Кровь старой Валирии

       Как и ожидалось, даже после произнесённого пароля, "фариновы крысы" всё так же недоверчиво поглядывали на двух отпрысков знатных семей, тихо перешептываясь на своём древнем, полузабытом языке. В отличии от светлокожих Гэймона и Вирэнта, эти низкорослые люди в большинстве своём являлись гискарцами - бывшими подданными Гискарской империи, что прекратила своё существование около трёхста пятидесяти лет назад. Эти люди имели смуглую кожу и жесткие, кудрявые волосы, янтарного или красноватого оттенка, а так же сильные, мускулистые конечности - черта за которую ныне они так ценятся в роли рабов (конечно не считая покорности, заложенной просто таки в их природе). Гэймон ещё помнил истории отца, о пеших легионах, что бесчисленной рекой вырвались из ворот Старого Гиса, сметая на своём пути любую армию и насаждая золотую гарпию - символ своей власти, в каждом городе до которого могли дотянуться. В своей тщеславности они бросали вызов драконьей республики пять раз, и пять раз всадники стирали их амбиции в прах, а затем их города и даже земли. Но заковывав сей народ в кандалы, Валирия тем самым определила свою дальнейшую судьбу, уподобившись тем кого победила, она превратилась в Великую империю с колониями и работорговлей, а от свободной республики осталось одно лишь название.        Группа из десяти ловчих-соглядатаев, чьей прямой обязанностью было: днём - охранять обозы и торговый путь в город, а ночью - подступы к своей резиденции, таверне "Покров и фляга", одеты были очень практично: в недлинные тоги поверх которых, местами грубой рукой были нашиты кожаные вставки, защищающие самые уязвимые места тела - рёбра, подмышки, живот и бёдра. На коленях и связках рук и ног так же была кожа, немного но какая-никакая защита. Такое лёгкое облачение было предназначено для быстрых атак и уклонений, ибо как оно ни в чём не сковывало движения наёмников, так почти и не защищало от целенаправленного удара. На головах у всех как у одного были банданы, что вместе с поясами, пестрящими от красочных ленточек и различных нашивок с рисунками - были единственными предметами индивидуальности. И то, даже эти отличительные особенности почти всё время были спрятаны под серыми плащами, позволяющими скрываться в сумеречных орешниках, сливаясь с его блеклой листвой. Вожак этого небольшого отряда отличался от остальных лишь тем, что волосы его покрывал алый шаперон, а подбородок - короткая бородка из нескольких сплетённых косичек синего цвета, на тирошийский манер.        По условиям вожака, который нехотя назвал своё имя - Имаир, молодому Таргариену пришлось оставить дракона в неприметной чащобке, предварительно отдав тому приказ не высовываться. Мэрзис, как и его хозяин - был очень свободолюбивым существом, и предпочёл бы это время провести в воздухе, или на охоте за рогатой дичью, которую, с трудом, но можно было отыскать в этих редких лесах. Однако, любовь к своему наезднику, и безукоризненная верность заставляли его повиноваться. Впрочем, даже если бы Гэймон не приказал а попросил, крылатый ящер всё равно исполнил волю всадника. Уж очень близки они были друг для друга, намного ближе чем Эйнар Таргариен и его дракон Драллакс.        Молодой воитель был не в восторге от такого хода событий, он понимал, что сейчас собственноручно лишается как преимущества так и любой защиты, ибо им помимо всего ещё и пришлось отдать всё оружие сопровождающим (даже меч зловредного насильника Маркуса, который Вирэнт предусмотрительно снял с погибшего, надеясь что тот канет в лету, попав крысам в качестве уплаты их услуг). Но, выхода не было, да и защита компромата - тела Варизиса, была куда более важным заданием. Крылатый зверь понимал это, не подпуская никого ближе чем на десять метров к бледному труппу, что со временем начал бы разлагаться без должного обращения.       Наёмники не задавали лишних вопросов о прибытии драконов на их территорию, а драконам хватило краткого "У нас есть дело к Фарину" для того, чтобы их сопроводили к главарю банды. Они знали Таргариена, ибо тот иногда водил с ними свои тайные дела, получая от Фарина нужные сведенья и наводки на полезных людей.       Гэймон хоть и старался держаться бодрее, но полученная рана болела и даже закровоточила, что сильно ослабляло гордого воителя. Вирэнт поначалу этого не замечал, заглядываясь на попутчиков и пустующую местность, окруженную полями хлопка и редкими лесопосадками, по которым они шли уже минут десять. Но заметив наконец как у Таргариена начинает сбиваться шаг, юнец поддержал друга, помогая тому продолжить путь в привычном темпе, правда, продолжилось это не долго. — Тебе нужно лечение. — жестко и с требовательными нотками в голосе произнёс Имаир, останавливая своих людей. — Мы не хотим иметь дело с твоим разъяренным драконом, потому возьми.        Невысокий мужчина, лет тридцати восьми, с жилистым но закалённым в битвах телом, достал из-за пазухи сплющенную стеклянную баночку с кремовой субстанцией внутри, и бесцеремонно швырнул в руки Велариона, который не ожидал такого быстрого движения и лишь благодаря чистому везению, сумел таки словить её. Он осмотрел сосуд нарочито серьёзным, учёным взглядом, подтверждая тот факт что сие ничто иное как лекарство, но вот какое? — Антисептик или обезболивающее? — непонимающе проговорил Вирэнт приоткрывая крышку и понюхав содержимое. Оно не имело запаха, а в безупречно смолотом, белёсом креме виднелись вкрапления синих кристалликов, похожих на крупные кусочки сахара и какой-то травы отдающей голубым. — Не знаю, мне дал его жрец красного бога, что сейчас у главаря. — пожимая плечами ответил смуглокожий человек, одновременно с этим жестами отдавая приказы своим подчиненным, чтобы те осмотрели местность и заняли оборонительные позиции. — Жрец? — из последних сил произнёс Гэймон, пересиливая боль, стараясь выведать больше информации у неразговорчивого командира. — Он пришел к Фарину накануне, и какими-то секретами смог остаться с ним на целый день. Странный тип. А буквально перед самым моим уходом, отдал мне его и сказал что лекарство, что оно пригодиться в сегодняшнем патруле.       Имаир издевательски фыркнул, сплюнул наземь и выпрямился, его грудь расширилась от показного бахвальства и самомнения - первых эмоций этого апатичного воина, которые увидели высокородные гости с самого начала их недолгой встречи. — Ха, глупость какая, за двадцать лет ни один клинок не ранил меня в патруле! — Значит это чародейское варево предназначено нам? — произнёс Веларион ища в чёрных глазах собеседника ответы на многочисленное количество своих вопросов. — Но откуда он узнал, что мы придём, мы и сами решили это сделать лишь недавно? Какие дела он ведёт с Фарином? И что вообще церковный сановник может делать в таверне? Неужели последователи красной церкви пользуются вашими услугами?       Но ответом на всё была сильная рука Гэймона, что предостерегающе лягла ему на плечо. Вирэнт обернулся, а голова его очистилась от сотни роящихся мыслей и стольких же вопросов. — Думаю кое-что мы и так скоро это узнаем..       Имир хитро ухмыльнулся - что было вторым проявлением эмоций, и обвел глазами молодых парней. Только тогда друзья заметили, что рука его лежит на рукоятке продолговатого кинжала, что при первом впечатлении казался одноручным мечём, но был тоненьким и острым словно бритва. — Он прав, малец, а некоторые вопросы лучше и вовсе не задавать. Слыхал эти фанатики помешаны на сжигании неверных.       В Валирии царила свобода вероисповедания, что дало отличную почту для зарождения новых культов. В те времена вера во Владыку света, пришедшая из дальних краёв Эссоса, только прибыла на территорию Фригольда, и на просторах валирийского полуострова считалась религией молодой и поначалу не хватающей звёзд с неба. Хотя уже тогда красные жрецы и прекраснолицые жрицы, благодаря своим познаниям в психологии, алхимии, ораторским искусствам и чародейским фокусам, заручилась поддержкой немалого количества жителей Вечного города, привлекая на свою сторону людей всех мастей и сословий, от рабов да сильных мира сего. Именно тогда эта вера и прославились своими радикальными действиями по отношению к неверным или "лжепророкам" - священникам исповедующим другие религии. Они считали, что поклоняться всем богам - всё равно что не поклоняться ни одному, потому нередко сжигали конкурентов и неугодных, их дома, семьи и скот. Слухи о подобных зверствах шепотом распространялись быстрее лесного пожара, заставляя их врагов трепетать, а последователей ещё больше уверовать в свою избранность. По какой-то неведомой причине власти города не могли ничего поделать с этим новом культом, уж слишком сильно красный монстр пророс в фундамент общества. По слухам даже некоторые наместники и сенаторы тайно отрекались от тысячи диких божеств, приняв лишь одного как единого и истинного, имя которому Р'глор - владыка света.       Группка остановилась на несколько минут, и Вирэнт взвесив все за и против, всё же вскрыл повязки, и колеблясь мазнул таки на прижженную рану Таргариена этой странного вида мазью. Субстанции — Оох..прохладно. — чуть улыбаясь проговорил Гэймон явно сдерживаясь чтобы не скривиться от боли. Его брови изогнулись дугой а челюсть с силой сомкнулась. — Если неприятно, можешь не строить из себя героя, с тебя и так на сегодня хватит. Отдохни от притворств. — ответил Вирэнт аккуратно втирая белую субстанцию в шрам от ожога.       Парень мгновения колебался, а затем из его уст донеслось сдавленное мычание, полное страдания и боли. Видимо мазь как минимум не пустышка, и действовала не смотря на сомнения Велариона, малость увлекающегося медициной. — Скорее бы покончить со всем этим. — произнёс молодой дракон спустя долгие пять минут тихих страданий. — Хочу наконец что бы этот день закончился, хочу увидеть сестру..Я..я очень переживаю за неё, справляется ли она со своей частью плана, хватит ли у неё сил? — Конечно справится, она сильнее чем все думают! — Произнёс Вирэнт перевязывая рану чистой тканью. — Хотя я тоже волнуюсь.       Он верил, что его дама сердца выдержит эти часы их отсутствия, верил что она способна справится с любой бедой, даже не смотря на свою скромность, в конце концов она всё же Таргариен. Такие же мысли посещали и Гэймона, хотя он был настроен более пессимистично, зная Дэйнис куда лучше чем влюблённый юнец напротив. Но всё же он надеялся на лучшее, готовясь к худшему.       Молчание затянулось, и дабы обнадёжить своего друга, Гэймон встал и погладив юнца по голове, словно собачонку, уверенно произнёс. — Не волнуйся, малыш, скоро мы вернёмся домой, ты вновь увидишь Дэйнис, и всё станет на круги своя.       Вот только это было не так, тогда они ещё не знали, что произошло в доме красного дракона, и как сильно пострадали их родные и близкие. Они не ведали, что этот день - последний день их юности, и с восходом солнца, им придётся повзрослеть раньше времени, а одному из них - даже стать новым главой семьи.

***

— Я ужасный человек ? — негромко произнесла Дэйнис сидя на кровати рядом с отцом.       В помрачённой комнате присутствовала лишь она, её бессознательный отец - Эйнар Таргариен,и уже известный ей лекарь, что недавно так отчаянно просил у неё помощи, а ныне склонился над своим лордом, закончив обработку его ран и проверяя дыхание да пульс. Услыхав сказанное лекарь опешил, потому как и представить не мог, что девушка задаст ему такой вопрос. — Ну что вы, госпожа моя, как вы могли такое подумать. — начал было успокаивать её лекарь, думая что у той истерика, но увидев её лицо - спокойное и безмятежное, и фиалковые глаза с вниманием смотревшие на него, врачеватель замолчал. — Мой отец тяжело ранен, лежит без сознания, бледный словно мертвец..а я.. — девушка взглянула в безэмоциональное лицо своего венценосного батюшки, строгого но справедливого, а затем продолжила с той же приглушенной интонацией. — А я не чувствую ничего, ничего, ни печали ни грусти, не беспокойства. Идя сюда волновалась куда больше, а ныне от тех переживаний ни осталось и следа.        Она снова перевела взгляд на лекаря, и тот снова был наполнен вопросами, вопросами на которые не могла ответить сама юная дева. Дэйнис искала ответы в лекаре, коей по её мнению был куда опытней и мудрее её самой. Но толи мудрец оказался не столь мудр, толи из-за несоответствия званий он замялся не найдя, что сказать, либо и вовсе молодая Таргариен ошиблась и он не был столь умён как казался. Как минимум в том о чём она его спрашивала. Спустя несколько минут молчания, и невнятную попытку слуги что-то произнести, дева беззвучно остановила его поднимая вверх свою маленькою ладонь, второй рукой она держала на лице припарку смоченную лекарственным раствором. — Ладно, не говори более ни слова. Если закончил, можешь покинуть покои, отправляйся к остальным врачевателям, и продолжай своё нелёгкое дело.       Медик живенько встал, краснея от такого грандиозного провала, и раскланявшись несколько раз, пересёк длинные покои, скрываясь за исполинской дверью, предварительно шепнув что-то лейтенанту Тарру, тот понимающе кивнул, взглянул на госпожу с жалостью, что ныне смотрела лишь на лорда Эйнара, и после того прикрыл наконец вход. — Значит так и есть, я просто плохой человек, что не любит своего родителя. — тихо подтвердила она шепотом, ложа маленькие пальчики на запястье Эйнара, слушая биение его сердца.       Стук, ещё стук, затем череда ударов, так слабо и тихо звучала жизнь "Великого" человека, старого дракона, лорда-сенатора, прославленного полководца и торговца людьми, отца троих детей, один из которых погиб, и мужа...       Девушка оправилась взглянув на ожерелье весящее у неё на шее, будто проверяя не потеряла ли она его. Но это было невозможно, так как большую часть вечера Дэйнис не отрывала от него руки, нервно теребя его снова и снова. — А ведь она могла бы выжить, если бы ты только не запер её в золотой клетке, где любая птица перестаёт петь, а цветок увядает...       На глаза навернулись слёзы, но скорбела Дэйнис не по отцу, от которого не получила ни капли любви, она вспомнила мать, её тёплые руки и добрый голос - вещи которые происходили в младенчестве, и которые не может помнить человек в таком возрасте. Внезапно ей померещилось будто лепесток яблочного дерева, плавно влетел в приоткрытое окно, и пересекая эти обширные покои, проплыл прямо к портрету Лисейрис Таргариен, матери которая в смерти дала своей дочери больше родительского тепла и ласки чем живой отец.       Возможно везде и всегда, корень всех зол - это нелюбовь, и каждый злой человек всего лишь жертва жестокосердечия со стороны близких. "Был ли таким Марку Варизис?" — внезапно для себя самой задалась вопросом Дэйнис. "Возможно ли, что я убила человека виновного лишь в том, что он родился ни в том месте и ни в то время?" , ответить себе она не смогла, а любой кто мог дать искомое, сейчас находился очень далеко, пытаясь скрыть последствия их действий, ей действий.       Дэйнис машинально прикоснулась к медальону-лилии висящему на цепочке, и ощутив прохладу исходящую от него, вдруг осознала что-то важное, нечто такое, что ощущалось мимолётно, почти интуитивно, но почему-то значимость этого чувства была очевидна. Будто подсознание влекло её к картине, и драгоценная лилия на шее стремилась к лику её прекрасной матери. Но подойдя ближе, несмотря на все надежды и чувства, ничего не происходило, будто часть мозаики, серьёзная часть, была скрыта от взора девицы.       Быть может послание матери, свиток, что сейчас у Гэймона, сможет разгадать ту череду загадок оставленную ей Лисейрис Таргариен. Дейнис надеялась на это, покорно ожидая того часа когда сможет вновь обнять брата, и узнать у него правду. Часа когда её возлюбленный человек, тот кому она подарила свой первый поцелуй, поможет ей в её начинаниях. — Гэймон, Вирэнт..где же вы, я сейчас там в вас нуждаюсь.. — прошептала дева возвращаясь на своё исходное место, продолжая всматриваться в лицо отца, надеясь, что он вот вот придёт в себя, но вместе с тем, тайно желая его смерти - за что она тут же наказывала себя очередной царапиной на руке.