The dose that you die on

Дрова в камине потрескивают, пожираемые пламенем. Чувствуя, как наконец согреваются промерзшие ноги, я уютно кутаюсь в мягкий плед. От тепла, расходящегося от камина, медленно расслабляется тело. Откидываюсь на спинку кресла и перевожу взгляд на Хеймитча. Ментор беззаботно спит в своем кресле. Какими-то неведомыми силами мне удалось довести его до собственного дома без лишних происшествий. И едва мы вернулись с ужина в честь победителя, как ментор завалился в кресло и благополучно уснул. Что ж, меньше надо было пить с Рубакой — их вечная игра в «кто кого перепьет» не доведет ни до чего хорошего. Внимательно смотрю на бокал в собственной руке. Красная жидкость в нем — далеко не сок. Видимо, трибут, становясь победителем, всегда перенимает привычки своего ментора. Это как душевная связь, как жизненный опыт, который родители передают своим детям. Хмыкаю, удивляясь собственным мыслям, и делаю большой глоток молодого вина. Жизнь победителя позволяет покупать спиртное не только в Котле, но и в более пристойных магазинах. Победа трибута из Одиннадцатого для всех была большим удивлением. Но в финальной Бойне, когда распорядители решили добавить для зрелищности землетрясение, шестнадцатилетнему подопечному Рубаки удалось вырвать победу из лап профи из Первого. В Одиннадцатом уже давно не было победителя, поэтому я представляю, как радовались все жители дистрикта этой победе. Да и многие бедные регионы нашей страны явно с большим удовольствием приняли «простого победителя», нежели снова с каменными лицами приветствовали бы коронованного профи. Ужин в честь победителя закончился уже пару часов назад. Поезд унес трибута Одиннадцатого со всей его командой вперед, к новым праздникам. Люди разошлись по домам, готовясь ко сну. Даже собаки, кажется, заснули. На улице стоит почти гробовая тишина. А в моей голове пульсируют мысли. Уже несколько ночей подряд я просыпаюсь от одного и того же сна. Мокрая от пота, со сбившимся дыханием. Смотрю в пустоту и с ужасом понимаю, что все мои сны о той ночи. Катон. Его сильные руки, горячие объятия и влажные поцелуи. Во сне мне все это нравится, я упиваюсь его ласками, выкрикиваю его имя и мольбы не останавливаться. И так каждую ночь. То, что я так хотела забыть, что усиленно выталкиваю из головы, все равно каждую ночь возвращается новым вихрем ощущений. И каждый раз, когда просыпаюсь, вспоминаю те его слова. Слова, которые, я была уверена, никогда не услышу от этого человека. Произнесенные с интонацией, совсем для него не свойственной. Я и сам не знаю… Эти слова не дают мне покоя. Я анализирую их, пытаюсь найти причину для того его поступка. Но тщетно. Едва мои мысли уходят в более-менее логическое русло, как водопадом возвращаются другие воспоминания. От которых у меня неизменно краснеют щеки и перехватывает дыхание. Хеймитч мелодично и громко всхрапывает на своем кресле, возвращая меня к реальности. За окном уже далеко за полночь. Пора возвращаться домой. Ставлю недопитый бокал на тумбочку, медленно встаю с кресла, позволяя пледу сползти с моих колен на пол. Хеймитч от моего шуршания даже не думает просыпаться. Накрываю ментора одеялом, приношу с кухни стакан воды. Знаю ведь, что будет мучиться завтра похмельем. Выхожу на улицу. Прохладный ночной воздух заставляет поежиться. Быстрым шагом иду к своему дому. В окнах не горит свет — значит, мама и Прим уже спят. Стараясь не шуметь, пробираюсь на второй этаж в свою комнату. Но едва бросаю взгляд на постель, как меня сковывает ужас. Я боюсь засыпать. Боюсь, что сон снова повторится. Сделав глубокий вздох, сажусь на край кровати. Пустым взглядом смотрю в окно. Тело словно парализовано, мне кажется, что если пошевелю хоть пальцем, то снова вернутся воспоминания о разрывающих мое сознание сновидениях. — Китнисс? Тихий голос сестры возвращает в реальность. Оборачиваюсь — она стоит в дверях, сонная, с растрепанной косичкой. Невольно улыбаюсь. Прим выросла, но для меня осталась ребенком. Младшей сестренкой, которой я несколько лет дала обещание вернуться. Я-то вернулась, но уже не той Китнисс, что была до Игр. — Чего не спишь, утенок? Прим гордо встряхивает плечами. — Я уже не утенок. Не ты одна выросла. Сестра подходит к кровати и садится рядом. Когда ее нежная рука накрывает мои сцепленные ладони, я чувствую ее тепло и расслабляюсь. Какое-то время мы просто сидим рядом молча. Я все также смотрю в ночную пустоту, Прим, видимо, думает о чем-то своем. Рядом с ней мне спокойней. Но это не значит, что страх до конца покинул мое сознание. И она словно чувствует это. — Что-то случилось с тобой, Китнисс. Я это чувствую. Расскажи мне, что произошло на последних Играх? Я смогу помочь. — Нет, Прим, — я отрицательно качаю головой. Как бы мне не хотелось излить душу, но я не могу признаться в том постыдном поступке, который совершила. Эта моя ошибка навсегда останется только со мной. — Прости, в этом ты помочь не можешь. — Я понимаю, что тебе тяжело из-за Клэри, — имя подопечной, словно ножом, полоснуло по сердцу. — Но это не твоя вина. Ты сделала все, чтобы она могла выжить. Но противники были сильнее. И Игры были слишком уж жестокими. С трудом сглатываю ком в горле. Моя Прим. Только ты всегда могла достучаться до моего сердца. И лишь тебе я позволю видеть мою слабость. Слеза медленно стекает по моей щеке, и я отворачиваю лицо, чтобы Прим не заметила. — Клэри тут не причем. — Это все, что я могу сейчас из себя выдавить. Умоляю, Прим, только не спрашивай больше ни о чем. Давай просто посидим в тишине. Мне нужно сейчас лишь тепло твоих рук, согревающее мои пальцы. Не залезай мне в душу, прошу тебя. — Тогда что случилось? — голос сестры становится взволнованным. — Ты сама не своя. Много пьешь, плохо спишь. Думала, я не слышу, как ты просыпаешься? Как стонешь во сне? Снова кошмары? От упоминаний моих стонов я чувствую, как краснею. Да, Прим, кошмары. Чудовищные кошмары, в каждом из которых ненавистный мне человек заставляет сходить с ума от желания и похоти. О таком я тебе рассказывать не хочу. И не смогу. — Ну так что, Китнисс? Хочешь, дам снотворный отвар? Многим помогает. Будешь спать без всяких сновидений. — Нет, Прим, мне не нужен отвар. Все само пройдет. И раньше бывали кошмары. Даже не глядя на сестру, чувствую, что она расстроена моим ответом. Поворачиваюсь к ней, приобнимаю за плечи. Прим кладет голову мне на плечо. — Поговори с Гейлом. Не знаю, конечно, что между вами произошло, но он же твой друг, Китнисс. Он тоже может помочь тебе. Гейл. Еще одна причина угрызений совести. Его нежелание принимать мой отказ привело к ссоре. А мне так порой его не хватает. Ведь он умел успокоить, понять. Да и просто неплохо слушал. — Ладно, завтра зайду к нему. Кожей чувствую, как на лице сестры появилась улыбка. Невольно улыбаюсь уголками губ и сама. Прим, моя родная Прим. Если бы тебя в моей жизни не было, я давно бы слетела с катушек. — А теперь тебе нужно все-таки поспать. Хочешь, останусь с тобой? — Да, — ни секунды не раздумывая принимаю ее предложение. Сестра помогает расстелить постель и вместе со мной забирается под теплое одеяло. Едва она прижимается ко мне, тело расслабляется. Под звуки ее спокойного дыхания я чувствую, как медленно погружаюсь в сон.

***

Под ботинками похрустывает иней. В лесу стоит почти благоговейная тишина, а морозный воздух полон чистоты и свежести. Зима в этом году выдалась на удивление бесснежной. Хоть по утрам и подмораживает, днем обычно не по сезону тепло. Поправляю на плече сумку, в которой лежит пара белок. Охота сегодня выдалась неудачной. Дичи нет, да и, вероятнее всего, мои охотничьи навыки стали сдавать позиции. Отец раньше всегда говорил, что без практики можно и писать разучиться. А я уже долгие годы не выбиралась в лес. Хотя стоит признаться, что своей добыче я попала точно в глаз. Спрятав лук и стрелы в привычном месте, перебираюсь через забор, чтобы попасть на Луговину. Город только просыпается после спокойной ночи. Я выбралась с первыми лучами солнца в воскресный день, и прошла к лесу, пока еще ни в одном доме не открылись шторы на окнах. И хоть я и говорила, что зима выдалась теплой, ноги в охотничьих ботинках все равно промерзли. Перейдя на легкий бег, направляюсь к нашему старому дому. Нужно сменить одежду, потом зайти в Котел, чтобы отдать белок Сальной Сэй, получив взамен пару бутылок спиртного для Хеймитча. Сегодняшний день словно возвращает меня на много лет назад. Когда я еще жила с семьей в Шлаке; когда охота была моим главным источником дохода и пропитания; когда моя нога еще не ступала на арену Голодных Игр. Вот только с того момента многое изменилось. В том числе и я сама. Сны уже неделю меня не истязают. Потому что каждую ночь Прим неизменно приходит спать ко мне. Говорит, что моя кровать комфортней, но я-то понимаю, что она это делает исключительно ради меня. Сестренка, как и все годы до этого, переживает и старается оберегать меня. Жаль только, что ее объятия не спасают от всего. Ну хоть спать я стала спокойней. Перед сном, когда она укладывается поудобней ко мне под бок, мы иногда разговариваем. Хотя, разговариваем — это громко сказано. Говорит в основном Прим. Рассказывает о событиях в городе, о своей работе в больнице, куда она устроилась медсестрой. И слушая ее неспешные и порой забавные рассказы, я все больше убеждаюсь — моя Прим выросла. Это уже не двенадцатилетняя девочка, боявшаяся почти всего происходящего и не способная за себя постоять. Сейчас Прим даже мне даст фору. Игры и на ее жизнь повлияли, сделали сильнее и мудрее. Правда, одному ее совету я так и не последовала. У меня просто нет сил, чтобы поговорить с Гейлом. Каждый день я откладываю это на завтра, а когда это завтра наступает, то снова не могу решиться. Мы не говорили уже почти год, а может и больше. С той ночи, когда он ушел от меня в темноту после моего громкого отказа, я даже почти не пересекалась с ним в городе. То ли он меня избегает, то ли обстоятельства впервые складываются удачно для меня. Я просто не представляю, что мне ему сказать. И как реагировать, если его чувства не остыли, и он снова напористо начнет убеждать меня в необходимости стать его женой. Дверь нашего прежнего дома протяжно скрипит, когда я ее открываю. После того, как нам выделили новый дом в Деревне Победителей, мы перевезли все вещи, что были дороги. А потом и нуждающиеся забрали из него все, что можно было унести. Здесь осталась лишь старая, ветхая мебель, паутина да пыль, и одиночество со сквозняками. Дом, в котором я была счастлива. Сажусь прямо на пол у старой печки, в которой уже давно никто не разжигал огонь. Я помню, как мама тут готовила вкусное рагу из дичи с травами, которые я приносила с охоты. Как вечерами мы с Прим сидели напротив огня, и я читала ей книги, оставшиеся от отца. Теперь все это воспоминания. Хотя бы в них я была свободна и счастлива. Скрип задней двери дома заставляет вынырнуть из теплых мыслей и напрячься. Подсознательно я догадываюсь, кто это может быть. В городе есть лишь еще один человек, способный подняться в такую рань в воскресенье, чтобы поохотиться. Но я надеюсь, что ошибаюсь. Пусть это будет любой другой житель города, пусть даже собака или какой дикий зверь, ищущий укрытия и пищи. Но шаги четко выдают человека. Я напрягаюсь всем телом. И через минуту смотрю в карие глаза, так похожие на мои. — Здравствуй, Гейл. На лице старого друга читается замешательство. Вероятно, он совсем не ожидал меня тут увидеть. Что ж, я и сама еще вчера не могла с точностью сказать, что пойду утром охотиться. — Здравствуй. — Голос холоднее, чем обычно. Гейл отводит взгляд и идет к старому столу, чудом удерживающемуся на трех обветшалых ножках. — Что ты тут делаешь? — Охотилась. Правда, не так удачно, как ты. — Из его сумки торчат заячьи лапы. Немудрено, что Гейлу везет больше. Никто, кроме него, не умеет ставить такие замысловатые силки. Да и охотничий навык у него по-прежнему не утрачен. — Ты давно не выбиралась в лес. Я чувствую непреодолимую стену между нами. Мы оба не смотрим друг на друга, а разговор идет на таких нейтральных тонах, что взвыть хочется. И я понимаю, о чем говорила Прим. Гейл, пожалуй, второй человек после нее, кому я могу верить. Он всегда был верным другом, мог поддержать и рассмешить. Если бы на него не нашла любовная блажь, мы бы не рассорились. Если бы он не был таким упрямым в этом деликатном вопросе, я бы не накричала на него тогда. Мы бы сейчас вернулись из леса вдвоем, уставшие от охоты, но довольные. Разделили бы добычу, вместе сходили в Котел, вечером он, вероятно, зашел бы в гости. Мы остались бы друзьями. А сейчас кто мы друг другу? Мне этого понять не дано. Но в моих силах это исправить. — Почему-то сегодня захотелось. Как раньше. — Последние слова я произношу почти шепотом, но по его вздрогнувшим плечам вижу, что он их услышал. Гейл медленно поворачивается. И в его глазах я вижу такую тоску, что невольно начинает щемить в груди. Я непростительно была груба с ним. Я обидела его, ранила его чувства. Опускаю голову, ощущая, как к глазам подступают слезы. В последнее время я все больше плачу. Раньше и подумать не могла, что стану настолько плаксивой. — Китнисс… — Мое имя из его уст звучит так нежно. В горле появляется ком. Уже не могу удержаться, и слеза медленно стекает по щеке. Но она не успевает упасть на старый деревянный пол. Гейл оказывается рядом, и его палец осторожно убирает слезу со щеки. Я поднимаю к нему глаза. Это тяжелее, чем я думала. Год молчания и тишины, оказывается, не прошел так просто — я чувствую свою вину, понимаю, как ранила его своими словами. Но прошлого не вернуть. А вот что произойдет сейчас? Когда он наклоняется ближе, я замираю. Нет, он и не думал отступать. Судя по всему, его намерения на мой счет не изменились. Он просто ждал. Ждал, что, как и всегда, я первая сделаю шаг навстречу. Я не собираюсь давать ложную надежду, этого не произойдет. Я наколола столько дров за прошедшие с тех Игр годы, что во век не разгрести. Втягивать его в этот водоворот я не хочу. Просто снова хочу ощущать в себе жизнь. Как тогда, когда другой человек поцеловал меня. Мужчина, которого я ненавижу. Может, если это будет кто-то дорогой мне, все будет иначе. Все будет правильно? Ведь это же Гейл, мой Гейл. Друг, который искренне меня любит. Я тянусь навстречу его поцелую. Его губы теплые, а руки, касающиеся щек и шеи, кажутся такими нежными и родными. Он настойчивей углубляет поцелуй. И я позволяю. Хочу снова раствориться в этом ощущении. Хочу забыть и выкинуть из головы все то, что случилось со мной. Хочу, чтобы земля вокруг завертелась и закружилась голова. И больше всего хочу выкинуть из головы ту ночь и те поцелуи, что заставили сойти с ума, но были дарованы мне человеком, которого я ненавижу. Но забыть не получается. Гейл настойчиво целует меня, однако ощущения не те, что с Катоном. Я словно сравниваю их. Анализирую собственные эмоции и чувства. И сравнение не в пользу Хоторна. Его прикосновения не заставляют землю уйти из-под ног, его поцелуи не вызывают жара в теле и мурашек по спине. Я словно кусок камня, без чувств и эмоций. А Катону хватало одного прикосновения, чтобы мое тело начинало гореть. Когда Гейл прерывает поцелуй, я встряхиваю головой. Черт, это не должно быть так. Почему все по-другому? Силясь найти причины своим ощущениям, я не нахожу пути лучше, чем притянуть друга за воротник куртки и самой поцеловать его. Так, как в Тренировочном центре отвечала на поцелуи Уильямса — жарко, влажно, глубоко. Руки Гейла опускаются к вороту моей куртки. Он спешно расстегивает на ней молнию, пока я тщетно пытаюсь разжечь внутри себя ту искру пламени. Тщетно. Гейл становится настойчивей, стягивая мою одежду. Я понимаю, к чему постепенно идет дело, но действую скорее как по сценарию. Словно актриса, которой нужно отыграть постельную сцену с партнером, к которому не испытывает влечения. Он подминает меня под себя, уже почти полностью обнаженную, стараясь не разрывать поцелуй, раздевается сам. Но меня почему-то все раздражает. И этот грязный пол, на котором он решился «обесчестить» меня. И даже то, как он прикасается — словно не знает, не понимает, как нужно ко мне прикасаться, чтобы мне было приятно. Это должно пройти, Китнисс. Тебе это понравится. В прошлый раз же понравилось. Но в прошлый раз все было не так. Было страстно, жгуче и как-то по-настоящему. Я забыла о мире вокруг, о боли и проблемах, и плыла по течению раскаленной лавы, сгорая от прикосновений и движений другого мужчины. Расслабься, просто постарайся отвлечься от своих мыслей и наслаждайся. Давай же, Гейл, ну что ты тянешь?! Словно услышав мои мысли, Гейл переходит к делу. Входит в меня резким толчком, я даже не успеваю приготовиться к этому. Его дыхание сбивается, он шепчет какую-то романтическую бурду на ухо, и продолжает всю меня ощупывать и трогать. Я пытаюсь раствориться в ощущениях. Но ничего. Абсолютно. Я так же чувствую себя на процедурах, которые проводит команда подготовки всякий раз, как я возвращаюсь на Игры. Слегка приятно, немного больно. А я просто лежу бревном и жду, пока их кудахтанья надо мной закончатся. И сейчас так же. Я просто жду. Жду, вдруг что-то внутри щелкнет и меня потянет к Гейлу так же, как тогда к Катону. Очертя голову готовлюсь броситься в вулкан страсти и похоти. — О боже, Китнисс. — Гейл замирает. И я понимаю. Все. Черт, сколько это длилось? Две минуты, три, пять? Гейл привстает, я чувствую, как он выскальзывает из меня, ощущаю влагу у себя между ног. Он тяжело дышит, а я все еще лежу на полу, глядя на него широкими глазами. Пытаясь понять, что сейчас произошло. Он встает с пола, поднимает свои вещи и начинает одеваться. Я тоже. Молча мы натягиваем одежду, не смотря друг на друга. От нелепости этой ситуации мне хочется хохотать во весь голос. Но я этого не делаю, потому что он обидится. Мужчин подобное поведение после секса, скорее всего, задевает. — Прости. — Его голос все еще сбивается от тяжелого дыхания. А у меня даже сердце чаще биться не начало. — Все в порядке, — стараюсь отвечать спокойно. Стараюсь сдерживать негодование, что все больше разрастается в душе. — Тебе не было больно? — Его голос взволнован, а я не сразу успеваю понять, о чем он спрашивает. Потому что если бы мозг успел проанализировать его вопрос, я не позволила бы сорваться с языка таким словам. — Нет, ты же не первый. Эта фраза повисает в звенящей тишине. Гейл резко оборачивается, и я замечаю в его глазах злость и непонимание. Я открываю рот, тщетно пытаясь подобрать нужную фразу, но ничего не выходит. Он делает шаг навстречу, но тут же останавливается. Пристально смотрит на меня. Не говорит, не задает вопросов. Сверлит меня взглядом, заставляя еще больше пожалеть о случайно сорвавшихся словах. Потом я слышу глубокий вздох. Такой грустный и полный разочарования. Он отходит к двери. Я делаю шаг навстречу ему, хочу остановить, задержать, попытаться как-то оправдаться, но поздно — он уже в дверях. — Надеюсь, ты получила то, что хотела. Меня словно бревном по голове ошарашивает эта фраза. И я останавливаюсь, глядя как он уходит в сторону своего дома. Я наворотила еще больше дел. Опять все усложнила и обернула так, что исправить уже не получится. Дурацкое желание снова отвлечься от реальности обернулось тем, что я еще дальше оттолкнула своего друга. Он решил, что ради секса я и пришла утром сюда. Словно я провидица, и знала наперед, что он будет здесь. Ему и в голову не пришло, что все это случайность. И это не моя вина, что он не способен заставить меня сходить в его руках с ума. Теперь уже никакие разговоры не помогут. Конец, жирная точка. После этой фразы он сам уже никогда не подойдет ко мне. А мне совершать попытки абсолютно бессмысленно. Я знаю Гейла — это он мне не простит. Никогда. Да и с чего он так взбеленился? Мне не пятнадцать лет, да и ему тоже. Отреагировал так, словно мы давали обет хранить невинность друг для друга. Словно он и сам безгрешен. Я слышала о паре его пассий, времени он зря не терял и не сидел у окошка, ожидая, когда я приду. У него были девушки, и вряд ли они просто гуляли по лесу, держась за руки. Но теперь мне понятно, почему его отношения ни с кем другим долго не продлились. Эта несвойственная мне язвительная мысль заставляет засмеяться. Я стою посреди обветшалой кухни, где на полу в пыли видны разводы от наших тел. И смеюсь. Что-то нервное и истерическое накатывает, и я просто не могу остановиться. Китнисс, ты рехнулась. Я окончательно разорвала отношения с Гейлом одной фразой. Бесповоротно втянула себя в еще больший водоворот страданий и угрызений совести. Я ненормальная, прав был Хеймитч — я бракованная женщина, совершенно не из этого мира и этому миру не подходящая. Я несу в себе столько внутренней душевной боли, прошла через такие испытания, что почти сломалась морально. А отвлечь от всего этого меня, выходит, способен лишь человек, которого я бы с одинаковым усердием и страстью убила бы, и которому бы отдавалась с не меньшей страстью и желанием на мокрых от пота простынях, выстанывая его имя. И как дальше все это будет? Что мне делать с моей уже окончательно развалившейся жизнью? Сумею ли я сама снова по кусочкам собрать все? Ответа я ни от кого не узнаю. А сил самой предпринимать попытки уже просто нет. Китнисс Эвердин — ты идиотка, которая теперь может лишь плыть по течению. Будь что будет.