Лето в январе

Прозрачные пуговицы вдавливаются в петли бирюзовой блузки, и Ира сдувает с лица надоедливую прядь, снова забирая волосы за уши. Она хватает юбку-карандаш, быстро надевает ее на себя, застегивая сзади молнию, и поднимает с пола туфли. Они всегда одеваются молча. Возможно, какой-то частью сознания — еще здравой, не коснувшейся греха — Кузнецова и понимает, что за пиздец творит. Какую, блять, кашу она заварила. Или не понимает. Мысли читать еще никто не научился. Ирине порой кажется, что у нее крыша на этой почве едет. Неудивительно. Началось все со снежка, а теперь на нее с горы мчит на библейской, блять, скорости огромный ледяной снежный ком, который, достигнув точки назначения, задавит ее насмерть, без вариантов. Телефон на столе два раза бзыкает, и Кузнецова реагирует на это почти с упоением, отмечая, что ей больше не придется стараться придумать очередную отговорку, чтобы уйти. Девушка смотрит на экран. Оксана (15:57): Знаю, что у тебя обед, но можешь приехать? Поговорить надо срочно. Девушка облизывает искусанные, покрасневшие от пошлых поцелуев губы, и в горле у нее встает ком. Так себе формулировка просьбы. Так себе, блять. Заебательский день. Он определенно вошел в список самых хуевых за последнее время. Сначала она узнает, что ее давняя подруга не просто разводится, а отказывается от дочери, затем понимает, что разводится она не просто с кем-то, а с этим, блять, Арсением. С тем самым Поповым, с которым Шастун проводит времени теперь больше, чем с Ириной. Даже грязный секс с отличным оргазмом положения не спас, учитывая обстоятельства, которые за ним последовали. Блять. Ирина терять контроль не хочет, но сама не понимает, что уже теряет его. Кузнецова идет к двери, на ходу печатая подруге, что приедет. — Хэй, зайчик, — подает голос парень, накидывая на плечи рубашку. — А поцеловать на прощание? Палец Кузнецовой замирает над «Отправить», она на мгновение смотрит на мужчину, а затем взгляд снова опускается в телефон и останавливается на имени адресата. И ей впервые не по себе. — Зай? — снова зовет парень. — Дверь за собой закрой, когда уходить будешь, скоро Добровольский придет, — не глядя на него, произносит Ира, опуская ладонь на ручку двери. — У меня встреча. — Что за встреча? — тут же напрягается он, хмуря брови, но Кузнецова выходит из офиса, игнорируя вопрос. — У тебя же обед! Ответом служит хлопок двери, и парень остается в офисе Утяшевой один, а его единственной компанией становится гнетущая тишина. Он агрессивно застегивает на рубашке пуговицы, хватает со спинки стула пиджак и, тряхнув им, накидывает его на плечо, после чего берет телефон и набирает заученный давным давно номер. Пара гудков, затем еще. И еще. Но в итоге она берет трубку. — Что? — раздраженно выдыхает Ира, и по внешним звукам понятно, что девушка уже завела машину. — Что за встреча? — без прелюдий спрашивает он. — Какое тебе дело? — вопросом на вопрос отстреливается Кузнецова. — Мы просто трахаемся, жене своей контроль обеспечивай. — Блять, вот только не начинай, окей? Мы с тобой в одной лодке. Какое-то время Ира молчит, и парень понимает, что что-то реально не так, потому что ни о какой морали они оба не думали все это время, а сейчас у Кузнецовой каким-то, блять, волшебным образом проснулась совесть, которой, казалось бы, у нее никогда не было вовсе. Девушка держит телефон возле уха, а сама мониторит невидящим взглядом перед собой дорогу, цепко хватаясь второй рукой за обод руля. Что-то в ней определенно трещит по швам, и она не может понять, что именно. Заварила она страшный пиздец и только сейчас, кажется, начинает понимать, что именно сделала. — Да похуй мне, — наконец выдает она, сжимая до побелевших костяшек пальцев телефон. — Однажды они узнают, и всему настанет тотальный пиздец… — Да что с тобой, блять, такое? — не понимает парень, хмуря брови. — Ты ни разу не говорила об этом, какого хуя сейчас делаешь? Нормально же все было. И Ира вдруг понимает: ненормально. И Ира вдруг понимает: блять, это же полнейший пиздец. И Ира вдруг понимает: она не просто так написала, она все узнала. — Нахуй всё, Леш, нахуй! — переключив передачу, мчит на мигающий желтый Кузнецова, затем слышит истошный вопль клаксонов машин, но успевает проскочить и сбрасывает звонок, бросая телефон на пассажирское сиденье. Леша злится. Нет, не просто злится. Он в бешенстве. Кузнецова принадлежит ему уже как три с лишним месяца, и подобной херни в ее поведении, как в последние недели три, еще не было. Что у нее там за встречи, блять, такие?! И что с ней вообще происходит? Вы оба заигрались. Парень агрессивно усмехается, утирая рот тыльной стороной ладони, и проводит свободной рукой по темным коротким волосам, стараясь успокоиться. Он не ревнует. Это же бред какой-то. У него другой фронт должен быть насыщен такими чувствами. Но их там нет. Их там не было и не будет. Потому что ей не нужен контроль. Потому что Оксана — хорошая жена. Леша выходит из кабинета и, звеня ключами, идет в сторону своей машины. Ему надо в офис. У него сроки горят и дел по горло. И теперь это действительно правда. Потому что почти все ночи, которые он забрал у Оксаны, ссылаясь на работу, парень подарил Ирине. Кузнецова мотает головой, стараясь успокоиться. Какова вероятность того, что лучшая подруга обо всем узнала? Да огромная, сука, вероятность. Так просто не пишут в середине рабочего дня с просьбой приехать. Так просто ничего не происходит. Ира лихорадочно вспоминает, где могла оплошать. Не получается. Они всегда вели себя скрытно, внимания не привлекали, действовали осмотрительно, хотя и страшно опрометчиво. Впервые Ира почувствовала что-то непривычно притягивающее к Леше еще в тот день, когда Антон знакомил ее с Оксаной. Они собрались парами, чтобы было не так неловко, и компания получилась действительно хорошая. И если первые пару месяцев они ограничивались взглядами исподтишка, касаниями под столом и смс в три часа ночи, то затем все внезапно рвануло. И обычное знакомство с подругой своего парня обернулось тем, на что они оба не рассчитывали. Ира паркуется возле дома подруги, глушит двигатель и вылезает из салона. Мысли в кучу, и в горле — колючий ком. Кузнецовой дышать нечем, и это неудивительно. Ты слишком долго дышала другим. На дрожащих ногах она поднимается на лифте до десятого этажа, на мгновение замирает возле квартиры подруги, а после нажимает на звонок. И сердце на секунду напрочь работать отказывается. Оксана открывает не сразу, по ту стороны двери какое-то время стоит тишина, а после Фролова распахивает дверь и, чуть улыбаясь, впускает подругу внутрь. Кузнецовой такое приветствие между ребер вырывает яму, и дышать становится тяжелее. Точно, блять, узнала. Вместо каких-либо слов Оксана тут же проходит через гостиную на кухню и ставит чайник. Ира, снимая с ног туфли, молча наблюдает за действиями Фроловой. Та, в свою очередь, погруженная куда-то в себя, достает две чашки, ставит их на столешницу и затем тянется в ящик, чтобы открыть чайный набор. — Зеленый, черный? — наконец подает голос Оксана. — Есть улун. — А может, лучше покрепче? — уже почти паникует Кузнецова, хотя голос ее выдрессирован на максималках и не выдает ее состояния. Оксана поворачивается к подруге и закусывает нижнюю губу, хватаясь пальцами за столешницу, к которой прижимается спиной. И снова молчит. Блять, да говори уже хоть что-нибудь! — Фролова, мне, блять, не нравится твое молчание. Что за затишье? У меня обед не резиновый, а ты поговорить хотела. Говорит она это непроизвольно резко, чем отрезвляет Оксану, и та, на мгновение схватившись руками за голову, затем скрещивает их на груди и начинает смотреть себе под ноги. — Ир, я вляпалась, — тихо выдыхает она. — Я так вляпалась, боже мой, ты просто представить себе не можешь. Еще как может. Девушка резко поворачивается назад, выключает чайник и, в два шага добравшись до холодильника, достает оттуда распечатанную бутылку красного вина, после чего с грохотом ставит ее на столешницу, и Ира удивляется, как у стеклянной тары дно не отваливается. И за секунду Кузнецовой становится в сто раз легче. Кто-то открывает в ее организме кран, и девушка снова начинает нормально дышать. Она не знает. Блять, слава Богу. Как говорится: кого ебет чужое горе? Ире реально становится лучше, и она чуть ли не орет от облегчения в голос, но вдруг понимает, что у Оксаны вот-вот истерика случится, и девушка уже сидит на подоконнике, закуривая дешевый второсортный табак. Кузнецова встает с места, подсаживается на другой край подоконника и тоже закуривает. В молчании они сидят около минуты, Фролова только курит, затягиваясь снова и снова, и сбрасывает пепел в кофейную чашку, глядя в открытое настежь окно. Уже больше половины пятого, и улицы никогда не затихающей столицы постепенно заполняются возвращающимися с работы заебавшимися людьми. Когда бычок падает в пепел и Оксана закуривает снова, Ира просто ждет. Ждет исповеди, на которую сама не способна. — Леша дома почти не бывает, — наконец негромко начинает Фролова, глядя в окно, и от упоминания имени парня Ире снова становится дурно. Кислорода в кухне становится будто втрое меньше. — Нет его, Ир, понимаешь? — теперь поворачивается она к подруге. — Его рядом вообще не бывает, — дрожит девчонка. Кузнецова только кивает, затягиваясь снова и выдыхая серую полосу дыма в открытое настежь окно. Ей не нравится начало этого разговора, но говорить она ничего не собирается, пока не поймет, что происходит. Есть большая вероятность, что ее эта тема вообще касаться не будет. — Я… Я совсем одна, — дрожащим голосом произносит Оксана и часто моргает. — А я ведь люблю его, Ир. Я, блять, так его люблю. Когда Фролова произносит это вслух, внутри у нее что-то перегорает. Она на мгновение замолкает. «…я его люблю…» Девушка сглатывает. Слова звучат убедительно, а сердце почему-то их отталкивает. И Кузнецовой ответить нечего. У нее непроизвольно в ушах шумит от услышанного, потому что… Блять. Потому что, блять. Никогда ничего не бывает просто так. Все взаимосвязано. И каждое действие влечет за собой последствия, периодически рождая противодействие. Вы оба никогда не считали это «пшиком». — Все было хорошо, — снова затянувшись, продолжает Оксана, — а последние три месяца я его не узнаю, — без надобности ведет она по пересохшим губам тыльной стороной ладони. — Его нет рядом, и я в этой пустоте уже по горло. Оксане больно. Оксане хочется кричать. Кричать так, чтобы никто не услышал. И в какой-то момент Ира вздрагивает от параллели, которую внезапно проводит. Леши нет рядом, и Оксана устает ждать. В голове сам собой всплывает телефонный разговор с Аленой. — Блять, Алена, — качала головой Кузнецова, жалея всем своим существом, что не узнала всех подробностей дерьма, в которое она непроизвольно нырнула за руку вместе с остальными. — Ты что наделала?.. — О чем ты? — старалась бодро ответить девушка, но у нее не получалось. — Не прикидывайся, боже ты мой, — злилась Кузнецова, агрессивно втягивая в себя никотин. — Я тебе помогла, а ты такой пиздец обеспечила всем, что охуеть можно. — Я не виновата! — крикнула девушка, и Ира даже вздрогнула, на мгновение убирая телефон от уха. — Его постоянно не было рядом, Ир! Постоянно! Я устала… Девушка молчала, вслушиваясь в потрескивающие помехи связи. — Я просто так устала ждать, — не выдержала напора Алена, и ее голос стал тише. — Я больше ждать не могла. Кузнецова закусила губу, нервно покачивая правой ногой, и снова затянулась. Вопрос про дочь уже готов был сорваться с ее губ, но в следующую секунду вызов оборвался. Когда Ира набрала снова, она поняла, что ответа старой знакомой больше не услышит. Алена номер Иры заблокировала. — Но есть человек, который эту пустоту заполнить хочет, — негромко признается Оксана, крепко зажмуривая глаза. — И я боюсь. Боюсь, потому что меня тянет к нему. Так сильно тянет, Господи. Так сильно. Фролова опускает голову и громко всхлипывает; упавший с тонкой сигареты пепел марает серым крошевом белоснежный пластиковый подоконник. Она опускает основания ладоней на глаза и снова вздрагивает от приступа рыданий. — Но я ведь хорошая жена, Ир. Я — хорошая жена, — всхлипывает Оксана, и окурок выпадает из пальцев девушки, потому что она прячет лицо в ладонях, чуть ли не пополам складываясь от правды, вырвавшейся из ее груди. Ира впервые чувствует где-то глубоко внутри страшный болезненный укол совести, но ощущение это уходит куда-то в следующую же секунду, когда она обнимает подругу, прижимая ее к себе, и позволяет ей глушить в бирюзовой блузке свои рыдания. Ты — хорошая жена, но на самом деле он просто позволяет тебе себя любить. Блузке, которую всего пару часов назад снимал с девушки муж ее лучшей подруги.

***

Арс трясет ногой и нервно постукивает пальцами по подбородку, уставившись на заголовок брошюры, стоящей в дальней части приемной: «Это спасет вам жизнь». И почему-то хочется завопить в голос от такой формулировки. Шастун сидит с ним рядом, хотя Арс такой истеричный замес перед этим на улице устроил, что охуеть можно было. Попова так лихорадило от нервов, что он наотрез отказывался, чтобы пацан с ним шел. Умолял его в машине остаться, покурить на улице, за бургером сходить — да, сука, что угодно. Но пацан видел, что у Арса глаза до краев паникой наполнены, и знал, что оставлять его в такой момент нельзя. На очередной бешеный отказ идти вместе Шастун в два шага долетел до Арса и обхватил его лицо ладонями, чуть наклонившись, чтобы смотреть ему прямо в глаза. — Я не оставлю тебя! — глядя в бесконечную синеву, почему-то закричал Антон, и у Попова на мгновение взгляд прояснился. — Слышишь меня?! Ни сейчас, ни потом! Ты меня понял?! И у Арса внутри что-то оборвалось. Дыхание было тяжелым, и они оба стояли непозволительно близко друг к другу. Пальцы у Антона цепкие, но подушечки больших пальцев мягко лежали на скулах мужчины, пока другие касались волос и кончиков ушей. В какой-то момент Попов задыхался от благодарности и, совершенно не думая о последствиях, резко притянул пацана к себе, обвивая руками его шею. И выглядело бы это даже забавно, учитывая тот факт, что Арс немного встал на носочки, а Шасту пришлось нагнуться, если бы не было так больно. Попов уткнулся носом ему в плечо, сжал в пальцах толстовку пацана и дышал им, заполняя легкие до отказа, пока Шастун на мгновение потерялся от такого порыва, а после слегка неуверенно опустил широкие ладони на лопатки мужчины и почувствовал, как с каждым последующим выдохом легче становилось не только Арсу, но и ему самому. Перестань меня отталкивать. Мы связаны. И ты — часть меня. Пацан действует на Арса как транквилизатор, и буквально спустя пару минут они уже заходят в адвокатскую контору. Шастун в этом месте впервые, но обстановка кажется ему до ужаса знакомой. И когда, спустя бесконечные минуты ожидания, из офиса наконец выходит статная брюнетка в деловом костюме, до Шаста наконец доходит. Здесь работает Ира. Этот мир слишком тесен. Слишком, блять, тесен. — Добрый вечер, Арсений Сергеевич, — подает голос Ляйсан, и Попов вздрагивает, тут же поднимаясь на ноги и протягивая женщине руку в качестве приветствия. — Добрый, — стараясь скрыть волнение, отзывается он, заканчивая с любезным приветствием. — Всё ли готово? — Да, Алена Дмитриевна девочку привезла полчаса назад, — адвокат чуть кашляет, — с вами лично предпочла не сталкиваться. Арсению от этого больше не больно. Просто глухо на душе. Он слышал подобное слишком много раз. И теперь по ощущениям похоже, будто в глиняный горшок бросили сотый боб, и разницы уже нет никакой: есть он там или нет. Никто даже не заметит. Попов просто кивает. — Кто с вами пришел? — чуть вытянув голову, смотрит за спину Арса Ляйсан. — Это мой… — Попов чуть поворачивает назад, глядя на пацана. — Мой друг, — просто срываются с языка мужчины слова, и он снова поворачивается к женщине. Та смотрит сначала на одного, затем на другого, мысленно складывая в голове странный ребус. — Друг, — повторяет она, — хорошо. Подождите пару минут, мне нужно распечатать итоговый документ. Обычно это делает наша секретарша, но в последнее время она совсем расслабилась и в рамки своего обеда не укладывается, — глянув на часы, отмечает Утяшева. Антон непроизвольно немного хмурится, но после расслабляется, не придавая фразе никакого значения. Ляйсан указывает Арсению рукой на кресла для ожидающих. — Присядьте, мы скоро выйдем, — произносит она и снова скрывается в своем офисе. Арс садится на чистой механике, потому что мысли забиты до отказа другим. Прямо за этой дверью, прямо в эту самую секунду, в этот самый момент — там находится его девочка. Его маленькая девочка. Его дочка. Шастун тоже чувствует эту взволнованность на себе, он трет внезапно похолодевшие ладони друг о дружку и смотрит на затихшего Арса, сердце которого лупит по ребрам так, что даже пацану слышно. Тишина в приемной давит, но не так сильно, как обычно. — Кьяра любит петь, — внезапно произносит Арс, и Шаст поворачивает к нему голову. — Всегда пела, когда я домой приезжал, в трубку мне напевала постоянно, — усмехается мужчина, но в следующую секунду улыбка пропадает с его лица. — А последние несколько месяцев вообще не поет, — сжимает он губы. — Будто чувствовала, что… Что у нас с Аленой не все хорошо. Дети пропускают через себя большой спектр эмоций родителей, и это факт, доказанный учеными. Антону вроде как нужно сказать что-то в ответ, но он молчит. Или не нужно говорить. Не нужно, потому что в следующую секунду дверь офиса Ляйсан открывается, и оттуда робко выглядывает темноволосая девчушка. Антон замирает. Короткие волосы собраны в два хвостика на макушке, на маленьких ножках — белые босоножки. А синее легкое платье с коротким рукавом идет в невозможную гармонию с цветом ее глаз. Шастун сглатывает. Проклятье. У нее глаза папины. У нее его глаза. Арс встает на негнущиеся ноги, не сводя взгляда с малышки. Та в свою очередь робко улыбается и, сцепив ручки за спиной, немного стесняется, медленно начиная шагать вперед. И стесняется она даже не папы, а высокого пацана, который смотрит на нее с чудовищной нежностью и восторгом. Со стороны может даже выглядеть крипово, но об этом позже. — Ты так выросла, — шепчет Арс и присаживается на колени, прикладывая ладони к губам. — Такая большая стала, с ума сойти можно. Девчонка слышит знакомый голос и наконец понимает, что бояться-то, в принципе, нечего, после чего широко улыбается и, раскинув руки, со всех ног мчится к Арсу и с размаху впечатывается в него, обвивая маленькими руками шею. — Ты приехал, — бубнит в шею мужчине Кьяра, прижимаясь к нему сильнее и зажмуривая глаза. — Пап, я сильно скучала. И Арс понимает каждое слово, хотя говорит девчушка не совсем понятно. В груди разливается бешеное тепло, и он прижимает к себе девочку с невозможным трепетом, закрыв глаза. — Папа теперь всегда будет рядом, — шепчет в мягкие волосы дочери Арс. — Папа больше никуда не уйдет. Ляйсан смотрит на это и непроизвольно улыбается. Может, не все так плохо с этим делом Поповых? Теперь женщина видит, что на самом деле за ребенка боролись. Потому что взгляд падает на сияющего пацана в красной толстовке, у которого глаза на мокром месте. За девочку боролись двое. — Я приеду к вам с проверкой через два месяца, — подает голос Утяшева, протягивая итоговый-конечный-последний-блять договор Арсу. — Посмотрю, как вы справляетесь. Но Арс не слышит. Он покачивается, с невозможным трепетом обнимая девчонку, по которой ужас как скучал. Настолько сильно, что у него внутри все скулить начало от возможности снова ее обнять. Арсений любит свою дочь. Так сильно любит, что вы и представить себе не можете. Он пока никогда никого не любил так, как ее. Антон протягивает руку и принимает договор у Утяшевой. Та только коротко кивает, сдержанно прощается и снова скрывается в своем кабинете. Арс поднимает голову, глядя на Шаста, и широко улыбается. А в глазах у него стоят слезы. Пацан улыбается в ответ, и внутри у него все плавится от этого. Девочка. Дочка. Блин, дочка. Шастун смотрит на малышку, которая, наконец выпустив папу из объятий, берет за руку Арса, цепко сжимая ручкой его указательный палец. И они выходят из адвокатской конторы вместе. Втроем. Словно так было всегда. Будто так все и должно быть.