***
Иногда то, в чём вы так отчаянно нуждаетесь, в определенный момент просто исчезает. Оставляет вас с вопросом «а что же мне без тебя делать?» в вашей голове. В моей голове сейчас была паника, этот самый вопрос и совершенно нелитературные слова. То, в чём я так нуждалась, был интернет. Текущая неделя — неделя зачётов. Дальше хуже, дальше — экзамены. На завтра нужно приготовить доклад на американский английский о важности политкорректности и письменный перевод немаленького такого текста на практику перевода. Последнее я успешно осилила, битые два часа мысленно аплодируя Ларри Смиту. В статье, над которой я работала, говорилось о вышеупомянутом журналисте, редакторе и первооткрывателе литературного жанра «рассказ из шести слов». На своём сайте Смит опубликовал такой челлендж, предлагая пользователям вместить историю своей жизни в шесть слов. Как по мне, так это совсем не просто. Попроси меня сейчас сделать это, я бы растерялась. «Всё ещё делаю кофе для двоих». «После Гарварда родила сына от наркомана». Мысленно начинаешь додумывать прошлое этих людей, как они пришли к этому, причины и следствия. В общем и целом, идея меня настолько вдохновила, что я решила в ближайшем будущем подумать о своих шести словах. Всё было бы хорошо. Но так не было. Когда пришла очередь доклада, мой друг меня подвёл и сообщил о том, что у него какие-то неполадки на линии. Эх ты, интернет. Отец, только проснувшийся после ночного дежурства, пообещал позвонить в службу поддержки и разобраться со всеми неполадками, если я (дальше следует преднамеренная лесть) — его самая замечательная, заботливая, любимая дочь в мире, сбегает в супермаркет за мороженным. Уж очень ему захотелось сладенького. Так как звонить в службы поддержки, справочные, больницы и другим всяким незнакомым людям я не любила, то радостно соглашаюсь и иду в магазин, который находится в пяти минутах ходьбы от дома. Случайность первая происходит, когда я уже поворачиваю к кассам и на проходе сталкиваюсь с мужчиной. Нет, это меня сталкивают с обрыва. С обрыва в омут карих глаз. — Признайся, ты меня преследуешь, — произносит Грановский и усмехается. Когда же вы успели стать вот таким? Выбивающим почву из-под ног. Я несколько секунд молчу, потому что не знаю, что сказать. И не знаю не только, что говорить, но и вас теперь не знаю после ваших этих «коленок», то есть моих. Моих ваших «коленок». Вы были не таким. — Что здесь делаете? — ничего лучше не придумываю, кроме как проигнорировать его слова. — Тебя это может удивить, — начинает он таким заговорческим тоном, — но я здесь делаю покупки. Случайность вторая происходит, когда я слышу «Здорова, мелкая» и ощущаю руку Егора на своём плече. Не очень удобное время, место и Матвей Константинович, который отходит от меня на шаг (неужели мы стояли так близко друг к другу?), и бросает взгляд на конечность соседа, спокойно расположившеюся на моём плече. Егор взгляда этого не замечает и, как ни в чём не бывало, улыбается моему преподавателю протягивая ему руку. — Егор. «Обломщик ты, Егор». — Матвей, — отвечает Грановский и всё-таки соглашается на рукопожатие. — Слушай, мелкая, мне нужно поговорить с тобой о нашей ахуенной субботней ночи. У меня начинает шуметь в ушах, время будто замедляется. Грановский, не смотрите на меня так. Я чувствую себя виноватой. Не смотрите на меня так, будто я вас только что предала. Вы не имеете права на этот взгляд. Второй раз, когда вы такой немного беззащитный. Трещина в скорлупе увеличивается. Но почему-то в этот раз я победы не чувствую. — Мне пора, приятного вам вечера, — напоследок бросает Матвей Константинович и молча удаляется. Я молча кричу внутри себя. Егор стоит рядом и всё ещё ждёт от меня ответа. Я жду, когда мир опять начнёт вращаться. Тогда и происходит третья случайность — моя мама с бутылкой водки на кассе смотрит на меня и на моего собеседника. Не знаю, видела ли она Грановского, но меня в обнимку с «хулиганом» уж точно. Она отворачивается, оплачивает покупку и идёт на выход из супермаркета. Моя душа идёт на выход из тела. Картина маслом, друзья. Егор меня до дома провожает, хотя собирался к другу поиграть в Xbox. Я догадывалась, о чем он хотел поговорить, поэтому отодвигаю свои проблемы подальше. — У Заряны кто-то есть? — его тон удивительно серьёзный. Мы идём не спеша вдоль улицы, подсвечиваемой фонарями. Пускается первый снег, и я на секунду становлюсь счастливой. — Почему ты спрашиваешь, Егор? — Потому что понравилась она мне, действительно понравилась. И это пиздец, Настя. Не знаю, что с этим делать. — я не догадывалась о такой твоей стороне. Не знаю, правильно ли я поступаю, но надеюсь, что потом Заряна меня поблагодарит. — Знал бы ты, как понравился ей. Она уверена в том, что ты просто развлекаешься, — отвечаю и пытаюсь заглушить крик совести о том, что нарушила одно из правил подруг: никогда не говорить предмету симпатии подруги, что он её предмет симпатии. — Помоги, пожалуйста. Я чувствую себя влюбившимся подростком. — Помогу, куда я денусь. Первое, что я замечаю, когда захожу в квартиру, это незнакомую женскую куртку. На кухне сидит мама и её рыдающая подруга — тётя Аня. — Не мешай им лучше, — говорит отец, выходя из моей комнаты и помогая снять пальто. — У Анны что-то произошло. Мать даже отпросилась с работы. Интернет появился, так что можешь спокойно делать свои уроки, — бросает папа, забирая мороженное. Я целую его в щеку и спешу скрыться в комнате. И спешу перестать думать, что всего бы этого не случилось, если бы не дурацкий интернет. Вот вам случайные случайности. Перед сном не выпускаю телефон из рук, жду сообщения от Грановского. Смс не приходит, как и сон этой ночью. Следующим утром я решаю, что должна перестать вести себя, как влюбленная дура. Хватит краснеть, впадать в ступор и пялиться. Если мои чувства как на ладони, то его — под семью замками. Может, ему просто нравится так надо мной издеваться? Мама ставит чашку с кофе на стол передо мной. Ставит чашку и меня в известность о том, что дочь тёти Ани попала в аварию. — Насколько всё плохо? — Она в коме. Если девочка и выживет, то останется инвалидом на всю жизнь. С этой самой семнадцатилетней девочкой Сашей я виделась всего пару раз. Но мы достаточно быстро нашли общий язык и особенно с удовольствием обсуждали книги. Такси, которое везло её домой после дня рождения подруги, подрезает девятка с пьяным водителем. Весь удар приходится на ту часть, где сидела Саша. Становится очень грустно, съедает чувство несправедливости и злости. Она такого не заслуживала. И её семья такого не заслуживала. Мама сидит рядом и молчит уже пару минут. Всю эту историю она пропустила через себя. Это я понимаю после того, как она вдруг прерывает оглушительно громкую тишину. — Послушай, я не знаю, почему ты со своим преподавателем стояли так близко, почему этот хулиган тебя обнимал, почему ваш Матвей Константинович после этого так быстро ушёл. Я и не уверена, что хочу знать, — мамин голос какой-то странный, её взгляд странный и то, что она говорит, тоже достаточно странное. Я понимала, что разговор об этом когда-то будет, но ожидала я другого. — Ты уже достаточно взрослая, не хочу в это лезть. Единственное, о чём я тебя прошу — быть осторожной. Ты моя единственная дочь, и у нас очень много разногласий было, есть и ещё будут, я уверена. Но самое главное то, что ты здорова. Прости меня, милая. Я насчёт многого ошибалась. От её слов у меня наворачиваются слёзы. Паршиво, что только при таких ужасных обстоятельствах я слышу такое. Но это уже не имеет значения. — Я тоже тебя люблю, мам. В университете у меня случается приступ дихотомии — испытываю одновременно радость и грусть. Радость от того, что у нас с мамой видится прогресс в отношениях. Грусть от всего остального. Успешно сдаю доклад и перевод. Успешно получаю два зачёта. На паре по Лексикологии, последней в этом семестре, на Грановского не смотрю, не вникаю в его слова. Не успешно. Всё же, взгляд мой на него иногда падал, но только в те моменты, когда он отворачивался или опускал голову в свои бумаги. Когда я уже стою возле раздевалки в очереди за своим пальто, меня окликает Ильина. — Здравствуй, Темникова. Ты-то мне и нужна, душа моя, — произносит она елейным голоском и, взяв под локоть, уводит меня от гардероба и моей мечты скорее добраться домой. — А что случилось? — Случилось, милая, то, что я совершенно ничего не успеваю. У меня сейчас пара с магистрами, а потом придет студентка насчёт курсовой консультироваться. — А я чем могу помочь? Она ведет меня обратно на третий этаж, и я молюсь, чтобы конечной точкой назначения не была треклятая кафедра. К моему счастью, мы заходим в 304 аудиторию. — Дело в том, что мне на сегодня нужно было проверить контрольные первого и второго курса. Но дедлайн я пропустила. Помоги мне, Анастасия. Без тебя не справлюсь. И я помогаю, потому что понимаю, что такое зашиваться со сроками. Задания, которые Ильина даёт студентам, не меняются, наверное, с тех пор, как она только начала преподавать. Знакомые условия, всё те же предложения. Поэтому это упрощает задачу. Когда я заканчиваю, на улице уже стемнело, было около семи часов. Я ухожу уставшей, а Ильину оставляю довольной. На крыльце университета останавливаюсь. Идёт снег, а я его так люблю. Ребёнок во мне силится высунуть язык и словить хотя бы одну снежинку. Здравый смысл говорит, что я дура. Оглядываюсь, и вокруг ни души. По-моему, это и называется судьбой. Высовываю кончик языка и стараюсь не рассмеяться от своей глупости. — Ты себе не представляешь, как глупо сейчас выглядишь. Я дёргаюсь от испуга и прикусываю язык. Перевожу злостный взгляд на Матвея Константиновича, а он стоит в двух шагах от меня и подкуривает сигарету так непринуждённо, будто не пугал только что меня до полусмерти. — Вообще-то... — начинаю я, но меня, конечно же, перебивают. Вы не оригинальны. — Вообще-то, почему ты здесь одна? — А с кем, по-вашему, я здесь должна быть? — спрашиваю и смотрю на него, а он мне тем же не отвечает. — Почему твой парень тебя не встречает? — Он не парень. То есть, парень, но не мой, — браво, Настя, очень вовремя твой язык даёт сбой. — Вы неправильно поняли то, что Егор сказал. — Думаешь, мне должно быть какое-то дело до того, что сказал твой Егор? Теперь он на меня смотрит и затягивается. А я смотрю на ваши губы, обхватывающие сигарету, и затягиваюсь вами. Где-то мой план о «влюбленной дуре» даёт сбой. — Он не мой, — почти шепчу я. — Ты не ответила на мой вопрос, — говорит Грановский и подходит на шаг ближе. — Вы мне скажите. — Хочешь, чтобы я тебе сказал? — говорит он вкрадчиво и делает ещё один шаг ко мне. Вы очень близко, Матвей Константинович. Настолько, что ещё пару сантиметров, и мы соприкаснемся грудью. Смотрите на меня снизу вверх. А я смотрю на ваше неприкрытое горло. Вы же простудитесь. Почему о вас никто не заботится и не заставляет надевать дурацкий шарф? — Почему же никто, ты заботишься, — произносит он почти шепотом, посылая мурашки по телу и румянец по щекам. Я произнесла это вслух, но никакого сожаления не чувствую. Чувствую только, как он приподнимает мою голову, слегка касаясь рукой подбородка, заставляя посмотреть в глаза. Почему они у вас такие красивые? Почему такие длинные ресницы? Почему губы такие совершенные? — Меня ничего не должно волновать, что касается тебя. Ты моя студентка, а я твой преподаватель, и плевать, что разница в возрасте всего шесть лет. Есть определенные правила, которые переступать нельзя. Но меня почему-то волнует, малыш. И не спрашивай, когда это началось. Не спрашивай о том, на что я не знаю ответ. Единственное, в чём я уверен, это в том, что нужно прекратить всё, пока не поздно. Умом понимаю, что он прав, а ноющая боль внутри подсказывает, что уже поздно, во всяком случае, для меня. — Мне жаль, что позволил себе лишнего. Это было эгоистично. Поэтому теперь я сделаю всё правильно. Не знаю, какие эмоции он видит на моём лице, потому что чувствую я сейчас очень много всего. Много всего плохого. Грановский оставляет поцелуй на моей щеке и уходит в сторону стоянки. Грановский уходит в сторону стоянки и оставляет моё сердце надломленным.5.
11 января 2018 г. в 18:11
Верю в две вещи: случайности и судьбу. А ещё верю в слова Джима Моррисона о том, что люди странные.
Карл Юнг в одной из своих работ привёл пример того, что случайности — это проделки судьбы, и не так уж они случайны. Незадолго до войны, одна женщина сфотографировала своего сына, но пленку забрать не смогла из-за военных действий. Через три года она сфотографировала свою дочь. Каково же было удивление, когда при проявлении оказалось, что снимки напечатаны на использованной плёнке. Плёнке с её сыном.
Может, не такая уж и странная я с этой верой во взаимоисключающие понятия. Странной была Заряна после субботы. Обычно весёлая, подвижная и флиртующая, она превратилась в тихую и немногословную. Она превратилась в меня. Утром понедельника мы как всегда стояли в курилке перед первой парой. Леся что-то пробурчала о том, что она сегодня в юбке, отморозить свои важные места себе не хочет, и помчалась занимать нам с ней места в аудитории. Поэтому травиться пассивным курением осталась только я.
— Заряш, что случилось? — спрашиваю немного настороженно. На самом деле, настороженности во мне сполна. Последний раз подруга была такой, когда на втором курсе она пустилась во все тяжкие и не ходила в универ месяца два. Как результат — куча долгов, негодование преподавателей и угроза вылета.
— Чувствую, что где-то я свернула не туда.
Взгляд отстранённый, грустный. Просто обнять и плакать. Обязательно обниму и, если нужно, проплачу вместе с ней. Но сначала узнаю причину.
— Ты можешь не скрывать от меня. Ты же знаешь, я последний человек, который будет осуждать тебя.
— Он был таким нежным со мной, заботливым, а утром принёс мне аспирин и приготовил завтрак, — говорит она. Слышу по голосу, что сейчас кто-то разрыдается. Я не сразу понимаю, о ком она говорит. Не сразу понимаю, почему так пахнет мятой. Пахнет Егором. Она курит ментоловые сигареты моего соседа. О своём открытии молчу и слушаю её дальше.
— А ночью, Насть... Да мне ни с одним мужиком так хорошо не было. Даже предложил мне сходить на свидание. Но понимаю ведь, что он бабник-бабником, да и я не святая. Зачем ему такая нужна? Поэтому я всё взяла и оборвала.
— Оборвала? Подожди, Зарян, но, может, это твоя судьба? Нельзя решать за другого человека.
— Ты знаешь, что ты наивная? — наконец-то она переводит на меня свои зелёные глаза и улыбается, будто я только что сказала, что детей приносит аист. Может, опыта в отношениях у меня не хватает, но трезво на такие вещи смотреть способна. Странная ты, Заряна. Если человек находит того, с кем ему так хорошо, кто оказывается настолько сильное влияние, то его нужно держать крепко. Не обрывать, Заряш, а привязывать. Всё же, Джими Моррисон был прав.