Праздничное настроение

      С Ори не произошло ничего страшного. Как и сказала Коль, он, повторяя за Джейн, встал на ножки и потянулся за одной из ёлочных игрушек, а девочка случайно его толкнула. Из-за этого он упал на спину, ударился головой о мягкий барьер игрового уголка, заплакал и, вдобавок ко всему, описался. Любой родитель просто успокоил бы малыша и про себя посмеялся бы над его неуклюжестью, но Альберт не был любым. Взвинченный и раздражённый, он чёрной тенью подлетел к детям, схватил сына и сурово посмотрел на маленькую притихшую Джейн.       — Толкаться нехорошо, Дженни! Он же маленький.       — Она тоже. Она старше него всего на два месяца, — вступилась Коль, обнимая испуганную девочку. — Она не виновата, что он упал.       — В их возрасте два месяца — целая вечность, — огрызнулся Альберт и нежно сказал сыну: — Не плачь, Ори. Всё хорошо. Я с тобой.       — Он в порядке, — подал голос Голд. — Ты же видишь, что он…       — Я всё вижу, — резко сказал Альберт и, вспомнив об особой слабости отца к Джейн, ещё резче закончил: — И прекрасно проживу без твоих наблюдений.       Не дожидаясь ответа, он крепко прижал малыша к груди и выскочил в коридор, где столкнулся с Лори.       — Что случилось? — взволновано спросила она, глядя на перекошенное лицо Ала.       — Ничего, — буркнул Ал. — Его просто надо переодеть. Мы скоро вернёмся.       Не тратя больше ни секунды, он оставил Лорен одну и взбежал по лестнице на третий этаж. Этаж, который полностью принадлежал Ори. Там, сняв с малыша одежду, рассмотрев его со всех сторон и убедившись, что тот цел и невредим, он наконец смог вздохнуть с облегчением. Ори снова повеселел, улыбнулся ему и с упоением начал облизывать свои руки, громко агукая от удовольствия, так что Ал не смог сдержаться и легко рассмеялся.       — Ты моя радость. Моя единственная радость, — проворковал он, склонившись над сыном. — Я тебя люблю. Люблю тебя больше всего на свете.       Ори запыхтел и потянулся ему навстречу, и Ал снова взял его на руки, бережно обнял, вдохнув сладкий детский запах, и почувствовал, как тепло разлилось по всему его телу. Волна безграничной всепоглощающей любви, непередаваемой и страшной.       — Мне никто не нужен, кроме тебя, — прошептал он, вытирая рукавом влажные покрасневшие глаза. — Никто, кроме тебя и твоей мамы. Конечно, твоей мамы, — мысль о Лори заставила его улыбнуться, но улыбка моментально сползла с его лица, когда он подумал о том, что ему ещё предстоит спуститься вниз и встретиться не только с Лори, но и с остальной частью его семьи. — Ох, Ори… Знал бы ты, как я хочу остаться здесь с тобой и забыть обо всём на свете.       Смирившись со сложившейся ситуацией и сочинив убедительное объяснение неадекватности своих поступков, Альберт набрался храбрости и начал спускаться вниз. На втором этаже он остановился, посмотрел на Ори и, нервно облизав пересохшие губы, приготовился идти дальше. Но, спустившись ещё на ступеньку ниже, он вдруг заметил, что в обыкновенно запертом офисе Лорен горит свет.       — Кажется, твоя мама тоже решила сбежать, Ори, — отметил Альберт, делая шаг назад. — Пойдём спросим, что она здесь делает.       Бесшумно прокравшись по коридору, он несколько раз глухо стукнул по косяку, предупредительно кашлянул, ловко повернул латунную ручку и уверенно толкнул дверь плечом, представляя, как Лори к нему обернётся и сделает какое-нибудь несерьёзное замечание его отвратительным манерам, а он ответит на это самой очаровательной и невинной улыбкой из арсенала улыбок. Но, увы, в кабинете была совсем не Лори, а кое-то другой.       — А, Аарон… — протянул Альберт, даже не пытаясь скрыть своё разочарование. — Это вы…       — Да, — кивнул Аарон и продемонстрировал ему незажжённую сигарету. — Я — пленник своих привычек. Лори сказала, что я могу покурить в её офисе, и дала мне ключи.       — Ясно, — коротко кивнул Альберт и, вспомнив об обязанностях гостеприимного хозяина, любезно достал для Аарона пепельницу, спрятанную за глобусом на одной из полок в шкафу для книг. — Возьмите. Сама она давно не курит, но для пациентов держит.       — Спасибо, — поблагодарил Аарон и задумчиво произнёс: — Да, Лори всегда была отзывчивой и доброй.       — Верно, — согласился Альберт и подумал, что раз он решил извиниться перед всеми, то стоит начать прямо сейчас. — Аарон, простите меня, если я был с вами невежлив. Я перенервничал.       — О, не извиняйся. Я всё прекрасно понимаю, — отмахнулся Аарон. — Лучше присядь… присядьте на минутку, поговорите со мной, пока я думаю, стоит ли мне курить.       Альберт устроился напротив Аарона в невероятно удобном рабочем кресле Лорен, посадил Ори к себе на колени и приготовился слушать.       — Я бы никогда не позвал свою семью на Рождество, — сказал Аарон, — и совсем не потому, что они его не празднуют. Я бы просто повесился, если бы мне пришлось несколько часов бегать вокруг моей матери, моего брата, его глупой жены и выводка абсолютно бездарных, жадных до денег племянников, которые со всем усердием вылизывают моей маме жопу. Впрочем, ты и сам всё прекрасно видел.       — Случалось, — Альберт с содроганием вспомнил столетний юбилей Сары Коэн. — Родственники у вас специфические.       — Специфические, — рассмеялся Аарон. — Спасибо! Ты очень тактичен! Чего, к сожалению, не скажешь о них.       — Извините.       — Не извиняйся. Правда о моей семье не может задеть мои чувства. Уже не может. Но когда-то могла, — старый еврей покрутил в руках сигарету, рассмотрел её со всех сторон и аккуратно положил на край пепельницы. — Я не рассказывал тебе о моем отце?       — Нет, — покачал головой Альберт. — Я знаю только, что его звали Александр. Только имя. Лорен мне ничего не рассказывает ни о своём отце, ни о вашем.       — Только имя, — эхом повторил Аарон Коэн, криво улыбнулся и пояснил: — Если Лори ничего не рассказала о своём отце, то и я не буду. Не имею права. А о моём говорить ужасно скучно. Он был совершенно серым и неинтересным человеком, и именно эта правда когда-то страшно меня задела.       — Вот как?       — Да, — продолжил он. — Видишь ли, я родился поздно. Моей маме на тот момент исполнилось сорок три, и она уже не хотела никаких детей. Она вообще не хотела больше детей, после рождения моего брата Джозефа, и меня, понятное дело, не любила. Я искал внимание отца, совершенно равнодушного и холодного человека, который рано утром уходил на работу, а вечером сидел в кабинете и что-то увлечённо писал. Писал настоящими чернилами и золотой перьевой ручкой, которую как-то раз подарили ему благодарные клиенты. Мне всегда было интересно узнать, что же такое он пишет. Эта загадка занимала всё моё внимание. Клянусь, я даже не мог спать, размышляя о вещах, которые могли бы так увлечь моего отца, а, учитывая, что я совсем его не знал, этих вещей, как ты понимаешь, было неограниченное множество.       — Так что же он писал? — спросил Альберт, удивляясь, почему его так интригует эта история. — И как вы узнали?       — Очень просто. Я стащил ключи от кабинета и зашёл туда, когда отец уехал по делам, а мама была занята на кухне. Порывшись у него в бумагах, я нашёл книгу стихов.       — Стихов?       — Ужасных стихов, — усмехнулся Аарон. — Это были худшие стихи, которые я когда-либо читал. Но мой отец, вероятно, думал иначе, потому что он собственноручно сшил несколько книжечек и кропотливо выводил в них свои «шедевры». Для меня это стало настоящим разочарованием, потому что мне, живому человеку, которого учили его любить, он не мог посвятить и минуты, а этой глупости отдавал всё своё время. Каждый вечер. Каждый чёртов вечер все триста шестьдесят пять дней в году.       — И что было дальше?       — Дальше? А дальше я разозлился. Взял его книжечки и методично залил чернилами каждую страницу.       — И как на это отреагировал ваш отец?       — Никак. Он даже слова мне не сказал. Вёл себя так же, как обычно, и окончательно превратился для меня в пустое место. Зато мама взбесилась, когда увидела, что я натворил. Она долго и истерично на меня кричала, потом схватила мокрую щётку и отхлестала по спине, а затем бегала за мной по двору. Было неприятно, но смешно.       — Смешно? — изумился Альберт. — Что в этом смешного?       — Да всё, — пожал плечами Аарон. — Я смеялся уже тогда, когда она гоняла меня по двору этой мокрой тяжёлой щёткой. Лицо у неё было красное и злое, изо рта вырывались ругательства, которые не должны были слышать дети моего возраста и наши соседи. Её всегда очень беспокоило мнение соседей, но в тот момент она об этом будто забыла и вспомнила только, когда мой кузен Михаэль, папа Лори, забрался на крышу и таким забавным гнусавым голосом принялся кричать: «Тетя Сара убивает Аарона! Тетя Сара убивает Аарона!» Я до сих пор считаю, что тогда он спас мне жизнь.       — Вы, похоже, были очень близки, — отметил Ал.       — Да, были, — грустно подтвердил Аарон. — Михаэль и я. Мы часто воображали, будто мы одни в этом мире, такие исключительные и необыкновенные, и осуждали образ жизни и образ мысли других людей. Со временем мы, конечно, поумнели, и перестали думать, что у нас есть право так думать. Я смирился с тем, что мои родственники мне не нравятся, и научился принимать и любить их такими, какие они есть, даже если они не способны оказать мне обратную услугу.       — Вы поднялись сюда не для того, чтобы покурить, верно? — догадался Альберт. — Вы пришли, чтобы сказать мне, что я не справедлив. Я люблю своих родных и прекрасно их понимаю. И мне стыдно за то, что я их обидел.       — Не совсем так, — возразил Аарон. — Я поднялся сюда, чтобы тебя поддержать и ободрить, ведь мы все иногда слегка выходим из себя. И ещё я хотел сказать, что они тоже прекрасно тебя понимают и совсем на тебя не обижаются. Даже мистер Голд, которому ты, пожалуй, дал повод для обиды. Каким бы он ни был человеком по жизни, отец из него вышел превосходный.       — Вы знакомы с ним всего пару часов, — смущённо и растерянно сказал Альберт. — Почему вы уверены, что он такой?       — Потому что он вырастил хорошего человека, — просто ответил Аарон. — Он воспитал достойного мужчину, любящего сына и такого же прекрасного отца.       Альберт совсем смутился и в поисках поддержки взглянул на Ори. Сын беспокойно вертелся у него на коленях, пытаясь разглядеть за окном тёмные ветви тополя, прогибающиеся под шквалом снежного ветра и царапающие стекло. Альберт подумал, что Ори возможно напуган, и ошибся. Мальчик ничего не боялся, во всяком случае пока в комнате горел свет, но потом свет неожиданно погас, и он, испуганно пискнув, крепко прижался к Альберту.