Двенадцать лет спустя
У Тора все хорошо. Наверное. Равновесие и мир в Девяти мирах почти восстановлены, Земля пережила вторжение читаури, его друзья и любимая женщина находятся в добром здравии. Всё же почти замечательно. Наверное. Да, вокруг воцарилось пока еще хрупкое, но уже дающее надежду на скорый мир спокойствие. Вот только над душой у сына Одина властвовал лишь хаос и сумбур. Тор не сразу понял, в чем дело — тревога его нарастала постепенно, сперва почти не занимая мысли царевича, занятого в постоянных битвах и сражениях. Но вскоре беспокойство разрослось, словно весенний первоцвет, заставляя Громовержца ночами ворочаться в постели, не смыкая глаз. Локи сидел в асгардской темнице, ожидая приговора. Тор не навещал его — знал, что тот только взбесится, да и сам не хотел, но неизменно возвращался к мыслям о скором суде и наказании брата. Каким оно будет — одному Одину известно. Бог Грома надеялся, что хуже, чем долгое заключение под стражей, ничего не случится. Но, зная, как сильно рассержен Всеотец, Одинсон действительно боялся за судьбу гордого младшего принца и непутёвого младшего брата. И не мог даже представить, как себя чувствует Фригга, раз сам он потерял покой. Судный (во всех смыслах) день наступил ровно так же, как и предполагал Тор — пугающе неожиданно. Незадолго до объявления приговора он буквально сбежал из дворца, ссылаясь на несуществующую необходимость в свежем воздухе, не в силах смотреть на сочувствующие взгляды и слушать грязные сплетни служанок о деяниях Локи. Громовержец бесцельно брел по улицам города, не обращая внимания на приветственные возгласы асов и назойливые комплименты особо наглых асгардских девиц. Сегодня суд. Сегодня его заключат в темнице, и он никому больше не причинит вреда. Это ведь правильно? Конечно, все преступники должны понести наказание. Всё так, как и должно быть… Но матушка верит в него. Всегда верила. Когда я смотрел в его глаза там, на башне Человека из Железа, он был… Локи. Тем Локи, которого я знал. Или и это его гнусная иллюзия? Одолеваемый безрадостными противоречиями, Бог Грома очнулся лишь тогда, когда услышал рядом с собой звучный голос стража Бивреста. — Здравствуй, сын Одина. Что привело тебя ко мне? Тор поднял голову, смотря на величественного и спокойного Хеймдалля, внимательно следящего за просторами Девяти миров, и поневоле улыбнулся. В минуты душевной тревоги, ноги сами привели его к тому, с кем можно было поделиться своими бедами. Как и с самых малых лет, не зная, куда податься, Тор, да и Локи тоже бежали к Хеймдаллю, будучи уверенными, что получат от стража напутствие и добрый совет. — Разве ты не должен быть во дворце, Тор? — Ещё есть время. Хотел узнать, все ли спокойно в Девяти мирах? — Разрушения и хаос, созданные армией читаури, были страшны, однако не губительны. Думаю, в Свартальфхейме еще придется навести порядок, но Вы проделали хорошую работу, мой принц. Страж ненадолго замолчал и добавил: — Леди Джейн, хоть и грустна, находится в добром здравии. Повисла тягостная для Тора тишина. Одинсон вдруг осознал, что делиться переживаниями, как в детстве, стало так непомерно тяжело и стыдно, что он не может выдавить из себя ни слова. Может ли будущий правитель Асгарда проявить слабость даже перед близким другом? — Ну, хорошо, пойду я, — как можно более беспечно сказал Громовержец, натянуто улыбаясь, и направился в сторону дворца. Недосказанность горечью ощущалась на языке, но Тор не знал, хочет ли продолжать разговор. — Что ещё беспокоит тебя, сын Одина? Ты ведь не за этим пришел, — настиг его голос Хеймдалля. Тор остановился и медленно обернулся, в упор встречаясь с проницательным взглядом Всевидящего. Спустя секунды, тянущиеся чуть больше вечности, Бог Грома резко выдохнул, будто перед прыжком в ледяную воду, и заговорил о том, что терзает его который день: — Локи. Я не знаю, что его ждет. Отец может сотворить с ним все, что угодно. Я боюсь, он захочет сделать что-то ужасное. — Ты не считаешь, что Локи заслужил это? — Я не знаю, Хеймдалль. Я правда не знаю. Мы росли вместе столько веков… В какой момент я потерял его? — внезапная боль в голосе Тора, кажется, удивила обоих. — Локи выбрал путь… Всевидящий вдруг замолк на полуслове и замер, сконцентрировавшись в одной точке. — Хеймдалль. Хеймдалль! — Мидгард, — тихо произнес страж. — Не может быть… Тор почувствовал, как сердце сжимается от холода. Неужели их победа была столь хрупка и недолговечна? — Что с Мидгардом? Ради Праотцов, не молчи! Хеймдалль, наконец, обратил взор на Тора и вновь заговорил: — Магия. Она неконтролируема и может привести к большим разрушениям. Это магия, созданная руками аса. Сильная… Как Вечное пламя. — Как это возможно? Так и не получив ответа, Громовержец потребовал: — Хеймдалль, перенеси меня туда. Срочно! — Как же суд? — Ничего, начнут без меня. Я скоро буду. Тор шагнул в портал и исчез в сиянии Бивреста, крепче сжимая в руке Мьёльнир.***
Недовольным взглядом единственного уцелевшего глаза Один следил за царицей, меряющей супружеские покои быстрыми шагами. И уже заранее знал, что она скажет. — Локи не заслуживает вечного заточения! — наконец воскликнула Фригга. Кто бы сомневался. Один тяжело вздохнул, усаживаясь на край постели. — Твой сын преступник. Я уже пошел у тебя на поводу, пообещав сохранить ему жизнь. Не тебе решать, какое он понесет наказание! — Наш сын, — тихо сказала царица, — Ты прав, решать не мне, но ты всё равно должен знать кое-что… — женщина присела рядом с супругом, нервно разглаживая руками ничуть не мятый серебристый шелк надетого на ней платья. — Четвертого дня я обращалась к Скульд. Только этого не хватало. Один бесспорно уважал норн и иногда обращался за советом к Верданди — богине, владеющей над настоящим. Но Скульд… Самая молодая и, пожалуй, самая легкомысленная из норн. В её ведении находится будущее, всегда изменчивое и непостоянное, поэтому её предсказания никогда не вызывали доверия царя Асгарда. Заметив недовольство на лице Одина, Фригга поспешила добавить: — Я прекрасно знаю, как ты относишься к её пророчествам, но что мне было делать? Локи — мой сын, и я очень беспокоюсь! Так тебе интересно узнать о том, что мне поведали? Видя молчаливое согласие и любопытство Всеотца, царица продолжила: — Скульд предсказала, что в Мидгарде Локи обретёт ту, которая сладит с хаосом, что он несет. Ту, которая по-настоящему доверится ему. Мой царь, ты хочешь для него века в асгардской темнице, но не будет ли лучше, если Локи снова окажется в Миргарде? Это может его спасти. Один ненадолго замолчал, обдумывая сказанное, а когда начал говорить, его голос звучал совсем не так уверенно, как раньше: — Не забывай, чем закончилось его последнее пребывание в Мидгарде! Любая земная девушка погибнет быстрее, чем успеет назвать своё имя. — Кем бы он ни был, он все равно остается нашим сыном! По крайней мере, моим сыном, — тише добавила Фригг. — Локи заслуживает еще один шанс. И на нас лежит вина за то, что произошло. Обещай, что хотя бы подумаешь над этим, прошу! Всеотец ничего не ответил и вышел, оставив растерянную супругу в одиночестве.***
Закованный в цепи, младший сын Одина (и не сын вовсе) медленно шел по тронному залу, чтобы Всеотец озвучил ему наказание и отправил на вечное заключение в подземелья Асгардского дворца. Как предсказуемо. Четверо стражников, что двигались позади, сильно тянули цепи на себя, если Локи слишком выдвигался вперед. Словно трикстер был непослушным животным, которого посадили на короткий поводок за плохое поведение. Унизительно. О, как он ненавидел их всех. Если бы не чертовы оковы, он бы заставил Одина, Тора и весь треклятый Асгард страдать так же, как страдал он. Он бы заставил их всех почувствовать, каково это — жить в вечном унижении. Сын Лафея спалил бы эту землю тщеславных идиотов дотла, заставил бы асов захлебнуться собственной кровью, стирая Золотой город в пыль. Если бы он только мог… Один из стражников потянул на себя цепь сильнее и резче, звякнул металл, и Локи, запнувшись о собственные закованные ноги, чуть не расстелился на мраморном полу. Трикстер удержался на ногах, шепча сквозь зубы проклятия и угрозы. Еще не хватало предстать перед Одином жалким слабаком! Локи не мог допустить даже мысли о том, чтобы доставить Всеотцу такое удовольствие, потешив самолюбие правителя. Если он и оказался поверженным (только пока), он предстанет перед ним, не растеряв остатки своего достоинства. Все уже собрались, как оказалось. Один, Фригга, стражники. Вот только Тора нет. Неужто решил пропустить насмехательства над тем, кого продолжает называть братом? Глупец. — Локи… — тихий и ласковый голос Фригги проникал в самое сердце, пробуждая давно забытые светлые воспоминания, заставляя безудержную злобу отступить. Но обида на Одина, Тора и весь Асгард проросла так глубоко в душу Бога Обмана, что Локи не мог остановиться, кажется, утеряв способность говорить искренне. Без злой насмешки и сочащегося ядом голоса. — Скажи, мама, ты гордишься мной? — язвительно процедил трикстер. — Не надо. Будет только хуже, — мать беспокойно смотрела в его глаза. Так, словно действительно готова простить и принять младшего сына после всего… Нет, снова ложь! — Куда уж хуже? — Довольно! — грубо оборвал их Всеотец. — Не пойму, из-за чего весь сыр-бор? — Локи перевел взгляд на Одина и поднял брови в притворном изумлении. — Ты нисколько не раскаиваешься в содеянном? Где ты — там всюду война, разруха и смерть. — Я отправился в Мидгард, дабы править людьми, как милосердный бог. Такой же, как ты. — И все это из-за притязаний на заветный трон. — Я рожден править! — яростно выкрикнул Локи, позабыв о напускном спокойствии. Трон? Да как смеет Всеотец обвинять его в этом? Столько раз Локи доказывал, что власть не была ему нужна, вот только кто его слушал? С самого начала все лгали ему, говоря о том, что оба сына Одина одинаково достойны стать правителями Асгарда. Вот только на деле каждый пророчил на это место лишь Тора. А Локи — не особо нужное дополнение в тени, отбрасываемой лучами славы Бога Грома. Трофей. — Ты был рожден, чтобы умереть еще в детстве. Тихо сгинуть на ледяных скалах. Не прояви я жалость, никто бы никогда не узнал о тебе. Локи вздрогнул, словно от удара. Какую бы ненависть он ни испытывал к царю Асгарда, слова человека, которого раньше Бог Лжи считал отцом, и правда ранили, неожиданно и больно. Трикстер пару раз глубоко вздохнул, стараясь держать себя в руках. Не должен Один видеть его слабость. — Если меня казнят, то прошу, отец, не надо прелюдий. Я большой поклонник твоих нравоучений, но… ты неубедителен. — То, что ты жив — заслуга Фригги, и её ты больше не увидишь. Остаток дней проведешь в темнице. — Стойте! — громогласный голос Тора заглушил последние слова Всеотца. Сам Громовержец быстро шел, почти бежал к трону под изумленные взгляды Одина, Фригги и самого Локи. — Заключением его не исправить, отец. Он просидит там сколько угодно — это ничего не даст, ты понимаешь это куда лучше меня. Но я могу предложить другой способ. Я только что вернулся из Мидгарда. Хеймдалль увидел там нечто странное, и я должен был убедиться, что это не причинило и не причинит землянам вреда. Страж увидел, как в земном ребенке пробудилась магия Асгарда. — Невозможно! — в два голоса воскликнули царь и царица, а во взгляде Локи мелькнуло любопытство. — Но это так. Вот только, судя по всему, не знает она ни про магию собственную, ни про Асгард. А сила в девушке большая, вот только контролировать ее она, конечно, не умеет. Среди землян нет тех, кто способен совладать с этим, поэтому им очень нужен кто-то, кто обучит ее, — Одинсон кивнул в сторону Локи. На этих словах никто не заметил красноречивого взгляда Фригги, брошенного на Всеотца. — Я так понимаю, мое мнение никого не интересует? — подал голос трикстер. — Молчать! — рявкнул Один и снова обратился к Тору. — Каким образом она может не знать об Асгарде, владея нашей магией? — Память — свойство весьма неустойчивое, — негромко сказала Фригга. — Воспоминания можно стереть или заменить, ты прекрасно знаешь об этом. Так что, вопрос не в том, почему она не помнит, а в том, кто и зачем заставил ее забыть. Как именно проявились ее силы, Тор? — Огнём. Девочка сожгла большую территорию, защищаясь. Хеймдалль говорит, что её магия напоминает Вечное пламя, но вряд ли это и правда возможно, верно? Один и Фригга промолчали, обмениваясь настороженными взглядами. Этот бессловесный диалог не укрылся и от Локи, который теперь с интересом желал узнать причину этой скрытности. Очередной клубок дворцовой лжи. — Вечное пламя не может быть подчинено живому существу, — наконец уверенно произнесла царица, — и, верно, чувство Хеймдалля его обмануло. Но в любом случае, если мы говорим об асгардской магии, девочка нуждается в нашей помощи. — Хорошо, — кивнул Тор. — Я могу перенести ее в Асгард и… — Нет! — вдруг крикнул Один, гулко ударяя копьём о каменный пол. — Нам неизвестно, действительно ли ребёнок — выходец Асгарда. Пока мы этого не узнаем — путь сюда для него закрыт. Всеотец вновь переглянулся с Фригг и принял окончательное решение. — Я даю тебе право выбора, пленник. Темница или Мидгард? Судьба вновь давала Локи шанс. Сидеть взаперти с очень маловероятной возможностью побега или вновь отправиться на проклятую планету с ее мерзкими жителями и стать нянькой для не пойми откуда взявшейся девчонки? Но в Мидгарде он не будет заперт под надзором Одина. А дальше — отвязаться от ребенка, сбежать с Земли… Будет крайне сложно, учитывая то, что Один всё-таки не идиот, чтобы отправлять его обратно с полной магической силой. Но всё лучше, чем клетка. — Я согласен на Мидгард. Дождавшись момента, когда сыновья и охрана покинули тронный зал, Фригга быстро подошла к Всеотцу, и, ещё раз оглядевшись на предмет лишних ушей, беспокойно зашептала: — Ты думаешь, это возможно? Даже Хеймдалль может ошибаться. Провести такое с Вечным пламенем… И потом, у Доротеи не было детей. — Дочь Ингвара жила этой идеей. Если она и впрямь сотворила невозможное, и если Хеймдалль прав — этот ребенок угроза для всех нас.