Свежесть

      В пятницу нас ждало жутчайшее разочарование. Вместо обещанных отработок докладов и самой игры наставники устроили блиц – быстрые вопросы, быстрые ответы. Умение лаконично и чётко выдавать ответ тоже считалось неоспоримым преимуществом, равно как и наоборот – способность растянуть нерастяжимое. Это годилось на этапе вопросов, ведь нужно оставить сопернику минимум шансов подловить себя в каком-то новом русле эпохи.       - Поговорим быстро о Тюдорах, “войне роз” и разделимся, - размяв шею, произнёс Соболев. - Почему Столетняя война стала причиной “войны роз”?       - Англия лишилась всех своих территорий на континенте, кроме Кале, и внутри разгорался конфликт между Ланкастерами  и Йорками, - безапелляционно произнёс Денис.       - Ещё, - кивнул утвердительно Соболев.       - Вся казна ушла на войну с Францией, поэтому в стране было тяжёлое экономическое положение, - это вытекает из того факта, что Англия проиграла. Я, конечно, всего не помню, но раз четыре волны активных боевых действий привели к провалу английской короны, значит, дела у них были совсем паршиво, откровенно говоря.       - Аня, тебе слово, - Емцов кивнул подруге, пока она ждала своей очереди.       - Вырос уровень военной мощи солдат. Концентрация опыта и его количества на островах была опасным оружием.       Соболев утвердительно кивнул всем.       - Как в искусстве отразилась “война роз”?       - Ланкастеры и Йорки стали Ланнистерами и Старками, - Артём улыбнулся, и мы – тоже. Игра за английский престол в пятнадцатом веке была самой, что ни на есть, настоящей.       За войну там больше название говорило, чем сами боевые действия.. За тридцать лет – всего пятнадцать сражений. Если сложить временные отрезки битв, то нашкребётся на три месяца с небольшим. Так что это больше борьба за престол между властными, алчными феодалами, чем реальная гражданская война.       - Алин, назови основных действующих персонажей и общую хронологию событий династической войны, - Максим вальяжно расположился на том самом подоконнике, где полчаса назад раскидывал ноги его друг.       - Значит, - сфокусировалась Маркова где-то на доске за спинами наставников, чтобы не подглядывать перед ответом и испытать свою память: - Генрих VI Ланкастер на престоле, оппозицию затевает герцог Ричард Йоркский. Он проводит несколько удачных сражений и в итоге захватывает короля в плен. Но внезапно на него нападает жена короля Генриха VI Маргарита. Ричарду отрубают голову, и оппозицией завладевает его сын Эдуард IV, который выгоняет Ланкастеров в Шотландию. Там же он захватит после битвы Генриха VI и посадит в Тауэр. Но его собственные сторонники поднимут восстание, Эдуард IV сбежит, а бывшего короля восстановят на престоле.        Это, насколько я помню 1470-й год. Алинка так складно рассказывает всю хронологию, опуская ненужные детали, что я удивляюсь. Она всегда была въедливой до мелочей и запоминала даже нюансы, а тут молвит, словно всю жизнь занималась быстрым конспектированием сюжета. Я всегда так делала раньше, чтобы запомнить сначала общую структуру больших событий. Проще говоря, составляла скелет, а затем натягивала кожу с мышцами. Алинка же наоборот – с ног до головы составляла целого человека. Выходит, научилась видеть основное.       - Через год Эдуард IV разобьёт своих предателей и войско королевы Маргариты. Генриха VI снова заключат в Тауэр, где он и скончается. Престол на двенадцать лет достанется крайне жестокому Эдуарду IV. После смерти право на трон перейдёт к сыну, Эдуарду V, но из-за малолетнего возраста власть захватит его дядя, Ричард ІІІ. Племянника новый король утопит вместе с отцом (своим старшим братом), а Ланкастеры и Йорки в противовес новому тирану объединятся вокруг дальнего родственника ветви Ланкастеров – Генриха VII Тюдора. Он женится на Елизавете Йоркской, и в Англии начнётся относительно мирный период абсолютной монархии.       Мне так и хотелось сказать “вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец”. Да уж, мягким, мелодичным голосом Алинки даже такие ужасные вещи как убийство кажутся закономерными и не страшными. Мы с Анькой переглянулись понимающе и еле скрыли улыбки.       Наставники остались, в общем, довольны нашими быстрыми ответами, поэтому разделились мы сразу же и по привычной схеме. Я с Анькой шла к Шевченко. Алина с Артёмом – к Емцову, а Дениса тренировал Соболев. Мы уже и не задавались вопросами, почему так, но в этот раз получилось иначе. Емцов взял Дениса и Аньку, Максим – Алину, а Соболев стоял около двери вместе с Артёмом и пафосно манил меня пальчиком. Карамзина за меня испугалась даже, бросив подозрительный взгляд, а я оставила вещи и вместе с парнями отправилась вон из каморки.       - В чём дело? - спросила, едва закрылась дверь.       - Поговорим в кафетерии: у меня голова гудит, - Соболев первым двинулся в сторону лестницы, и мы, переглянувшись с недоумением, последовали за ним.       Мы взяли себе по стаканчику чая с булочкой и расположились в пустующем холле. Да, он прав. В той каморке слишком тесно для стольких голосов, и шум давит на уши. Илья и до этого выглядел не очень, а теперь словно проявилась его усталость, которую он так мастерски прятал. Маска выдержки трещала по швам, так что удалиться было единственно верным решением.       - Ты бы не ела столько углеводов, - Артём забрал одну из моих вафель, которые я взяла в довесок к плюшке. - Сладкое портит фигуру.       - Фигуру мне могут испортить только твои стереотипы, Меркулов, - усмехнувшись, я чуть было не выплюнула наружу то, что жевала. Забываю иногда, что сначала нужно проглотить, а потом – говорить. Но тогда момент будет упущен, так что потерплю возможные насмешки. - Но если хочешь вафлю, бери. Мне не жалко. Я сегодня больной человек и крайне щедрый.       Мы засмеялись. Обычно мне действительно не жаль делиться едой. С каждым из команды, с наставниками, с преподавателями не трудно делиться, если человек импонирует.       - Хочешь? - я подвинула упаковку с вафлями Соболеву.        - Не люблю сладкое, но спасибо.       Илья выглядел слишком бледно и, похоже, его прижимала совесть, что надо бы не чаи гонять с нами, а опрашивать. Теперь и меня прижимала совесть, что мы тут с Артёмом дуркуем, а ребята там вкалывают.       - Задавай вопросы. Мы вполне можем и есть, и говорить, - я хотела прикоснуться к Соболеву, но вовремя одёрнула руку и зажала между колен, чтобы не совершить глупость.       Мы с Артёмом явственно чувствовали, что наставник держится с трудом. Не знаю, что сказывается, но это беспокоит. Хотя заявить бы ему в лицо, мол, Илюха, ты походишь на поганку, пошли-ка в каморку за твоими вещами и по домам. Но, увы, ни я, ни Артём не мог сказать этого в такой формулировке. А храбриться, заставлять, мол, мы заметили твой не должный вид, так что, будь добр, соответствуй, тоже не хотелось. Во-первых, потому что нам эта показушность никуда не упала. Во-вторых, здоровье Соболева важнее. В-третьих, нас погонять могут и двое других наставников.       - Слушай, - прервала я наш диалог с Артёмом и глянула на Илью, - а Дима или Макс на машине?       - Оба, - Соболев поднял на меня глаза с недоверием. Он понял, что моему терпению пришёл конец, поэтому начинал злиться. Ещё скажет, что это не моё дело, что сую нос куда не надо и нечего вообще меня жалеть, ага.       - Я так больше не могу, - несмотря на все эти соболевские скабрезности в голове, выдохнула и бросила раздражённый взгляд на Артёма. Знаю, Меркулов меня поймёт. - Пусть тебя Макс отвезёт домой. Смотреть невозможно.       - Чегрин, не соскакивай с темы Первого Интернационала. Знаю, ты в этом плаваешь.       Вот упёртый баран, а?! К чему такое поведение? За что ты держишься? Не понимаю.       - Я сейчас позвоню Максу…       - И что? - Соболев посуровел, когда понял, что шутить я не намерена и явно подрываю его авторитет. - Угрожаешь мне Шевченко?       - Я не шучу, - не менее остро смотрю в ответ. - Ты мне говорил, что своей разбитой головой я могла поставить под угрозу срыва участие нашей команды. А ты чем лучше?       - Я не в вашей команде.       - Но заменить тебя тебя всё равно некем, - сощуриваю глаза и продолжаю нанизывать взглядом.        Соболев сдаётся, и мы возвращаемся в аудиторию. То ли сил не осталось спорить со мной, то ли просто захотелось повредничать, но наставник ведёт себя тихо. Артём разделяет мой поступок, хотя уверена, он не заметил, как быстро утомился Соболев. Если у него болит голова, давление или мигрень (старпёр эдакий), то ему сейчас так мерзко, что и на стены не полезешь. Эту боль ни с чем не спутать. Мне просто повезло, что мамины склонности не  передались, а так она часто на пустом месте подвергается мигреням, и тут нет никакого средства. Врачи молчат, объяснить не могут, потому что эта сфера крайне неизученная. Единственным общим симптомом является жуткая боль в голове.       Мама говорила, у неё срабатывает механизм, когда она ест сладкое, твёрдые сыры или алкоголь. И если отказаться от алкоголя ей легко, от сыров – тоже, то от сладкого гораздо сложнее. Любим мы всей семьёй эту вредность.       Макс бледнеет, едва видит состояние друга, и я коротко киваю ему, мол, отвези его. Соболев сопротивляется, мол, “не надо меня везти, я вызову такси, а вы дрессируйте цыплят”, но, благо, Шевченко плюёт с колокольни на гордость друга. Здоровье выше всего.       - Тебе помочь, может? - я смотрю на Макса, и тот заметно кивает.       - Тём, садись, - Дима за спиной подзывает одногруппника, и тот садится рядом с Денисом. - Лер, начнём без тебя. Так что поторопись.        Я с ребятами молча выхожу из кабинета, и Шевченко протягивает ключи от машины. Немой вопрос замирает на лице, но Макс наблюдает только за приятелем. Перехватив того под руку, он придерживает в полусознательном состоянии Илью и указывает идти вперёд.       - Что с ним? - спрашиваю, открывая дверь, ведущую на лестницу.       Когда Соболеву успело так поплохеть? Просто в течении минуты.       - Илюха, ты как? - непонятно, то ли тот кивнул, то ли качнулась голова от движения. - Сейчас будут ступени. Идти можешь? Придётся, давай.       Максим поддерживал Соболева с одной стороны, я – с другой. Затем бежала открывать дверь одну, вторую. Его пальто не застёгнуто, но Макс сказал не обращать внимания. Холод не навредит.       - Он говорил, что голова болит, - я внимательно наблюдала за Соболевым, ожидая увидеть прояснение на лице, но ничего не менялось.       Разблокировав машину, открыла заднюю  дверь и помогла Максу с другой стороны расположить друга на сидениях. Никогда не видела их обоих такими. Один почти без сознания, а второй настолько переживает, что сам побледнел, как больной. Я вытащила пледы из-под своих коленей: первый пусть поддерживает шею наставника, а вторым укрыла его с головой.        - Откуда знаешь? - Максим помог расстелить плед, чтобы Илья не замёрз, и внимательно на меня посмотрел.       - У меня мама с мигренями мучается, так что знаю про светочувствительность. Подумала, раз у него болит голова аж до обмороков, то скорее всего то же самое.       Мы вышли на улицу, прикрыв с наименьшим шумом двери, и наблюдали за еле дышащим Соболем, который хотел свернуться клубком, но слишком уж неудобно это делать в машине.       - Так у него, правда, мигрени? - я прикусила губу, озабоченно наблюдая через стекло за наставником.       - Опять обострение, - кивнул мрачно Макс. - Хорошо, хоть не за рулём был, как в прошлый раз, и  не один пошёл в этот кафетерий.       Шевченко ругнулся и снова осуждающе смотрел на друга.       - Почему ты злишься?       - Потому что он придурок, - Максим пылал от гнева и переживаний. - Я говорил ему после физры поехать к невропатологу, а он “да всё нормально, не критично, брат”. Тьфу.       Да, гордыня и маска невозмутимого властелина – вполне в духе Соболева. К чему так храбриться, если знаешь же о своей уязвимости? А ещё меня поучал. Стоп, может, он это и имел ввиду? Может, с ним такое бывало, что он так среагировал? Ладно, это не важно пока.       - Куда вы сейчас? - постаралась отвлечь Макса от наблюдения за холмовидным пледом в своей машине.       - Домой его завезу и проконтролирую всё.       - Может, в больницу лучше?       - В таком состоянии ему нужен куриный бульон и темнота, - Макс закатил глаза. - Они с Полькой сговорились сегодня, что ли. Одна ноги себе все счесала, нос разбила, а другой в обморок бахнулся. Дохлики, блин, на мою голову.       Он нервно усмехнулся и в той же манере засмеялся. Наверное, ему нужна какая-то разрядка, поэтому поддержала его таким же смехом.       - Кроме тебя, у них никого нет, Макс, - погладила его по плечу. - Вези нашего дохлика домой, а то кто ж будет третировать команду целый месяц до турнира?       - Спасибо, Лер, - Шевченко посмотрел на меня и улыбнулся. - У тебя ведь завтра день рождения, да? Будешь в лицее?       - Пока не знаю, - улыбнулась и пожала плечами. - Скорее всего. А что, хочешь приехать?       - Да, - он коварно усмехнулся и кивнул в сторону лежащего друга, - привезти тебе питомца домашнего.       Мы засмеялись, и волнение действительно отступило. Видела, как Максу стало легче переживать, поэтому наблюдала, как он усаживается в машину и, помахав мне, уезжает. А я только сейчас осознала, что вылетела из аудитории в пуховике нараспашку, и холод уже пробрался под одежду. Так переживала за этого несносного гордеца, что о своём здоровье не подумала. Не заболею, конечно, но и рисковать в канун дня рождения не хочется.       Макс отписался, когда довёз друга домой, и даже жаловался, что тот раскоровел немного – теперь, мол, сложнее его тащить с парковки в квартиру. Я была рада, что Шевченко в такой ситуации шутит и не остался один на один с бессознательным Соболевым. Разумеется, у них есть друзья, но шум в квартире от чрезмерной заботы только помешает нормальному самочувствию, а тут важно, чтобы волна болей миновала как можно быстрее.       Вечером, когда я готовилась к французскому после семейного ужина, позвонил Макс:       - Богатырь будет жить, - торжественно заявил он, едва я подняла трубку.        - Отличная новость, - улыбнулась и отложила тетрадь, где писала сочинение на заданную тему. - А ты как?       - Почувствовал себя Золушкой, которая ухаживает за больной вредной сестрой, - я услышала хлопок, а затем мужской хохот. - Соболь, гад, не посмотрю, что ты больной, сам этим полотенцем заряжу!       - Это тебе от вредной сестры! - раздалось в трубке соболевское эхо. - С кем ты там?       - Да Лерке звоню, - после этого Шевченко наверняка дёрнул плечом деловито, - о, знаю. Лер, ты на громкой связи будешь!       - З-зачем? - в смысле? Как? То есть меня будет и Соболев слышать?        Всегда нервничала перед такими вещами. Во-первых, голос ужасно звучит, как ни делай его глубоким и таинственным. Во-вторых, я с Соболевым никогда не говорила по телефону. К мысли, что с ним вообще могу общаться, ещё не привыкла. А тут такая подстава.       Это меня взволновало. Я схватила книгу по французскому на первой попавшейся странице и попыталась как-то успокоить шальные надпочечники в выработке адреналина.       - Всё, Лер, ты на громкой, - с эхом заявил громко Макс. - Можешь поздороваться с Соболем в сознании.       - Рада, что ты в порядке, - когда нервишки шалят, а голос готов сломаться, меня всегда спасало дыхание животом. Раз пять, и ты уже более-менее адекватный.       - Спасибо, - его голос по громкой связи звучал, точно на какой-то арене. Успокаиваться быстро не получалось, но и попыток бросать не стала. Мне нужно говорить нормально, чтобы никто не понял, как на самом деле я волнуюсь, когда говорю по телефону с новыми людьми. - Ты меня выручила.       - Она твоё лицо спасла от протирания полов, - хохотнул Макс, за что, судя по всему, получил снова полотенцем. - Лер, так ты готовишься ко дню рождения там?       - Да нет, - я сморгнула какое-то напряжение в теле и переключилась на Шевченко.       - Помнишь, о чём говорил тебе у машины? - в голосе проступил хитрый лис. - Эта затея мне кажется всё более соблазнительной.       Смех Шевченко, который наверняка сидел близко к телефону, чуть не заложил мне уши. У громкой связи свои недостатки.       - Продавать людей в рабство – незаконно, Макс, - усмехаюсь, всё ещё не рискуя поднести телефон к уху.       - Я бы посмотрел на твоего раба, - Шевченко заливается хохотом. - Знаешь, интересно, какие у тебя отклонения.       Соболев одёргивал Макса. Я смеялась и краснела. В общем, первый групповой разговор прошёл очень неплохо, учитывая, что за один день случилось падение моё, падение Полины и падение Соболева.       Несмотря на царапины на ладонях и синяки на ногах, утро моего дня Рождения было шикарным. Родители разбудили, внесли тортик, цветы, говорили самые лучшие слова и создавали то, что я любила больше всего – нашу семейную тёплую атмосферу.       Этого не купить за деньги. Не создать с полоборота. Это формируется годами вниманием и заботой. То, что родители показали на своём примере, является вторым лучшим подарком для меня после данной жизни –  пример семьи.       В этот день меня всегда постигают философские размышления о том, кто я, почему я, почему сейчас и почему у таких людей. Интересно думать, как с точки зрения Вселенной идёт распределение. Я слишком люблю родителей, чтобы пренебрегать такими мыслями, потому что благодаря им есть ощущение, что всё действительно по-настоящему, даже если кажется сказочным.       Утренний праздничный завтрак с моими любимыми отбивными, потом пустеющая маршрутка по пути в универ, потом Анька нагнала на остановке, и вот,  слушая её пламенные речи о том, что я за подруга, какой необычный человек, какая я искренняя, прямолинейная и целеустремлённая, мне кажется, что день просто не может быть плохим.        Ведь сегодня всё будет по-моему.       Математика проходит ярко, незабываемо, потому что Валик тоже решает поздравить. Тщательным опросом. Шучу, конечно. Наоборот, пока остальные отдувались, я почивала на лаврах и в уме себе отвечала на его вопросы, записывая в блокнотик памяти, в каких разделах плаваю. Ребята с группы поздравляют, интересуются мной и выглядят счастливыми. То ли лёгкий снегопад с солнцем на них так воздействует, то ли ощущение завтрашнего выходного. Разумеется, отдыхать особо не получится – тестирование мешает этому, но лучше, чем постоянно ездить и что-то кому-то рассказывать, будто солдатик.       Макс набрал меня в пути и спросил, почему я не в лицее.       - Потому что у нас математика в универе, - язвлю с улыбкой. Редко когда удаётся с ним поскалозубить или острить – он слишком хорошо ко мне относится.       - Тогда топай живее. Я тебе подарок привёз.       Смех Шевченко меня как-то обескураживает. Он что, реально привёз ко мне Соболева? Да ну, что за чушь? Хотя услуга “раб на день” в исполнении этого гордеца мне невероятно польстила бы.       Я смеюсь в ответ и обещаю поторопиться, но это не точно.       - Вы так знатной кокеткой станете, юная леди, - отвешивает мне галантный комплимент Макс и, прощаясь, разрывает звонок.       Тоня с интересом наблюдает за мной и, уловив момент, когда девчонки дурачились с провожающими нас Денисом, Артёмом и Лёшей, подобралась ближе, вовремя ухватив меня под локоть, чтобы не упасть на своих каблуках. Она знает, когда их обувать, поэтому я даже не иронизирую уже.       - С кем это ты там мило ворковала? - Тоня тоже мстит мне сарказмом за сарказм и не сводит пытливого девичьего взгляда.       - С Максом, - улыбаясь, придерживаю её тоже возле очередного скользкого участка.       - Это который на физре люминесцентный был? - она улыбается ещё шире, потому что помнит его симпатичную мордашку.       - Он самый, - киваю жеманно, готовая вот-вот разразиться чудовищным хохотом с наших патетичных светских манер.       - Как интересно.       Тут Данько не выдерживает первой и заливается смехом, падая в снег из-за своей неуклюжести, и тянет меня за собой.       - Даёшь обсыпать именинницу! - кричит Денис и запускает в меня слабо слепленную снежку, которая разлетается искристой пылью.       Я перекатываюсь с Тоньки и заливисто смеюсь. Глаза щурятся от осыпавшегося снега, а сверху меня покрывает магическая пыльца. Разгораются снежки, но при морозе лепятся они плохо, так что мы просто роняем друг друга в снег, высыпаем горсть на голову и хохочем, будто выпускники, но не одиннадцатого года обучения, а четвёртого.       К лицею наша толпа вышагивает энергично и бегом, потому что пятнадцатиминутный перерыв закончился давно, а нас на паре нет до сих пор. И как бы отсутствие двоих человек ещё не страшно, а вот восьмерых – немного заметнее. На шапках, шарфах и мехах упрямо лежит снег, который не так легко сдвинуть с места. Его участь – только растаять и испариться.        Тоня рассказывает, каково ей возиться с младшим братом, которому два годика, а я невольно замечаю машину Шевченко и вспоминаю диалог с ним. Макс стоит спиной ко мне и говорит по телефону, но крики парней и заливистый смех Аньки привлекает внимание. Так и вижу движения губ “я тебе потом перезвоню”, и он занимает выжидательную недовольную позу.       А что поделать? И вообще я предупреждала!       Попросив ребят прикрыть меня, я помчалась к Максу, который наверняка просто бесится для вида. Как такой приятный вредненький человек может злиться на меня? Я же само очарование юной леди.       - Ты что-то задержалась, - он цедит сквозь зубы, но уголки губ того и гляди нервно поднимаются.       - Я предупреждала тебя, - развожу руками и улыбаюсь. - Давно ждёшь? Не замёрз?       Макс улыбается и сгребает меня в охапку. Шапка сползает на бок, а от Шевченко веет морозной свежестью. Похоже, в машине он давно не сидел, раз куртка так пропиталась воздухом. Он слишком легко одет для сегодняшней температуры. Надо бы взбучку ему устроить, а то заботится обо всех, кроме себя.       - Иди сюда, мелкая, - ворчит довольно Макс. - Ты же уже совершеннолетняя? Тебя можно обнимать?       - Вообще-то, - осекаюсь и отстраняюсь, - и до этого можно было.       - До этого любые контакты сомнительны, - поучает он. - Но уже неважно.       Макс достаёт букет с переднего сидения, и я буквально таю. Мне цветы только папа дарил, поэтому такими знаками внимания не балованная.        - Ты теперь в возрасте сознательном, по мнению государства, - умничает Шевченко, - так что и поздравлять тебя надо соответствующе.       - Мне цветы только папа дарил, - признаюсь, глядя на красивые бутончики маленьких роз. - Так что ты второй.       - Да чтоб тебя, Чегрин! - сетует наставник. - Весь настрой портишь.        Макс собирался открыть заднюю дверь, и я волей-неволей подумала на подкорке, что он реально там Соболева держит. Но, с другой стороны, чего бы ему сидеть и молчать, пока мы тут любезничает (во время пары, тем более!)? Соболев терпением шибким не славится, хотя для сюрприза, думаю, хватило бы. Но вместо раба Макс достаёт упаковочный пакет с коробкой чего-то неизвестного внутри.       - Посмотришь дома уже, ладно? - он кивает в сторону лицея. - Ты и так опаздываешь на пару.       - Макс, правда, это так приятно, - я держу за ручки подарок, которого вовсе не ожидала, и готова растрогаться даже в мороз. - Спасибо большое.       Мне хочется его обнять и поблагодарить за то, что он делает для меня. За спокойствие и нервы, которые создаёт. За улыбки и переживания. Если бы мне кто сказал, что тот нахал из аудитории окажется моим другом, ни в жизни не поверила бы. Как так может быть, чтобы тот негодник оказался таким прекрасным человеком? Кто знал, что Макс умеет так улыбаться, что от него веет теплом и знанием, что он такой заботливый.        Полинке с ним очень повезло. И Соболеву. И Резнику. И остальным друзьям. Кем бы ни были те, кто входит в его близкий круг, они однозначно счастливы от знакомства с Максом.       Андрэ простил мне опоздание почти на половину пары только из-за дня рождения, но рассказывать своё сочинение по памяти всё же пришлось. Несмотря на вчерашние нервы со звонком по громкой связи, домашку пришлось сделать, поэтому я получила свою законную “пятёрку”, а не потому, что именинница.       Судя по всему, Макс рассказал о моём дне рождения и Полине, потому что после пары, когда мы с девчонками завалились в пиццерию, она позвонила.        - Надеюсь, ты там цела и здорова после приезда Шевы, - иронизирует довольно. - Когда он приезжает поздравлять, я потом маскирую тоналкой синяки от его клещей. После среды слишком мало времени прошло для новых ссадин.       - Всё в порядке, - улыбаюсь, глядя боковым зрением за веселящимися девчонками. - А ты как?       - До свадьбы заживёт, - он явно улыбалась и немного отвлекалась на кого-то. - Тебя Соболев поздравил, кстати?       - Нет, - мне стало как-то не по себе, но это и не важно же. Сегодня ведь мой день. - А должен был?       - Сейчас проведём ему воспитательную беседу, - строго чеканит Борзаева. - Слышь, Соболь? Какого лешего ты Лерку не поздравил ещё? Девочка ждёт, переживает, а ты, чурбан неотёсанный, в плейстейшн свой играешь. Даже Макс к ней в лицей заехал! А ты позвонить не можешь?       - У меня и номера её нет, - слышу я гулкое далёкое бормотание однозначно соболевского голоса.       Дальше слышится цоканье Полины, топот шагов, какая-то возня с междометиями и шлепки, явно наносимые по телу.       А я не знаю, радоваться мне или переживать из-за того, что Полина сказала про меня. “Девочка ждёт, переживает”. На самом же деле это не так, я ничего не ждала от него. Мне внимания Макса было с головой достаточно, а звонка Полины я тем более не предвидела. Поэтому будет поздравление от Соболева или нет, не так уж и важно. На нём моя вселенная не строится.       - Да, - послышалось недовольное приветствие в трубке.       - Давай повредничай мне ещё тут, - раздалось далёкое Полиныно замечание. - Поприятнее. пожалуйста. Девушку всё-таки поздравляешь.       - Привет.       Я усмехнулась, потому что представила, как всё это время Борзаева шпыняла бедного Соболева по квартире, не давая играть, пиная и явно заставляя молчать от грубых выражений, ведь я всё слышала в трубку. Так что если он и хотел сказать что-то в сердцах, то тупо не мог. Полина была тоже раненой, тоже пациентом, считай, но её энергии хватило не только завестись, но и дать взбучку другу.       Она такая живая, настоящая. Просто восхищаюсь.       Я улыбалась, думая о том, какие же шикарные узы дружбы связывают этих троих, поэтому пропускала мимо ушей скупые поздравления Соболева. Да мне и не важно это. Его ведь заставили, так что, что бы он там ни нёс, верить этому всему нужно наполовину. Разумеется “счастье, здоровье”, “успех и личная реализация”, “самоуверенность и упрямство”:       - … которого в тебе хватит на десятерых, - он явно улыбнулся, а я вынырнула из своих размышлений из-за нарушения шаблона пожеланий. - Когда-нибудь ты научишься спорить со мной, а пока, малявка, с днём Рождения.       Я вспыхнула, словно была полита бензином, а рядом мелькнула искра.       - Что значит “малявка”?! - я заводилась с пол-оборота им, как обычно. - Тебя, старпёра, забыли спросить!       В трубке повисло секундное молчание, а затем раздался смех. Искренний такой, лёгкий и ироничный, словно уела его, наконец. Я не выдержала и присоединилась, да так, что девчонки с интересом наблюдали мои конвульсии вместо своих разговоров.       - Спасибо, - говорю ему успокаиваясь. - Очень приятно.        - Пожалуйста, - словно пояс Безъязыкого спал, отвечает Соболев.       - Только впредь, - продолжаю с хитринкой, - звони сам, а не через кого-то. А то это входит в трусливую привычку.