Лето в январе

Выбирать детские товары с Шастом — это последнее, о чем подумал бы Арс, если бы его спросили: «Как ты планируешь провести сегодняшний вечер?» Или вообще бы не подумал. Попов даже представить себе не мог, что такая обыденная чепуха может быть чем-то… родным? Но давайте будем реалистами. Сначала это немного странно. Да кого мы обманываем, это пиздецки странно, потому что Шастун носится по детскому магазину так, будто товары они подбирают ему. Хватает игрушки, надевает на себя маски героев франшизы «Звездные войны» и залипает в отделе с Лего минут по десять, если не больше. Попов только ладонь ко лбу прикладывает всякий раз, когда теряет из вида пацана, а потом тот сам его находит со световым мечом в правой руке. Девушка-консультант делает им уже третье замечание за последние сорок минут, а толку от этого нет никакого, потому что у Шастуна, кажется, азарт просыпается только сильнее всякий раз, когда хмурая девушка в очередной раз бредет к ним через отдел детских смесей. — Это просто пушка! — восклицает пацан, подбегая к Арсу, который сосредоточенно бродит между рядов детских кроваток, каждая из которых лучше предыдущей. — Нет, ну ты посмотри! Арс заранее оглядывается по сторонам, проверяя наличие девушки-консультанта, которая может легко притаиться между двух больших плюшевых медведей в паре десятках метров от них. — Шаст, — прикладывает ладонь ко лбу Арсений и не может сдержать улыбки, — тебе что, пять лет? — Это ахонь, — не унимается парень. — Давай купим. — Дурачина, это просто водный пистолет, — смеется Попов, но не может не удивиться одному очень важному элементу. Антон светится. Сияет, сука, так, что зажмуриться хочется. И эта россыпь паутинок вокруг его глаз согревает Арса похлеще отменного бренди. Антон слишком чистый, слишком яркий и взрывной для этого мира. Пацаном хочется дышать, хочется находиться рядом с ним сутки напролет, потому что с ним — проще. С ним легче пережить все это. С ним нужно. Блять, так нужно, что не передать словами. Он для Арса стал воплощением катализатора, который поддерживает его стабильное состояние и не позволяет сорваться и в голос закричать от одной только мысли, что вот-вот свалится ему на плечи. А без пацана рядом — плохо. Без него паршиво, и дышать будто тяжелее становится. В груди что-то сдавливается невидимыми щипцами, и Попов силой воли заставляет себя быть тише и не начать кричать. Арсению хочется хоть немного забрать себе уверенность Антона и жажду того к жизни, чтобы его самого спасти; чтобы у пацана материнская плата не перегорела. Потому что Шастун берет от жизни все. Он в ней — по самые уши. — Тут даже мини-холодильник встроен, ты прикинь, — вырывает его из мыслей голос Антона. — Можно пивас хранить, прикольно, да? Попов криво улыбается, глядя на то, как Шастун бродит вдоль кроваток и выбирает ту, что ему больше понравится. Девушка-консультант уже перестала за ними следить, когда из отдела игрушек они перешли в отдел кроваток. Она зависает на какое-то время, а затем будто что-то понимает и так сильно начинает улыбаться, что Арсу не по себе даже становится. Девушка тут же бежит к своим коллегам и что-то шепчет, на что другие сотрудницы магазина тут же переводят свои взгляды на Арсения и Антона. Попов только вскидывает брови, но внимания обращать на них больше не собирается. Тут проблема посерьезнее: выбрать детские товары. Для девочки. Пиздец. — Я выбрал, — довольно кивает Антон, прибегая из соседнего отдела и привлекая внимание Попова. — Да не может быть, — отмахивается Арс, — чепуху какую-нибудь, вот сто процентов. — Ты мне не доверяешь? — прищуривается пацан. «Да я согласился не устраивать судебного разбирательства и просто взял опекунство над дочерью на себя, потому что ты сказал, что мы справимся, и после этого ты говоришь мне, что я тебе не доверяю?!» — хочется ему заорать. И Антон, кажется, читает несказанную фразу в синих глазах Попова. — Тупой вопрос, согласен, — кивает он. — Забудь. Просто идем со мной, ты должен это увидеть. Пацан в два шага подходит к Арсу и делает следующее абсолютно непроизвольно: он берет его за руку. Безобидное движение — просто берет, вкладывает свою ладонь в руку Попова и тут же, не оборачиваясь, идет вперед, начиная тянуть его за собой. А у самого между ребрами что-то непроизвольно дрожит. Так, что он резко хватает губами кусочек воздуха и чуть выпучивает глаза, когда тепло от ладони мужчины начинает покалывать его руку. Антон даже чуть не пропускает нужный отдел, потому что… Потому что. Это так, словно он греет руку над язычком пламени, только пылает вся ладонь, все пять пальцев. И Антон подавляет в себе внезапное желание отдернуть руку, шарахнуться в сторону и проверить кожу на наличие ожогов. Потому что это неправильное чувство. Антон выпускает ладонь Арса и, нервно облизнув губы, просто улыбается, останавливаясь напротив кроватки, которая ему особо понравилась. — Вот, — широко улыбаясь, указывает он руками на предмет обожания, и Арс чуть склоняет голову в сторону. Кроватка выглядит просто, но со вкусом. Бежевые тона, отсутствие безвкусицы. Светлый балдахин, украшенные медвежатами бортики и все тот же, вырезанный из дерева коричневый зверек на стенках. Арс ухмыляется. — У тебя есть вкус, — слегка иронично отзывается он, и Шастун закатывает глаза. — Тут и коляска из этой же серии, давай возьмем и ее. Трансформер, — говорит это Антон таким тоном, будто на серьезных щах разбирается во всем этом. Вместо ожидания ответа от Арса пацан подходит к той самой коляске и демонстративно указывает на нее рукой. — Трансформер? — не понимает Арс. — Трансформер, — повторяет Антон. — Сидячее кресло, — серьезно кивает, — полусидячее, — что-то нажимает на спинке Шастун, отчего та чуть падает, — лежачее, — сваливается спинка полностью. Попов удивленно вскидывает брови, чуть вытягивая вперед руку и наблюдая за тем, как ловко Антон все это только что провернул. — Ты где в этом разбираться научился? — как-то потерянно спрашивает его Арс. — Не знал, что ты… понимаешь в этом хоть что-то. Шастун на секунду зависает, и довольная улыбка, до того момента украшавшая его губы, мгновенно сникает. Пацан внезапно уходит глубоко в себя, мониторя взглядом детскую коляску, и Арс не может этого не заметить. Антон даже чуть горбится, будто Попов спросил что-то такое, что пробудило в нем не самые лучшие воспоминания, но затем словно пробуждается, поднимает глаза, наполненные чем-то совершенно незнакомым Арсу, и улыбается. — Да как не понимать-то? — как-то невесело пожимает плечами он. — Я с Демидом нянчился не один раз, — объясняет. — Вот и нахватался. Ты никогда не умел лгать. — Я так и подумал, — поддерживает эту бессмыслицу Арс и снова уставляется на коляску. — Берем? — вскидывает брови Шастун. Попов поднимает глаза. И в зелени пацана — спасение. Они справятся. Они оба справятся. И все будет хорошо. Однажды тебя не будет рядом, и у меня все полетит в пекло. Все будет хорошо. — Берем, — кивает Арсений, а девушка-консультант со своим орлиным зрением уже мчит в их сторону с широкой улыбкой и документами на оформление. Арс даже не успевает обрадоваться покупке, потому что тут же приходится ударить себе ладонью по лбу, когда они подходят на кассу и Шастун кладет на нее… водный пистолет. Попов только качает головой. У него будет два ребенка. Вот вам и джинглбеллз. На это он определенно не подписывался, но кто ж его, сука, спрашивать будет? Расплатившись за покупку и оформив доставку на следующий день, они направляются покорять стройматериалы. Арсению было бы проще сделать все это самому, потому что Шастун уже второй раз кому-то строчит сообщения, а это значит, что его определенно где-то ждут. — Тебе, наверное, идти нужно? — негромко произносит Арс, наблюдая за тем, как Шаст отлипает от экрана телефона. — Почему ты так решил? — действительно не понимает тот. — Сообщения всё пишешь, — пожимает плечами Арс. — Я и так у тебя много времени отнял, с остальным я справлюсь. Пожалуйста, только не оставляй меня одного. Шастун какое-то время молчит, что-то обдумывая, и нажевывает нижнюю губу. Пацан выглядит забавно, когда сосредотачивается на какой-то мысли. Сдвигает брови и чуть морщит нос. Но больше всего Арсу нравится, как он начинает нажевывать губу. Нравится. Нет, это не совсем подходящее слово. Нельзя так просто употреблять его, даже если другого не подобрать. Останься. — И позволить тебе выбрать обои для девчачьей комнаты? — задумчиво произносит Шастун. — Блять, да вот уж хрен тебе, Попов. Я тебе это дело в одиночку не доверю, — тут же добавляет он и заходит в нужный отдел. Попов улыбается. Спасибо. Шастун бросает взгляд через плечо и, улыбаясь в ответ, кивком зовет Арса с собой. Я бы и не оставил. Они выбирают обои долго, громко спорят и шутят, заливисто смеясь. Они собирают вокруг себя трех консультантов, и спустя минут тридцать бесконечной беседы Шаст уже может назвать Женю своим закадычным друганом. Им показывают десятки вариантов, сравнивают образцы по цветовой гамме, и все это выглядит ужас как нелепо со стороны, но Арсу так спокойно и легко на душе, когда Антон в очередной раз смеется над его шуткой и забавно закрывает лицо ладонью, что у Попова внутри что-то разрывается и растекается густой патокой тепла и уюта. Когда большая стрелка на часах отбивает половину восьмого, они выходят из торгового центра с рулонами обоев, клеем и кистями, продолжая о чем-то глупом спорить, и выглядят при этом так, что девушка-консультант из детского магазина, покидающая закрывающийся торговый центр, снова улыбается и тут же начинает писать своим подругам. Загрузив все в багажник, Арс садится за руль, а Антон занимает пассажирское кресло рядом с ним и тут же пристегивается. Попов заводит автомобиль и на какое-то время затихает, глядя перед собой, хотя машина в прогреве отнюдь не нуждается в начале августа. — Я у тебя целый вечер отнял, — негромко произносит он и выезжает с парковки. — Я отвезу тебя домой. Шастун прыскает в кулак. — Что? — не понимает Арс. — Пока обои не поклеим, я домой не поеду, — совершенно откровенно проговаривает Антон и отворачивается к окну. — Не обсуждается даже. Можно музон врубить? Пацан мастерски переводит тему, включает радио и качает головой под биты «Розового вина», умудряясь подпевать слова. Попов перехватывает руль и переключает передачу. Я тебя, блять, не заслуживаю. — Спасибо, — тихо бормочет слова благодарности он. Антон этого шепота не слышит, но ему и не надо. Теплое облако из признательности и спокойствия, повисшее в салоне автомобиля, говорит само за себя.

***

— Оксан, это ничего не значит, — выдыхает в трубку Ирина, застегивая на себе блузку, вылезая из кабинета своего начальника и направляясь к рабочему столу. — Обычный поцелуй в щеку, — шепотом говорит она, — что тут такого? — Это как-то неправильно, ты не считаешь? — напряженным голосом задает вопрос Фролова, и Кузнецовой ответить нечего. Ира работает секретаршей в адвокатской конторе уже второй год, исправно ходит в это унылое место пять раз в неделю, не опаздывает, выслушивает все нравоучения и просто до зуда между лопаток терпеть не может свою работу. У Иры два начальника — Павел Добровольский и Ляйсан Утяшева. Парочка чертовски хладнокровных адвокатов, которые свое дело определенно знают и не устают напоминать девушке о том, сколько они ей платят. Кузнецову они страшно раздражают, но она продолжает им улыбаться, носить черный кофе без сахара, но со сливками, три раза в день и трахаться в их отсутствие в их офисах на всех доступных поверхностях. Девушке глубоко похуям на то, что ее могут застукать в любой момент, могут зайти или тупо позвонить в приемную. Она ходит по краю чуть ли не каждый божий день и ловит от этого крышесносный кайф, без которого день ото дня жить становится все сложнее. Это доза. Доза, без которой у нее появляется ломка. Кузнецова адреналином долбится уже около трех месяцев и дозу всякий раз только увеличивает. — Ты себя накручиваешь, — старается успокоить голос Ира, сглатывая и облизывая губы. — Это же просто… пшик, — пожимает она плечами. — Завтра и не вспомнишь… — Ирина, я плачу тебе не за то, чтобы ты по телефону на личные темы разговаривала, — заставляет ее вздрогнуть голос вошедшего в офис Павла, отчего Кузнецова тут же сбрасывает звонок и вздрагивает. — Павел Алексеевич? — чуть взвизгивает девушка и тут же улыбается. — Вы же на совещание уехали. — Пришлось вернуться, — не глядя на нее, отвечает мужчина, быстрым шагом направляясь в свой офис. — Забыл договор, чтоб его, черт возьми. Добровольский темпа не сбавляет и идет прямиком в офис. Кузнецова бледнеет. Офис-то не пустой. Она сама оттуда по воле дикой случайности вышла и в противном случае попалась бы по всем параметрам, если бы не звонок Оксаны. Это было не случайно. Ира тут же начинает лихорадочно соображать. Добровольского в кабинет пускать нельзя, иначе она вылетит с работы, как пробка. Трахаться в кабинете начальника здорово, когда он об этом не знает, а не когда он застает голого мужика на своем столе. — Павел Алексеевич, так я его распечатала! — выпаливает Ира за секунду до того, как ладонь адвоката опускается на ручку двери. Мужчина с серьезным лицом поворачивается к ней и запускает свободную руку в карман брюк, начиная думать о чем-то своем. Слышится звон ключей, смешанный со звуком мелочи в его кармане, после чего он поднимает глаза на застывшую девушку и вскидывает брови. — И чего ждем? У меня время не резиновое. Ира тут же оживляется, мчится к своему месту, хотя в голове просто перекати поле, смешанное с тонной паники. Она понятия не имеет, что это за договор. Она в глаза его никогда не видела. И теперь ей предстоит каким-то чудом выкручиваться. Игла с адреналином медленно входит в сгиб ее левой руки, и Кузнецова ухмыляется собственным ассоциациям. Дрожащие руки копошатся в бесконечных документах, заваливших ее стол, а нужного найти не суждено, просто потому что его вовсе нет. Адреналин тебя однажды погубит. — Да? — спустя всего одну вибрацию отвечает на звонок Добровольский, прикладывая телефон к уху, и Ира замирает, поднимая глаза. Он слушает внимательно, затем хмурится, одними губами красочно матерится и выдает глухое: — Понял. Через час буду. Добровольский сбрасывает звонок, чертыхается, берет свой портфель и, чуть ослабив узел галстука, идет в сторону выхода. — Тебе повезло, договор был у Ляйсан, — не оборачиваясь, произносит он. — И блузку застегни, — напоследок бросает Павел, покидая офис и гулко хлопая дверью. — Блять, — бледнеет Кузнецова, опуская глаза и понимая, что часть полы блузки попала в чашечку кружевного бюстгальтера, чем и выдала ее с головой. — Блять, — снова тихо повторяет она, закрывая глаза. Девушка упирается копчиком в край стола и опускает вниз голову, закрывая глаза. Улыбка непроизвольно появляется на ее лице, потому что сердце хуярит по ребрам грудной клетки так, что, кажется, даже на улице слышно. Теперь ничто не испортит ей остаток дня. Доза прочно засела в молодом организме еще на двадцать четыре часа. Телефон негромко бзыкает, и Кузнецова оборачивается на стол, не сразу хватая гаджет в руки. Это третье сообщение, предыдущие два она благополучно пропустила. Антон (18:25): Задержусь Антон (19:42): Возможно, очень задержусь Антон (20:39): Не приеду, надо помочь Арсу Ира сжимает губы, и довольная улыбка сменяется почти зверским оскалом. Он снова променял ее. Второй раз. Он второй раз променял ее на этого Арса. Кузнецова блокирует телефон и сжимает его в руке с особой жестокостью. И в этот момент из кабинета Паши высовывается полуголым — или не полу — парень, сверкая широкой улыбкой. Он пропускает сквозь пальцы волосы и чуть присвистывает девушке, на что та впечатывает в него агрессивный взгляд. — Воу-воу, детка, не так дерзко, — щурится он и бросает взгляд на наручные часы. — Ну что, повторим, пока у меня есть время? Она не любит, когда он упоминает «время». Не любит, когда он всем своим видом показывает, что это для них обоих просто пшик, и ничего больше. Хотя продолжается этот-самый-пшик уже несколько месяцев. Ты не понимаешь, что меняешь золото на песок. Но она все равно кивает. Кивает и растягивает губы в улыбке, на ходу расстегивая блузку и вваливаясь с ним в беспорядке тел в кабинет своего ненавистного начальника. Потому что Ира любит адреналин. Ира любит грех. И терпеть не может, когда ее на кого-то меняют. Ведь это она тасует всех, как колоду дешевых карт. Она застряла в этой трясине по доброй воле, и только Богу известно, к чему все это приведет, ведь лишь у него одного в руках заветный сценарий. Ира в грехе пожизненно. Грех в Ирине — посмертно.