Сцена XII: Десерт
24 января 2018 г. в 15:44
Ужин закончился ко всеобщему удовольствию. Гости встали из-за стола, заходили по дому, разминая затёкшие конечности, а после, вдоволь набродившись и освежив лица, собрались в гостиной. Лорен предложила десерт, от которого многие отказались, и чай, на который согласились все без исключения. Попросив Коль присмотреть за Ори, она собралась идти на кухню, но Альберт остановил её прежде, чем она успела переступить порог гостиной.
— Отдыхай. Поиграй с Ори, пообщайся, — мягко сказал он, так, чтобы никто их не слышал. — Я сам.
— А я ему помогу.
Возле них неожиданно возник Крис и смотрел на Ала так, как раньше, с прежним доверием и любовью.
— Да, — расплылся в улыбке Альберт. — Крис мне поможет.
Лорен тепло улыбнулась им обоим, вернулась к своему креслу возле окна и принялась наблюдать за Ори, разбирающим пирамидку, которую несколько минут назад закончила собирать Джейн.
Альберт хлопнул Криса по плечу, повёл его за собой сначала в столовую, а потом на кухню, и вместе они меньше чем за четверть часа перетаскали всю грязную посуду, приготовили чай и подали большую часть десертов. Возможно, у них ушло бы больше времени, если бы они отвлекались друг на друга, но они не отвлекались, потому что Крис и не думал опускать стену молчания, возведённую им в самом начале, полагая, что терпение Альберта позволит этой стене стоять. Однако этим вечером у Альберта не осталось терпения и, когда он собрал на последнем подносе мятно-шоколадный сюрприз для Коль и небольшие угощения для малышей, он решил, что стену молчания пора разрушить.
— Спасибо за помощь, Крис, — улыбнулся Ал младшему брату. — Не знаю, что бы я без тебя делал.
— Пустяки, — отмахнулся Крис. — Ты бы прекрасно справился и без меня. Заказал для Коль специальный торт?
— Да-да.
— Избалуешь.
— Не избалую, — усмехнулся Альберт. — Я буду ей давать только один кусочек за раз. Думаю, торта хватит до конца каникул.
— Будешь отправлять с курьером в отель? — пошутил Крис и осёкся, заметив, как сильно его слова озадачили брата. — Они сняли номер в отеле на все каникулы. Я думал, ты знаешь.
— Нет, не знаю. Я думал, что они останутся у меня. Зачем им отель?
— Не знаю.
— Ну и ладно. Унесёт торт с собой, — махнул рукой Ал. — Меня больше интересуешь ты. Как твои дела?
— Нормально, — пожал плечами Крис. — Как обычно. Я бы сказал тебе, если бы что-нибудь случилось.
Крис ему, конечно же, наврал. Альберт всегда ловил его на лжи, и не только. Он всегда замечал его радость, его грусть и его боль, и, глядя на Криса, поправляющего листья мяты на кусочке шоколадного торта, он уловил в поведении брата отголоски самых разных эмоций. Самым разумным на его месте было бы оставить Криса в покое, но он видел его так редко и так сильно по нему скучал, что просто не смог остановиться.
— Не лги мне, Крис. Я же вижу, что что-то не так. Расскажи мне.
— Зачем? — горько усмехнулся Крис. — Что это изменит?
— Я могу помочь…
— Не можешь.
— Откуда ты знаешь? — настаивал Альберт. — Я не знаю, что случилось с тобой или с Эмили, но я могу помочь. Могу что-то посоветовать или сделать. Только скажи!
— Да с чего ты взял, что мне это нужно? — всплеснул руками Крис.
— Потому что раньше ты нередко просил меня об этом.
— Вот именно, что просил. И если бы мне пришлось искать помощи, я бы попросил её снова. Но зачем настаивать?
— Потому что мне не всё равно, — твёрдо сказал Альберт. — Я за тебя беспокоюсь.
— Скорее, за себя, — хмыкнул Крис.
— Что это значит? — нахмурился Альберт.
— А то, что тебя сейчас волную совсем не я, а моё отношение к тебе, — жестко ответил Крис. — Ты хочешь, чтобы я тебе поплакался и чтобы ты после этого хлопнул меня по плечу и рассказал бы мне какую-нибудь бесполезную чушь, над которой мы бы вдоволь посмеялись. И чтобы потом я сам выслушивал твои бесконечные жалобы на жизнь! И, знаешь что, Альберт, в мире существуют вещи пострашнее нелюбимой работы и…
— Ладно, я понял, — оборвал его Альберт, сделал глубокий вдох и, натянуто улыбнувшись, попросил его отнести последний поднос в гостиную.
— Отнесу, — согласился Крис, подхватил поднос и направился в гостиную, но в дверях кухни остановился и грустно произнёс: — Прости, Ал. Прости и не слушай меня.
— Иди, — бросил Ал, не глядя на брата. — И передай, чтобы меня не ждали. Мне нужно вымыть посуду.
— У тебя же есть посудомоечная машина…
— Иди, Крис. Это не твои заботы.
Крис печально кивнул и оставил его наедине с горой немытой посуды, которую действительно легче было засунуть в посудомоечную машину. Но Альберта так обидел разговор с братом, что он решил перемыть её вручную. Он всегда старался направлять свою злость на борьбу с тем, что он считал отвратительным, а отвратительным он считал только невежество и грязь. Так что в некотором смысле грязные тарелки стали его спасением, но и они не вернули ему его самообладание, и потому было совсем неудивительно, когда одна из них выскользнула из его рук, со звоном ударилась о дно раковины и раскололась пополам.
— Чёрт! — выругался Ал, извлекая осколки из мыльной пены.
С его губ было готово сорваться словцо и покрепче, но он сделал усилие над собой и сдержался. Во многом благодаря тому, что в дверях кухни внезапно возник Голд.
— Альберт, — тихо позвал отец. — Мы тебя потеряли.
— А я здесь, — пожал плечами Ал, выкинул осколки в мусорное ведро, вытер руки полотенцем и наконец повернулся к отцу. — Я просил Криса передать, что я занят.
— Крис и передал, но мы всё равно надеялись, что ты скоро освободишься.
— Понятно.
— Нам неловко, когда ты здесь, а мы там.
— Так прямо всем и неловко?
— Мне неловко, — уклончиво ответил папа. — Ты в порядке?
— Не понимаю, почему тебе неловко, — Альберт пропустил его вопрос мимо ушей. — Неужели для баталий с Аароном тебе нужны все свидетели? Если да, то не беспокойся: мне всё перескажут в мельчайших подробностях.
— Ну, зачем ты так…
— Это я так? А зачем ты так?
— Я просто шутил, — смутился Голд. — Это шутка. Баловство. Аарон это понимает.
— А, ну тогда другое дело, — протянул Альберт. — Можешь и дальше говорить всё, что вздумается.
— Знаешь, ты сам не выглядишь дружелюбнее, — уколол Голд. — Хмуришься, прячешься, уходишь от ответа.
— Я делаю всё, что могу. Я хотя бы стараюсь, — процедил Альберт, разозлившись сильнее, чем раньше. — Но откуда же тебе знать?! Каждое Рождество ты полвечера отсиживаешься у себя в кабинете, а мы топчемся под дверью, думая, как выманить тебя оттуда. Потом тебя посещает озарение, и ты выходишь к нам, рассказываешь о том, как много ты понял за прошедший год, и даёшь себе обещание, что прошлое никогда не повторится. Но проходят праздники, наступает новый год, и ты продолжаешь творить всю ту же невероятную хрень, которую ты творил в течение всей своей жизни.
— Ты просто не понимаешь, с чем мне порой приходится иметь дело, — мрачно сказал Голд. — Я ведь не нарочно ввязываюсь в эту самую «хрень». И когда я каждый год говорю, что всё будет по-другому, я правда хочу, чтобы так оно и было.
— Хотеть недостаточно, — покачал головой Альберт. — А если ты действительно этого хочешь, то предпринимай какие-нибудь действия, а не жди озарения, словно какой-нибудь Скрудж. Потому что ты прав насчёт озарений: ни одно из них тебя не изменило и навряд ли когда-нибудь изменит.
Он не хотел ссориться с отцом, не хотел его обижать и потому сразу попытался перед ним извиниться, но отец не дал ему шанса, поднял обе руки, попятился к выходу и немедленно ретировался.
— Папа! — отчаянно крикнул Альберт, вылетел в коридор следом за ним и спрятался за дверью, заметив Аарона, только что вышедшего из гостиной навстречу Голду.
Аарон посторонился, пропуская Голда вперёд, но Голд намеренно преградил ему дорогу.
— Решили проветриться, мистер Коэн?
— Да, — осторожно ответил Аарон. — А вы?
— Я уже проветрился, — ответил Голд, сделал небольшую паузу и снова обратился к нему, неожиданно вежливо и учтиво: — Я бы хотел извиниться перед вами, мистер Коэн. Простите, если я невольно вас задел или обидел. Уверяю, я этого не хотел.
— О, не стоит, мистер Голд, — успокоил его Аарон. — Сегодня меня тоже сложно назвать образцом вежливости. Честно говоря, наша беседа доставила мне удовольствие, и я был бы рад пообщаться с вами в другой обстановке и на трезвую голову.
— Буду только рад.
— Пришлю вам адрес.
Они улыбнулись друг другу, обменялись рукопожатиями и разошлись, а пристыжённый Альберт вернулся на кухню к грязной посуде. Если кто-то сегодня и заслуживал называться Скруджем, то только он, и никакие призраки Рождества не могли это исправить.