***
— Вчера ехали с Лесей в маршрутке вместе с твоим горячим соседом Егором. Пригласил нас на день рождения в эту субботу, — ворковала Заряна, сидя на моей кровати и поедая третий кусок пиццы. — Ты тоже приглашена, разумеется. Родители оба были в ночную, поэтому я решила устроить девичник, ведь в прошлый раз всё не срослось по моей вине. — Не уверена, что хочу идти. — Ой, а что ты хочешь вообще в последнее время? — встревает Леся с набитым ртом. — Чё у тебя случилось, Настасья? «Не знаю я, не знаю, Лесь. Грановский случился. Не выходит из головы». — Родители немного наседают, всего-то. — При этом стараюсь смотреть куда угодно, лишь бы не на девочек. Раскусят вмиг. — Слушай, может, ко мне переедешь? Серьёзно, я ведь живу одна. — У Заряны аж глаза загорелись от её такой блестящей идеи. Какой бы заманчивой она не была, ни за какие сладости. Как я уже говорила, Заряна живёт далеко не одна, а мешать её личной жизни или становиться свидетелем я желанием не горела. — Да нет, Заряш, ты прости, но я тебя не выдержу, — отвечаю я с улыбкой на лице, понимая, что это чистая правда. Мы с ней разные, не уживемся. Она вечно в движении, я стараюсь лишний раз не метаться. Она шепчет громко, а я кричу тихо. Её досуг — парни и секс, а у меня парни и секс только в книгах. Как-то при всём этом мы дружим, но на дружбе лучше и остановиться. — Тебя даже Настя не вынесет, а ты ещё там что-то о замужестве мечтаешь, — начинает заливаться смехом Леся. — Муж её разве что из жизни своей вынесет, и чтобы без возврата, — Поддерживаю волну хохота и получаю подушкой в лицо от нашей Заряны. Видно же, что ей тоже смешно — губы в линию сжала, сидит красная, как помидорка, и пытается не засмеяться. — Так, отказы не принимаются, мы идём тусить с Егором. Все втроём. — Нет, Заряш, тусить с Егором будешь только ты. Я не в его вкусе, а он не во вкусе Темниковой. — А я и не против таких положений дел, — сверкает подруга озорной улыбкой. — Он парень что надо. Что надо для обычного перепихона. Но об этом все втроём предпочитаем умолчать. — Кстати, наш преподаватель по теории разговорной коммуникации сказала, что в эту субботу мы идём с филологами, то есть с вами, девочки, в библиотеку городскую. Там будет какая-то конференция с консулом США, — вытаскивает из своей головы информацию Заряна. — Нам Ильина тоже об этом говорила. — Да, Лесь, говорила. А о том, что нас Грановский будет сопровождать, она говорила? — Как — Грановский? — будто от глубокого сна пробуждаюсь я. — Почему не Ильина? — Вот я тебе удивляюсь. Другие бы уже пищали от радости. — Леся вон тоже не пищит. Хотя, оно и понятно. Наш Лесёнок ещё со школы влюблена в Ваню. Сидели за одной партой, вместе танцевали вальс, вместе поступали и радовались зачислению. А Ваня взял, да и влюбился в Цветочек. Всё просто. Просто паршиво. Сначала это были слёзы, сопли и чувство обиды, что он выбрал другую. Потом была тихая ненависть к Оле и полный игнор Ивана. К третьему курсу любовь никуда не исчезла, но теперь Леся не плевалась желчью при виде этой парочки, да и с Цветковой отношения наладили. Лучше бы она наладила отношения с Ваней. — Не пищу, но такой перспективе рада. Нормальный он парень. — По-моему, «нормальный» ему не очень подходит, а вот «шикарный», «сексуальный», «горячий»... — начала Заряна мечтательно перечислять эпитеты. — Понеслась душа в рай. Для тебя все, у кого есть мало-мальски развитая мускулатура и растительность на лице — Аполлоны. — Просто я мужчин люблю. — А они любят тебя, — произносим мы с Лесей в унисон и начинаем смеяться. В субботу утром мне не хватает двух вещей: самообладания и ромашкового чая. А первое напрямую зависит от второго. Нет второго — нет первого. Вот только я влила в себя три чашки этого успокоительного. Мне кажется, что из-за количества жидкости в организме моё лицо разнесло немного. Маме кажется, что я занимаюсь ерундой. В пятницу Матвей Константинович зашёл к нам на паре американского английского и поставил группу в известность, где и во сколько встречаемся в субботу. Группу в известность, а меня в ступор. Во время своей непродолжительной речи он, наверное, никого не обделил взглядом. Только меня. Чем же я вам так не нравлюсь? На улице непростительно тепло для ноября — тринадцать градусов выше нуля. Поэтому решаю надеть джинсовую юбку чуть выше колен, бежевую рубашку, черные неплотные колготки. Волосы выпрямляю, рисую стрелки. Почему-то это отвлекает от волнения перед конференцией. Почему-то это очень отвлекает маму от готовки. Она заходит в мою комнату с полотенцем в руках и немым вопросом на лице. Я отвечаю ей тем же. — Что это с тобой? — В итоге сдаюсь первой не я. — А что со мной? — Понять действительно не могу. — Вот это вот всё, — обводит она меня рукой. — А что не так? — Почему красивая такая? Даже звучит как-то обидно. Я была девочкой-девочкой не часто, но и не настолько редко, чтобы так удивляться. Называть мне красивой только вот в такие моменты — негоже, мам. Эта осень оказалась крайне дождливой, и, полагаю, ты просто отвыкла от того, что у тебя дочь. Я безбожно опаздывала на место встречи и своего падения. В библиотеке людей достаточно, девушка в регистратуре говорит, что мне на третий этаж, в отдел иностранной литературы. Лечу туда, даже не смотря под ноги, и чудом не спотыкаюсь. Мысленно замечаю, что этот день нужно отметить в календаре. Дверь в нужный мне зал открыта. Какая-то девушка с бумагами спешит выйти, а я спешу зайти. К моему счастью, мероприятие ещё не началось. Почти все стулья уже заняты. Журналисты местных газет уже расставляют на столах свои микрофоны, операторы настраивают камеры. Я настраиваю себя и иду дальше, сканируя макушки людей в поисках хоть кого-нибудь знакомого. На секунду останавливаюсь, когда вижу Лесю и Ваню. Цветочка не вижу. Они сидят рядом и о чем-то тихо переговариваются. Подруга смущенно улыбается на брошенную одногруппником фразу, и я понимаю, что мешать им совсем не хочу. — Кто бы сомневался, что ты опоздаешь. Матвей Константинович возникает откуда-то, непонятно — откуда, но голос звучит у самого уха, посылая табун мурашек по всему телу. — Я думала, вы меня игнорируете, — отвечаю я и поворачиваю голову. Стоит совсем рядом, сканирует взглядом мой наряд, заставляет сердце биться быстрее. Хоть я и на каблуках, всё равно он значительно выше. Темные волосы красиво уложены, лёгкая щетина. Нет, этого ему было мало. Убивать, так убивать, да? Оксфорды, темные джинсы и белоснежная рубашка. На секунду я перестала дышать, дышать перестаёт меня. — Это не так просто, но я стараюсь, Темникова. Давай, шагай, там впереди ещё есть места, — говорит он и, слегка касаясь рукой моей поясницы, подталкивает вперёд. А есть ли там места для моей души? Потому что после ваших слов и прикосновения она покидает тело. В третьем ряду есть действительно три свободных стула. Там мы и садимся. Милая американка Эверли рассказывает нам о рабочих визах в США. Рядом с ней мнется паренёк в очках, и ставлю сотню — в отцовском костюме. Он переводчик, но, по большей части, все собравшиеся прекрасно «плавают» в иностранном языке. Нужно ли говорить, что мой мыслительный процесс был направлен вовсе не на визы? Стулья стояли очень близко. Очень-очень близко. Очень-очень-очень близко. Настолько, что наши с Грановским колени соприкасались. В тот момент мне хотелось, чтобы на улице было градусов не тринадцать, а тридцать. Чтобы без колготок, чтобы он в шортах и чтобы кожа к коже. Попыток отодвинуть ногу не было ни с моей стороны, ни с его. Он внимательно слушал, или делал вид. Я слушала невнимательно, и вид у меня делать не получалось. Не получалось, потому что я начинала падать. Падать в этого человека. Когда зал начинает смеяться с какой-то шутки американки, он поворачивает лицо ко мне и усмехается. — Хватит пялиться, Темникова. А то я ведь могу подумать, что ты влюбилась, — говорит Матвей Константинович в пол-голоса. Хочу стереть эту ухмылку с лица. Получается только стереть в порошок оставшееся самообладание от утреннего ромашкового чая. Краснею и отворачиваюсь. Сейчас, наверное, нужно было ответить что-то колкое. Всё равно грань мы уже пересекли. Я понимаю, что что-то здесь не так. Его отношение ко мне и к другим студенткам отличается. Единственное, чего мой мозг не может постигнуть — почему я, и что послужило спусковым механизмом? — Что со мной не так? Не узнаю свой голос и себя. Откуда эта смелость? Я спрашиваю, а голову к нему не поворачиваю. Это делает он. — Что ты имеешь в виду? — То, как вы себя со мной ведёте. — А как я себя с тобой веду? «Будто вы что-то чувствуете». Вслух я ничего не произношу, а он и не ждёт от меня слов. Вечером, после второго коктейля, я уже порядком не в той кондиции. Егор говорит, что со мной выгодно «бухать», а Заряна смеётся с каждого его слова. Видимо, решительно настроена «поздравлять» именинника сегодня. Я сегодня настроена только на глупые танцы с не менее пьяной Лесей. Сейчас мне весело и хорошо. Безмятежно и спокойно. Совсем не волнительно. Спустя пару часов кутежа, мы с подругой лежим у Заряны дома на кровати и глупо смеемся. Заряны с нами нет, она «поздравляет». Родители думают, что я просто на ночёвке. А я просто немного напилась на дне рождения у «хулигана», от которого нужно держаться подальше. Сейчас всё так просто. Жаль (нет), что это «просто» портиться в одну секунду, одним дурацким сообщением от дурацкого Грановского: «Вместо того, чтобы сосредоточиться на курсовых, у меня на уме только твои колени. Приятных снов, Темникова». Не сомневайтесь, вы мне эти сны обеспечили сполна. Даже норму перевыполнили. И сделали простое не сложным, а архисложным.4.
9 января 2018 г. в 20:03
В этот странный период моей жизни я не могла понять две вещи: как моя глупая одногруппница Вика могла жаловаться на откровенно хреновые баллы в аттестационном листке, имея одну сотую необходимых знаний, и мою одержимость своим преподавателем.
— Ты, Виктория, не можешь мне назвать парадигму слова «teach», а я не могу тебе поставить желаемую отметку. Видишь, как всё взаимосвязано?
Матвей Константинович сидит за столом и выставляет оценки в ведомость группы. Вообще, эта бумажка ровным счётом ничего не значит, но соль в том, что без неё тебя к экзаменам и зачётам не допустят. Поэтому все из кожи вон лезли, из штанов выпрыгивали, чтобы хоть минимальный балл получить. Так и Вика. Все понимают, что в этой рыжей голове только фильтры из снепчата и истории из Инстаграма. Но нет, ей хоть кол на голове теши.
— Матвей Константинович, как же так? Я вам проверочную хорошо написала, и устно отвечала, — подаёт она голос с последних рядов.
— Проверочную, которую хорошо написала Цветкова, а ты внаглую списала, я не засчитываю. Стоит ли напоминать, что на семинаре даже сама тема барбаризмы у тебя ассоциировалась только с конфетами? На экзамене без светлого разума рядом ты мне напишешь полный бред.
Он отчитывал её, даже не поднимая головы от бумажек. Пиджак висел на спинке стула, галстук был слегка ослаблен, глаза сегодня какие-то отрешённые. После того сообщения прошло две недели. Контактировали ли мы как-то? Нет. Не то, чтобы раньше он со мной болтал часами, но мою поднятую руку всегда замечал и давал слово. Теперь же игнорировал. Даже взглядом не удостоил. Жадный вы.
Конечно же, такое его поведение наводило на мысли о том, что он пожалел о своём поступке в ту же секунду или же попросту не придавал значения. Всего лишь глупое сообщение, а я была сама не своя.