но разве однополые отношения не причиняют организму такой же вред, как и общепринятые? Мы не имеем права перечить закону. Это всё, что вы хотели узнать? — Да, спасибо, мистер Грин. Это всё. Звонок прозвенел в унисон с моей фразой и я, нервно улыбнувшись тем, кто пялился на меня всё это время, встал с места и ушёл из кабинета. Луи сказал мне подойти через некоторое время, чтобы он смог осмотреть, как всё заживает и я решил не медлить. Да, это случилось совсем недавно, но я уже ждал встречи с ним, поэтому решил не медлить. Когда я пришёл, он был занят кем-то из младших классов, поэтому я просто погрузился в чтение недавно начатой книги и буквально перестал замечать всё, что происходило вокруг меня. — Привет Гарри, — я поднял голову и первым делом увидел улыбку Томлинсона. — Привет, — ответил я, отложив книгу, — То есть, здравствуйте. — У тебя не должно быть проблем с этим. Я же добрый доктор Луи, забыл? — Конечно, — я натянуто улыбнулся, а его лицо всё ещё светилось искренней и по-доброму детской улыбкой. — Ты пришёл рано вообще-то, но я посмотрю тебя. Ничего не болело с тех пор? — Нет. Я не замечал ничего, на самом деле. — В любом случае, тебе не стоит больше нарываться на кулаки. — Я же рассказал всю эту историю с Лиамом… — начал я, но он меня перебил. — Нет, я всё понимаю, Гарри, — он приподнял мою голову за подбородок и, застыв на секунду, откинул прядку выбившихся кудрей с моего лба и, черт, что это только что было? Это что, нежность я заметил в его глазах? Нет, наверняка мне просто показалось. Он взял вату и начал обрабатывать место ранения. Точно, он просто убрал волосы, которые ему мешали. — А что случилось с самим Лиамом? — Не знаю, он уже исчез, когда я очнулся. Наверное струсил, но я его больше не видел в школе с тех пор. Он обошёл табуретку, на которой я сидел, роясь в огромных стеклянных шкафах, не говоря ни слова и я решил нарушить тишину. — Ты волновался перед своим Отбором? — мой голос звучал очень неуверенно, будто я опасался чего-то. — Да, но у меня были на то свои причины, — ответил он совершенно спокойно. — Расскажешь мне о них? — Нет. — Ладно. Он подошёл к столу, высыпая из ящика кучу всего: вата, салфетки, какие-то щипцы и кучу таблеток. — Это всё для моего носа? — Я не собираюсь пихать тебе в нос таблетки, если ты об этом, — засмеялся он и я покраснел, пока в моих мыслях вертелась ярко-красная табличка «Я придурок», написанная огромными буквами. — Думаешь это правильно? — Нет, таблетки предназначены для другого. — Я об Отборе, остряк, — съязвил я и Луи громко рассмеялся, пока обрабатывал мою кожу чем-то, что, кстати, жутко щипало её. — Не знаю, на самом деле. Да я и не должен разговаривать об этом с тобой, у вас достаточно пропаганды на уроках, — он пожал плечами. — Пропаганды? Так значит ты против? — Собираешься донести на меня? — я знал, что он шутит, но в его голосе всё же звучали нотки опасения. Оно присутствует в каждом из нас. Весь народ буквально дышит страхом. Страх сказать что-то не так, сделать, вызвать подозрения, он присутствует всегда. Это еще одна вещь, которая мне не нравится в системе. Люди не чувствуют свободы. — Нет. Я просто хочу знать твоё мнение. Я, например, против этого. — Тебе стоит быть поосторожнее со словами, Гарри. — Я просто знаю, что ты не донесёшь. Тебе это не надо. — Ты прав. Но не стоит раскидываться словами за пределами моего кабинета, пожалуйста. Я не хочу найти твоё мертвое тело где-то около школы. — Разве так поступают не только с геями? — я нахмурился. Я знал, что высказывать своё мнение о системе опасно, но думал, что, возможно, за это грозит штраф. Я не имел с этим дело раньше, в любом случае. — Не знаю. Думаю не только. — Что за девушка у тебя на фотографии? Это твоя пара? — я быстро сменил тему, на самом деле, не выдержав, потому что я заприметил её ещё в прошлый раз, а сегодня еле сводил глаза с фото. В моей голове было до ужаса много вопросов. — Нет. Это моя сестра. — Она живёт в Донкастере? Почему ты хранишь её фото? — Жила раньше. — А сейчас где? — Я не буду говорить с тобой об этом, Гарри. — он ответил как-то слишком резко и я понял, что был слишком настойчив в этот раз, словно выпытывая из него информацию. Но это было правдой, я хотел знать о нём как можно больше. Стоит, наверное, умолчать о том, что я хотел, чтобы каждое моё утро было похоже на сегодняшний сон. — Я думаю, людям должно быть позволено любить, ты хотел знать. — А что насчёт гомосексуальности? — Я будто на суде, — рассмеялся он. — Прости. Просто… Я не понимаю всё это. Не понимаю систему. — Пожалуйста, будь осторожнее, хорошо? — сказал он, хором со звонком на урок и я кивнул, — Я не против говорить с тобой об этом, приходи в любое время, но не стоит делать этого с кем-то другим. Я правда не хочу твоей смерти, тюрьмы или штрафа, что бы это ни было, ладно? Не все люди настроены к тебе хорошо, ты же знаешь это. — Я ни с кем и не говорю. Я просто думаю, что тебе можно доверять, — пожал плечами я. — Почему? — «потому что ты мне нравишься уже долгое время и я, словно влюблённая школьница, постоянно думаю о тебе, но ты же взрослый человек со своей парой и скоро мой Отбор, так что я, вероятно, скоро уеду куда-нибудь навсегда и больше никогда не увижу тебя. Но знаешь, я бы не против поцеловать тебя прямо сейчас, потому что я схожу с ума от твоих острых скул, голубых глаз, длинных ресниц и соблазнительных губ. В то же время, я не хочу испортить твою жизнь, но это не мешает мне видеть тебя в снах каждую ночь и мечтать о поцелуе». — Ты кажешься хорошим человеком.  — Ты не можешь рассказывать об этом, каждому, кто покажется тебе хорошим человеком. Может и я вовсе не такой хороший, как тебе кажется. Я хочу, чтобы ты чувствовал границы, чтобы держать себя в безопасности, ладно? — Почему ты заботишься об этом? — признаться честно, я ждал что-то вроде «потому что ты мне очень нравишься, Гарри, но ты мой ученик, а ещё в нашей стране странные и глупые законы, поэтому мы не можем быть вместе», я надеялся на это глубоко внутри, на самом деле осознавая, что даже если бы он и чувствовал это (на что я и рассчитывать не могу), то он бы никогда не сказал такого. — Потому, что ты слишком неосторожен, — вздохнул он и, закончив и сложив все инструменты обратно в ящик, сказал. — Тебе пора на урок. — У меня окно в расписании, — я соврал, потому что я искренне хотел прогулять этот урок и пообщаться с Луи. Не важно о чём: о системе, о порядке, об Отборе, о котятах или пирожных. Абсолютно всё равно. Я хотел слушать его голос и наслаждаться улыбкой. Мне кажется, я окончательно разобрался в себе. Могу с уверенностью сказать, что я отогнал все сомнения и принял то, что я влюблён в него. Проблема лишь в том, что даже если бы и не было этой глупой системы, он бы ни за что не обратил на меня внимания. Для него я, определенно, очередной школьник, которого пригнали к нему, в результате драки, и никогда не смогу и не смог бы стать чем-то бóльшим. — На этой неделе ни у одного класса нет окон в расписании, Гарри. Я тоже хожу мимо доски объявлений. Иди на урок. Я опустил взгляд в пол и поднялся, чтобы выйти. — Будь осторожен, прошу тебя, — произнёс Луи, когда я уже выходил и я кивнул, всё ещё не смотря ему в глаза и покинул кабинет. Как только я открыл дверь, я почувствовал прохладу от открытых в коридоре окон и пустоту и абсолютную тишину, которая, по правде говоря, немного напрягала. Я проходил по коридору, стараясь не наступать слишком громко, хотя двери всех классов всё равно были плотно закрыты. Ещё один урок истории я точно не перенёс бы, так что я решил выйти на задний двор и пересидеть там. Я расстроился, увидев, что бетонная плита под стеной была уже занята каким-то светловолосым парнем, но больше для меня не было вариантов, так что пришлось принять то, что есть. Он, кажется, даже обрадовался, когда я пришёл, потому что сразу улыбнулся мне и представился. Он сказал, что его зовут Найл и я представился в ответ довольно неохотно, потому что, честно говоря, не хотел сейчас никого видеть. Мы сидели в тишине некоторое время, пока он не достал пачку сигарет и, вытащив, зажал одну между зубами, чтобы спрятать остальное обратно. Он суетливо повернулся ко мне, предлагая, но я отказался (правда, мне стоило сделать это), после чего сказал, что передумал. Пока я кашлял, давясь дымом, так, будто сейчас все мои внутренние органы вылезут наружу, я понял, что, вероятно, курение — не для меня. Найл лишь смеялся надо мной и убеждал меня в том, что мне стоит попробовать ещё раз, от чего мне в этот раз, к счастью, хватило ума отказаться. Когда он начал рассказывать что-то, быстро и неразборчиво, я отметил, что у него довольно странный и незнакомый мне акцент и даже не заметил, что я произнёс это вслух. Тогда он ответил, что приехал из Ирландии и, даже не останавливаясь, продолжил свой рассказ. Смутно разобрав пару слов, я понял, что ему пятнадцать, но он уже думает о своей предстоящей церемонии Отбора и надеется, что ему попадётся Лондон, потому что погода тут, ему нравится намного больше чем, например, в Ирландии. Не знаю, чем его привлекают частые дожди и слякоть, но, не могу не согласиться с тем, что почти каждый из нас хочет остаться или попасть в Лондон. Каждый по своим причинам: погода для Найла, встречи с семьёй для Джеммы ну или Луи для меня. Какая-то часть меня всё ещё представлялась ноющей болью и желанием вернуться в медицинский кабинет. Должен признать, я всегда ненавидел больницы раньше. Нет ничего успокающего в белоснежных стенах, которые наверняка ещё белее снега, который мне не часто доводилось видеть, такого же цвета мебели и ужасный запах медикаментов, преследующий тебя в каждой части больницы, куда бы ты не пошёл. Этот запах стоял и у Луи, но я даже не замечал его, пока говорил с ним. Я вообще мало, что замечал, кроме него и это даже немного пугает. Каждый раз, когда я думаю о том, насколько зависим от Томлинсона, у меня в голове раздаётся голос мистера Грина со всеми его многочисленными лекциями и я задумываюсь, нужна ли мне эта привязанность. Может любовь и вправду сведёт меня в могилу? Я боялся даже представить то, насколько она бы крепчала с каждым разом, если бы я смог с ним встречаться (что, конечно же, невозможно). Я постоянно это подмечал, вырывал самого себя из мыслей и мечтаний, заставляя осознавать то, что до тех пор, пока работает система, я не буду счастлив с ним. По крайней мере потому, что я, прежде всего, хочу уберечь его от последствий.