Свежесть

      Ведущий сзывал всех выпускников и родителей вернуться в ресторан и наслаждаться десертами.        — Все уже уходят, а мы ещё возимся, — резюмировала я, оглядываясь по сторонам.       — Не бубни под руку, мелкая, — одёрнул Макс. — Мы тут стараемся, чтобы ваши с Аней желания сбылись. Лучше бы поблагодарила.       — Я и поблагодарю, но позже, когда он взлетит, — глоток шампанского испарился, и моё хорошее волнительное настроение было связано только с весельем из-за этих старших головастиков.       Я переступала с ноги на ногу, чтобы размять ступни, вращала ими и шатала их со стороны в сторону. Резник подал мне руку, когда я не устояла, и придержал за спину. Макс скользнул взглядом по этому жесту, а Соболев продолжал заниматься фонариком. Специально он не замечал меня или случайно, не знаю, не решусь утверждать. А если кто что и подумал насчёт резниковского жеста, то оставил свои комментарии при себе.       — Спасибо, — произнесла вполголоса, чтобы не привлекать большого внимания.       — Дань, — раздался неподалёку обычный без детской гнусавости голос Эли, — дай ключи от машины.       — Не благодари, — Даниил коротко кивнул и направился к подруге.       Пока слишком сосредоточенный Соболь и раскрасневшаяся от усердия Аня наблюдали и контролировали первые мгновения взлёта, Макс подошёл и стал рядом со мной, так же пассивно наблюдая за ребятами. Набережная редела, и приходилось говорить тише, чтобы избежать мимо проходящих ушей.       — Выглядишь счастливой, — начал он с приятной улыбкой. — Вечер проходит, как надо?       — С вашим участием — гораздо веселее, — без утайки бросила, скользя взглядом по внимательному профилю Соболева.       Он, и правда, выглядел слишком сосредоточенным. Неужто его так мои мечты волнуют?        — Я вот думаю, что ты в нём нашла? — с нарочитой серьёзностью произнёс Шевченко, потирая подбородок и хмуря брови. — Он же типичный ботаник.       — Не спрашивай, — открещиваясь от ненужных мыслей и дурашливого друга, говорю.       — Худой, вредный и всезнайка, — не слушал меня Шевченко, продолжая за спиной друга насыпать красноречивыми словечками. — С таким характером ему покладистая зверушка нужна, цаца, которая от него будет зависеть, а не ты.       Макс, если и дурачился до этого, сейчас смотрел откровенно прямо. Хотелось бы припомнить ему, как сам закрыл меня с ним в аудитории, да только тогда на ум не пришло. Да и не привело бы ни к чему — мы ведь тогда не были знакомы даже. А дурачиться никто, кроме морали, не запрещал.       — А ничего, что ты про своего друга говоришь всё это? — проигнорировала выпад в свой адрес и скосила глаза на собеседника.       — Он и так это знает, — махнул рукой. — Соболь как заноза в заднице, но без него ещё хуже.       — Видимо, тебе жизненно необходима заноза там, — бросила коварный взгляд на собеседника снизу-вверх. — Жаль Полинку.       Шева раззадорился, смеялся и сбавил нервную спесь с серьёзных друзей, утащив всех ко входной двери в ресторан. Мы умудрились застрять в давке — возвращались куряги, которые постоянно выходили на улицу. К слову, выпускники курить при родителях особо не рисковали. Вечер, наверное, слишком хорош, чтобы тусоваться в злачных местах и напрашиваться на лишние нотации и осуждения.       Повезло Максу с Аней — они первыми успели юркнуть, а я из-за своих каблуков еле иду. Пропуская всех зависимых, я задержала по привычке дыхание и скосила глаза на Соболева. Он что, тоже задержал дыхание? За весь вечер ни разу не видела его с сигаретой.       — Ты бросил курить? — отвлекла я его.       — Стараюсь, — выдыхая часть воздуха, произнёс тот.       — Из-за моих слов?        Вот не могла промолчать.       — Не весь мир вокруг тебя вертится, Чегрин, — Илья утешающе похлопал меня по плечу и ухмыльнулся, а затем цокнул, устав долго пропускать Крестовый поход, и, взяв за руку, повёл к лестнице на террасу второго этажа.       — А разве там дверь открыта? — не помню, чтобы чьи-то родители выходили на террасу.       Прохладный летний ветер развивал мои собранные на макушке локоны. Бицепс бедра и икры немного тянуло от постоянного напряжения за целый день: я куда-то двигалась, садилась и поднималась. Стопы гудели от босоножек, очень хотелось скинуть их прямо тут. Стоять босиком пусть и не совсем гигиенично, но, увы, сменные кроссовки у мамы в сумке. Кстати, о ней.       Я глянула в окна ресторана. Гардины явно мешали родителям, располагавшимся на втором этаже, рассмотреть кого-то на террасе, да и все увлечены шоу внизу. Тёплый свет мягко лежал на террасной доске, на кронах деревьев бонсай в горшках, на моём шифоном платье и на пальцах Соболева, отыгрывающих на бедре ритм барабанов. Музыка разлеталась плавными волнами из почти герметичного зала в связи с работающими кондиционерами. Сквозь открывающиеся двери переливы звуков громко разрезали воздух.       Соболев стоял, облокотившись ягодицами о консоль, служившую уличным столом. Он то украдкой поглядывал за мной весь вечер, когда был не рядом, то игнорировал полностью и о чём-то своём думал. Я же начинала понимать, что сейчас разворачивается какая-то новая ситуация. Мы и раньше оставались с Ильёй наедине, но он впервые сам настоял на этом. Обычно мы общались, грызлись, выясняли что-либо, но не припоминаю за ним потребности лично говорить вот так. Ведь явно же он не просто привёл поглазеть на замыленное мегаполисным смогом небо.        Флёр волшебства вечера постепенно развеивался. Я начинала анализировать всё с самого начала: звонок, цветы, танцы. Что-то в этом кордебалете казалось подозрительным, поэтому вуаль сползала быстро. Пожалуй, не реши я раньше идти дальше юношеской влюблённости, будучи прежней собой, подвоха и не заметила бы. Радовалась, как дурочка, что Соболев наконец обратил на меня внимание. Как во всех фильмах и книжках пишут, словно день выпускного — какой-то особенный. Но сейчас разница в его поведении начинает волновать. Разумеется, он не причинит мне вреда, но что-то должно им двигать. Вопрос лишь в том, а нужно ли мне в этом копаться?        Я осмотрелась, отбрасывая излишне тревожные мысли. Со второго этажа открывался удивительный вид на чёрную водную гладь, на отражения в ней городских светлячков, на лунную рябь. Где-то подавала голос местная фауна, и я не скрывала своего удивления, когда слышала в условной городской тиши стрекот и кваканье. Это вызывало улыбку и воспоминания о старых вылазках в лес, пребывание на природе и пешие прогулки с папой за окраину нашего маленького города. Мы брали Блэка и бежали отрабатывать команды, развеиваться и узнавать что-то новое.       — Зачем мы сюда пришли?       Я и так чувствовала, что Соболев смотрит на меня. Лицо опалило взглядом и чем-то ещё, сокрытым в тусклом свете фонарей. Тень падала на половину лица, и надбровная дуга скрывала характер взгляда, поэтому я не решалась предположить, что он замыслил.       Илья медленно подошёл ко мне, позволяя свету ровно ложиться на лицо. Он выглядел серьёзным, каким я его и привыкла видеть, но было что-то в мимике новое и пугающее, словно мне стоит опасаться. Большой палец с лёгкостью очертил скулу, едва стирая румяна, и замер.        — Я был скотиной с тобой, — медленно произнёс, не спуская с меня взгляда ни на мгновение, — и ничуть не жалею.       На моём лице однозначно отразилось удивление, смятение и возмущение, но Соболев продолжал гладить моё лицо, словно успокаивая и не давая влезть в предстоящий монолог.       — Это была самая простая схема, как бы повеселиться, — продолжал он, а я сделала правильный вывод не влазить в эту еретическую исповедь. — Ты сама плыла в руки, краснела, злилась, пыхтела паровозом, когда я тебя игнорировал особенно, но не отпускала. Уверен, думала, дело в тебе, и создавала комплексы на пустом месте.       Илья замолчал и продолжал сверлить меня взглядом. Он беспардонно и методично считывал мои реакции и удерживал в спокойствии своей близостью, хотя трудно остаться спокойной, когда тело реагирует на парня, который тебе ещё недавно болезненно нравился. Но я приняла правила игры и пообещала себе позволить ему высказаться. Этого не происходило раньше, так что, быть может, я узнаю больше?       Узнала, спасибо. Впрочем, я не то чтобы удивлена. С самого начала глупое поведение, подкаты, дурацкая техника притянуть, а затем оттолкнуть, испытание игнором, это вечное давление взглядом и упрёки. Для шестикурсника он слишком “идиотливый”. Или настолько испорченный, что только такие, как я, глупые и неопытные, могли купиться.       Стоп. А дальше? Мы ведь к концу тренировок сблизились. Я звонила ему. Он поздравлял меня с днём Рождения, успокаивал перед финалом. И что на балконе было у Макса? Это всё — тоже притворство и “схема повеселиться”? Если он скажет, что подыграл моим слабостям, я сброшу его с террасы.       — Мне нравилась твоя строптивость, искры с глаз, надменные усмешки, усмешки поражений, — подняла взгляд и сощурила глаза, полные подозрений. — Я продолжал тебя испытывать, даже когда Шева начал за тобой приглядывать. И всё усложнилось как раз с него, да, мелкая?       Его губы растянулись в ироничной ухмылке. Он выглядел расслабленным, тем не менее, и не похожим на готового к нападению на добычу охотника. Его грудь плавно поднималась и опускалась, и мне на глаза не попалось ни одного признака напряжения. Соболев прикрыл веки, и я растерялась. Что это значит? Как мне реагировать на это?       Этот сумбур… Он вообще отдаёт отчёт в том, что говорит?        Большой палец очертил плавную линию вдоль скул к губам и замер на них. Моё лицо горело от злости, голова кипела от непонимания, и глаза, казалось, выжигали в расслабленном собеседнике круги ада. Боль в ногах не чувствовалась, и я словно вросла в это место, обратившись в слух. Исповедь не закончена. Это не мазохизм, стоять и слушать о том, что было раньше, когда в себе уже отбросила эти дурацкие непонятные чувства.       Макс задал правильный вопрос. Что я в нём нашла?       — Шева влез в мою игру и постоянно вёл себя с тобой по-человечески, в отличие от меня, — продолжал говорил Соболев, не двигая палец с моих губ. Если он таким образом призывал меня к молчанию, правильно истолковав возмущённый огонь в глазах, то это правильный ход. — Мы же договорились повеселиться. А ведь дружба важнее баб.       Он коротко усмехнулся, но непонятно, с издёвкой или нет. Поэтому я не выдержала и нарушила своё обещание:       — Я не баба, — отрезала.       — Это всё фигура речи, Чегрин, — со снисходительным вздохом заметил Соболев, блаженно улыбаясь. Его глаза по-прежнему оставались закрытыми, и я могла либо смотреть на него, как влюблённая дурочка, наслаждаясь анфасом в полумраке, либо испепелять веки с надеждой добраться до сетчатки, что и делала сейчас. — Ты не знаешь, но мои друзья пекутся о тебе, как братья. В тот день, когда я застал тебя спящей в машине Макса, он отвёз тебя домой и приехал читать мне нотации. Я стал “скотиной”.       Так это Шева тебя так прозвал. Что ж, он знает тебя лучше меня, не буду спорить с экспертом.       Соболев убрал палец в губ и плавно скользнул рукой к шейным позвонкам.       — Чего ты добиваешься, рассказывая мне всё это? — игнорировала его тактильный посыл, снова нарушая собственное обещание.       — Макс сказал ещё тогда, — словно не слышал меня, отвечал, — чтобы я не вздумал тебя обижать. Мой лучший друг, — он снова коротко усмехнулся, бросив взгляд вниз, а затем посмотрел пристально в глаза. — Я с ним согласен. У тебя жизнь только начинается. Закончится лицей, начнётся универ. Заведёшь новых друзей, подруг. Устроишься на подработку, на работу и будешь решать взрослые вопросы сама.       Он снова замолчал, а затем опустил глаза и вместе с ними руки, разрывая все прикосновения.       — Я мог повести тебя по такому сложному пути, что и думать мерзко.       Это было признание вины, нехарактерное ни для подобного поведения, ни для подобного человека. И тем не менее Соболев разложил всё с самого начала.        Он снова смотрел мне в глаза, но от прежней опасной серьёзности не осталось следа. Видимо, это напускное, или он специально продемонстрировал то, как всё начиналось. Теперь, когда флёр с глаз спал, когда я могу не так оживлённо воспринимать его нахождение рядом, каким он мне кажется?       Могу сказать точно, что сейчас я уже не куплюсь на такую отъявленную опасную сласть. Красивый ли, умный ли, харизматичный — неважно. Безусловно, голову кружит это чувство страсти и непредсказуемости. Если раньше я себя винила, что купилась на этого “скота”, то сейчас поняла, что у меня не было защиты. Она выросла за время общения, наверное поэтому мне сейчас не так трепетно купаться в его глазах.       — Ты прав, ты действительно скот, — вылетело из моего рта. — Так себя вести без единой на то причины — не зря я тебя оскорбляла за глаза.       Короткий смешок вырвался, как некогда вырывался у него. Но если я тогда была зависимой, это не значит, что он сейчас не раним. Соболев признался, как всё было, рассказал о своих мотивах, хотя я не просила. Чувство вины? Макс? Мне всё равно, кто стоит за этим. Я вдруг подумала, что Соболев тоже хочет стать чище, освободиться от своих якорей на сердце.        Я не настолько зла, чтобы отвечать тем же.       — Это прошлое, — говорю спустя мгновение. — Я уже не лицеистка, считай, а ты не наставник. За имидж можешь не переживать, мы вряд ли увидимся ещё. А веселье поищи где-то ещё, — поджимаю с улыбкой сожаления губы. Вижу по глазам, что оказалась права насчёт мотива его исповеди. — Нам пора возвращаться и лучше по отдельности. Если это всё, я пойду.       Внутри не ощущалось ни волнения, ни страсти, ни головокружительного влечения. Соболев был нежен со мной сейчас, если и хотел коснуться действительно, то показал бы иначе. Я уловила каждое его слово, поняла суть. Но это действительно уже не имеет значения. Этот вечер на самом деле — жирная точка. Если я когда-то мечтала, чтобы он подарил мне цветы, пришёл куда-то, обозначив перед другими, что именно ко мне, танцевал со мной,  то мечты сбылись.       Я скользнула в сторону уходя.        — Прости, Чегрин.       Илья перехватил мою руку, другой обнял за талию, прислоняя к себе боком. Наши виски соприкоснулись, и в моей груди что-то тревожно дрогнуло. Нет, всё — блажь, и уже нет никакого смысла в этом. Ты же знаешь, что к чему. Не в первый раз. Так что тебя устраивает, как всё разворачивается сейчас. Хотя наверное, было бы лучше, если бы сейчас он, как вначале, строил из себя скотину. Я бы не чувствовала внутри эти сомнения и, возможно, не случилось бы этого тревожного трепета.       — Я же сказала, — отстраняю голову и поворачиваю к нему, — всё в прошлом.       На моём лице спокойствие, потому что я счастлива, что отпустила свою зависимость. Это была она в чистом виде, сейчас отчётливо вижу. Болезненная, без корней и информации. Абсолютное проявление импульсивного флегматичного желания быть с кем-то незнакомым. Соболев сейчас трепещется, как рыба на суше, без моей энергии. Понимаю. Это странно, но мне отчего-то стало так легко, и улыбка удовлетворения сама скользит  по губам.        — Я не о том, — Илья разворачивает меня к себе, не отпуская второй руки со спины. Его глаза мягко проходятся по моему лицу. — Надеюсь, я не первый. Будет обидно, если им станет скот вроде меня.       Прежде, чем слова дошли до мозга, в груди разрослась огромная дыра тревоги. Нет, он не может. Он не должен.       Его дыхание скользнуло по губам, и на миг я подумала, что это розыгрыш, провокация, финал, достойный начала истории.       В следующее мгновение дыра в душе заполнилась теплом соболевской груди. Его руки скользили по лицу, словно поток жаркого воздуха. Голова вскипала от его дыхания, глаза слезились. То ли от горячки, то ли от внутренних спиралей эмоций.       Я понимала, это всё физиология. Когда-то ведь мечтала об этом мгновении, о  его поцелуях, но такая реакция недопустима для человека, который распрощался с прошлым. Разве что  этот человек — лгун.       Его губы скользили по моим, выталкивая с каждым мигом из головы сомнения. Дурацкие, ненужные, необъяснимые сомнения, в которых жил остаток здравого смысла. Кончики пальцев покалывали. Я провела ими от плеч к соболевским запястьям, чтобы оторвать от моего лица, но так и замерла. Не могу найти сил отказаться, сделать шаг назад и уйти в полутьму.        Его прикосновения ничего для меня не значат. Хотела бы так сказать.       Это не важно. Я должна остановиться, остановить это здесь и сейчас. Оставить всё и уйти. Я должна, иначе пожалею.        А если всё-таки это неслучайно? Пусть не игра, но что если у него ко мне что-то есть? Макс ведь говорил, предупреждал.       Какая разница, если за этими поцелуями ничего нет. Человек тебе не знаком, во что ты ввязываешься?       Я отступила назад, вырываясь из рук, тепла и сплетённых дыханий. Сердце не врёт, да? Моё бьётся так, что в грудной клетке тесно. Губы сочатся липкой вязью, а вечерний воздух льнул меж телами как ушат воды. Прямо на голову.       Правильно, остынешь заодно.       — Ты не должен был переступать черту, — справляясь с дыханием, говорю.       Не важно, что мне холодно. Не важно, что я сомневаюсь в своём решении. Займи уже хоть какую-то сторону, смотреть тошно. Реши, стоишь на своём или лезешь в кроличью нору.       — У меня её нет, — так же тяжело дышит Соболев. — Я тебя предупреждал, что жду, когда ты вырастешь.       — Я своего согласия не давала, — острием глаз разрезаю его лицо.       — Чегрин, — из его горла вырывается глубокий смех, — ты своё согласие полгода назад дала.       — Да уж, ты своего не упустишь, — не стала поддаваться на его выпады. Нечего ещё разводить в глубине души сомнения. Их там и так достаточно. — Я ухожу.       — Иди, наслаждайся вечером, — на его лице замерла победная ухмылка, и с расправленными плечами Соболев провожал меня взглядом.       Да уж, насладилась. Губы раскалены кровавым железом, лицо горит, и руки трусятся. Сердце колотится, нужно восстановить дыхание до того, как зайду внутрь. Там даже прожекторы и сумрак не скроют моей заведённости.        Прохлада кондиционеров меня окончательно остудила. Привела себя в порядок в уборной и вернулась за стол, набрасываясь с желанием на сочный кусок торта и чай.       — Ты чего, Лер? Как с голодного края, — хмыкнул Денис.       Девчонки сейчас танцевали в центре, импровизированном танцполе, вместе с большинством активных лицеистов.       — А ты чего сидишь? — я кивнула в сторону девчонок.       — За мной все медляки, — он усмехнулся.       Мы перебросились ещё парой реплик. Если Ефаев что и заметил в моём внешнем виде, то промолчал. Но его многозначительные взгляды можно трактовать по-разному, так что я просто сделала вид, что увлечена едой.       Затылок и левое ухо опалило. Бросив беглый взгляд в сторону траектории, нашла барную стойку, за которой расположились наставники с друзьями. Разведя плечи, потому что спина затекла, отпустила в бесконечность соболевские глаза со стрелами в свой профиль.       Заиграл медляк, и Ефаев ушёл, зато вернулась Анька.        — О, ты тут. Где была?       Подруга набросилась на еду, словно сегодня ничем не кормила желудок, а я так и замерла глазами на танцполе. Мне показалось, или Меркулов только что попытался поцеловать Тоню? Они кружились в объятьях минорной мелодии, но среди прочей толпы трудно было разглядеть каждого. Я просто узнала высокого парня и его худенькую партнёршу с блестящими чёрными локонами.       Щёки вспыхнули, и ухо нестерпимо обожгло стрелой. Я разъярённо сверкнула взглядом в сторону барной стойки. Пока Анька уплетала тирамису за обе щёки, пообещала вернуться прежде, чем она закончит десерт, и юркнула в обход танцующей толпы к человеку с лазерным взглядом. Глаза приходилось усилием воли держать подальше от знакомой пары, между которыми явно что-то искрило.       — О, Лерик! — Макс хотел положить руку мне на голову и растрепать причёску, но я прошмыгнула под ней прямиком к бывшему наставнику.       — Можешь не обжигать мне ухо своим взглядом? — прямо при друзьях  произнесла с абсолютной беззастенчивостью.       На мой громкий голос с недружественной претензией обернулись даже мимо проходящие лицеисты. Среди них были и знакомые со мной ребята, но сейчас это не имеет никакого значения.       — Нет, — так же высокопарно в своей манере ответил Соболев, грациозно поднимая глаза со своего бокала.        Его не смутила ни моя показушность, ни попытка пристыдить, ни заинтересованные зрители. Хотя о чём это я? Разве есть стыд у человека, который полез целоваться просто потому, что полгода назад я была “за”? Даже притом, что я не особо помню, когда это давала ему согласие. Даже приблизительно.       — Ты невыносим, — прищурила глаза и, хмыкнув, удалилась. Разговаривать с ним бесполезно.       Я обходила толпу и столкнулась взглядом с Тоней. Они с Меркуловым ещё танцевали, и её покрасневшие щёки явно не от стыда сейчас. Глаза округлились, и вот тут-то вина и застигла подругу. Я прошла не глядя и не оборачиваясь. Заняв стул, меня всё ещё колотило от наглости Соболева и от увиденного на танцполе.        Я же знала, что что-то не так. И это действительно уже не важно. Был поцелуй, есть ли симпатия между ними, мне ни к чему эти знания. Как не важен и Соболев со своими штучками. Испортили мне выпускной этими дурацкими чувствами. Или испортила его я сама себе?       Упав на стул, бросила глаза в тарелку и поняла, что не хочу есть. Аппетит пропал от этого спектакля. Бросила ещё раз взгляд на танцпол проверить, что я чувствую к подруге. К Меркулову — понятно, но подруга — это другое.       Обиду. Несправедливость.       — Пригласить его не хочешь? — вырвала меня из собственных мысленных диалогов Аня.       — Чтобы он мне опять отказал? — перевожу взгляд на подругу. — Нет, спасибо.       — Я не про Артёма, — замечаю на лице Карамзиной хитрую лисью ухмылку. — Соболев с тебя глаз не спускает.       — Никакого Соболева, — запротестовала сразу.       — Разве ты не к нему ходила?        — К нему. Сказать, чтобы он меня не палил во всём зале. Неприятно как бы, — я игнорировала его взгляды по-прежнему. Пока не усовершенствует их до настоящих игл, выдержу.       — Между вами..? — подруга тактично промолчала и игриво смотрела. — На шоу пузырей вас обоих не было.       Мне не нужно было смотреть на неё, чтобы понять, о чём она подумала. Опровергать догадки не буду. Уверена, они недалеко ушли от правды.        Выложив Ане всё на стол, как было, я даже не стала смотреть на её реакцию. Проговорив диалог целиком, дополнив реплики мотивами, внезапно кое-что прояснилось. Насколько же я была слепой, чтобы не понять этого с самого начала? Как можно замечать в других, знать, но не заметить у себя?       Я сделала глоток сока и, перебрасываясь парой слов с подругой насчёт этой истории, бросила взгляд на Артёма, а затем — на Соболева.       “Артём проходил мимо нашей парты и, отойдя на шаг от меня, посмотрел на Аньку:       — Эй, Корзинкина-а, — он затянул гласную, и присел, опасаясь, что подруга швырнёт в него ручку. Использовал меня как живой щит, засранец.       Но Анька просто сжимала ручку и выглядела крайне разгневанной. Она терпеть не могла, когда её красивую фамилию коверкают “все, кому не лень”. Я схватила подругу за руку, пытаясь вразумить и остудить пыл.       — Артём, зачем ты это делаешь? — остро посмотрела на парня.       — У неё реакция классная, — Меркулов встал и широко усмехнулся.       Анька встала на ноги, готовясь перелезть через меня, чтобы достать парня. Не за шкирку, так за одежду. Уверена, она не пощадит его, случись это.        — Маленький вспыльчивый хомячок.        Карамзина вспыхнула огнём и явно желала испепелить Меркулова на месте, что при всех назвал её так. Вот только сам Артём уже нырнул за парту к Денису, успев начать разговор, и даже не смотрел в нашу сторону”.       То, что я не могла понять своим умом. Не могла испытать, потому что к парню, который мне нравился, относилась с самого начала по-особенному. Поэтому со мной не работали эти штучки. Не у него.        Зато сработали у Соболева.       Он ведь ничем не отличается от Артёма. Только приколы посложнее и пожёстче. Задеть словом, смутить, намекнуть на неопытность, флиртовать, оказаться запертыми в классе, сократить дистанцию до минимума, снова вогнать в краску и дождаться, пока я первой сделаю шаг и прикоснусь. Не важно, какого рода касания это будут. Если верить исповеди, сухой расчёт и безнравственная игра с чужими чувствами.        А ты, и правда, скотина, Соболев. Был. Не знаю, как сейчас.       Я ухмыльнулась. Ответ всё это время лежал на поверхности, пока мне пускали пыль в глаза. Я загоняла себя белкой в колесе, совсем позабыв о том, что мир цикличен. Не пройдя урок с Артёмом, не вынесла ничего из нашего общения. Меня ведь тыкали в это носом.       Рассвет мы встречали на площади. Нас, полусонных, привезли автобусы по пустынным уличным дорогам.        Мы с девчонками были едва ли не заключающей процессией, покидая транспорт. К тому моменту общение с кем-то другими сократилось до минимума. Слишком затратно по силам было общаться со всеми и веселиться. Ночь далась непросто, я хотела спать и начинала дрожать. На ногах давно красовались кроссовки, которые не очень подходили к платью, хотя внешний вид меня сейчас волновал в последнюю очередь. Все фотографии сделаны, видео отснято.       На лавочке в парке должны были располагаться бывшие магистры, они уехали раньше своей тесной компанией.        — Хочу посидеть, — Алиска потащила нас в сторону свободных мест.       Все девочки уже переобулись, никто дурную голову на плечах не носил. Парни одалживали пиджаки и выглядели при этом настоящими джентльменами. Было что-то трогательное и нежное в этой заботе об одногруппницах, о подругах и малознакомых девушках, потому что всех нас объединял этот выпуск в лицее. Я подметила каждую деталь, каждое касание плечей, каждое запястье и предплечье, мурашки, объятия и шёпот на ухо, пряча улыбку и глаза от неловкости. Наворачивались слёзы, и становилось только холоднее.        Отовсюду раздавались шаги, выкрики и смех. Парни разобрали несколько бутылок шампанского, чтобы с первыми лучами солнца открыть и разлить на всех. Пару девчонок несли стопки бумажных стаканчиков.       — Давайте станем самым успешным выпуском!       — Бери выше! Давайте изменим этот мир!       — Да куда тебе менять мир, ты стрижку два года не меняешь.       Раздался смех, и мы с девчонками тоже улыбались. Они, в отличие от меня, не знают этих ребят, поэтому смеялись вместе со всеми. Общественная деятельность заставила познакомиться со многими, включая этих лоботрясов-физиков, поэтому я легко поддерживаю общение. Но мне так же хочется разделить свою радость с кем-то. Думаю, четверых девчонок достаточно.       — Вы не устали? — Алиска присела первой на лавочку и принялась растирать икры.       Мы с Тоней стояли в обнимку, поддерживая друг друга.       — Хочешь, пиджак дам? Я уже согрелась, — предложила она оттягивая.       — Да нет, твоего тепла достаточно, — я улыбнулась, ведь знала, кто поделился.       Меркулов остался с парнями развлекать филологов, напоследок уделяя внимание только им.       — Знаете, девчонки, — бросила тёплый взгляд на центровую толпу наших лицеистов, — я ужасно рада, что знаю вас. Что бы ни случилось, у меня всегда будете вы. Знаю, если позвоню, любая мне поможет. Помните, мы обещали встречаться каждый год?       — Да, обязательно будем видеться.       — И не важно, как тяжело нам будет. Я не знаю, кто и куда пойдёт, но мы здесь действительно стали опорой друг для друга.       — Как там Инна говорила? Школа жизни, — резюмировала Анька с улыбкой.       — А я хотела сказать, — начала Алина, — что с вами поняла, что такое женская дружба.       — Согласна, — кивнула Тоня. — Я в школе же вообще ни с кем не ладила, только с мальчишками. А тут первой, с кем познакомилась, была Алиска.        — А мы Алинку встретили в коридоре, помнишь? — Аня посмотрела на меня. — Она искала аудиторию как раз.       — Да, так мы узнали, что в нашем историческом будет учиться такая красивая девочка, — подмигнула Алинке. — Ты была в таком тёмно-зелёном сарафане ещё.       — Даже я не помню, в чём была тогда, — Маркова засмеялась, и девчонки подхватили.       — Лерка все детали запоминает, да? — хмыкнула Тоня, а затем глянула куда-то левее моего лица. — Доброе утро?        На мои плечи опустился тяжёлый пиджак, и я обернулась, разрывая объятия с Тоней.        — Рассвет скоро. Чего отделились от остальных? — Соболев стоял возле меня, помечая своей вещью, но отказываться от тепла я не спешила.       Он осмотрел подруг, но не этим своим колючим серьёзным взглядом, а обычным. В пиджаке действительно стало теплее, хотя и от полуобъятий Тони тоже был жар. Но должна же быть польза от того, что Соболев вскрылся мне, поэтому я спокойно приняла его жест.       — Возьми вы бутылку шампанского на пятерых, я ещё понимаю, — подоспел Макс. — С радостью бы разделили её с вами.       — Да с тобой бутылки мало будет, — поддел друга Соболев беззлобно.       — Привет!       За этими двоими подтягивалась остальная компания: Полина в обнимку с Кристиной, Бодя с Аней и Даниил с Элей. Они по очереди здоровались и представлялись, а затем вытянули нас на площадь к остальным.        Тоня отставала, потому что натёрла ногу, и попросила меня идти с ней. Я не сопротивлялась. Соболев шёл в числе первых и часто оборачивался. Полина поторапливала нас и угрожала, что шампанского не останется таким капушам, как мы. Но я не хотела пить, а Тоня вежливо отказывалась.       — Что-то случилось? — я бросила на неё тревожный взгляд.       Всё вроде бы идёт замечательно, но что бы ни случилось, она моя подруга. И этот факт не перекроет ничто иное — такой вывод сделала для себя.       — Я не знаю, с чего начать.        Такими были её первые слова прежде, чем Тоня поведала о своих чувствах к Меркулову и запутанных отношениях с ним. Выяснилось, что с девушкой своей он расстался до зимней поездки, а в Чехии между ними с Тоней случился эпизод, когда они жили в отеле.        — Мы были уставшими в тот день, и я не хотела ничего, просто прийти в номер и лечь спать. Весь день в экскурсиях, сама понимаешь, — она говорила уже спокойно к середине темы, а я не чувствовала никакого желания давить и выуживать из неё более личную информацию, чем она позволяла мне сообщить. — Он пришёл почти сразу, как мы вернулись, и предложил спуститься в кафе за десертом. Вдвоём.       Я сдержала ухмылку в голове, бросив взгляд на Меркулова. Значит, уже тогда. Не зря мне хотелось поехать, выходит. Интуиция у меня, конечно, потрясающая.       — Между нами ничего не было, если ты успела что-то подумать, — заметила мой взгляд в сторону подруга, — мы просто поговорили в кафе.       — А потом ты стала замечать его как парня, да? — хмыкнула, проницательно глядя на Тоню.       — Да. И он, ну ты знаешь, какой.       Конечно, я знала. За ним шлейф поклонниц вился, не дуры же они все в конце концов. Ну, не слепые уж точно. И не глухие.       — Лер, Тонь, шампанское будете? — из толпы прокричала Аня.       Мы поспешили подойти, взяли по стаканчику для вида и с первым блеснувшим лучом, чокались друг с другом, обрушая на соседей крик о будущих успехах, удаче, о силе воли, о выдержке, о знаниях и непоколебимой вере в то, что с такой школой жизни мы справимся с любыми трудностями.       — А с таким подбором кандидатов нам и страной управлять возможно станет! — кричал Ефаев, и за ним раздался смех, утвердительные выкрики, лозунги и поддержка.       Я смочила губы спиртным и посмотрела на аллевший диск на горизонте над крышей какой-то хрущёвки. Сделав глубокий вдох, чтобы аж лёгкие расправились, вскинула голову к небу, задумавшись о своих планах на будущее.       А ведь и правда, думала ли я, что мой выпускной будет таким?        С горизонта поднималась кучная персиковая рябь. Мгновение вспышки мелькает через ресничную гряду, и по площади разносится дружный гомон всех присутствующих выпускников. Льётся шампанское, слышатся хлопки пробок, раздается девичий смех и низкий хохот ребят. Я смотрю на это, словно через винтажную призму. Буду ли помнить этот момент? Да, наверное. Эта ночь по-настоящему особенная.        Осматриваю внимательно каждого своего одногруппника, с которым два года бок о бок выживала в лицее, старалась показать себя лучше, училась хватать на лету и отращивала зубы. Мы все будущие конкуренты, и уже завтра с одногруппников превратится в соперников. Но сейчас между нами нет никаких умыслов, лишь добродушное подтрунивание. Всё-таки за два года произошло многое, что нельзя игнорировать. Появились общие приколы, шутки и ходячие фразочки. Это не так легко стереть из памяти. Более того, по этому будешь скучать.       Анька с силой сжала мою ладонь, потому что слабый захват сквозь мои размышления не проникал. Я вздёрнула брови и ответила возмущённым взглядом:        — Что?       — Ты знала, что Артём Тоне признался? — Карамзина говорила тихо, чтобы никто не подслушал, а я, обернувшись, только заметила, что Данько нет рядом.       — Догадывалась, — глаза нашли её не сразу: они с Меркуловым стояли вдалеке ото всех за спинами толпы.       — Тебя ведь это не волнует? — кто тут выглядел обеспокоенным, так это моя Анька.       Я усмехнулась и приобняла подругу за плечи. Пиджак, который ей одолжил Руслан, смотрелся слишком большим на моей тощей спортсменке, так что помятости ему не избежать. Да и мы, если честно, тоже не молодые огурчики и не свежесть альпийских лугов.       — Меня сейчас, кроме моего будущего, ничего не волнует, — с полным спокойствия сердцем произнесла подруге вполголоса.       Карамзина внимательно посмотрела, но ничего отвечать не стала, едва заметно кивнув.       — А Соболев? — Аня ещё понизила голос, даже не сразу разобрала, что подруга произнесла.       — Мне повезло, что он выпустился с универа. Если поступлю в наш, то не будет мозолить глаза, — с лёгкой насмешкой прошептала, и мы с Анькой прыснули от смеха.       — Смотри, сглазишь, и он в аспирантуру пойдёт, — это её предположение мне не понравилось, потому что я напрочь забыла об этом явлении.       — Сплюнь, — хмыкнула, заозиравшись по сторонам. Не дай Бог услышит ещё, тьфу.       — Ты у него не спрашивала? — продолжала развивать тему Карамзина, не замечая моего потухшего энтузиазма.       — Нет. Меня это не особо интересует.       — А что будешь делать, если он придёт? — зато Аньке очень было интересно. Она прям веселилась вовсю с меня.       — Значит, не пойду я на истфак, — с улыбкой озвучила подруге свои мысли.       — Как? — новость заставила забыть о Соболеве.       Я пожала плечами и снова отвлеклась на окружающих.       Соболев стоял в своей компании, периодически бросая на меня взгляды. Макс грел Полинку, напрашиваясь на экспрессивную трёпку. Кристина одёргивала подругу от рукоприкладства при свидетелях. Эля спокойно положила голову на плечо Дане, а Богдан с Аней, обнимаясь, потягивали шампанское по очереди прямо из бутылки. Это было похоже на их выпускной, и в каждом просыпались отголоски собственного последнего дня в роли учащихся средних образовательных заведений.       Мы стояли и смотрели на первый в нашей жизни свободный от лицея рассвет и пытались запомнить этот момент покалывающих от сонливости кончиков пальцев. Прекрасный день для того, чтобы быть начатой чистой страницей новой книги, а прошлое оставить за полуночью.