Стажёр

Кираэль бережно, но без особого благоговения принял в свои руки небольшую по шинигамским меркам зловеще-черную тетрадку. Внимательно рассмотрел обложку, хотя, казалось бы, рассматривать было нечего — просто белая надпись «Death Note» на черном фоне. — Сам подписал? — спросил он, проведя пальцем вдоль одной из белых линий. — Сам, — ответил Рюук, хотя и не сразу. — Понятно… — Кираэль открыл тетрадь. На первом форзаце тем же почерком было написано: «Человек, записанный в этой тетради, умрет». Причем на десяти языках. — Ты именно эту тетрадь людям сбрасывал? — Нет, другую. — А та где? — Кираэль, вообще-то я не обязан тебе отчитываться, а? — Да ладно, мне-то какая разница… Просто стало интересно — в мире людей ведь сейчас, как я понял, тетрадей нет? — Все тетради, которые оставались на Земле после смерти владельца тетради, люди сожгли, — сказал Рюук. Кира внимательно посмотрел на него, пытаясь прикинуть, насколько сознательно была выбрана эта слишком расплывчатая фраза. Ничего не решил и продолжил исследовать тетрадку. Заглянув на второй форзац, он обнаружил там кучу неразборчивых надписей на местном языке: «40 секунд на первое уточнение, 400 на второе», «Продолжать с другой стороны листа можно», «Первый владелец — твой», «Выдать за свое не равно отобрать», «Можно вписать сначала причину, а потом имя», «Максимум 23 дня вперед», «Не спасать убийством убийцы»… Кираэль понял далеко не всё, но на всякий случай прочел внимательно и запомнил. После чего перешел к разлинованным страницам, покрытым именами жертв — то строчками, то колонками имен с обстоятельствами смерти или без, на всех человеческих, а порой и нечеловеческих языках, иногда довольно-таки ровными и аккуратными, иногда разбросанными в беспорядке. В них Кира уже не очень тщательно вглядывался, хотя некоторые записи или последовательности записей и заставили его остановиться на мгновение, а то и засмеяться чему-то. Потом записи стали проще, даты, причины смерти и уточнения деталей постепенно исчезли, остались только имена, сплошные имена на несколько страниц, которые Кира пролистал побыстрее, только чтобы добраться до конца. И наткнулся наконец на последний из исписанных листов. Заглянув на несколько последующих и убедившись, что они совершенно чисты, он вернулся к этой, последней записи. — А кто такой этот… Ёгами? Нет, Ягами… Кто он? — спросил он, стараясь говорить как можно более равнодушно и незаинтересованно. Не то чтобы в этом была реальная необходимость, смысл которой он мог бы сформулировать. Просто ему показалось, что так будет лучше. — Человек, — сказал Рюук, пожав плечами. — Мертвый человек. — Да уж понятно, что не живой, — Кира снова коснулся тетради кончиками пальцев, будто эти три иероглифа, грубо нацарапанные на линованной бумаге, могли ощущаться как-то по-особенному. Как, в конце концов, читается это имя? «Цуки»? Нет, он почему-то мог побиться об заклад, что как-то по-другому, только вот как… — И все-таки — кто это был? Это ведь владелец твоей второй тетради, да? — И с чего ты это взял? — Ты отвел под него целый лист. Он должен был что-то значить для тебя. Так все-таки это он, да? — У моей тетради было много владельцев. Это один из них, да. Первый. — И последний, ведь так? — усмехнулся Кираэль. — Это ведь после него все тетради сожгли, и ты улетел обратно в мир богов смерти? Ладно, не хочешь говорить — не надо… Хотя мне очень интересно, откуда в мире людей взялись другие тетради… — Я был не единственным богом смерти, подбросившим людям тетрадь. — А остальные… Хотя он, наверное, был один… Что с ним сталось? — Кира, боги смерти тоже не вечны. Особенно если ведут себя неосмотрительно. Кираэль ничего не ответил, только снова открыл тетрадь на форзаце с заметками, кивнул, вернулся к заложенной пальцем странице имени Ягами. — Вернул бы ты мне тетрадь, — сказал Рюук. — Тихо-мирно, а то пожалеешь ведь. — Всё в порядке, — Кираэль захлопнул тетрадь и протянул ее богу смерти. — Я уже увидел всё, что хотел.