Бежать из Дерри
26 января 2018 г. в 15:51
— Уехать из Дерри? — в свете фонарика глаза Генри поблескивали свинцом. О таком он не думал. То есть он мечтал порой вырваться, но ни разу не задумывался об этом по-настоящему. Куда ехать? Зачем? Да и что они будут делать там, в неизвестности? А самое главное, ему было страшно. Сейчас была иллюзия, что где-то там есть свобода. А что, если от Дерри не сбежать? Что, если город так глубоко въелся в них, что будет преследовать их повсюду?
Он тряхнул светлой гривой.
— Возвращаемся к машине.
Генри шел по зловонной жиже к выходу, сжимая холодные пальцы Беверли. Луч фонаря метался по подземелью. На Марш Бауэрс старался не смотреть.
Труп Эла они миновали, инстинктивно прижимаясь к стене. Генри ускорил шаг, словно боясь, что покойник вскочит и вцепится ему в щиколотку с криком: «Тебе мало, сучонок? Ты не понял с первого раза?»
Генри стиснул зубы. Бред. Эл уже никогда не вскочит, Эл будет себе лежать тихо-тихо на дне проклятого водостока. О том, что здесь уже лежат гниющие останки Патрика, Генри старался не думать. В конце концов, это просто тело. А Хокстеттеру уже все равно.
Беверли, забыв свою руку в руке Генри, всматривалась в картины, проносившиеся перед ее внутренним взором. Два трупа, брошенные в темноте, ее уже не тревожили. Она и предположить не могла, что Генри может чувствовать страх или нерешительность. Он казался ей сейчас воплощением самой идеи свободы. Той свободы, о которой она думала, сидя за партой и делая вид, что слушает о подвигах какого-то безголового героя, пробираясь по школьным коридорам в каше из презрительных взглядов и ядовитых шепотков, накрепко запираясь в своей комнате вечерами… Беверли замечталась — но, вопреки недавнему предположению Генри, не о свадьбе и троих белобрысых детишках, гоняющих старую кошку по заднему двору двухэтажного дома, взятого в кредит. Ей виделись пересекающиеся ленты дорог, безлюдные просторы с гигантскими кактусами, вдавленные в землю скользкие зеркала озер и прочие чудеса, обитавшие в прочитанных от корки до корки книгах. Она сможет увидеть все это своими глазами, и никто не заставит ее вернуться под стеклянный купол, отделявший Дерри от живого и дышащего мира. Впрочем, реальность тут же вмешалась в прекрасные мечты Беверли неожиданно и весьма прозаично. Генри дернул ее за руку, и она увидела, что стоки остались позади, и неподалеку различаются смутные очертания машины.
Он некоторое время стоял рядом с багажником, потом обернулся к Марш:
— Знаю один гараж, где можно будет отдраить тачку и привести ее в первозданный вид. Ничего особенного — шланг с водой, закрытое помещение и куча тряпок. Сейчас едем туда, поможешь с этим. Потом к тебе. Мы не можем уехать и оставить квартиру с окровавленной ванной — иначе и труп можно было бы не прятать, только полный идиот решит, что эта лужа натекла после разделки курицы. Потом… потом посмотрим.
Он говорил четко и грубовато, именно таким голосом он распоряжался своей бандой. Ни Белч, ни Вик, ни Хокстеттер никогда и не думали возражать вожаку — не позволял этот резкий, отрывистый тон, полный уверенности в том, что все, что он скажет, будет сделано в лучшем виде.
Генри выгреб всю наличность из отцовского бардачка — десятка с небольшим. Пять долларов отдал угрюмому мойщику за предоставленный гараж и воду, еще на пять купил в автомате пару бургеров и бутылку колы на двоих. Потом тщательно поливал из шланга багажник и сухо командовал Беверли, где еще тереть.
Потом они сидели на старом продавленном диване в углу, смотрели на поблескивающую в тусклом свете одинокой лампочки на потолке отмытую машину и жевали холодные бургеры, молча передавая друг другу колу.
Генри отряхнул крошки с ладоней и поднялся.
— Теперь едем к тебе, детка. Одна ты не справишься, а у нас осталась пара часов на все.
В неверном свете лампочки блеснул хищный оскал тени, притаившейся в углу, Генри вздрогнул и прижал ладонь к глазам. Посмотрел вновь — там ничего не было.
— Поехали уже, а то потребуют оплату за продление, — прикрикнул он на Беверли немного нервно. Привидится же после бессонной ночи такое…
Теперь навалилась какая-то тупая усталость, и ноги стали абсолютно ватными. Хотелось уютно свернуться на своем диване и заснуть под бормотание отцовского телека. Нельзя. Надо убраться в доме Беверли.
Он не воспринимал всерьез идею отъезда из Дерри. В конце концов, им некуда и не на чем ехать.
Беверли молча делала то, что говорил Генри. Недавнее оживление и безрассудное стремление что-то окончательно и бесповоротно поменять выгорели, оставив чёрную копоть усталости и раздражения. Она и сама не понимала, почему сердится на Генри. Он делал и говорил правильные вещи, спасая их обоих от грозящих последствий, пока она витала в облаках. И все же Беверли злилась на то, что они оттирают загустевшую кровь от багажника вместо того, чтоб мчаться по шоссе подальше от города, на то, что Бауэрс командует, на то, что ей придётся вернуться в ту проклятую дыру и уничтожить то, что осталось ей на память о последнем семейном вечере с папой.
— Поехали, — не глядя на Генри, сказала она. — Я… Я могу и сама управиться дома.
Генри медленно повернул голову в ее сторону.
— Сама она управится. Ни черта ты сама не сделаешь, вот что. Пропустишь где-нибудь пятно, следаки придут — и кабзец. Че, скажешь, кровь носом пошла? И сразу все стены забрызгала? Пошли уже, вместе веселее, — это звучало особенно цинично.
Машина остановилась около дома, и Генри вышел к крыльцу. Поднялся по скрипучим ступенькам. Из дома дохнуло запахом крови. Бауэрс досадливо поморщился.
— Тащи тряпки, будем драить.
Беверли пожала плечами и, пройдя вперед, снова принялась рыться в кладовой.
Что-то её тревожило, не давало покоя, царапало невесомыми коготками лицо и цеплялось за волосы, словно паутина. Она остановилась, резко выпрямившись, замерла с пыльным тряпьем в замерзших руках. Тишина. Звенящая, полная тишина, словно здесь несколько веков не было никого живого. И Беверли чувствовала себя так, словно они с Генри переступили чужой порог, а не вернулись в ее привычное, знакомое до боли, унылое жилище, и разбудили кого-то, кого не следовало беспокоить. Словно им взбрело в голову взрывать петарды на старом кладбище. Она сгребла тряпки и поспешила к Генри, который был может и не самым приятным, но все же живым и вполне реальным компаньоном.
Осторожно, стараясь не производить лишнего шума, Беверли зашагала по тёмному коридору и заглянула в кухню, смутно надеясь, что найдёт Генри там, колдующим над туркой с кофе. Но кухня была пуста, и в ней царила все та же тишина, наполненная тревожным ожиданием.
Подавив разочарованный вздох, она повернулась и, набравшись решимости, пошла к изуродованному проему, ведущему в ванную. Из тёмного нутра вырвались обрывки жёлтого света. Беверли щёлкнула выключателем, и Генри, сосредоточенно вглядывавшийся в засыхавшее кровавое болото на полу, медленно опустил фонарик.
— Черт, сколько её тут, и на стенах тоже… И на потолке, — протянула она, оглядывая ванную. Глухая темнота за спиной дохнула холодом, и Беверли сделала несколько нерешительных шагов, приблизившись к молчащему Генри. Он был угрюм и мрачен, и теперь мало что в нём напоминало того Генри Бауэрса, с которым ей хотелось навсегда уехать из Дерри. Стало неуютно, словно она застала его в какой-то абсолютно неудобный момент, вторглась в запретное пространство. Он снова был чужим как тогда, на берегу, или ещё раньше на мосту, окруженный орущими дружками.
Беверли оторвала взгляд от его спины и неспешно обвела взглядом ванную, пытаясь успокоиться и оценить, сколько времени им придётся потратить на отмывание кровавой лужи и брызг. Вот шкафчик с засохшими разводами, вот три ряда кафеля с мелким алым узором, линялая шторка, расцвеченная красными точками. И… Зеркало. Мутное старое зеркало в треснувшей раме, посреди которого запеклись багровые потеки. Беверли как завороженная уставилась в темную глубь, видневшуюся за сплетенными красными нитями. На дне её уставшего разума билась одна-единственная мысль: «Не смотри, отвернись», но она не могла отвести взгляда.
Зеркало показало светлые волосы Генри, её собственные перепуганные глаза и испачканную грязью щеку, дверь, повисшую под странным острым углом — обыкновенное отражение. Облегчённо вздохнув, она хотела было отвести взгляд. И в этот миг в темноте, клубившейся в коридоре, медленно, неспешно задвигалась высокая черная фигура.
Беверли отшатнулась, натолкнувшись на стену, и бестолково завозила по ней вспотевшими руками, пытаясь нащупать опору. Она хотела закричать, предупредить Генри, но горло передал болезненный спазм, и из него вырвался только жалкий сдавленный писк. Как у цыплёнка, которому вот-вот свернут шею.
Генри обернулся к ней и заметил в ее глазах отражение собственного ужаса. Он глянул в зеркало, показывающее темноту коридора. Его охватила жуть, будто в этой черноте ухмыляется мертвыми губами пришедший за своим убийцей Эл Марш. От запаха крови стало нечем дышать, и Генри нарочито грязно и грубо выругался и сорвал душ с крепежа.
— К черту, — он врубил его на полную мощь и направил на пол, смывая засохшую кровь сильным напором. Потом струя воды ударила в стены и в темное зеркало. Генри дернул рукой, окатил Беверли теплой водой с ног до головы и расхохотался звонко, будто они сейчас поливали клумбу и решили побрызгаться в саду.
— Не ожидала, мокрая курица? — он вызывающе и несколько по-дурацки шутил, пытаясь избавиться от мерзкого ощущения того, что за ними следят из темноты, что Дерри вот-вот поднимет свои чудовищные щупальца и обовьет их, не давая шевельнуться, пока они не задохнутся в застывшем безвоздушном пространстве. За убийство в некоторых штатах положена смертная казнь. До этого Генри даже не интересовался, каковы законы в штате Мэн.
Беверли, отлипнув от стены, ошеломленно смотрела на него, чувствуя, как по лицу стекают ручейки воды из вымокших волос. Вода была повсюду — в воздухе, на стенах, на полу, и кровь растворялась в ней вместе со страхом и просочившейся темнотой. Ее мелодичный звон смешивался со смехом Генри, и Беверли нравилось слушать, как он смеется — по-настоящему. Словно и не было ничего этого — ни долгой глупой вражды без повода, ни позорных паршивых тайн, ни побоев, ни разводного ключа, ни выстрела… Ничего этого больше не было. Коротко взвизгнув, Беверли бросилась к потерявшему бдительность Генри и принялась отбирать у него задыхавшийся от напора воды душ. Он шутливо отбивался, безжалостно поливая ее водой, так что ей не хватало воздуха, но Беверли не сдавалась, пока шланг не оказался у нее в руках. Они кружили по затопленной ванной, то и дело поскальзываясь и хватаясь друг за друга, чтобы не упасть, и хохотали, как первоклашки в первый день каникул.
Струя воды металась по потолку и по стенам, затекая Бауэрсу за шиворот. Одежда насквозь промокла, как и кроссовки, но Генри чувствовал небывалое облегчение. Он поскользнулся на мокром полу и ухнулся вниз, больно ударившись о кафель и повалив случайно Марш, которая рухнула на него сверху, легкая, почти невесомая. Душ змеей свернулся рядом, а Генри обвил руками талию девчонки и заглянул в глаза.
— Ну все, завалила, молодец, — обычно торчащая во все стороны челка Генри прилипла ко лбу, а глаза казались ярко-голубыми. Он расхохотался вновь и вдруг замолчал, замер так на несколько секунд, словно любуясь ее усыпанным веснушками лицом. Беверли тоже не отводила глаз, всматривалась, словно видела его впервые. Ее одежда была не менее мокрой, и сквозь ткань чувствовалось ее горячее худощавое как у мальчишки тело. Струи воды стекали в канализацию и утягивали в водосток последние следы Эла Марша. Запах крови ушел, и теперь он чувствовал слабый аромат кофе, все еще сохранившийся на кухне. Это несколько успокоило. Наконец, Генри легонько толкнул Бев в плечо.
— Иди переодеваться, — усмехнулся он, — если есть деньги, возьми с собой, собери там, что надо.
И, заметив недоумение в ее взгляде, пояснил:
— Ты же хотела свалить из этой дыры? Самое время.
Беверли несколько секунд смотрела на него так, будто он пообещал вот прямо сейчас отдать ей Диснейленд в пожизненное владение и, резко развернувшись на скользких подошвах, помчалась в свою комнату.
Их отъезд напоминал Генри панический побег, хоть он и пытался показать, прежде всего самому себе, что просто уезжает, а не бежит от отца, Дерри и самого себя. Руки его подрагивали, когда он поворачивал ключ в замке зажигания. Конечно, бежать на отцовской машине было глупо, ее явно заметят, разошлют ориентировки. Ничего, они отъедут на пару сотен километров, а там разберутся.
Расставаться с машиной было жутко — за рулем Бауэрс чувствовал себя сильным. Он уговаривал себя, что они долго ехать не будут, что они оставят тачку где-нибудь в лесу за городом.
Впрочем, Генри понимал и сам, что это — признак малодушия, что эта машина их выдаст с головой.
Далеко они не уехали. На посту на выезде у города стояли поперек дороги две полицейские машины. Генри до последнего не сбавлял скорости, но пришлось ударить по тормозам. Беверли, вцепившись в свой рюкзак, — взяла только самое необходимое, так торопилась побыстрее свалить — сжалась в комок на сидении, опустила голову и уставилась себе под ноги, но, к облегчению Генри, не проронила ни слова.
К машине в рассветном полумраке подошел полицейский.
— Едем в участок, Генри. Отец тебя там ждет, — сухо сказал он, — не стоило тебе брать его машину без разрешения.
Генри вцепился в руль.
Газануть, врезаться в эти машины, отрезающие их от дороги в будущее, запирающие их в этом проклятом городишке — а дальше будь что будет…
— Генри, — повторил полицейский.
Выстрелить в голову этому жирному уроду, превратить его в груду мяса, как это произошло с Элом Маршем…
— Генри, выходи из машины по-хорошему, — полицейский положил руку на кобуру пистолета. Он пока не собирался применять жёсткие меры к мальчишке, но был настороже.
Бауэрс глубоко вдохнул, как будто собирался прыгать с вышки в воду:
— Хорошо, мистер Браун. Отвезите, пожалуйста, мою подружку к ней домой, — на Беверли он не смотрел, — мы просто хотели покататься.