История одного тату

      Проспект стоял. Где-то впереди случилась авария, и Рудбой уже больше часа не мог добраться до нужного перекрестка, от которого до дома ехать буквально три минуты. Он закурил, выпустил дым в приоткрытое окно. Девчонка в стоящем в соседнем ряду оранжевом Ярисе кокетливо улыбнулась и поправила светлую пушистую челку. Ваня раздраженно закатил глаза, выкинул сигарету и отвернулся, с трудом удержавшись от того, чтобы не показать ей фак. Пробки и в хорошие дни бесили до кровавых пятен перед глазами, а уж про сегодня и говорить не стоило. Он покрутил радио - флэшку с музлом он благополучно забыл у Юрки - попробовал найти хоть что-то годное, и выключил к хуям. Ванька уже наверняка проснулся — в пустой квартире и с отвратительным настроением после вчерашней грандиозной ссоры: напсиховавшись, он полночи бродил по дому и лег под утро, и Рудбой собирался смотаться туда-обратно за час и вернуться до его пробуждения. Но в итоге задержался с распечатками, а теперь застрял на проспекте. Приехать к планируемым двенадцати не получалось: часы уже показывали полтретьего. Блядство.       Нельзя сказать, что они не цапались раньше (еще бы не цапались, оба нихуя не одуванчики), но до такого — до по-настоящему злых обидных слов, до душного молчания после, до ночевки Фаллена в пустующей пока Славиной комнате — до такого у них не доходило еще никогда. Рудбоя разбаловали их легкие примирения, и сейчас он чувствовал себя по-настоящему погано. Вчера он пытался сделать, как делал всегда, чувствуя за собой косяк: обнял со словами «прости еблана», полез целоваться и предложил посмотреть кинцо. Фаллен же, который обычно долго не дулся, а просто быстренько размазывал Рудбоя тонким слоем с помощью хлестких саркастичных слов, в этот раз отстранился, отвел взгляд и молча ушел в другую комнату.       Если бы кто-то однажды сказал Рудбою, что он разругается со своим… парнем? любовником? в общем, со своим Ваней из-за татух, он бы очень долго ржал. Это даже сейчас было смешно, если не вспоминать о ночевке в разных спальнях. Он никогда не воспринимал идею Фаллена набить себе татушку Пожирателей смерти всерьез, потому что… ну правда, ну это какой-то пиздец (а он в какой-то степени специалист по пиздецовым татухам, спасибо). Оказалось, что зря. Когда он вчера вернулся домой, вымотанный неудачной от начала и до конца пятичасовой съемкой, Фаллен радостно ткнул ему в лицо самым уродливым эскизом, который только можно было придумать. Топорно нарисованный, с косорылой змеей, выползающей из черепа с идиотским выражением на… что там у черепа? Эскиз больше напоминал фанарт не очень талантливого третьеклассника, чем будущую тату. Представлять, что вот это будет жить на Ванечке — с его изящными запястьями, с поразительно гладкой кожей и с россыпью почти незаметных родинок на предплечье — не хотелось. Если бы Фаллен просто решил набить себе что-то… подходящее, Рудбой сам бы отвел его за ручку, выбрал бы ему хорошего мастера, подбадривал в процессе, а потом усиленно жалел и комфортил!!! Но бить какое-то страшное говнище, просто потому что оно страшное говнище?! Нет, это оставалось за гранью его понимания. Я отращу не идущую мне бородку? Да! Я откажусь носить нормальные джинсы, потому что у меня в них охуенная задница? Да! Я буду таскать подаренные дизайнерские шмотки только дома, потому что в них не выгляжу бродяжкой? Да! Говоря откровенно, внешность была делом десятым, он влип в Ванечку по самые уши совершенно не из-за нее, но этот сознательный бунт против собственной привлекательности Рудбой не понимал категорически. Не надо иметь степень по психологии, чтобы увидеть в этом всем какие-то любовно лелеемые комплексы и внутренние заморочки.       Наверное, вчера стоило сказать Фаллену про то, каким красивым Рудбой его видит: про глаза с интересным разрезом, про скулы, про сумасшедшие губы, про совершенно невероятную задницу, которая так чудесно помещается в его, рудбоевских, ладонях! Наверное, вчера стоило сказать, что ему совершенно плевать, будут ли на Ванечке стремные татухи или нет, а не протянуть: «Ты в край ебанулся, что ли? Тебе обязательно себя уродовать?». Ебаный закон подлости: всякая хуйня, которую лучше держать при себе, вылетает изо рта на раз-два, а что-то нужное, важное и приятное говорить пиздец как тяжело. Ваня раздраженно побарабанил пальцами по рулю. До поцеловавшихся в крайнем правом ряду тачек, из-за которых встало движение, осталось несколько десятков метров. Если больше никакой хуйни не случится, через десять минут он будет дома и попытается помириться. Он надеялся, что Ванечка еще не успел выкинуть все его шмотки в окно и сменить замки.       Замки, видимо, менять не спешили, так что Рудбой открыл дверь своим ключом. В квартире стояла неприятная тишина, даже привычная музычка не играла фоном. В прихожей сидел Гриша и хмуро смотрел на Ваню своими круглыми глазищами, грозно мерцающими в полумраке. Рудбой щелкнул выключателем, присел на корточки и похлопал себя по коленке, подзывая кота. — Гришенька, кис-кис-кис, иди сюда. — Гришенька продолжал недовольно таращиться и с места не сдвинулся. — Ну ладно тебе, Гриш. Ну иди сюда. — Он потянулся к коту ладонью, но тот злобно ощерился. Ваня тяжело вздохнул. Вот тебе и подставленный под чуханье живот, выпрашивание креветочек и сон под бочком. Гриша ожидаемо был на стороне своего хозяина и всем своим видом демонстрировал, как Рудбой его разочаровал и не оправдал надежд, а вся кошачья лояльность теперь встала под очень большой вопрос. Ваня скинул обувь, повесил на вешалку куртку и, проходя мимо кота в комнату, шепнул: «Мы помиримся, и тебе будет стыдно, Гриша». Гриша в ответ насмешливо фыркнул и, кажется, даже закатил глаза.       Фаллен сидел за компьютером, нацепив наушники, но по закаменевшим плечам стало ясно: Ванино появление он заметил. Рудбой потоптался у двери, он чувствовал себя неуютно, привык, что даже в самые хуевые дни ему здесь были рады. Ну, сам молодец, хули. Он подошел к Фаллену, осторожно снял с него наушники, стараясь не дернуть за волосы, и положил прямо перед ним на клавиатуру небольшую стопку листов. Некоторое время тишину в комнате разбавляло только легкое шебуршание бумаги. Фаллен развернулся на стуле, пятерней пригладил волосы и уставился на Рудбоя. Вид у него был усталый и расстроенный. — Ну и что это за хуйня? — Он потряс распечатками, парочка выскользнула и упала на пол. — Эскизы, переводные. Я ездил к Юрке, попросил распечатать все подходящие варианты. — Нахуя? — Ну… — Рудбой замялся, от Ванечкиного холодного, почти злого взгляда хотелось спрятаться. — Это как переводная картинка. Ее наносят на кожу, потом сверху бьют. Но сама картинка бледной получится, так что придется подрисовать маркером, чтобы было похоже на итоговый вариант. Типа тестдрайва. В общем, изучай. Там в разных техниках, в цвете тоже есть. Если определишься, поедем и сделаем хоть сегодня.       Фаллен задумчиво рассматривал листочки. Распечатку с копией вчерашнего эскиза, который вчера прилетел Рудбою в лицо в пылу ссоры, он отложил в сторону. — Ты же сказал, что это уебищное уродство. И что мне просто нехуй делать. И что я пр… — Я знаю. Знаю. — Рудбой перебил его на полуслове и примирительно выставил перед собой ладони. — Я не должен был говорить это ТАК. Я все еще считаю, что... — Он замялся, подбирая слова, — это не самый удачный выбор. Но, раз ты хочешь, то давай сделаем все не через жопу, а с нормальным мастером, с эскизом, понимаешь? — Ты же в курсе, что мне нахуй не вперлось твое одобрение? Даже если ты до пизды какой опытный в татуировках?       Наверное, если бы Фаллен говорил это все зло, с привычной ехидной усмешкой, а не огорченно, с потухшим взглядом и без всякого запала, Рудбой от таких слов завелся бы в момент, и срач вернулся бы на вчерашний виток. Но вот с таким непривычно уязвимым, расстроенным и совершенно не ершистым Ванечкой не хотелось ссориться. Хотелось скорее дать самому себе по роже за то, что по дурости ткнул во что-то больное дорогому человеку. Фаллен демонстративно отложил эскизы в сторону, повернулся к монитору и начал увлеченно кликать мышкой, будто в комнате он находился один, а до их ссоры и попыток примирения дела ему и вовсе нет. Рудбой нахмурился. Вот значит как? Он тут волновался и переживал, а ему — игнор в ответ? Чем-чем, но терпимостью к чужим выебонам Рудбой все-таки никогда не отличался. Он похлопал себя по карманам, достал маркер, понял, что забыл нужную бутылку в машине. Похуй, обойдутся подручными средствами.       После нескольких минут нехитрых приготовлений Рудбой уселся прямо на пол, недалеко от сидящего за компом Фаллена. Аккуратно расставил-разложил рядом подушку, полотенце, пачку салфеток, маркер и тубу с лубрикантом. Резко крутанув стул, он потянул на себя Ванечку и устроил его задницей на подушке. Фаллен, слегка потерявший равновесие и дезориентированный, растерянно хлопал глазами и возмущенно сопел. — Ты не охуел, дядь? Ты что, бля, творишь? — Рудбой достал со стола распечатки, протянул их Ванечке и успокаивающе погладил того по коленке свободной рукой. — Я тебе эти бумажки в анус засуну! — Вот сейчас Фаллен снова стал похож на привычного себя — на злющую обаятельную скотинку. — Вань, выбери, пожалуйста, эскиз. Можно, конечно, все попробовать, но это будет долго. — Рудбой скользнул ладонью по Ваниной коленке, провел по голени, огладил острую выступающую косточку щиколотки, спустился ниже до ступни. Холодной, как у лягушки. — Ты какого хуя опять без носков? Ноги же ледяные, Вань! Опять тебе уколы в жопу колоть буду? — Удар рулоном свернутых листов по лбу был не то чтобы болезненный, скорей обидный, но главное — Ванечка начал улыбаться. Он сдерживался и пытался хмуриться, но уголок губ предательски дергался. — Или ты выбираешь сам, или выбираю я. Прекрати выебываться. Иначе я тебя свяжу. — Я тебе хер сейчас свяжу! — Фаллен обвел взглядом разложенные предметы, заметил лубрикант. — А смазка зачем? Даже не думай ко мне сейчас лезть, ты понял? Я пиздец злюсь на тебя. — Он угрожающе выставил перед собой рулончик. — И вообще! Ты схуяли раскомандовался? С каких пор ты у нас главный, а? — С тех пор, как ты спиздил мое звание главной драма-квин. — Рудбой потянулся, быстро клюнул поцелуем Ванечку в щеку и отстранился, пока ему еще чем-нибудь не прилетело. — А смазка для рисунка нужна. Технология! — Он выставил вверх указательный палец, подрыгал бровью и быстро поцеловал еще раз.       Пока Фаллен выбирал эскиз, Рудбой успел налить им чаю, нашел и натянул на кое-чьи холодные ноги полосатые теплые носки и организовал свет поярче с помощью дневной лампы. Ванечка задумчиво рассортировывал распечатки на две стопки, перекладывал листочки туда-обратно, что-то отбрасывал совсем, пока не решил окончательно. На выбранном эскизе был все тот же уебищный символ пожирателей, но выполненный не грубо, а почти изящно, с аккуратной растушевкой, полутенями и легким цветным напылением. Такая татуха подходила Фаллену намного больше, с такой Рудбой, пожалуй, готов был смириться. Он открыл заметку с подробной инструкцией по нанесению трафарета, еще раз проверил, все ли готово, и приступил, ободряюще улыбнувшись Ванечке.       Хуй с ними, с гаррипоттерами, пожирателями и со змеями, вылазящими из черепов. Мир в семье важнее, в конце концов.