***
В шатре хан сидел с документами. Здесь царили полумрак и тишина, нарушаемая лишь шелестом свитков. Он долго читал исторический документ о далёкой стране под названием Каталония, далекая тёплая страна. Он слышал о ней от торговцев. И вот ему попался документ, описывающий путешествие в эту страну. В танцующем свете огня он казался тем же спокойным, невозмутимым правителем, в чьи тёмные глаза боялись смотреть, но в глубине этих глаз были едва различимы огоньки, дающие понять, что он мечтает. Мечтает, словно маленький ребёнок о новой игре, что ему придумает Субэдэй. Именно в этот момент ткань юрты отодвинулась и новый советник великого хана оказался в теплом шатре. — Великий хан, Вы меня звали, — девушка поклонилась, и хан встал, держа в руках свиток. — Да, Сарнай. Я нашёл документ на родном тебе языке. И хотел бы попросить помочь с переводом и достоверностью этого документа. Девушка взяла свиток, и на мгновение снова заметила, что Бат-хан внимательно следить за ней, разглядывая. — Так, тут о Каталонии…- девушка пробегала глазами знакомые символы, — Тут говорится о путешествии в страну на лошадях, которое заняло 3 года… — она бормотала, пробегая глазами дневник. Но тут её перебил хан. — Так, это мне понятно, — сказал хан, предлагая присесть в центре шатра, — Лучше расскажи мне о своей стране, об обычаях, о твоей прошлой жизни. Девушка слегка опешила от такого вопроса. Впервые она видела заинтересованный и открытый вид хана. Но она знала, что это лишь маска, маска, которую он использовал, чтобы усыпить бдительность. Девушка, которой больно было вспоминать прошлое и признавать, что сейчас она полюбила этот стан, тяжело вздохнула начала свой рассказ: — Раньше я считала, что лучше страны нет. Тёплые лучи солнца, не покидающие Херсонес практически никогда, виноградные лозы, дающие убежище от палящих лучей летом. Тогда меня звали Алкидика, что в переводе с греческого — «могучий закон». Родители считали, что благодаря имени я стану справедливой ко всем людям и однажды стану судьёй… — девушка посмотрела на хана, улыбаясь на лицо владыки: он сейчас выглядел словно маленький мальчик, слушавший интересную сказку про битвы, — Наш город был беден после распада Византии, подвергался набегам разных народов. А потом… — Сарнай сглотнула, — пришли отряды монголов. Вот и всё.***
Великий хан неотрывно смотрел на пляшущие языки огня, греясь в своём шатре, после утомительного, но такого удивительного дня, проведенного с Сарнай за рассказами. Думы его устремлялись дальше обширных просторов русских полей. Они несли его на таинственный и непонятный ему город Херсонес, о котором он немало слышал от различных странников и путешественников, а сегодня узнал больше от той, о ком он мечтал последний год. То были рассказы о теплых водах Черного моря, о солнечном берегу, старые руины, где играли дети… Какими же манящими и сладостными были эти рассказы. Он обдумывал, что эта девушка стала открыта с ним, сегодня он услышал её смех во время рассказа. Он ничего не замечал сейчас: ни принесённой еды, которая уже остывала, ни треска огня, ни танцующих теней. Он был далеко, представляя полной жизни город. Он представлял взрослеющую девушку, которая шестнадцати лет отроду бегает босиком по песочному берегу наперегонки, когда начинаются ужасные события.***
Ночь сменяла день, день сменяла ночь. И каждый день хан проводил со своим советником. Она рассказывала ему о традициях, учила разным словам, учила языку, на котором говорили русы. Он не хотел расставаться с ней и понимал, что перед ним всё ещё та маленькая девочка с искренней улыбкой, какой она была до захвата Херсонеса. А вечерами, за ужином, она рассказывала сказки, которые знала. В один из таких вечеров она рассказала сказку, встала, поклонилась, и собиралась уходить, когда её схватили за руку. — Ты же расскажешь завтра, что стало с тем воином, который подарил дудочку царевне? — спросил уже менее властный голос, который она слышала раньше. — Конечно, — улыбнулась она, — Доброй ночи, Великий хан, — и удалилась, оставив в напоминание о своём недавнем присутствии лишь пустую посуду из-под кушаний, лёгкий аромат лаванды, которую она вплетала в волосы и примятую ткань на подушках. Хан допил лошадиное молоко из кубка, приказал всё убрать и лёг спать, вспоминая сказку о царевне Анне. Сарнай зашла в свою юрту, по дороге думая, что произошло за последнюю неделю. Она наконец поняла, что нашла свою роль — роль смелой розы, которая начала расцветать от внимания вокруг себя. Она поймала себя на мысли, что стала любить этот стан сильней, и не хотела уходить. Ей стало дурно от этого: не может быть это племя её семьёй, не может! Девушка села на кровать, и горькие слёзы текли ручьём из её глаз, постепенно засыпая, как это было в детстве, когда родители не могли купить ей дудочку, как у царевны Анны. Но тут была другая причина — она рвалась, словно пленённый зверь, между любовью к родителям и мыслью о мести и симпатией к владыке.«Слышу я печальный смех богов, И понимаю всю ничтожность наших слов…»
.