burn me

Пиздец в жизни Хосока наступает совершенно внезапно и зовётся «Ли Минхёк». Пиздец смотрит глазами смертельно больного и за последние полторы недели сказал лишь три слова. ты мне нравишься Хосок задается вопросом про то, что, а это ещё с «Monsta X — Ray» или тогда ещё нет? Он выдыхает устало и трет глаза пальцами, надавливая до цветных кругов под веками, цепляется взглядом за полупустую бутылку воды возле колонок, оставленную кем-то из одногруппников, и хочет утопиться. Сползает вниз по стене, больно прикладываясь затылком, и хорошо, что он в зале для практики один сейчас, потому что готов то ли разреветься от взрывающихся мозгов, то ли раскрошить костяшки об стены. Из открытого окна морозит осенним ветром, а по стёклам ливень отбивает реквием в память о его собственной жизни. ты мне нравишься Чангюн, на проверку приоткрывая дверь, смотрит удивленно на поникшую макушку Хосока, который с выцветшими кончиками, потому что не ожидал кого-то застать и, вообще-то, сам собирался пострадать в одиночестве, врубив на полную катушку что-нибудь из музыкального артхауса в дебрях старого плеера. Хосок не реагирует совсем на щелчок двери и тихие шаги, не поворачивает голову, когда Чангюн плюхается рядом и протягивает айс-латте в жестяной баночке, не дергается, когда чувствует упавшую голову на плече — только думает и невольно сравнивает, что от Минхёка шума намного больше даже при ходьбе, волосы у него короче и щекочут всегда, а ещё они жёсткие и сухие, как солома, от частой покраски, а у Чангюна наоборот — мягкие и, видимо, грёбаные баночки с бальзамами не просто так занимают почти целую полку в ванной. — Пиздец? — спрашивает Чангюн, потому что в курсе, хотя Минхёк не говорил — просто он слишком много видит и знает, на что обращать внимание. — Не матерись, — наконец говорит Хосок, похрипывая от долгого молчания, и кашляет, прочищая горло. У Минхёка странный парфюм с фруктовыми нотками, который, безусловно, ему очень идет, а Чангюн пропах насквозь чужими сигаретами, потому что мазохист и слишком много ошивается с Чжухоном, который курит в тайне от менеджера. ты мне нравишься На самом деле, такие вещи быстро не решишь словно задачу по математике, не пропишешь химической реакцией, не выведешь формулой из физики за второй год старшей, потому что это не скорость-время-расстояние и даже не стремное объяснение из астрономии про то, как движется Большая Медведица в зависимости от времени года - это словно диффузией распространяется, незаметно расползаясь по каждому миллиметру рёбер, разламывая их до состояния хрустящей крошки, чтобы не собрать потом. — Что мне делать? — голос топится в монотонном марше сентябрьского ливня, в завывании ветра и чужом дыхании, которое отчётливо бьёт по перепонкам. Хосоку нифига не легче, чем Минхёку, потому что его тупо поставили перед фактом, перекинув ответственность не только за чужие чувства, появившиеся в странное время, но и за сохранность гармонии в группе, потому что если вечные дамб энд дамбер по разным углам, то про остальных и говорить нечего. На часах 21:43 и пора бы валить в общагу, но в общаге Минхёк, к которому очень странное отношение, никак не поддающееся взрослому и умному объяснению про чувство вины, и всё остальное отпадает само собой, потому что каждый раз Шин очень хочет сдохнуть, пересекаясь взглядом в одной плоскости. Всё-таки Кихён был прав, когда говорил, что долбоебизм не лечится. Определённо. Хосоку внезапно интересно, а Чангюн слишком рядом и тоже бесконечно больной не только гастритом, а еще тычется виском в плечо и, наверное, своё что-то думает, безжизненно гипнотизируя отражение в большом зеркале. Хосок двигает плечом, заставляя Чангюна устало отлепиться и посмотреть на него, думает пару самых долгих мгновений и тянется к чужим губам, на которых ещё сохранился привкус холодного латте из той самой жестяной баночки. У Чангюна мягкие губы и совершенно безэмоциональное лицо, а у Хосока отчетливое ощущение, что он предает сразу трёх друзей и самого себя за одно. Целоваться жутко неудобно, но он закрывает глаза и напирает еле заметно, притягивая Чангюна тёплой ладонью за затылок и зарываясь пальцами в пряди. Он чуть наклоняет голову, пытаясь найти более удобное положение, пока Им сидит фарфоровой куклой, никак не реагируя, но и не отпинывая. Еще пять с половиной секунд — и Хосок чувствует, как Чангюн отстраняется. что мне делать? — Не это, — говорит Чангюн, но вариантов на замену не предлагает, потому что уже поздно.