Лето в январе

— Ты куда? — выскакивает из гостиной с кучей каких-то карточек и липких закладок на кончиках пальцев Оксана, наблюдая за тем, как Шастун ни с того ни с сего начинает собираться. — Окс, слушай, тут… Дело одно появилось, важное очень. Просто пиздец важное, — запинаясь, произносит Антон, натягивая на пятки запылившиеся кроссовки. — Но ты же обещал мне помочь, — тут же расстраивается девушка, непроизвольно сдвигая брови домиком. — Я знаю, знаю, — засовывает он телефон в задний карман джинсов и затем в извиняющем жесте складывает руки вместе, — прости, но мне нужно уехать. Фролова сдувает с лица прядь волос, сильнее хмурит аккуратные брови и разочарованно выдыхает, сверля пацана тем самым ну-ты-и-засранец-Шастун взглядом. У нее сроки горят, и она имеет права на него злиться, ведь Антон всеми богами ей клялся, что этим вечером поможет. Несмотря на то, что опыта у него в ее сфере кот наплакал, Шастун уже не раз ее в этом непростом деле выручает. Изначально Оксана получила образование экономиста — ну или менеджера, если быть точным — вместе с Шастом, но по специальности работать ой как не хотела, и Антон был с ней в этом солидарен. Они наплевали на все, собрали вещи и после получения диплома решили попытаться покорить Москву. И если первое время Окс просто бродила в качестве группы поддержки с другом по шоу-румам, от чистого сердца болея за долговязого юмориста и одновременно с этим подрабатывая в круглосуточном кафе или приходящей няней, то в один прекрасный день призвание нашло ее само. Тогда она пришла в очередной раз в качестве зрителя на шоу, где участвовал Шастун, да только со временем ошиблась и явилась на площадку за два часа. Но расстроиться или разозлиться из-за этого толком не успела, потому что ее каким-то образом перепутали с организатором мероприятия и даже слушать не хотели: тут же дали работенку. Оксана сначала растерялась, но потом поняла, что слова вставить ей не дадут, так что взяла себя в руки и на ходу смогла понять, что тут да как. Когда настоящий организатор мероприятия пришел с ужасным опозданием на площадку и увидел, что все уже готово, Фролова почувствовала грядущий пиздец, но начальник шоу был настолько доволен оперативностью девушки, что опоздавший организатор лишился работы, а для Оксаны внезапно открылись новые горизонты. Спустя два года она выбрала окончательное направление своего дела — решила стать организатором свадеб. Накопив приличную сумму, Фролова открыла свою фирму и работает теперь на себя; в подчинении у нее около тридцати человек, и даже после трех лет беспрерывного труда в этой сфере ее по-прежнему не раздражают слова «фата», «свадебный торт» и «ленты», так что Шастун порой ей от всего сердца жмет за это руку. На одной из таких свадеб она и познакомилась со своим будущим мужем, и — как иронично — организацией собственной свадьбы она занималась лично. Так что было совершенно неудивительно, что это мероприятие попало в список событий недели Москвы на пятой странице в правом углу, и все друзья девушкой страшно гордились. А потом праздновали это событие еще пару дней после свадьбы. Оксана Лешу всей душой любит, старается не придавать значения тому, что он на работе пропадает днями напролет, ведь у нее у самой такой же график жизни, но с каждым днем ей от этого все тоскливее. Пожалуй, именно поэтому, когда Фролова рассказала Леше про Шастуна, тот разумно и адекватно воспринял их дружбу, и теперь по вечерам ей хоть не так одиноко. Когда выдается совместный выходной, — а с каждым разом такое случается все реже и реже — Фролова все уговаривает Лешу друзей не забывать и почаще звать к себе Антона с Ирой. И если раньше он за это обеими руками хватался, то сейчас все чаще отказывается, на работе все сидит, хочет, кажется, заработать все деньги мира. Оксана его не винит, она понимает, что за горизонтом все равно появится сраная радуга, и отпуск будет принадлежать только им двоим, поэтому тоже работает втрое сильнее, чтобы скучать было некогда. Обычно такими вещами, как рассадка гостей, занимается определенный человек в ее фирме, но Мария очень внезапно слегла с температурой, свадьба через два дня, а невеста уже оборвала все провода, бесконечно повторяя, что ни в коем случае нельзя сажать отца ее будущего мужа с ее сводным братом, а троюродную тетку по матери — с двоюродной сестрой. У Оксаны голова уже пухнет, а тут новый сюрприз: Шастун хоть и приехал с опозданием на помощь — с собой друга с работы привез. Сережу какого-то, черт бы его побрал. Только Сереж ей всяких не хватает. А теперь еще и уходит. Очаровательно. — И куда мне девать твоего Сережу? — агрессивно шепчет Оксана, скрещивая руки на груди и делая пару шагов вперед. — У меня Леша придет… Ну, — запинается девушка, — скоро… Шастун иронично вздыхает и вскидывает брови. — Дай Бог, к полуночи он придет, Оксан. Или к утру, — выпаливает Антон и тут же прикусывает язык. Девушка буквально в ту же секунду чахнет, опускает глаза и поджимает губы. Шастуну хочется по лицу себя за это ударить, но слово — не воробей. Сказанного не вернуть, так что он только подходит к подруге и мягко обхватывает руками ее худые предплечья. — Прости, — негромко произносит он, — я не это имел в виду. — Не волнуйся, — тут же отмахивается она, — в порядке всё, — трогает ее губы усталая улыбка. — На правду не обижаются. И Антону даже ответить нечего. Леши ведь действительно дома-то почти не бывает. Но давить на больное — вообще не по понятиям, так что Шастун агрессивно начинает придумывать любые способы, чтобы вывести подругу из преддепрессионного состояния. — Серега классный, если честно, — улыбается Антон и касается кончика носа Оксаны указательным пальцем. — Он и поможет тебе, и приставать не будет. — Вот за второй пункт очень спасибо, — саркастически отзывается девушка, но пацана это радует, потому что Оксана потом улыбается. Шастун улыбается в ответ, чуть приобнимает девушку на прощание и, крикнув сидящему в гостиной Сереге что-то вроде «не скучайте», шепчет извинения повторно, обещая все рассказать позже. Оксана только кивает, выпроваживает пацана из квартиры и закрывает за ним дверь. Какое-то время девушка просто стоит в коридоре, прислонившись спиной к стене, скрестив руки на груди и возведя глаза к потолку. Итак, что она имеет? Незнакомого армянина в своей квартире, видит которого первый раз в жизни, и который сейчас должен помочь ей рассадить гостей за свадебными столами. Просто потрясающе. — Оксан? Серега выходит в коридор со стопочкой написанных на карточках имен и вопросительно смотрит на тут же словно оттаявшую ото сна девушку. Фролова чуть улыбается и сильнее заворачивается в клетчатую широкую рубашку, скрещивая руки на груди. — Да, да, — кивает она, — я уже шла к тебе… — девушка на секунду зажмуривается. — В смысле, не к тебе, а в гостиную… Ну ты понял. — Понял, — чуть хмыкнув, кивает Матвиенко, — понял, как посадить всех так, чтобы каждому было комфортно. Оксана удивленно вскидывает брови. — Да ты рофлишь! — не сдержавшись, жаргонно выражается она и тут же шлепает себя ладошкой по губам, чем вызывает у Сережи улыбку. Такая забавная привычка смешит Матвиенко, ведь девушка миниатюрная, и от нее даже такое безобидное обзывательство, как «дурак», звучало бы так, словно она ругнулась на манер сапожника. Он даже не замечает, как зависает на какое-то время, глядя на нее. Девушка явно старается скрыть смущение, и ее, пожалуй, можно понять. Поставьте себя на ее место. Вы часто наедине с незнакомым армянином дома остаетесь? — Покажешь мне? — не выдержав неловкой паузы, произносит Оксана. — Да без вопросов, прошу, — указывает он рукой на лежащую на журнальном столике нарисованную на ватмане схему банкетного зала. Оксана смотрит на то, как он подходит к столу и, подтянув на коленях какие-то странные шаровары, садится на пол, закатывая рукава. Девушка остается стоять возле дверного проема, ведущего в гостиную, опустив голову на косяк, и наблюдает за тем, как он с энтузиазмом начинает рассказывать о правильном месторасположении гостей. — …невесте со свекровью сидеть не надо, ты мне на слово поверь, а вот с братом жениха если ее посадить, то после второй бутылки водки на свадьбе начнется игра «Сапер»… Фролова слушает этого странного Сережу между делом, не вдаваясь в подробности; ей вроде бы хочется слушать, но отчего-то не получается. Этот Сережа смешной: то и дело шутку какую-то отмачивает. Наверное, этого у прирожденных юмористов не отнять: им нужно, чтобы люди улыбались. Нужно, как воздух. Поэтому Оксана и улыбается. Именно поэтому, а не потому, что у него штаны смешные и хвостик на голове. — … нет, ну, знаешь, я мог бы посадить к столику холостяков одинокую двоюродную сестру жениха, но для этого мне нужно знать, сколько она весит, — задумчиво продолжает он. — И вот сейчас без обид, я от лица всех мужчин беспокоюсь… — Сереж, — прерывает его Оксана, отталкиваясь от дверного косяка. — Ай? — отрывается от своего занятия действительно заинтересовавшийся такой, казалось бы, фигней Матвиенко и поворачивается к девушке. Фролова молчит, подбирая слова, и, набрав в грудь воздуха, все же решается. — Слушай, — издалека начинает она, — ты ведь не обязан… сидеть тут со мной и, — качает головой, — делать то, что тебе совершенно неинтересно… Матвиенко понимает, к чему она клонит. Девушке просто некомфортно, и он не может ее за это винить. Знакома она с ним без пяти минут час, и удивляться скованному настрою девушки даже не нужно. Серега ведь отказывался от этой идеи, просил Шастуна остаться в машине, снова и снова повторяя: «Да зачем мне знакомиться с ней?», а пацан только головой качал, мол, да расслабься ты, все равно познакомились бы однажды, я с ней с первого курса не разлей вода. А теперь что? Он сидит на полу с этими сраными карточками, распинается по пустяковому поводу, хотя в сфере этой полнейший нуб и сам не понимает, какого хрена вообще остался и не свалил вместе с Антоном. — Тебя дома, наверное, ждут, — снова подает голос девушка, вытаскивая Матвиенко из своих мыслей. — Ага, — потупляет он взгляд, что для него совершенно нехарактерно, — наверное, ждут. Парень поднимается на ноги, кладет оставшиеся карточки на край стола и уже собирается что-то сказать, как взгляд примагничивается к стоящей на полке возле плазмы фотографии Оксаны со свадьбы. Вся в белом, сияет, целуя супруга. И светится. Серега настолько сильно чувствует себя лишним в эту секунду, что даже что-то скулит под ребрами. Настолько чужим в этом обжитом семейном гнездышке, что ему не по себе становится. Парень поправляет на себе толстовку и, встречаясь с взволнованным взглядом девушки, всё окончательно понимает. Оксана боится его. И он не может ее за это винить, ведь она его совершенно не знает. — Пойду, — наконец выдавливает из себя Матвиенко и тут же ретируется в коридор, натягивая кроссовки. Оксана кивает, выходит за ним следом, но останавливается на приличном от него расстоянии и стоит теперь со все также скрещенными на груди руками. Проводить надо, а как же иначе. Серега оставляет ложку для обуви на диванчике и берет с него свои ключи и мобильный телефон. — Рад был познакомиться, — улыбается он, стараясь сделать это так, чтобы девушка хоть немного успокоилась и поняла: он не опасен. Ни для нее, ни для ее брака. У него зарубка на носу с этим пунктом поставлена еще несколько лет назад: замужние — это табу, как бы прекрасно оно ни было. — И я, — расслабляется она, когда понимает, что внезапный гость покидает ее дом. Матвиенко снова кивает, встречаясь с успокаивающейся теплотой ее карих глаз и выходит из квартиры, махнув рукой на прощание. Оксана запирает вторую дверь и прислоняется к ней спиной. Какое-то время она просто смотрит перед собой, вслушиваясь в отдаленные звуки уезжающего на первый этаж лифта. А потом улыбается. «Забавный он», — думает, затем качает головой, прогоняя мысли, и снова полностью погружается в работу. Потому что к полуночи надо закончить. Потому что к полуночи домой придет муж.

***

Шастун чертыхается, когда забывает включить поворотник и затонированный Рендж Ровер вдаривает по клаксону со всей страстностью. Пацана это отрезвляет, и поворотник он все же включает, ведь лучше поздно, чем никогда. Антон тормозит на светофоре и трет переносицу. Очередной штраф придет по почте через пару недель, ведь камер понатыкали по всей Москве, как грязи, и никуда уже от них не спрячешься, как ни пытайся. Валяющийся между сиденьями телефон снова загорается, и Шаст переводит на него взгляд. Входящий звонок. Пацан еще номера абонента не видит, а уже рвется к вибрирующему гаджету, чуть не проворонивая очередной зеленый и не нарываясь на агрессивных московских водителей. Но на том конце провода совсем не Арс. — Что? — слегка раздраженно отзывается Шастун, пересекая большой перекресток под мигающий светофор. — Ты скоро домой? — слышится на том конце провода голос Кузнецовой. — Ты до шести обычно, а уже девять почти, и тебя все еще нет. — Ир, я за рулем, — немного резко произносит он, хотя совсем этого не желает, ведь ебучему Форду прямо сейчас захотелось его подрезать. Девушка пару секунд молчит в трубку. — Ты просто скажи, когда приедешь. Я что, многого прошу? — наконец произносит она. Давайте сразу расставим все точки над «и», чтобы вы все понимали. Она не беспокоится, она просто взяла моду контролировать Шаста, и это ему было ой как не по душе. В последнее время это стало у нее обостряться, и режим «мамочки» активировался по всем параметрам. Шаст контроля не одобрял, я скажу больше: он терпеть его не мог, но отчего-то постепенно хуеющей в этом плане Ире так сказать об этом и не мог. И сам не понимал почему. Шастун какое-то время молчит, продолжая движение и глядя перед собой. Он сжимает пальцами обод руля и чуть кусает нижнюю губу. Сказать правду? Конечно, правду. Что тут такого? Он просто едет к Арсу, чтобы, наконец, узнать, что у того за дерьмо в жизни происходит. — Я Оксане обещал помочь, у нее сроки горят, свадьба через два дня, а сотня гостей своих мест так и не знает, — почему-то говорит именно это Антон, глядя на дорогу. Сказать правду? Конечно, блять. И вот даже не спрашивайте, почему он это сделал. Просто встаньте на его место, и вы сами все поймете. Хотя, с другой стороны, это тоже правда. Просто данные у нее уже слегка устарели. — Хорошо, — тут же успокаивается голос Иры на том конце провода. Она Оксану знает около года, девушка во время первой встречи показалась ей хорошей, и тот факт, что та была замужем и за супруга обеими руками держалась, Кузнецову успокаивал, так что она всего пару раз истерику по этому поводу закатывала, причем до того момента, как познакомилась с ней лично, и теперь со всей присущей ей гордостью называла девушку своей лучшей подругой. — Ты надолго? — снова интересуется. Кузнецова хоть и отрицает это, а за пацана сама обеими руками держится, не ослабляет хватки уже как полтора года, и с каждым днем костяшки ее пальцев белеют только сильнее. Шастун все популярнее, фанаток все больше, а количество ее хейтеров растет в геометрической прогрессии. Антон говорит, мол, забей, это нормально, ты просто не обращай внимания. И она старается, хотя порой срывается и выкидывает какую-нибудь хуйню в инстаграм, славливая хейта втрое сильнее, из-за чего уже пару раз получила нагоняй от Шаста. — Не знаю, — честно отвечает Шастун, снова поворачивая налево. — Надеюсь, к одиннадцати буду дома. Не ложись без меня. Разговор заканчивается стандартными фразами, ведь Ира тут же плавится, если Шастун говорит что-то подобное, и они одновременно сбрасывают звонок. Антон тяжело вздыхает. Для него эти отношения являются чем-то вроде шлюпки в океане. Он просто дрейфует на волнах, а пришвартоваться к чему-то стабильному не хочет. Антон не клялся ей в вечной любви, да он вообще ей никогда и не говорил этих слов, так что пацан не видит в этом никакого смысла. Трахаться со штампом в паспорте или без — никакой разницы. Хотя без штампа куда лучше. И Антон никогда не говорил ей вслух одной очень важной вещи. Он хочет семью. Пиздецки сильно хочет завести семью. Но с ней — нет… Как бы это ни звучало, Антон связывать свою жизнь с ней не готов, а если начистоту — не хочет вовсе. Ира лишь станция на его жизненном пути, он в этом уверен. Шастун терпеливо ждет конечную, до которой еще явно палкой не добросишь. Навигатор оповещает его о том, что он прибыл, и Антон почти сразу натыкается взглядом на съежившийся на лавке силуэт Арса. Пацан тут же напрягается. Он торопливо бросает телефон между сиденьями, припарковывается возле обочины, глушит двигатель и выходит из машины. Нажав на ключе кнопку сигнализации, Шастун, быстро глянув по сторонам, перебегает дорогу и идет в сторону небольшого местного парка, названия которого никогда даже не слышал. На улице прохладно, скоро закат, и зелень невысоких деревьев отбрасывает на сухой асфальт дрожащие тени, а июльский ветер путается в лепестках бутонов растущих в клумбах незабудок. Арсений пацана не видит; он сидит на лавке, скрестив на груди руки. За правую штанину вельветовых брюк мужчины зацепилась пушинка и сорваться старается изо всех сил, дальше полететь — освободиться, да только у нее не получается. Попов смотрит на нее и непроизвольно ассоциирует с собой. И хмыкает. Дерьмовое сравнение. Шастун осторожно присаживается рядом на лавку, запустив руки в карманы джинсов, и молча смотрит перед собой, не произнося ни звука. Ждет. Он знает, что Арсу просто надо собраться с мыслями, чтобы начать. Антон так долго старался достучаться до него, чуть ли не прямым текстом просил рассказать, что за хуйня у того в жизни творится, ведь один в поле не воин, а Арс только улыбался постоянно; отмахивался, мол, нормально, справлюсь. — Ты как? — наконец подает голос Антон, переводя взгляд на профиль Арса. — Все в порядке? Вопрос звучит ужас как хуево, учитывая тот факт, что на Попове лица нет. Он бледный весь, с темными кругами под глазами. Казалось, он вообще забыл про такое понятие, как сон. Трёхдневная щетина добавляет ему возраста, а из-за часто нахмуренных бровей между ними пролегает глубокая морщина. Его спасать надо. И как можно скорее. Арс вымученно улыбается. Улыбается и начинает немного нервно посмеиваться, а плечи его при этом едва заметно дрожат. — Нет, — он качает головой, продолжая улыбаться. — Ничего не в порядке, — поворачивается он к пацану, и в глазах его плещется столько отчаяния, что наигранная улыбка стирается с губ вместе с очередным дуновением ветра. — Ничего не в порядке, Шаст. Антон нервно облизывает губы, не зная, что делать с этой информацией. Он так и порывается заорать: «Да что с тобой?!», но прекрасно понимает, что делать этого не стоит. У Арса руки и так дрожат, и он сжимает их сильнее, громко сглатывая. Создается впечатление, что, если он не расскажет того, что его терзает, это что-то его разорвет на сотни ошметков. А Попов в эту самую секунду сидит и думает о том, что он, блять, всеми силами скрывал все это ото всех — особенно от Шастуна, — а сейчас, повинуясь странному порыву, позвонил именно ему, попросив приехать, потому что сам больше не справлялся. Он позвонил не Матвиенко, хотя с ним общался куда более тесно, не Позову и не Шеминову — Шасту. И пацан приехал к нему. В другой, сука, конец Москвы. Сорвался с места, взял и приехал. — Мы с Аленой разводимся, — негромко произносит Арс, с размаху вываливая на пацана из своего шкафа один из самых прогнивших скелетов. — И она отказывается от Кьяры. Слова повисают в воздухе грозовым густым облаком, и нет никакой возможности разогнать его руками. Остается только ждать, когда оно рванет, разразившись мощным ливнем в конце июля. Шастун смотрит перед собой, стараясь переварить услышанное. И понять, как помочь Арсу. Или хотя бы попытаться. — Слушание в суде через неделю, и я совершенно не знаю, что мне делать, — негромко произносит Арс, а затем смотрит Антону в глаза так, словно дробит в щепки защитный шлюз в личном пространстве пацана и заглядывает в самую душу. — Я ведь не отец, Шаст. Я совсем не знаю, как им быть. Антон сглатывает, чувствуя, как оголенная кожа на тыльных сторонах его ладоней пропитывается аурой безысходности, исходящей от Арса. Впечатывается в эпидермис, заполняя собой каждую пору. Шастун непроизвольно шарит ладони друг от друга, а после набирает в легкие воздух. — У судьбы настолько хуевое чувство юмора, что я уже перестал смеяться над ее шутками, но, знаешь, — Антон на секунду задумывается, — в жизни все настолько непредсказуемо, что ты никогда не узнаешь, что за пиздец ждет тебя завтра… И сейчас Шастун даже не знает, что в следующую секунду произнесет фразу, которая в корне изменит всю его жизнь и его самого. — Подпиши бумаги, пусть девчонка живет с тобой, — и совершенно непроизвольно добавляет: — Мы справимся. — Мы? — искренне удивляется Попов. — А кто тебе сказал, что я тебя одного оставлю? — вскидывает брови Шастун. У Арса мгновенно перехватывает дыхание. Внутри что-то сжимается, разливаясь приятным теплом, а глотку сковывает от благодарности. Он даже не знает, что на это ответить. И внезапно секундная радость сменяется суровой реальностью. Арс чуть хмурится. Это просто слова. У Шаста своя жизнь, Кузнецова жмется к боку, как липучка, чем бесит Арса до зуда между лопаток, и от этого никуда не денешься. Как ему справиться одному с маленькой девчонкой, если опыта у него ноль без палочки? Как можно быть уверенным в словах Антона на сто процентов? К тому же о ситуации с дочкой никто, кроме Шаста, и не знает. В случае чего он останется совсем-совсем один. — Ты ведь несерьезно? — старается отшутиться Арс. Ситуация действительно выглядит трагично-комичной. — Абсолютно серьезно, — искренне заявляет Шастун. Настроен пацан реально смело. Ведь Попов даже представить себе не может, как внутри у Шастуна что-то гореть начало от одной только мысли: девочка. Дочка. Попов возводит глаза к небу. «Ты же сам еще ребенок», — хочется ему завопить. — «Куда тебе в эту трясину соваться?!» Но вслух произносит только: — Из меня родитель никудышный. — Опыт приходит со временем, — бросает Шастун факт в лицо Арса, и тот просто молчит, не зная, что ответить. — К тому же, если у тебя наконец будет рядом настоящий ребенок, я тебе в этой роли буду больше не нужен.* Арс пару секунд никак не реагирует, а после на его лице расцветает искренняя улыбка, и он чуть смеется, опуская руки на разведенные в стороны колени и пряча лицо в ладонях. — Ты станешь хорошим отцом, Арс, — негромко произносит Шастун. — Ты просто сам пока не знаешь. И я помогу тебе это понять, хорошо? Попов потирает лицо, а после снова выпрямляется и смотрит на этого сияющего, излучающего жизнь и страшную неопределенность пацана. Это все равно, что ходить по краю пропасти. Никогда не знаешь, когда тебе улыбнется удача, а когда швырнет порывом ветра с высоты в сто этажей. Это охуеть какое опасное решение. Это пиздец какой необдуманный поступок. Это ебать как аукнется ему, Попов в этом уверен на все сто процентов. Но он посылает ко всем чертям опасения, набирает в грудь воздуха, а затем просто берет и кивает. — Хорошо, — соглашается Арс, и Шастун начинает сиять так, что без специальных очков и ослепнуть можно.