***
Лиза просыпается из-за звука выстрела, резко распахивая глаза и принимая сидячее положение. — Юля? — спрашивает она, не видя Реш, уснувшую вчера возле неё. — Сука, Юля, — Неред встает с земли, отряхивая костюм и параллельно ища девушку глазами, что, в общем-то, начинает дико её пугать, когда она не видит подругу даже поблизости. — Лиза, — хмурится проснувшаяся от криков Елизаветы Эвелина, удивленно и испуганно смотря на неё. — Что-то случилось? — Юля пропала, — отвечает Лиза и облизывает губы, сводя брови друг к дружке. — Да что за хуйня-то? — русоволосая закрывает рот рукой, начиная судорожно оборачиваться вокруг своей оси в надежде увидеть фиолетовые волосы. — Девки, — зовет их пропавшая и запыхавшаяся Юля, заставляя их обернуться и облегченно выдохнуть, — слава богу с вами всё в порядке, — она кидает всё, что держала в руках, в сторону, и обнимает Лизу, на чьих глазах выступают слезы и читается страх. — Сука, нельзя же так пугать, — говорит Неред, — я слышу блядский выстрел, просыпаюсь и не вижу тебя, пиздец, — она запинается из-за подошедшего к горлу кома и просто сильней зажмуривается, сжимая руки в кулаки. — Я просто ахуела. Юля в ответ лишь утвердительно кивает, делая глубокие и размеренные вдохи, больше настораживаясь насчет приступов паники, появившейся после совершенного ею убийства Водвуд. — Я… Я просто ходила собирать ветки, чтобы хоть что-то сделать к завтраку, но, как только услышала, то дала на пятку. Я знаю, что те ублюдки будут искать нас. — М-да, — выдает все ещё сонная Кошкина и приподнимается на локти, — нам надо к Рогу Изобилия. — Зачем? — спрашивает Лиза, повернувшись к рыжеволосой. — Мой лук уже на исходе, да и стрел не осталось, — отвечает Эвелина, кивая головой в сторону пустого колчана, — а я, знаете, ещё пожить хочу. — Тогда, — начинает Юля, — сейчас завтракаем и в путь-дорогу? — девушки положительно кивают, распределив между друг другом эдакие обязанности и лениво их исполняя. Всё тело при любом движении начинает ныть; дают о себе знать и синяки, полученные из-за камней, на которых, собственно, они спят, а недостаток того самого сна, вечно перетекающих в кошмары, проявляется в огромных мешках, приобретающие уже фиолетовый оттенок, и вечной усталостью, отдающуюся от клеток мозга до фаланг пальцев на ногах. С огромным трудом они кое-как завтракают, сидя в полнейшей тишине, стараясь не заснуть перед маленьким костром, уткнувшись носом в горящие угли, и, забрав рюкзак, предварительно закинув туда всё, что у них осталось, идут к Рогу Изобилия по памяти, надеясь на то, что всё закончится не так, как с Лизой. — Если бы я прямо сейчас не видела эту хуйню, то сказала, что мы — просто ахуительные лохи, которые так же, как и я раньше, проебались и пошли не в ту сторону, — говорит Лиза, стоя на горке, и, сузив глаза, смотрит на серое здание, находящееся в нескольких десятков метров. — Серьезно? — радостно взвизгивает Эвелина, уже более оживленно подбегая к Неред. — Господи, наконец-то! — Кошкина, тоже заприметив центр Арены, блаженно выдыхает и, быстро спустившись со склона, бежит к Рогу, резко остановившись у дерева. — Девочки, — кричит рыжеволосая, махая рукой, якобы подзывая их к себе. — Смотрите, там кто-то есть! — указывая рукой на фигуру, находящуюся на противоположном конце поля, говорит она. — Даня? — удивленно спрашивает Лиза, вглядываясь в силуэт. — Да, это он! — узнав в нём друга, Неред утвердительно кивает. — Ты уверена, что это он? — хмурится Эвелина. — Да, — отвечает, вместо Неред, Реш и встает с земли, отряхивая одежду. — Этого говнаря я узнаю из тысячи, — девушка смотрит на подруг и спускается с горки, — ну, вы идете? Кошкина настороженно и недоверчиво осматривает Юлию и, медленно поднимаясь на ноги, сильней сжимает лук в руке. — Надеюсь, он нас не убьет, — произносит рыжеволосая и, схватив Лизу, успевшую так же встать с почвы, за руку, — очень надеюсь. Неред лишь улыбается, идя вслед за уже бежавшей к Комкову Реш, и прыскает со смеху от того, как они падают, когда Юля налетает на Данила с теплыми объятиями. — Ко-омко-ов, — протягивает Елизавета, расплываясь в ещё большей улыбке, — привет, — девушка так же обнимает парня в знак приветствия. — Тебя ещё не продырявили? — Нет, я верен только Кашину, поэтому моя жопа все ещё целая, — беззаботно отвечает Даниил. Будто они просто встретились в городе, будто они просто пьют в баре и смеются, будто этого ничего нет. — Господи, ты серьезно умудряешься здесь шутить? — возмущается Кошкина, сводя брови на переносице. — А мне что, плакать? — изумляется парень. — Я знаю, что я сдохну, поэтому нет смысла как-либо истерить, — честно отвечает он и поправляет волосы. — Ты реально свыкся? — спрашивает Реш, кладя согнутую в локте руку на плечо Дани. — Я до сих пор надеюсь, что это наебалово, я так не могу. — Лиза свыклась, так чем я хуже? Я прекрасно поддерживаю её затею и обеими руками «за». Это, конечно, звучит, как фальшивая благотворительность, особенно от меня, но это Голодные Игры, с которых выберется только такой, как Кашин, — говорит Комков и закусывает нижнюю губу. — Это странно звучит и очень трудно объяснить, но это принятие было у меня ещё с самого приезда в Панем. Может, меня так заебала жизнь, а может, я просто трезво оцениваю себя. — Нет, — возражает Эвелина, мотая головой в разные стороны, — ты придурок, — девушка тыкает пальцем в грудь. — Опустим, — отмахивается он. — Кстати, Лиз, — повернувшись к Неред, отвернувшейся куда-то в сторону и подозрительно туда смотрящую, Данил щелкает у неё перед глазами, привлекая её внимание, — я Кашина видел. — Где? — русоволосая широко распахивает глаза, резко разворачиваясь к собеседнику и рывком подходя к нему. — С ним всё в порядке? — спрашивает она. Внутри всё сжимается до размера яблока. Кажется, грудная клетка начинает уменьшаться, из-за чего ребра сильней сдавливает её легкие, заставив девушку затаить дыхание. — Уж где не вспомню, но с ним точно всё нормально. Он потрепанный, конечно, но живой, — отвечает Комков. В душе Лизы вновь загорается тот маленький огонь, олицетворяющий её надежду на победу Данилы. — Не уверен, что выживите вы, — кажется, буквально из ниоткуда появляется Соболев. Абсолютно живой и невредимый Соболев, с той самой ухмылкой на лице, что свойственна ему, и с тем самым бардаком на голове, явно кричащий о том, что с его зализанными волосами ему точно лучше. — Ты хули не сдох? — выпаливает Реш, хмуря густые брови. — Ты должен был сдохнуть, больной ты пидорас! — Я живучий, — говорит Николай, сильней сжимая рукоятку. — Хочешь ещё раз попытаться меня грохнуть, Неред? — он поворачивается к Лизе, уже успевшей взять несколько ножей в руки. — Вижу, попытаешься. После этих слов на Рогу Изобилия начинается самая настоящая кровавая бойня, которую Цезарь сейчас назовет самой жестокой за всё время. Лиза кидает нож, но из-за того, что Соболев успевает увильнуть от острия, тот летит в землю возле ног Масленникова, после чего русоволосая понимает, что своим метанием, которому она присвятила все тренировочные дни, она ничего не сделает, Неред срывается с места, направляясь к противоположному концу Рога, где стояли столы с орудием. Девушка хватает меч с поверхности и её резко оглушает звук выстрела, вынуждающий её поежиться, поскорей выбежав из-под крыши Изобилия. Елизавета из далека замечает падающую на колени Эвелину, держащуюся за живот, и стоящего рядом Масленникова. Глаза, к которым подступают слезы, расширяются, и Неред закрывает рот рукой. Её маленькая девочка, маленькое рыжее чудо. За время, что они находились в Панеме, они слишком хорошо сдружились, чтобы сейчас терять. Так не может быть. Так не должно быть. Внезапная боль в голове распространяется по всему телу, так же внезапно темнеет всё вокруг, преображаясь в одно черное полотно. Последнее, что помнит Лиза — это как её тело соприкасается со стеной Рога Изобилия, а после земли, и звук находящих друг на друга клинков. Выстрел. Второй. И за ним следует третий. Литры крови вытекают на зеленую траву; звучат три выстрела и лежат три тела на сырой земле, в алой луже вокруг себя.***
Кашин просыпается из-за того, что гнездо какой-то птицы, приземляется возле его головы, а яйца разбиваются вдребезги, заставляя парня поежиться и всё-таки встать. Внутри рыжей макушки, как и снаружи, находится полнейшая неразбериха. Как раз-таки из-за неё парень сначала не понимает, что за чертовы три выстрела отдаются эхом в его голову и почему резко стало так страшно. С первой мыслью приходит Лиза, из-за чего Данила, схватив свой рюкзак и всё остальное в охапку, начинает бежать в заученную им сторону к центру Арены, надеясь на то, что вся его паника, каждая потраченная нервная клетка, всё пошло насмарку, и на поляне стоит невредимая Неред. Его маленькая и русая Неред с глупыми шутками, с искренней улыбкой и пожаром в глазах. Но вместо этого Кашин слышит ещё два выстрела, свидетельствующие о смерти ещё двоих людей. Земля, кажется, уходит из-под ног. Сами ноги подкашиваются. И парень летит в бездну. Если она жива, то погибнет ради него. Если она мертва, то остается ещё один трибут, с которым будет идти борьба на смерть. И оба варианта чертовски ничтожны. Оба так угнетающе хреновые. Оба в любом случае убьют его. Ментально. И моментально. Даня смотрит на кроны деревья и не видит их: пелена закрыла взор. Ничего не видно за пеленой соленых слёз, стекающих вниз по лицу. Не видно и солнца, и его лучей, и не чувствуется тепло. Вроде теперь ничего не имеет значение. Но имело ли? Имело. Имело, когда Лиза была. Имело, когда она обнимала. Имело, когда она смеялась. Имело, когда она была жива. Теперь не имеет. Не имеет, ведь Лиза «была». Не имеет, ведь она «обнимала». Не имеет, ведь она «смеялась». Не имеет, ведь теперь она мертва. Кашин сжимает в кулаке вырванный клочок травы, чувствуя, как мокрая земля просачивается сквозь пальцы. Ему хочется остаться здесь лежать. Ему хочется не чувствовать эту боль. Ему хочется отмотать время. Ему хочется сделать так много.Самый дорогой человек, Правда — слишком глубокая рана, Забывать друг друга пора нам. Пропадает в миллионах навек Когда-то самый дорогой человек, Правда — слишком глубокая рана, Забывать друг друга пора нам.
Желание перерезать себе горло возрастает с каждой минутой. Теперь жизнь действительно потеряла всё, что имела. Потеряла все краски, что имела. Уши режет звук, будто уведомления, из-за чего Даня открывает глаза, боковым зрением замечая какой-то контейнер возле себя. » — Не вздумай ничего делать. Она умрет зря, не допусти этого. Живи, овощ. х.» — напечатано на записке, привязанной к крышке, из-за чего Кашин сводит брови на переносице. Она пришла сюда ради него. И, если он свершит то, что так хочется сделать, то всё пойдет насмарку. Всё будет перечеркнуто в один момент. Паф. И каждый её поступок, каждая слеза и усталый вздох будут сделаны зря. Будет сделано всё зря. Данила достает содержимое из контейнера и видит там вторую бумажку. На ней нарисовано сердце и подпись «люблю», почерком Леры. Некогда его Леры, которую он любил. И вправду любил. Он не чувствовал подобного ни к единому человеку, но что-то внезапно переключилось. Переключилось и вытекло в иное русло. В то самое, где вода начала оттачивать любовь к Лизе, которой теперь нет. Навалившееся на плечи Кашина, кажется, хочет раздробить ему голову. Что, между прочим, хочет сделать и бегущий со стороны Рога Изобилия Атева. Эдвард, с сумасшедшим криком и не менее сумасшедшим взглядом, целеустремленно летит на Данилу, еле успевшего схватить меч с земли и подскочившего на ноги. — Я убил твою Лизу, убью и тебя, — говорит тот и сцепляет зубы, стоя в нескольких метрах от Кашина, в котором после этих слов все начало гореть. Горечь, которая всегда его присутствовала из-за сигарет, резко образовалась в легких, отдавая в горле горящим комом крика и злости. Даня озлобленно смотрит на парня, готовясь буквально разрубать его на несколько частей. В этот момент он искренне начинает ненавидеть Эдварда. Даже не так. Он готов пойти наперекор всему. Наперекор принципам и самому себе, убив Атеву. Кашин отбегает назад, хватая метательный нож, и кидает в удивленного Эда. Кровь, сочившаяся с его лба, стекает по всему лицу. Атева безжизненно падает на землю практически сразу, смотря такими же стеклянными глазами на несуществующий для него мир. — Нож попал тебе промеж глаз, — отречено говорит Кашин. В ушах шум. Сквозь него слышится выстрел, а после ещё десять, свидетельствующих о смерти всех трибутов. Всех, кроме одного. Всех, кроме Данилы. Щелчок. Он не помнит, как оказывается на борту самолета. Щелчок. Он не помнит, как оказывается в Панеме. Щелчок. Он не помнит, как приземляется на холодную кровать своего номера и засыпает…