***
— Добро пожаловать в Дом Трибутов! — мужчина лет сорока предстал перед ними в, как принято здесь, яркой и вырвиглазной одежде, которая, переливаясь на солнце, резала глаза и заставляла жмуриться, отводя взгляд в сторону. — Это общий дом всех участников Голодных Игр. Комнаты размещены на втором этаже, девушки живут в правом крыле, а парни — в левом. Кафе и прочие развлечения на первом. Так же, на третьих этажах есть секторы тренировок вне обязательных и изолированные комнаты для встреч трибутов, менторов и стилистов. — рассказав заученные наизусть слова, Атлас, как вспомнилось Лизе, показывает рукой на белоснежные двери с золотыми узорами, исходящими от такого же цвета дверной ручки. — Класс, а есть чего-нибудь сладкого? — спрашивает Эльдар, стоя впереди и держа два рюкзака. — Хочу сдохнуть от диабета, а не от ваших Игр, — ухмыляясь, говорит Джарахов, когда распорядитель утвердительно кивает. — Не принимайте на свой счет, окей? Окей. — подмигивая явно не ожидавшим такого поведения мужчинам, парень первым открывает вход в дом и заваливается вовнутрь. — Эл, мы можем здесь спиться! Тоже неплохая смерть, — кричит Кашин, заходя вслед за «коллегой по цеху». — Вау, ребят, да мы тут все от алкогольного отравления слечь можем! — видя разнообразие алкоголя в серванте, Данила присвистнул и кинул рюкзак возле ресепшна. — Кашин, алкоголик! — подойдя к другу, Лиззка пихает его в бок и начинает смеяться вместе с остальными, наблюдая за обиженным лицом Дани. — Не дуйся, на правду не обижаются, — улыбается девушка и переводит взгляд на лестницу, возле которой стоял Атева, о чем-то очень воодушевленно общаясь с Хоффман. — Я надеюсь, он умрет быстро, — тихо говорит Неред, смотря за недавним «врагом», собственно, на которого она и записала дисс, после из-за этого попав сюда. — Жалко его, и так его ниже плинтуса опустили, так тут ещё сюда впихнули, да и вообще, бесить меньше будет. — Что не скажешь о Соболеве… — отвечает Данила, когда мимо них проходит Николай. — Вот вроде нормальный, но такой ебанутый, что у меня прям жопу с него рвёт, — закатив глаза, Кашин отходит от подруги и, внимательно осматриваясь вокруг, забегает на ступеньки, схватившись одной рукой за перила. — Ну, дорогие мои и, — посмотрев на Атеву, рыжий только шмыгает носом и вскидывает брови. — и не очень дорогие, давайте бухнем, покаместь есть время, ибо потом будем грызть друг другу глотки! — четко говорит Даня, будто бы всю жизнь только и репетировал эти слова. — Даниил, — в помещение заходит шесть женщин, одежда которых заставляла только поморщить нос. Реш, стоящая в углу комнате, оторвалась от телефона и, взглянув на местных «модниц», закатила глаза, вспоминая своего добровольного сопроводителя, стоящая среди этой шестерки и обращалась к её напарнику, Кашину. — Никаких, как вы выражаетесь, бухнуть! — строго отчеканивает голубовласая за тридцать и, цокая своими двадцати сантиметровыми каблуками по паркету, выходит в центр комнаты. — Сука, да я Данила! Не Даниил, а Да-ни-ла! — выкрикивает Кашин, в надежде на то, что он сможет всё-таки выпить и забыть хоть на чуть-чуть этот ужас в гремучей сыпью с тем, что его называют схожим, но всё-таки чужим именем. — Да в смысле, блядь?! — перебивая женщину, возмущается Хоффман, отвлекшаяся от разговора с Эдвардом и желающая врезать недалеко стоящей Никсель, которая поддакнула женщинам, мило улыбаясь. — Не выражайся, — кидает женщина, злобно посмотрев на Ксению. — Так, стоп, я тут что, в фильм «Мстители» попала? — встревает Лиза, удивлённо поднимая бровь. — Нет, это очень хуевая интерпретация «Защитников»! — Джарахов поднимается на несколько ступенек выше Данилы и смотрит на Неред, которая легонько улыбнулась, сложив руки на груди. — Ничего не может быть хуевей «Защитников»! — подмечает Даня, ловя на себе злые взгляды сопроводителей, которые сейчас уже готовы лопнуть от бешенства. — Не беситесь, — мило улыбнувшись, Кашин спускается вниз, становясь возле Юлии. — А мы и не бесимся, — возразила Пенелопа, сделав шаг вперед. — Сегодня вы не пьете, мои родные, потому что у вас выступление перед спонсорами. Оставшийся день вас будут приводить в порядок, а ровно в восемь за вами приедут и заберут. — Надеюсь, нас не оденут, как попугаев? — спрашивает Соболев, поправляя свой пиджак. — Не показывать же вас в вашей безвкусице! — сведя свои нарисованные синие брови, пискляво отвечает Агнесса. — Так всё, не путайте нас своими бессмысленными вопросами и разговорами, марш наверх! Там вас уже ждут наши стилисты. Недовольно вздохнув, ребята кивают и с недовольными лицами делятся на две группы, поднимаясь наверх: белые ступеньки, сделанные из белого фарфора, сливались с не менее белоснежными стенами, на фоне которых изредка поблёскивали золотые перила и занавески, весящие на огромных окнах. За стёклами виднелся захватывающий вид на огромнейший сад, неподалеку от которого был лабиринт, стенками коему служили высокие кусты. Насыщенно-алые розы, как будто их собственноручно окрашивали чьей-то кровью, очаровывали своей красотой, иногда переливаясь на солнце. Они напоминали о предстоящей битве, на которой прольется много жидкости точно такого же тёмно-красного цвета, как и они. Лиза смотрела на цветы, медлительно поднимаясь по лестнице, вспоминая, как Даня купил ей прям такие же розы. Тогда к ним подошла милая старушка со словами « — Купи своей любимой цветы!» — а Кашин скупил все и их запах не выветривался в квартире Лизы ещё около двух недель. Неред хотела побить засохшими стеблями друга, но, увидев его довольное лицо и две бутылки пива в руках, сразу же передумала, выкидывая цветы в мусорный бак. — Я хочу сдохнуть, — на выдохе говорит Лиза, надеясь, что никто не услышит её слов. — Ещё успеешь, Лиз, а сейчас надо забить хуй, — приобняв за плечи девушку, говорит Юлия и улыбается. — Попробуй не словить кринж с местных стилистов и не распсиховаться, хорошо? — Неред неуверенно кивает и только кривит лицо в странной улыбке. — Вот и хорошо. Реш отпускает русоволосую и, подмигнув ей, скрывается за дверью, оставляя Лизу возле точно такой, но только не с номером «2», а «4». За стеной слышался гул и голоса, заставляющие девушку свести свои густые брови и, медленно опустив ручку вниз, заглянуть вовнутрь комнаты. Там стояло около двадцати человек, огромное помещение разбито на несколько секций, по которым распределились стилисты. Новая аппаратура блестела от чистоты, идеальное освещение, от которого радуется глаз, ведь здесь было бы идеально снимать видео. Сказать, что это всё удивило её — ничего не сказать. Панем отличался своим идеализмом, который проявлялся во всём: в технике «будущего», в чистоте и просто невероятном построении. Каждый сантиметр, каждая стена и проем были сделаны каким-то сверх-людьми, ну или роботами. — Держи, — мужчина протягивает Лизе огромное платье белого цвета, похожее на то, что дают в больницах. — Переодевайся, — Неред забирает одежду и, окинув взглядом всех, шмыгает носом. — Куда я ввязалась, — закрывая дверь ванной комнаты, она кладет платье на полочку для полотенец и стаскивает с головы кепку. Переодевшись, как ей показалось, в смирительную рубашку без связывающихся рукавов, Елизавета недовольно смотрит на себя в зеркало, искренне надеясь на то, что через несколько часов она увидит себя ровно такую же, без особых изменений и накрашенных до задницы ресниц. Уже через минуту Лиза разлеглась на лежаке, чувствуя, как к ногам прилепляют противные восковые полоски, от которых ей, блядь, хотелось ударить или плюнуть им в лицо. « — Ну что, ад начался? Пляшем нахуй! » — говорит про себя Неред, сжав руки в кулак.***
Елизавета провалялась на лежаке около двух часов. Вокруг неё мельтешили все, лица менялись и повторялись. На полу лежали русые волосы, а девушка всё молила, чтобы с её лицом ничего не делали и оставили всё так, как оно есть — заросшие, густые брови, привычные ресницы, не нарощенные по самое не хочу. К её большому счастью, всё так и осталось, хотя она отчетливо слышала, как несколько людей спорили по этому поводу, разделившись на две позиции: одни считали, что стоит из неё сделать чуть ли не придворную даму с нитками, вместо бровей, как у всех «модниц» в Панеме, а другие, что ничего не надо делать — это её изюминка. И вторые отстояли свою точку мнения, оставив Лизу без изменений. — Тебя ждёт твой стилист, милая, проходи в гардеробную, — указав рукой на дверь, одна из женщин подтолкнула стоявшую у зеркала Неред, пристально себя рассматривая, и выдавила из себя нечто похожее на милую улыбку. — Он подберет тебе твой наряд на представление и будет присутствовать всё оставшееся время до Игр. — Кстати, тебе очень повезло, он — нереальный стилист, — подмигнув, её буквально выпихивают в соседнюю комнату, где находился мужчина. Одежда на нём значительно отличалась от привычной, обыкновенный черный костюм с черной рубашкой. Нет ничего броского и, в принципе, именно это Лиза бы и назвала стильным, в отличие от преимущественного выбора остальных. — Здравствуй, — повернувшись к Неред, мужчина протянул руку и встал с кресла. — Валентин, а твоё имя я знаю, — подойдя к русой, представился он. — Это хорошо, но можно вопрос? — блондин кивает и мягко улыбается. — У вас у всех такие странные имена? — Это римские имена, — отвечает Валентин. — Вообще, само название Панема происходит от изречения «panem et eircenses», что переводится как «хлеба и зрелищ». Изначально, здесь просто были жатвы, где выбирали двух людей и те привселюдно дрались на Арене, — мужчина проходит вглубь комнаты, вновь усаживаясь в кресло. — Тогда причем здесь мы? — удивляется Лиза, округляя глаза зеленого цвета. — Им стало мало. Мало зрелищ, мало одного убийства в год и они подняли бунт среди обыкновенного народа, то есть вас, а потом спихнули на блогеров, которые, в принципе, вообще наплевали на это всё. Впутали просто потому, что захотелось им так. Теперь они получают одиннадцать убийств, как одиннадцать месяцев, а выигравший — это тот месяц, в котором и проводятся Игры. — Один человек — это определенный месяц? Что? Чем они объебались, когда придумали это? — спрашивает Елизавета, всё ещё пребывая в шоке от услышанного. — Раз в месяц, пятнадцатого числа они отмечают смерть трибута. Если умер первым, то празднуют в январе и так далее, а победитель отмечается пятнадцатого июля — это, как ты знаешь, день начала Игр. — Жутко, — девушка ежится, сморщивая нос и сводя брови друг к другу. — Ублюдки, собственноручно бы их передушила. — Моя задача состоит из того, чтобы ты понравилась спонсорам и твою несостоявшуюся смерть отмечали в следующем году пятнадцатого июля, — захватывая между пальцев ткань одного из платьев, Валентин отодвигает его, выглядывая из подола юбки. — Но не в этом же моя так называемая изюминка. Платья идёт таким, как Хоффман, или Атева, но никак не мне, — отнекивается она, мотая головой в разные стороны. — Я не то, чтобы так категорически отношусь к этому, просто мне приносят дискомфорт платья, юбки и косметика. Я не буду собой, если на меня нацепят это, а завоевывать людей каким-то паршивым образом я не хочу. Свою публику я привлекла тем, что я вот такая, какой сейчас стою перед тобой, а не нацепленной маской. Я хочу быть собой. — То есть, тебе всё равно на спонсоров? — приподняв бровь, интересуется тот, отпуская платье. — Я не говорила, что мне всё равно, но если я должна их покорить образом, в который меня впихнули, то пусть идут нахуй. Изменять своим принципам я не намерена, особенно когда знаю, что жопу мою это вряд ли спасет, — говорит Лиза, проводя рукой по нежной ткани. — Тогда я, если честно, даже не знаю, во что тебя одеть, — отвечает Валентин. — Оденьте на меня кепку, джинсы, огромную толстовку и ветровку, — умоляющим взглядом Неред взглянула на своего стилиста, повернувшись к нему головой. — У меня есть идея, — подскочив, выкрикивает мужчина, улыбаясь во все тридцать два зуба. — Поэтому даже не надейся на то, что ты сказала! — У меня нет выбора? — в ответ она получает уверенный кивок и только вздыхает. — Ну, колдуй, — усаживаясь возле зеркала, Неред смотрит на себя. Привычные скулы, густые черные брови, зеленые глаза и волосы, подстриженные чуть выше её плеч. Всё вроде бы точно такое же, кроме пустоты, разъедающей её изнутри. Она до сих пор прокручивала в своей голове тот момент, когда прочла имя Данилы в списке. Это был взрыв. Самый настоящий. Будто внутри неё образовался Чернобыль. Сначала живой и, кажется, слишком оживленный, но потом всё идёт наперекосяк — это уже пустынное место. И она чувствовала, как радиоактивные вещества поражали её вплоть внутри. Разъедали её, образовывая дыры и запуская процесс гниения. Лиза ощущает, как из дыр её души вытекает жизнь, покидая её с каждым очередным понимаем её смерти. Её жертвы. Может глупой и безрассудной, но для неё самой правильной. Замечая то, что веки начинают тяжелеть, Лиза сделала глубокий вдох, отгоняя поганые мысли и сон, который сейчас был очень не вовремя. Зевнув, девушка осмотрелась по сторонам, заметив ещё двух девушек, ходящих по комнате. Они перекидывались словами, спрашивали что-то друг у друга, иногда оценивающим взглядом смотря на Неред, тем временем хотящая провалится сквозь землю. Над головой шёл пар, когда локоны прикасались к коже, Елизавета чувствовала исходящий от них жар и поняла, что волосы либо крутят, либо выравнивают, что было глупо во втором случае. — Вы мне что, волосы крутите? — спрашивает Лиза, закрывая нос ладошкой от изобилия лака. — Балл за догадливость, — говорит Валентин, подойдя к Неред. — Думаю, ты не сильно будешь против, если мы тебе накрасим ресницы и губы блеском? — Очень тупо спрашивать меня об этом, ибо всё равно же сделаете так, как хотите, — пожав плечами, Неред выдохнула, вдавливаясь в спинку стула. — Долго ещё вы мне этот писькин-праздник на голове делать будете? — Ещё минут десять, а потом пойдешь переодеваться, — ответил мужчина, мило улыбаясь Лизе. — Тебе должно понравится. — А что если не понравится? — предполагает Неред, вскидывая бровь. — Треснешь меня чем-то тяжелым по голове, — Елизавета только прыскает в ответ, а после начинает рассматривать платья, искренне надеясь на то, что те девушки положили что-то более-менее адекватное в раздевалку, а не какое-то розовое платье в пайетках. Лиза, закрыв глаза, считала минуты до того, как всё закончат и она, наконец-то, уже сможет выбраться из этого душного помещения. За то время, которое они находятся здесь, в комнате стало довольно жарко и душно, из-за чего сильно спёрло дыхание. В темноте закрытых век она видела Кашина. Он улыбался и махал ей рукой, зовя с собой, приговаривая: « — Пошли, мы уже все тут!», а потом резко схватил за запястье, увлекая её в темноту. Они провалились, но Данила растворился, а настойчивый голос Валентина всё продолжал мучить уши Лизы: — Ей! — он трясет её за плечо. — Просыпайся, — Неред нехотя всё-таки открывает глаза, сонным взглядом смотря на стилиста. — Иди одевайся, — кивнув головой в сторону раздевалки, он отошёл от трибута, дав ей проход. — Готовь что-нибудь тяжелое, — кинув это напоследок, Лиза облокачивается на дверь. — Ты слишком категорична ко мне, — наигранно-обиженно произнес Валентин. — Тебе кажется, — захлопнув дверь, Елизавета посмотрела одежду, висящую на вешалках. Скинув с себя «смирительное» платье, Неред переоделась и, натянув на себя новые кроссовки, смотрит на целостный образ. Белая рубашка с длинным рукавом, заправленная в джинсы со средней посадкой, делали из Лизы какую-то важную личность. « — Я бы тебя каким-то министром назначил!» — по-любому скажет Кашин, увидев подругу. Найки, точно такие же, как и у неё дома, оставляли в ней себя и напоминали о родном Питере. А накрученные локоны выглядели как-то странно для самой Лизы, которая привыкла к своим ровным волосам.Это необычно. Это странно, но ей нравится та Неред, которая отражается в зеркале…