Лето в январе

У девчонки хватка цепкая, уверенная и не по годам сильная. Кажется, что в это первое рукопожатие Кьяра вкладывает всё, начиная от смелости и заканчивая безграничным доверием. Она выпускает палец пацана не сразу, долго-долго смотрит на него, и у Шаста от этого в груди что-то громко пульсирует. Малышка сияет блеском невозможно синих глаз так, что у Антона дрожит под коленями. Глаза у нее Арса. Каждая крапинка в радужке, каждая переливающая синева — Арса. И от этого ведет в сторону. — А тебя? — наконец приходит в себя Антон, когда девочка всё же теряет запал и снова утыкается носом в книжку, начиная водить кончиками пальцев по глянцевым картинкам. Она молчит, поджимая пухлые губы, и искоса поглядывает на стоящего возле двери Арсения. Тот в свою очередь только улыбается, глядя на то, как малышка, хоть и побаивается, все равно поддерживает диалог, что не может его не радовать. За ней шлейфом плывет великое будущее. Антон почти расстраивается, когда девочка молчит, потому что ему страшно сильно хочется ей понравиться и заслужить доверие. Она вызывает у него восторг, взрывает все, что только можно, в груди и залечивает невидимые, нанесенные прошлым тяжелые глубокие раны, которые временами кровоточат. — Не стесняйся, — просит он, и это в малышке врубает какую-то кнопку, отчего она тут же вздергивает аккуратный подбородок и не боится смотреть ему прямо в глаза. Арс ухмыляется. Дочка явно бросает пацану вызов. И во взгляде невозможной синевы проскальзывают четкое, ясное «Я и не стесняюсь». Это его девочка. — Кьяра, — уверенно отвечает она, слегка кивнув головой и убрав от лица снова упавшую на глаза коричневую прядь. И Антон оживает. — У тебя очень красивое и необычное имя, — сияет он своей заразительной улыбкой. — Я бы даже сказал, уникальное, — на мгновение смотрит он на Арса. — Как никогда подходящее под ситуацию, — тихим шепотом добавляет. Кьяра улыбается, смущенно опуская веки, и ее густые темные ресницы отбрасывают на светлые щеки дрожащие тени. Боже мой, ей только нужно подрасти, и она сведет с ума определенно больше одного сердца. — Почему ты не спишь? — пододвигаясь чуть ближе, спрашивает Антон. — Не могу, — пожимает она плечами. Шастун бросает взгляд через плечо, наблюдая за тем, как Арс, взволнованно выдохнув, сильнее скрещивает руки на груди, нервно нажевывая нижнюю губу. Антон старается прочитать в его взгляде подсказку, но ее нет. Одни шарады. — Тебе… снятся плохие сны? — старается понять девочку пацан. — Нет, — просто отвечает она, отрицательно покачав головой. Антон ждет продолжения, но его нет. Девчонка душу первому встречному не открывает, и Арс в который раз поражается тому, что дочка в свои почти три понимает в этой жизни побольше некоторых взрослых, сама того не подозревая. — А хочешь, я расскажу тебе одну историю, чтобы тебе было проще уснуть? — предлагает Антон, обрадовавшись возможности побыть рядом с девочкой подольше. — Папа мне уже рассказывает, — немного хмурит брови малышка, будто заприметив потенциального соперника. Шастун немного вздрагивает от этого. Вздрагивает от «папа», произнесенного девочкой с таким невозможным трепетом, что даже в груди что-то ноет. У Шаста пересыхает в горле. Кажется, что только сейчас он понимает это. Дочь. Блять, у Арса есть дочь. Девчонка, которая зовет его «папа». — А если так, — на мгновение задумывается Антон, — папа расскажет тебе историю до конца завтра, а я тебе расскажу новую историю сегодня, — предлагает он. Девочка чуть хмурится, будто взвешивает все «за» и «против», и задумывается, немного нажёвывая нижнюю губу. И Арс внезапно проводит странную параллель — Антон тоже так делает. Эта забавная привычка у них обоих. Черт. — А там есть принцесса? — наконец спрашивает Кьяра. Пацан даже на мгновение теряется, совершенно не ожидая, что она вообще согласится, но тут же возвращается к сути разговора, разводит в сторону руки и часто кивает. — Конечно, — восклицает Шастун, — очень красивая и смелая принцесса. — Тогда хочу, — соглашается она и снова укладывается на подушку, подкладывая под голову руку. Арс улыбается и присаживается в глубокое кресло-мешок в дальней части комнаты. У него уже глаза слипаются, но он не собирается пропускать такое событие. Шастун, рассказывающий сказку. Кто-нибудь, включите камеру и начните это снимать! Антон собирается с мыслями, недолго думает, постукивая кончиком пальца по подбородку, а после усаживается поудобнее, проводит тыльной стороной ладони по губам и опускает руки на разведенные в стороны колени. — В одном королевстве под названием Питер… ляндия, — запинается Шастун, — жила-была одна принцесса, и звали ее Арс… ения. — Почему ты так странно разговариваешь? — не понимает девочка. Попов на кресле в дальней части комнаты прыскает в кулак. Пацан оборачивается, глядя на то, как мужчина, прикрывая лицо ладонью, тихо гогочет, и улыбается сам, снова возвращая внимание девочке. — Я импровизирую, — подсказывает ей он, и малышка немного хмурится. — Тося, что такое «ипаризирую»? — интересуется она. На кресле-мешке снова слышится тихий хохот, и Антон растягивает губы в улыбке, на мгновение прикрывая глаза и выдыхая шумный смешок. И непонятно, от чего хочется ржать больше: от «Тоси» или от «ипаризации». — Я — Тоша, — указывая на себя, напоминает он. — Я так и сказала, — чуть ерзает она в постели, укладываясь удобнее. — Тося. И пацану так тепло на душе, что почти жарко. Что почти до боли. Что можно обжечься. Девчонка — это свет, и, столкнувшись с ярким Антоном, она шагнула с ним в жизнь Арса так, что свет этот теперь может осветить весь мир. Арсений слушает про смелую питер… ляндскую принцессу в исполнении Антона почти с упоением, и голос того действует на него почти магически. Баритон у него плавный, тихий, размеренный. Никакого ора, как на передачах, нет: голос пацана успокаивает, убаюкивает, усыпляет. Арс даже не понимает, как в какой-то момент потерялся во времени, потому что, когда он открывает глаза снова, его наручные часы показывают четверть третьего. Он трет глаза, немного потягивается и старается бесшумно встать с кресла-мешка, сразу подумывая о том, что надо бы все равно от него избавиться, потому что шуму от него, как от проезжающего по каменной мостовой грузовика, в кузове которого болтаются сотни пустых жестяных банок. Когда шумное безумие остается позади, Арс идет к постели девочки в свете мелькающих звезд от светодиодной лампы и на мгновение останавливается, когда перед его глазами открывается эта картина. Кьяра свернулась комочком на правом боку, левой рукой прижимала к себе безумно любимого диснеевского Тигрулю, а правую руку вытянула вперед и… У Арса даже от этого зрелища перехватывает дыхание. Она сжимает маленькими пальцами большой палец Антона, который в сидячем положении заснул прямо в кресле, уложив голову на вытянутую на постели девочки руку. Попов готов поклясться: он никогда — никогда, блин, в жизни — не предполагал о существовании в себе этого чувства. Невозможный трепет, тесно переплетающийся с тоской и ощущением безумного, рвущего в клочья счастья, приправленного щепоткой бессилия. Арс присаживается рядом и непроизвольно смотрит на то, как Антон спит. Антон, оказывается, красивый. Он такой красивый. И если днем от него за версту веет жизнью и энергией, то сейчас от него исходят волны спокойствия и защиты, в которой Арс так нуждается. Он смотрит, как пацан тихо посапывает, немного морщась во сне, но затем снова расслабляясь, и внезапно понимает со всей ясностью одну вещь. Арс хочет к нему прикоснуться. Просто пиздец как хочет дотронуться кончиками пальцев до его кожи. Вот так — вдруг. Хочет, и все тут. Если уж быть до конца откровенным, он давно об этом думал, но все время одергивал себя, мол, нельзя, забудь, вы друзья или кто? Попов пацаном дорожит безумно и потерять его от такой промашки вовсе не хочет. Забудется, остынет и отболит. Как же иначе — на этом построен мир. Он не сможет без него, Арс это точно знает. Загнется, блять. Скорчится в одиночестве — и поминай как звали. Но сейчас это такой шанс, что охуеть можно. Коснуться. И от одной только этой мысли в сознании Арса что-то резко щелкает и будто растекается по всему организму, пронизывая искрой каждую клеточку тела. Внизу живота что-то сжимается комочком, непривычный жар прокатывается оттуда волной и мчит выше — к легким, солнечному сплетению, сердцу. И затем застревает в горле, вынуждая резко сглотнуть. Дрожащая рука мужчины замирает на мгновение, пальцы нервно сжимаются и разжимаются. Он сглатывает. Легкие до отказа заполняются воздухом, и он касается. Робко, тихо, почти беззвучно — ведет кончиком указательного пальца по щеке, вдоль скулы, линии челюсти, ямочки на подбородке. Господи, такой красивый. Арс сглатывает густую слюну и в следующее мгновение сам не замечает, как делает это. Как наклоняется к Антону, тянется, чуть вытягивая шею. Но внезапно замирает. Застывает в паре миллиметрах от его губ, прикрыв веки. От пацана пахнет мятной зубной пастой и веет отголосками дешевых сигарет. А еще от него пахнет домом. И Арс понимает, что если он и решится на это, если и поцелует наконец Антона, то сделает он это только в том случае, если в последнее мгновение перед этим Шаст будет смотреть своей невозможной зеленью ему прямо в глаза. И в них будет читаться: «Да. Пожалуйста». Попов перешагивает через себя, убирая дрожащие пальцы от щеки пацана, встает на ноги и уходит из детской в гостиную, чтобы, возможно, просто попытаться уснуть от того, что чуть не случилось. Он заваливается на диван и обхватывает руками продолговатую серую подушку, утыкаясь в нее носом и закрывая глаза. И в этот момент в детской комнате Антон поднимает веки, стараясь нормализовать тяжелое дыхание и успокоить бьющееся кувалдой в глотке сердце. Шастун не спал. Он все это прочувствовал на себе, и дрожащие холодные руки тому подтверждение. Почему ты передумал? Он садится в кресле и поправляет челку, протирая лицо ладонями. Внутри по-прежнему всё дрожит, а лицо пылает, опасными ожогами выделяя те места, к которым Арс прикасался пальцами. Я с тобой горю, а без тебя сгораю. Антон облизывает губы и откидывается на спинку кресла, зажмуривая глаза. Они оба сегодня не уснут.

***

Ира перекатывается со спины на живот и тянется к телефону, валяющемуся на тумбочке. Слишком светлый экран слепит девушку. — Блять, — шепчет она, цокая языком, когда понимает, что уже начало первого, а сна ни в одном глазу. В принципе, на это и была рассчитана эта поездка. На отсутствие сна. Пожалуй, именно поэтому Леша и убежал в одном халате до бара вниз, чтобы выбрать выпивку подороже лично. Ира отбрасывает легкое белое одеяло в сторону и мягко слезает с постели, даже не прихватывая с собой ничего, чтобы прикрыть наготу. За окном середина сентября, но этого совсем не чувствуется. Осенний ветер больше смахивает на летний, и это радует, хотя их обоих погода за окном не особо интересует, учитывая тот факт, что из номера они выходить не планировали. Девушка распахивает балкон и, не стесняясь собственной наготы, выходит на него без одежды, присаживаясь в плетеный стул. Ира закидывает ногу на ногу, хватает со стола белую пачку сигарет и сжимает между зубами фильтр, поджигая тонкий винстон. Ира затягивается глубоко, вдыхает вредный дым со всей страстностью и нервно трясет ногой. Она не замечает, как кожа покрывается мурашками, не замечает, как дрожит губа. Ей не холодно. Она просто, блять, в бешенстве. Кузнецова начала понимать, что теряет контроль. И осознание это пришло к ней позавчера вечером, когда Антон вернулся домой. Вернулся он позднее обычного, и привычка задерживаться у него начала обостряться с каждой неделей все сильнее, что Кузнецову определенно не радовало. — Почему так поздно? Ни приветствий, нихуя — заебатая пара, похлопаем. Но она пила уже третий по счету бокал белого, и ее пределом было горлышко, а не эстетическая середина бокала, так что теперь хватит одной спички, чтобы разжечь пламя. Антон посмотрел на кухню; взгляд его пробежался по столешнице, на которой лежал порезанный сыр и стояла открытая бутылка вина, а затем скользнул по сидящей в домашних шортах и обтягивающей майке Ире, которая мотала бокалом, создавая воронку из лучшего творения Диониса. Кузнецова закинула ноги на стоящий рядом стул, и теперь вела левой ногой по голени правой, постепенно поднимая ее все выше. Шастун бесстрастно проследил за этим движением и снял кроссовки. — Задержался, — безэмоционально бросил он через плечо, направляясь в ванную. Дверь хлопнула, заставляя Иру вздрогнуть. Она скрипнула зубами, сжимая бокал, и шумно выдохнула. Блять. Она определенно теряет всякий, сука, контроль. Раньше пацана достаточно было поманить новым кружевным бельем, и он тут же оказывался рядом, пуская слюни, а сейчас его частое отсутствие подложило ей здоровенную такую свинью, потому что Ира не могла понять, почему он вдруг к этому Арсу стал так гоняться. Ты не от той отказываешься. Ира внушала себе, что все нормально и все под контролем, но в последнее время все меньше верила в собственные слова. Шастун закрывался от нее, дома бывал намного реже, чем, скажем, парой месяцев ранее, и времени они проводили вместе катастрофически мало. Ира терять медийного парня не собирается. А делить его с каким-то, блять, Арсением — тем более. Она хочет решить все мирно, разобраться, сделать ему добротный минетик после душа, но у вина, которое она в себя влила, совершенно другие планы — алкоголь, впитавшийся в кровь, решает за нее, что говорить. — Какого хуя, Антон?! — выходит в коридор девушка, когда дверь из ванной открывается и из нее выходит уже одетый совершенно в другую одежду парень, на ходу вытирая волосы. — Что? — совершенно не настроенный на разборки отзывается Шастун. — Куда ты, блять, собрался, я понять не могу?! — вызывающе агрится Кузнецова, сама того не замечая. Шастун бросает полотенце на сушилку, глядя на едва стоящую на ногах девушку, и ему, откровенно говоря, почти противно. Он не понимает, что увидел в ней год назад, хотя что-то, блять, определенно увидел. У нее была отличная задница летом шестнадцатого, пухлые губы и пиздатая грудь. И, пожалуй, это было все, что интересовало парня на тот момент. Это тело хотелось брать. И она ему давала. Сейчас же, когда Антон увидел с совершенно другой стороны всю глубину чувств, которые могут испытывать люди, у него мир перевернулся. Видит Бог, он, блять, чувствовал разницу. С Ирой он был на земле, с Арсом парил над небом. И в данный момент стоящая в облегающей майке Кузнецова не вызывала никакого желания; хотелось, пожалуй, только одеть ее, потому что в доме работал кондиционер. Но это было всё. Шаст остыл и загораться с ней больше не хотел. — Тебе не терпится поорать? Так блять, ори, — указывает он в сторону окна, махнув рукой, — меня в эту поеботину не втягивай только, а? Шастун хмурится, его, блять, почти передергивает. В доме он находиться не может, особенно сейчас. Кузнецова пьяна, ей хочется выяснять всякую хуйню, которая якобы относится к отношениям, а у Шаста мысли другим забиты. Ему хочется к Арсу. Ему хочется к Кьяре. Пацану надо быть не здесь, ему хочется к ним. Он не ждет ее ответа, не хочет раздувать еще больший скандал, хотя он может. Девушка скрипит зубами, когда он надевает кроссовки. Молчит какое-то время, а затем почти рычит, раздается гулкий звон, и слышится плеск воды со звоном разлетающегося по паркету стекла. Шастун вздрагивает, выпрямляясь и оборачиваясь, и видит, как Ира стоит с сжатым кулаком, а на тыльной стороне ее смуглой ладони багровеет неглубокая царапина. Осколки бокала, смешавшись с остатками вина, залили пол и ее ступни, но она не шевелится. Стоит с ножкой бокала в руке, дрожит и смотрит на него, сжимая руки в кулаки. И ее трясет от гнева. — Ты всегда выбираешь его! — в сердцах вскрикивает Кузнецова, и голос ее эхом отскакивает от стен, врезаясь в пропитанные тоской обои. Шастун молча смотрит на нее какое-то время, облизывает сухие губы. Он видит, что она ждет ответа. Ждет ответной агрессии. Но нет ее. Нет и не будет. Она перестала задевать его чувства. Антон берет мобильник и сует его в карман худи, после чего хватает ключи от машины и выходит из дома, оставляя девушку в квартире одну наедине со своей агрессией. Шастун больше не хочет выбирать ее. Кузнецова облокачивается о стену, глохнет от шума гнева в ушах и смотрит в одну точку. А после хватает телефон, находит получателя быстрее, чем обычно, и пишет Леше, что согласна поехать в Питер. И вот сейчас, сидя на балконе в одном из лучших отелей Питера с видом на Неву, Ира курит как не в себя и почесывает уже почти заживший царапок на тыльной стороне ладони, глядя вдаль. Потому что Шастун написал обычное «ладно», когда она сказала, что Ляйсан отправила ее с поручением доставить бумаги в Питер лично в руки заказчику на два дня, и такое безразличие ее застало врасплох. Ты даже не заметишь, как проиграешь. — Ир, ну ты ебанулась, холодно же, зайди в номер! — слышится крик Леши прямо с порога, и Кузнецова хмыкает. Она тушит сигарету в пепельнице и выдыхает остатки дыма уже непосредственно в номере, хотя толком даже зайти в него не успевает, потому что Леша уже хватает ее за талию и валит на огромную, блять, постель, на которой бы с легкостью уместились четверо. Парень тут же заставляет ее откинуть голову и начинает жадно покрывать болезненными поцелуями шею, заранее зная, что останутся отметины. Ира обычно в восторге, когда он так делает, но сейчас ее настолько сильно беспокоит тот факт, что она у Шаста на втором месте, что это даже не дает ей нормально расслабиться. И ее это пугает. Раньше такого не было. Леша это тоже замечает, отрываясь от шеи девушки и глядя ей прямо в глаза. — Что? — не понимает он, раздраженно вскидывая брови. Кузнецова кусает внутреннюю сторону щеки и пару мгновений смотрит в чужие-родные глаза. — Ты сказал Оксане, что уехал? — внезапно спрашивает она. Парень цокает языком и закатывает глаза, перекатываясь и падая на спину на постель. Ира поворачивается на бок, поддерживая голову рукой. — Ты не сказал, — констатирует она факт. Леша поворачивает голову и раздраженно выдыхает. — Ну не сказал, и что с того? — разводит он в стороны руки. — Скажи, — непонятно почему требует Ира. — Скажи ей сейчас, она имеет право хотя бы знать, что тебя, блять, два дня дома не будет. Парень непонимающе хмурится. Поведение Кузнецовой становится все запутаннее, в ней что-то надрывно ломается, и это не есть хорошо. Прежняя Кузнецова была ему по душе, а в этой проснулась какая-то ебучая мораль. Ира все еще смотрит, и Леша сдается. — Блять, ладно, — выдыхает он и, схватив телефон, быстро строчит какую-то смс, после чего показывает телефон девушке и вскидывает брови. — Довольна? Какое-то сраное сообщение своей жене из нескольких слов, что его два дня не будет, пока он будет трахать ее лучшую подругу. Конечно, она, блять, счастлива. По всем, сука, параметрам. Надо это прекратить. Но она не может остановиться. И Кузнецова растягивает губы в улыбке, что определенно является знаком, который Леше хорошо знаком. — Пока нет, — закусывает она губу, и парню больше объяснять ничего не надо. Он заваливает ее на постель, подминая под себя, и Ира закрывает глаза, откидывая голову назад. Потому что с закрытыми глазами ее временами внезапно просыпающаяся совесть мучает меньше. И в этот момент в пустой московской квартире на стеклянном столе на кухне дважды вибрирует телефон Оксаны, которая до этого была полностью погружена в работу над макетом для следующего торжества. Фролова забирает за уши выбившиеся пряди, вытирает ладони о небольшое полотенце и берет в руки телефон, убирая блокировку экрана. Она видит заветное «Любимый муж» и почему-то улыбается, когда открывает диалоговое окно. Но улыбка тут же стирается ластиком с сухих губ. Любимый муж (23:19): Я в командировке в Питере. Очередная фотосессия Любимый муж (23:19): Не скучай Оксана чувствует, как внутри все сжимается. Холодеет, сдавливает нутро. Он даже не предупредил ее. Даже не написал, что собирается. Обида заполняет ее организм с ног до головы, и теперь она не может отрицать мысль, от которой постоянно бегала и отмахивалась. У Леши кто-то есть. У него, блять, кто-то есть. Оксане нечем дышать. Она вскакивает с места и понимает, что ноги не слушаются и почти дрожат. Девушка открывает окно, впуская осенний воздух, но это не спасает. Фролова больше так не может, она устала бороться. Она связала свои руки кольцами с одним человеком, но душа ее рвется к другому. Оксана хватает телефон, открывая единственный приватный диалог, и стучит пальцами по клавиатуре. Оксана (23:25): Приезжай Оксана (23:25): Ты мне нужен. Сейчас Оксана (23:25): Я больше не могу И Фролова не сразу понимает, что уже около минуты давится слезами. Она оставляет телефон на столе, блокируя экран, и идет в ванную, чтобы успокоиться, хотя и понимает, что без него прийти в себя не сможет. Ей без него никак. Ему без нее ничто. И в этот момент лежащий на столе телефон загорается снова. Сережа (23:27): Десять минут