***
- Итак, больной. А точнее, выздоравливающий, - начал лечащий врач Платона Викторовича, придя на осмотр на одиннадцатый день пребывания Штольмана-старшего в палате, - состояние ваше стабилизировать нам удалось. Думаю, завтра-послезавтра мы вас выпишем домой. Вы бы себя впредь поберегли. Сами вон в больнице лежите, семья ваша беспокоится. Чуть не каждый день кто-нибудь из них ко мне заходит. Они так скоро сами профессорами в области кардиологии станут. - Да уж, доктор. Я уже и сам не рад, что так получилось. Сердечная мышца, знаете ли, решила отправить меня во внеурочный отпуск. Я же тут книжицу писать начал. Так вот, похоже, сердечко мое и взбунтовалось, - тихо засмеялся Платон Сергеевич, сверкая лучистыми глазами непередаваемого серо-зеленого оттенка, точь-в-точь как у сына. - Вот отдохнули и будет. Готовьтесь к выписке. Я вас завтра еще посмотрю, а там и решим: отпускать или денек-другой еще подержать, - доктор повернулся к Якову, - Яков Платонович, зайдите ко мне. Я вам рекомендации выпишу для вашего батюшки. - Пап, я сейчас вернусь, - Штольман-младший поднялся с кресла и вышел вслед за доктором. - Станислав Олегович, с отцом что-то не так? – сходу спросил он, зайдя в кабинет врача. - Нет-нет, не беспокойтесь. Платон Викторович действительно идет на поправку. Вот тут я вам подготовил рекомендации по режиму и питанию. Ему нужно гулять. Скажите матушке, пусть вместе по вечерам совершают променад. Но еще что я хотел. Ему бы сейчас побольше радостных эмоций. А вот волновать его нельзя совсем. Инфаркт, знаете ли, это вам не шутки. - Хорошо, будем следить за тем, чтобы он это все соблюдал, - принимая из рук доктора несколько листов с рекомендациями, ответил Яков. - Яков Платонович, как я знаю, вы сейчас живете и работаете в другом городе? - Да. - В Затонске? - Откуда вы знаете? - Да мне вчера друг звонил из Питера. Леня Милц. И в разговоре упомянул, что отец его, проживающий в Затонске, похвастался, что, мол, работает теперь с правнуком друга какого-то своего родственника. И фамилию назвал. А фамилия у вас достаточно редкая. Вот я и сложил два и два. Я, собственно, к чему все это. Как я понимаю, вы Александра Францевича Милца неплохо знаете? - Неплохо. Леонид – его сын. И да, мы пересекаемся по работе. - Могу я вас попросить? Я когда-то у доктора Милца учился. Практиковался. Так и с Лёней познакомился. Я вот тут ему приготовил, - Станислав Олегович вынул из ящика стола увесистый пакет и передал его Якову. – Тут монография. Его, кстати. Он когда-то хотел напечатать. А потом забросил идею. Так мы с Лёней решили сюрприз ему сделать. Протащили по нескольким инстанциям. Ведь вам повезло. Доктор Милц – замечательный специалист. Пишет научные труды, да в стол складывает. А это Леонид у него тихонько в свое время забрал. И там еще лично от меня ему подарок небольшой. Надеюсь, Александру Францевичу приятно будет. - Передам. Думаю, доктор Милц обрадуется такому подарку. Спасибо, - улыбнулся Штольман.***
- Что это у тебя в руках, Яша? – поинтересовался отец, когда подполковник вернулся в палату. - Подарок моему затонскому знакомому – доктору Милцу. Оказывается твой доктор у него практиковался когда-то. А я и не знал, что Александр Францевич практикантов берет. - Расскажи мне, сын, как там в Затонске? И расскажи, с кем это ты ведешь тихие беседы каждый вечер стоя в коридоре у окна? - Откуда ты знаешь? – удивился Яков. - Мальчик мой, дедуктивные способности у нас по мужской линии передаются. К тому же, я же не постоянно тут лежу. Иногда я и встаю. И хожу не только по палате. Кстати, а чего это я в такой палате лежу? Одноместная, да еще и с отдельным санузлом? Откуда роскошь? - Пап, мы с Асей решили, что так будет лучше. И тебе комфортнее, и нам удобно с тобой тут быть. Вряд ли твои возможные соседи по двух- или четырехместной палате были бы рады тому, что кто-то из нас рядом с тобой сидит. И потом, я же не просто так сижу. Я тут, - Штольман с улыбкой кивнул на ноутбук, - небольшой филиал своего отделения устроил. - Это я заметил уже. Ну, так что там, в Затонске? Ты скажи, ты там решил совсем обосноваться? - Не знаю, пап. Но скорее всего, что да. По крайней мере, я на это надеюсь. - Э-э-э…. Яков Платоныч, да ты, никак, влюбился? – вскинул бровь Штольман-старший. - С чего ты взял? - Так у тебя глаза горят. И взгляд такой мечтательный-мечтательный. И кто она? Местная, затонская, надо полагать? Раз ты подумываешь там обосноваться, променяв Москву на тихий городок. - Пап, ты же знаешь, что в Москве мне в ближайшие годы мало что светит. А там у меня есть любимая работа. Там мне хорошо. Знаешь, мне ведь там действительно хорошо. - Ты не увиливай давай. Рассказывай про нее. - Все-то ты знаешь, Платон Викторыч! – усмехнулся Яков. - Ну, а как же? Это ж я! Чуть помедлив, Яков Платонович рассказал отцу про Анну. Про их знакомство, про то, что сам знал о девушке. Про то, что она значила для него. Не стал говорить лишь про дар. - Яша, скажи мне, а она духов не видит? – задумчиво спросил Штольман-старший. - Духов? А с чего вопрос такой странный? - Духов, сынок. Призраков, если хочешь. А вопрос не странный. Просто когда-то давно твоя прабабка Александра, баба Ксая моя, видела духов. А когда они перестали к ней приходить, она сказала мне, что когда-нибудь дар вернется в семью. Как, ты говоришь, зовут эту твою журналисточку? - Анна Викторовна Миронова. - Вот значит как. И духов она видит, - Платон Викторович уже не спрашивал, а утверждал. - Да. Видит. - Вот и хорошо. Это у нее пройдет, ты не переживай. А что она Анна тоже хорошо. Будут опять в семье Яков Платонович и Анна Викторовна. Как когда-то. Это хорошо. - Пап, ты так говоришь, как будто у нас свадьба через неделю. Мы ведь знакомы всего ничего. И я не уверен еще, что она ответит мне взаимностью. - Ты в себе-то хоть уверен? - В себе уверен. Как никогда. - Вот и хорошо. Раз уверен, то все у тебя получится. И потом, думается мне, она тебе уже взаимностью отвечает. Только ты, балбес, не видишь очевидных вещей. - Думаешь? - Угу, убежден. Сам такой же был. Тоже не верил, пока мама твоя в ЗАГСе рядом со мной в белом платье не оказалась. Я ведь тогда после росписи обернулся к ней и спросил: «Люда, а ты что, и правда меня любишь? Раз уж замуж пошла». А она стоит, на меня смотрит, а сама еле смех сдерживает. Потом улыбнулась и говорит: «Платоша, да разве я бы тут стояла сейчас, кабы иначе все было?». И столько искреннего удивления у нее в глазах. Ты вот что, сынок, особо не тяни. Ты давай-ка привози ее к нам в гости. У нас сегодня какое число? - 24 октября, пап. - Вот, значит совсем скоро Новый год. Вот тебе задание. Решай все с ней как раз до праздников. И на Новый год давайте приезжайте к нам. Будешь знакомить семью с невестой. Матери я пока ничего говорить не стану. И Аське пока знать не нужно. А то ведь замучает тебя вопросами. А там, глядишь, к следующему Новому году у меня еще внук или внучка появятся, - довольный своими словами, хмыкнул Платон Викторович. - Ну, папа, ты уже прям план на пятилетку тут придумал. А что если у нас так скоро ничего не решится? Мы и сейчас-то знакомы без малого два месяца. Кто ж так быстро предложение делает? - Как кто? Мы, Штольманы. Или ты как твой прапрадед Яков решил годика полтора-два потянуть? Так это ты зря. Сейчас не 19 век. Найдется мужчина побыстрее тебя. И пока ты тут рассусоливать станешь, он – хвать, да и умыкнет твою Анну. - Я ему умыкну! – вмиг посерьезнел Яков. - Вот-вот. Не вздумай тянуть. Добивайся ее. Не мне тебя этому учить. Знаю я, какой ты бабник когда-то был. Только я тебе так скажу, Яша. Уж коли ты свою половину встретил – будь любезен быть ей верным. У нас в семье так заведено. Не опозорь. - Вот о чем ты сейчас вообще говоришь, папа? Разве ж от любимых гуляют? И потом, я ведь не мальчик уже. Тоже кое-что в этой жизни понимаю. - Вот и молодец. Слушай-ка, а может ты с доктором поговоришь? Ну, страсть как домой хочется. Людочкиных котлеток бы мне, - мечтательно прикрыл глаза Платон Викторович. - Пап, а котлетки теперь будут только паровые. Тебе жареного-то нельзя. - Поверь мне, сынок, паровые котлеты, приготовленные руками твоей матери – это лучше всяких изысканных ресторанных блюд.***
Спустя четыре дня Яков Штольман, забрав некоторые свои вещи, что оставались в родительской квартире, отправился обратно в Затонск. Платона Викторовича вот уже два дня как выписали домой. Людмила Сергеевна исправно следила не только за питанием мужа, но и за его распорядком дня. - Береги себя, Ясечка, - поцеловала женщина сына на прощание. – И приезжай к нам почаще. Я понимаю, у тебя работа. Но и про нас не забывай. Знаешь ведь, всегда вы у нас с отцом отрадой были. Наши Асечка и Ясечка. - Ой, Люда. Ну что это такое? Асечка-Ясечка, - скривился Штольман-старший. – Оба уже взрослые люди. Самостоятельные. У одной вон двое сорванцов подрастает, и ерунда, что одна из них девчонка! А ты все туда же. - Ты бы, Платон Викторыч, пошел пальто надел, что ли. Гулять сейчас с тобой пойдем, - пряча за строгим взглядом улыбку, посоветовала мужу Людмила Штольман. - Я вообще-то над книгой поработать хотел. - Вот придем, и поработаешь. Давай-давай. Заодно сына до машины проводим. Платону Викторовичу не оставалось ничего иного, как подчиниться. - Яша, ты бы уже нам с отцом тоже внуков уже пообещал бы. Когда ж ты женишься, сын? Скоро тридцать семь тебе. Давно ведь пора. Неужто не приглянулся никто? – пока не слышит глава большой семьи Штольман, обратилась к сыну Людмила Сергеевна. - Все будет, мам, не переживай, - постарался успокоить мать Яков. - Да? Ну ладно. Помоги-ка мне пальто надеть. Штольман улыбнулся, вспоминая, как родители его проводили до машины, а после еще несколько минут ему было видно в зеркало заднего вида стоявших рядом Платона и Людмилу Штольман, машущих ему. Отец так нежно обнимал мать за плечи. Интересно, спустя сорок с лишним лет они с Анной станут вот так же провожать своих детей? - Эх, подполковник, опять ты не о том думаешь. Мечтателем становишься, - сам себе тихо сказал Штольман, бросая взгляд на указатель, свидетельствующий о том, что до Затонска оставалось всего 156 километров.***
Кира Юрьевна Разумовская вот уже неделю находилась в Германии. Женщина прилетела в Мюнхен ради встречи с одним влиятельным в определенных кругах человеком. А до этого она два дня была в Лиссабоне. А до Лиссабона - пару дней в Берне. Словом, за последние несколько недель Кира успела исколесить чуть ли не половину Европы. И все это она делала исключительно ради встреч с людьми, которых когда-то, как она знала, интересовали новаторские открытия в области авиастроения. Несколько месяцев назад Кира Юрьевна заключила устное соглашение с Никитой Аркадьевичем Нежинским. Суть соглашения была проста: Кира добывает ему новые разработки, а точнее чертежи, которыми уже тогда занимался небезызвестный им обоим Вольдемар Буссе, а Никита Нежинский прощает ей долги, что остались у женщины после прекращения деятельности ее небольшого модельного агентства расширенного профиля. Долгов было немало, но они не шли ни в какое сравнение с ценой этих злосчастных чертежей. Когда Кира Юрьевна добыла-таки флешку с чертежами, порывшись в вещах убитого инженера – ах, какая жалость, Буссе неправильно себя повел и был убит по неосторожности девицей из Заведения – она решила выторговать себе у Никиты немного больше той суммы, что значилась у нее в долгах. А что? Имеет же она право хоть немного заработать? Но Разумовская просчиталась. Никита отказался платить ей больше обозначенной суммы. И тогда женщина решила сделать ход конем – продать чертежи еще кому-то. И вот уже несколько недель она активно встречается с нужными людьми по всей Европе, ища покупателя. Пока никто не согласился на сделку. И причину отказа внятно тоже никто ей объяснить не захотел. Что ж, герр Нойманн человек влиятельный. Она уверена, что с ним все получится. Ну, или же он хотя бы объяснит причину отказа от покупки, если случится именно отказ. Нойманн когда-то проспорил ей. Он ее должник. Так что, она или продаст чертежи по выгодной для себя цене, или же будет знать точную причину отказа от покупки. Вспомнив, как она прокралась в номер Буссе, думая, что тот спит после любовных игр и обильного возлияния алкоголя, Кира невольно вздрогнула. Она не думала, что увидит не спящего инженера, а его труп. Да еще и с ее небольшим коллекционным кинжальчиком-стилетом в груди. И зачем только она тогда согласилась его оставить Вольдемару на память об их небольшом романе? Ах, да. Он же тогда обменял какие-то непонятные ей записи на этот стилет. Записи, которые оказались совершенно непонятным ей описанием свойств какого-то механизма, что кроется под обшивкой самолета, Кире удалось весьма выгодно продать. Собственно, именно на эти деньги она кое-как смогла поддержать имидж небедной женщины в период подготовки к свадьбе с Константином Разумовским. Но стилет. Нет, она не привыкла оставлять свое у чужих. Тем более, что конкретно этот чужой был уже мертв. И ему ее маленькая коллекционная игрушка была уже ни к чему. Когда они с Костей закончат ремонт в новом доме, она непременно перевезет туда свою маленькую коллекцию. И совершенно неважно, что увидеть ее смогут только лишь те, кому она доверяет. Главное, что коллекцию эту будет украшать ее любимая игрушка – этот самый стилет. И хорошо, что ей пока удалось его так удачно спрятать. Вроде бы и на виду, а поди догадайся, что это именно то оружие, коим был убит знаменитый инженер Буссе. Улыбка, скорее напоминающая хищный оскал, появилась на губах Киры Разумовской. Пожалуй, по возвращении в Россию можно будет съездить в Затонск. Проверить, как там продвигается ремонт, который, по сути, не так уж и нужен. А заодно попробовать навестить старого знакомого – подполковника Штольмана. Кто знает, быть может даже получится наладить с ним теплые взаимоотношения? Помнится, подполковник весьма недурен в постели. Да что там, за свою жизнь у Киры еще не было любовника лучше, чем Яков Штольман.