burn me

У Чангюна по Чжухону не так, как у Минхёка по Хосоку. Чангюн с Чжухоном смирился точно так же, как и смирился, что с той стороны ничего и никогда, потому что Сон Ганхи прочно засел ножом в чужих лёгких и никуда оттуда не денется. У Чангюна внутри ветрено и холодно как на северном полюсе, потому что в большом кармане чжухоновского безразмерного худи всегда есть пачка тяжёлых сигарет с весёлой оранжевой зажигалкой внутри. Он ошивается рядом почти с самого дебюта, дышит чужим дымом, глубоко вдыхая каждый раз, и не надеется, потому что этап пройденный — они и так чуть группу не угробили в своё время. Чангюн, по правде, довольно херово заботится, но зато искренне и как умеет: негромко стучится в дверь студии, намекая, что уже поздно, ставит прямо на клавиатуру пару стаканов быстрорастворимой лапши, приносит горький американо и очередную пачку сигарет из супермаркета напротив, хотя, вообще-то, всю жизнь был против этой дурной привычки. Чангюн крутится на стуле, пока Чжухон отвечает на сообщение и улыбается еле заметно самому себе, прикрывает сонно глаза и честно надеется сдохнуть чуть раньше, чем заклеенное скотчем сердце окончательно разобьётся, окрашивая стены и пол в уютной студии бордово-красным, которое с чёрными разводами. — Прости, — Чжухон виновато отводит взгляд, неловко переминается с ноги на ногу и, господи, где тот дерзко-агрессивный рэпер, матерящийся в своих микстейпах. Чангюн улыбается, мол, о чем ты вообще, всё же в порядке, и чувствует, как лёгкие поролоном рвутся под натиском острых краёв. Ганхи, стоящий рядом, вообще не понимает, что происходит, и переводит взгляд то на Чжухона, то на Чангюна. Последний одними глазами говорит, что понимает всё, и пожимает Ганхи руку на прощание — тот все еще не в курсе и никогда не узнает, а с Чжухоном всё было ясно уже давно. — Кофе будешь? — Чжухон отрывает взгляд от телефона и смотрит в упор, потому что Чангюн почти спит, странно наклонив голову к собственному плечу, а Донрим просил доделать бит к завтрашнем утру — у них на двоих пять с половиной часов, электрический чайник и защёлка на двери, чтобы менеджер не спалил, когда Чжухон будет травиться сигаретами. — Я бы предпочёл эвтаназию, — Чангюн язвит на полном автомате, не открывая глаз, и на его языке это обозначает «да». Полпустая коробка с молоком стоит на подоконнике, потому что он пьёт только с ним, а Чжухон в курсе, поэтому спустя минут десять Ли дотрагивается до чужого плеча, держа в руке объёмную чашку с кофе. Чангюн спросонья смотрит устало и вымученно, выглядит откровенно заебавшимся, но тянет улыбку, пока плечо дико жжётся от прикосновения (он никогда к этому не привыкнет). Парень сползает со стула, пересаживаясь на узкий диван к Чжухону, чувствует чужое бедро даже сквозь два толстых слоя одежды, спрашивает: — Зачем я пошёл в айдолы? — и смеётся, чуть не проливая на себя полкружки по причине безручья. Он смотрит то на нарисованного Бэтмена, то на ямочки одногруппника и окончательно дохнет: почти залпом выпивает кофе, отставляет чашку на пол и тычется сонно в плечо Чжухону. Тот улыбается уголками губ и ерошит мягкие волосы на макушке, проводит по ежику на затылке и снова просит прощения. — Я бы только за, но... — Все в порядке, — говорит Чангюн и невесомо целует чужое плечо, скрытое за слоем одежды. Чжухона ломает в очередной раз, потому что и правда стыдно. ты мне очень нравишься